Девять лет назад. Северный округ королевства Какин. Храм Шинкогёку. Март — Для рассады используют специальную почвенную смесь. Обычно её изготавливают заранее из перегноя, песка и садовой земли, но из-за того, что почва здесь супесчаная, приходится перемешивать её с удобрениями, в виде мульчи, например, высевать сидераты… —деловито отряхнув ладони, монах лейкой полил на них воду, взял пригрошню земли. — Ну-ка, протяни руки и слепил из неё шарик. Она взяла сырой, чуть липкий шарик в руки, и на том тут же появились рыхлые трещины. — Разваливается… — Если она формируется, но плохо удерживает форму — перед тобой супесчаный грунт. Такая почва обладает хорошей удерживающей способностью к минеральным и органическим веществам, не только быстро прогревается, но и долго удерживает тепло, меньше пропускает влагу и медленнее пересыхает… — Хм… Он продолжал увлечено рассказывать о тайнах садоводства, не замечая, как она окосела от скуки. Первый час Рика старалась слушать внимательно, но — вот так, по-честному — все, о чем он говорил, находилось настолько вне её понимания, что она в ответ только и могла выдавить многозначительное «хммм». Рика посмотрела на могильный камень, на котором было выбито имя «Тэрасака Араки». Интересно, кем он был при жизни? Может, инженером? Или, например, учителем? В начальной школе? Или в университете? Какой предмет он преподавал? Пусть будет математика. Десять лет назад господин Араки ушел на пенсию, умер от… от чего обычно умирают старики? Сердечный приступ? Рика бросила взгляд на лежащую рядом рассаду. А вдруг этот Тэрасака был садовником? Вот у Сейширо-сана был бы хороший собеседник… — Рика? Вздрогнув от неожиданности, она посмотрела на него. — Ты ведь сейчас не здесь, а где-то далеко, верно? — с добродушной улыбкой скорее констатировал, чем спросил Сейширо. — Простите. — сконфуженно пробормотала она. Тот кивнул. — Прежде, чем мы посадим семена, смешаем грунт с вермикулитом. Он обеспечивает насыщение почвы воздухом и поддерживает водопроницаемость, таким образом, снижая вероятность падения ростков… — он отряхнул ладони от прилипшей земли и песка, повернулся и увидел, что девочка смотрит не на него, не на грунт, а снова на камень, словно их беседу прервали, и она вернулась, чтобы продолжить разговор. — Но, если подумать, тебе такие подробности знать необязательно. Послышался вздох облегчения. — Какие цветы вы будете сажать? — спросила Рика, глядя уже на крошечные зернышки, лежащие в коробке возле мешков с землей. Тишина. Монах огляделся, осматривая вид вокруг себя. — Как видишь, место здесь не слишком хорошо освещенное из-за деревьев. У них густая крона, поэтому для украшения могил используют не требовательные в уходе цветы, которые растут в течение многих лет и не нуждаются в большом количестве света. Нарциссы, ликорисы, вербена, календулы. Рика?... — вдруг снова обратился он ко ней, так что, дернувшись, она подняла глаза от рассады. — С тобой все хорошо? — Извините. Я просто устала. — Переживаешь насчёт чего-то? — Да нет, не особо, — ответила Рика не подумав, о чем тотчас же пожалела. — Просто не выспалась. Это была половина правды — она действительно плохо спала этой ночью, впрочем, как и все предыдущие на прошлой неделе. Но Сейширо-сана, конечно, обмануть ей не удалось. Даже у его легкого «как дела?» незаметно появлялся тонкий подтекст, и её неизменное «хорошо» или «всё в порядке» он мог раскусить без труда, ни о чем её не спрашивая. И хотя Сейширо-сан редко её о чем-либо расспрашивал, она чувствовала, что он понимает её куда лучше, чем любой взрослый, любой ребёнок, даже Такахаси. Вокруг стояла мертвая, в прямом и переносном смысле слова, тишина. Середина марта, но большинство деревьев вокруг, кроме тех, что хвойные, раскинув свои разлапистые ветки стояли голыми, будто скелеты. Землю устилала пожухлая прошлогодняя трава с ковром из ампельных очитков. Свет пробивался через тёмно-зелёную раскидистую крону кипарисов, перепархивая через неё в чистое, густое сияние. Со стороны леса, там, где погребений было больше всего, доносились голоса, какие это место слышало чаще, чем любое другое на земле. Возле одной из могил безутешно рыдала какая-то старушка с мужчиной рядом. Рика почувствовала себя неуютно и отвернулась обратно к цветам, испытав смущение, будто наблюдала за чем-то тайным, не предназначенным для чужих взглядом. Краем глаза она заметила, что монах смотрел на скорбную сцену спокойно и бесстрастно. Он был хорошо знаком со смертью. В последующие несколько дней Рика была также непривычно рассеяна, слушая наставления или просьбы вполуха. Угадать, что именно заняло все её мысли было трудно. Когда она думала о доме, то, обычно, так глубоко уходила в себя, что выглядела старше своих лет. Но сейчас, казалось, она была сосредоточена на чем-то очень важном для себя, поэтому окружающую реальность воспринимала запоздало, не считая её настолько важной. Он предпринял несколько безуспешных попыток спросить, что её тревожит, но Рика уходила от наводящих вопросов так ловко, что этим напомнила ему Ренджи — в способности уклоняться от чужой настырности и сворачивать разговор на неприятные для себя темы у него был, своего рода, талант. Однако в Шинкогёку, помимо него самого, был еще один человек, которому Рика доверяла. Монах застал Такахаси, каким-то образом умудрившегося залезть на стол — напряженно сдвинув брови, он что-то высматривал в глубине подвесного шкафчика, и, запустив руку внутрь, чем-то шуршал. — И что же ты там найти пытаешься? — насмешливо произнес Сейширо, какое-то время понаблюдав за копошениями мелкого воришки. Воцарилась полная тишина. — А? — потерянным голосом пролепетал Такахаси. — Не притворяйся, будто меня не услышал. — Я не притворялся! — тут же вспыхнул пацан. — Я простыл и… э-э-э… у меня уши заложило, вот и слышу плохо. — Да? — Сейширо лукаво посмотрел на мальчишку. — А выглядишь вполне здоровым. — Может и выгляжу здоровым, но если б вы только знали, Сейширо-сан, как ужасно я себя чувствую, вы бы меня точно пожалели! — он шмыгнул носом — вышло не слишком убедительно, и он поспешно закашлялся. — У меня еще и горло болит… — Конечно, пожалел. — миролюбиво отозвался Сейширо. — Если бы не увидел, как ты украл ключи у одной из мико, чтобы стащить шоколад, то обязательно тебя пожалел бы. Разоблаченный Такахаси открыл рот, чтобы что-то сказать, и тут же его захлопнул, поняв, видимо, что ничего вразумительного в свое оправдание так сходу придумать не сможет; его испуганный взгляд быстро забегал по комнате, опасаясь встречаться со взглядом монаха. — Давай-ка сюда ключ, пока тебя никто не поймал. — снисходительно произнес Сейширо. Такахаси, показательно покопавшись в глубоких карманах рубашки кэйкоги, не глядя протянул ему увесистый железный ключ. «Хоть врать не стал, уже хорошо» — подумал Сейширо. За свои выходки дерзкий парнишка давно уже имел дурную репутацию и клеймо «проблемного ребенка» среди служителей храма, следивших за детьми, но несмотря на то, что его каждый раз ловили и наказывали, сопляк стабильно продолжал нарушать правила храма: тайком уходил по ночам из комнаты неизвестно куда, регулярно опаздывал на утренние и вечерние молитвы, вставлял неуместные комментарии во время чтения священных летописей (сам он их считал, однако, вершиной остроумия, на которое не способны окружающие — никто ведь не смеялся), частенько отлынивал от обязанностей и если ему давали какое-то поручение, он легко мог забыть о нем и вспомнить только через несколько часов, когда его спрашивали, выполнил он его или нет. И если некоторые старшие мико в силу его физический слабости через раз еще как-то прощали ему выходки, то Микито было глубоко безразлично, что мальчишка едва ходит с помощью костыля — наказание за провинности поступали незамедлительно; она не щадила «безответственного обнаглевшего паршивца», в следствие чего невероятно болезненные удары деревянной палкой по костяшкам пальцев Такахаси за долгие годы научился переносить с виртуозным безразличием на лице. Многие дети плакали бы, забившись в укромный уголок после таких наказаний, но мальчишка лишь с усталой обреченностью вздыхал, и шаркал к тэмидзуя, чтобы сунуть руки в ледяную воду. Ну что же, по крайней мере он знал, как, вернее чем его разговорить. Мальчишка поедал шоколад со знакомым безмятежно-бессмысленным выражением на лице. Когда он заметил, что монах с задумчивым выражением на лице рассматривал его, то перестал жевать. — Эмм… — под чужим пристальным взглядом он растерялся, не зная, что сказать. Такахаси втайне завидовал тому, как легко и непринужденно вела себя Рика с Сейширо-саном, потому что рядом с ним он всегда робел — этот человек внушал одновременно трепетный страх и благоговейное уважение, словно если бы он смотрел на бодхисаттву. Но как бы ему не хотелось, чтобы тот относился к нему с той же благосклонностью, как к подруге, он знал, что монах испытывал к нему лишь вежливое безразличие, и сейчас говорит с ним только потому, что он её друг. Больше никакой ценности Такахаси не имел. «Интересно, о чем они болтают, когда остаются вдвоем?» — промелькнуло в мыслях у Такахаси. Служители храма, если вопрос не касался какого-нибудь поручения или учебы, не слишком часто обращали внимание на детей, а если такое и случалось, то были неловкие церемонные расспросы, во время которых отчаянно хотелось начать грызть заусенец на пальце или почесать укус комара на ноге. Но, вроде бы, Рике действительно интересно проводить с ним время, по-крайней мере возвращается она всегда с приподнятым настроением. — Ты ничего странного за Рикой не заметил? Такахаси застыл, но через мгновение как в ни в чем не бывало закинул в рот квадратик. — Ммм… да не, ниче такого. — облизнув перепачканные в лакомстве пальцы невозмутимо ответил тот. — А что? С ней что-то на так? — Это ты мне должен сказать, не я же за ней хвостиком бегаю. Едва монах произнес фразу, как мальчишка весь залился краской, став красным, как вареный рак. Видно было, что он пытался затолкать охватившее его смущение поглубже, но алые щеки и горящие уши выдавали его с потрохами. — Ничего я не бегаю. — пробурчал он. — Так ты знаешь? — Знаю. Но это секрет. Я пообещал не рассказывать. — сказал он, чувствуя, как его припирают к стенке. — Такахаси, неужели ты думаешь, что я использую этот секрет, чтобы навредить Рике? Прозвучавший вопрос застал его врасплох. Блин... Тот как-будто бы обиделся на него за то, что он мог так плохо о нем думать. А еще он впервые назвал его по имени… Когда его произносили взрослые оно, обычно, звучало отрывисто, в резкой форме, поэтому, когда его кто-то звал, мальчишка всегда подспудно чувствовал подвох, и шел с тягостным ожиданием, что сейчас его опять за что-то отругают. Такахаси сунул в рот еще два квадратика шоколада, чтобы дать себе время подумать. Это ведь не какой-то там взрослый, а Сейширо-сан… наверное, не будет ничего страшного если он расскажет, правда? — Рика хочет, чтобы в июне этот ваш Гирей выбрал её, и теперь только и думает об этом. Серьезно, у неё голова только этим забита… Она со мной вчера весь день не разговаривала, а сегодня взяла и выпнула из комнаты, сказав, что занята. Видно, ей в голову пока ничего толкового не приходит, вот она и бесится. Он поглядел на него, потом рассмеялся грубоватым, дивящимся самому себе смехом. — Вот так новость! — произнес монах, все качая головой, будто Такахаси сказал ему что-то настолько из ряда вон выходящее, что он не мог в это просто-напросто поверить.
***
— Значит, ты собралась в клан Йонебаяши? С удивленным видом она вскинула голову. — Откуда вы… — едва спросила, как до неё почти сразу дошло — ну конечно же от Такахаси, больше не от кого. Рика не стала отнекиваться и кивнула. Что толку скрывать-то? Тем более, от Сейширо-сана — ему она могла полностью доверять. Еще, разве что, и Такахаси (даже несмотря на то, что этот гаденыш — гнусное трепло). На циновке сидеть было неудобно, и Рика подогнула под себя ноги. — Что ж, даже спрашивать не буду, откуда ты узнала про отбор. — Микито-сан рассказала. — посмотрев в чашку с чаем сказала Рика. — Ах вот оно что. Интересно, под какими же пытками вы сумели заставить её говорить? — со смешинкой в голосе спросил монах. Рика вкратце выложила ему слова старшей мико. Единственное, чего она не стала говорить, так это про фестиваль. Не хотелось. — Ну, раз ты действительно этого хочешь, то мне вовсе необязательно спрашивать зачем, не так ли? Уверен, у тебя есть веская причина. — будто прочитав её мысли, сказал монах. — И что же ты придумала? Бурный энтузиазм, на котором она провела первый день после фестиваля, на второй сплюнул её в неприглядную реальность, где все «гениальные» идеи, приходившие ей в голову, при ближайшем рассмотрении оказывались либо слишком трудными для исполнения, либо абсолютно нежизнеспособными. На протяжении последней недели после работы она до поздней ночи сидела у себя в комнате, глядела из окна во двор, вслушиваясь в полуночный стрекот цикад и шелест кучкующихся возле фонаря на козырьке дома бражников, и изо всех сил старалась унять в себе панику. Что она могла поделать? Вломиться на отбор и потребовать, чтобы её с Такахаси взяли с собой по доброте душевной? После такого в клан Йонебаяши им с Такахаси точно путь будет заказан. Или, например, можно было пойти к каннуши Йошинори, ведь он отвечал за рекомендации, но едва Рика представила, как умоляет старика позволить поговорить с Гиреем… нет, ни за что. Да и не выйдет — ни она, ни Такахаси ему не слишком-то нравились. Или поговорить с Микито-сан? Или (этот вариант ей вообще никаким боком не нравился) попробовать поговорить с Ренджи? Но после того, как он столько месяцев не давал о себе знать, звонить самой было как-то унизительно, будто она ещё на что-то надеется. В конечном итоге, все её воображаемые сценарии неизменно заводили только к одному финалу — провалу. Она вздохнула — до того обречено, что ей ничего не пришлось объяснять Сейширо-сану — тот и так все понял: — Это и правда не так просто, как ты думала. Рика посмотрела на него и вдруг поток мрачных мыслей прошибла, как ей показалось, совсем неплохая мысль: — Сейширо-сан, вы не можете нам помочь? Его рука, потянувшаяся было к глиняному чайнику, застыла над серединой стола. — Нам? — переспросил монах. — Такахаси пройдет отбор со мной. Я без него никуда не уеду. Он посмотрел на неё так, будто она предложила что-то противозаконное. — Почему ты заботишься о судьбе этого мальчика? В чем причина? — Причина? — Рика посмотрела на него так, будто первый раз видела. — А она нужна? Рика испытывала к Такахаси сложные чувства. Он был дорог ей, тут все было просто, но при этом при взгляде на него она остро ощущала собственную беспомощность и от того странным образом еще сильнее хотела помочь ему, хотя он терпеть не мог, когда видел, что она беспокоилась за него и сам никогда не просил помощи. — Почему ты решила, что я могу тебе помочь? — после тщательной паузы произнес мужчина, подлив себе чай. Этот вопрос поставил её в тупик. — Вы… к вашему мнению здесь многие прислушиваются. И все вас уважают. — То есть ты думаешь, что если я, обыкновенный монах, обладаю в Шинкогёку некоторым авторитетом, то в моей власти повлиять на решение главы одного из трех великих кланов во всей стране? Рика, потупившись, отвела взгляд, поняв, насколько глупо это звучит. — В любом случае, даже если бы я имел возможность повлиять на решения господина Гирея, твоя просьба все равно невозможна. Она подозревала, что он так скажет, но как-то ухитрилась выпестовать в себе ребяческую надежду на то, что Сейширо-сан её поймет. — Почему? — Рика, мне кажется, ты не понимаешь, о чем просишь. Мы должны следить за последствиями своих решений, а не за мотивами своих действий. Я понимаю, он твой лучший друг, и ты желаешь для него лучшего, но здесь мало что от тебя зависит. Его не выберут по той причине, что он не принесет пользу ни самому клану, ни в будущем королевской семье. Как показывает практика, большинство мальчиков после обучения направляют в королевскую армию или на обучение для частной армии одного из принцев. Такахаси славный мальчишка, но он… как бы выразится поделикатнее…неполноценный в физическом смысле слова. Никому не нужен солдат, который даже не умеет самостоятельно ходить. — Тогда пусть они найдут врача, который вылечит его ноги. — упрямо сказала Рика. — Хорошая идея, только никому больше ее не озвучивай, договорились? Она с шумом втянула воздух в лёгкие. — Я все равно не понимаю. — лгала, конечно. Все она понимала. Просто не хотела принимать действительность за данность. Рика старалась говорить твердо, но Сейширо-сан видел её обман насквозь. — Гирей должен увидеть, что ты перспективный ребенок. Я хорошо знал его отца, Инумацу, и, думаю, что его сын последует тому же принципу отбора, что и тот: личные симпатии не должны препятствовать принятию решений. Инумацу выбирал воспитанников непредвзято и объективно, смотря на то, как ведет себя ребенок, как он разговаривает, отвечает на заданные вопросы, как размышляет, есть ли у него способность к обучению, и также немаловажны физические данные, ведь в будущем они будут представлены Его Величеству. Сама понимаешь, лицо клана. — Рика молчала — отвернувшись, она уставилась на висевшую у него над головой выцветшую панельку с изображением бога Ямараджи. — Честно говоря, я не должен этого говорить, ведь своими словами я нарушаю правило непредвзятости, но у тебя больше шансов стать частью клана, чем у остальных детей, но к Такахаси это, увы, не относится. Его скорее всего даже не будут принимать в расчет и не позволят даже приблизиться к Гирею, не то что говорить с ним. — Но… — попыталась вставить она; монах заставил её умолкнуть движением ладони. — Твой друг и сам не позволит тебе тащить его на себе. Для него это будет унижением, если не оскорблением. Похвально, что ты так о нем заботишься, но ты не можешь решать, кого выберет Гирей, как и я не могу повлиять на результат отбора. Это не в нашей с тобой власти. Из этого следует, что все зависит исключительно от Такахаси, а он простой мальчишка, не глупый, но и не одаренный никакими талантами. Я не вижу в нем ничего выдающегося, ни честолюбия, ни амбиций. Вероятно, это произошло из-за того, что он настолько смирился со своей участью калеки, что теперь не видит смысла стремиться к чему-то большему. Люди, в первую очередь, будут видеть в нем инвалида, и поверь мне, даже очень терпимый человек не сможет сразу избавиться от предубеждений. Повисло неприятное молчание. Рика, поджав губы, хмуро уставилась себе под ноги, на траву. — Я не будущая мико. — монах слегка удивлено вскинул брови, явно не ожидавший такого внезапного поворота беседы. — Я ребенок, которого подбросили на порог этого храма, и таких, как я, наверняка было довольно много. Но вы не уделяете никому из здешних детей столько времени, сколько мне. Почему? В чем причина вашего особенного отношения? Потому что вас попросил Ренджи? С недавних пор она уже называла своего дядю просто по имени, будто постороннего ей человека. Ренджи. Кто он? Никто. Он взглянул на неё сверху вниз. — Нет. — Тогда почему? Почему, скажите мне! — в её голосе сквозило отчаяние. Она даже встала, не в силах усидеть на месте. Может быть, это было не важно. В конце-концов, вместо того, чтобы задавать такие вопросы и что-то выпрашивать, не должна ли она быть ему благодарна? Только благодаря Сейширо-сану первые месяцы в Шинкогёку не были такими ужасными и одинокими, какими должны были стать. Вправе ли она требовать что-то от него? Но одна она точно не справится. — Меня волнует твоя судьба. — наконец, ответил монах. — Тогда вы должны понимать, что я чувствую! — повысив голос выпалила она. — Понимаю? — в отличие от неё безо всяких эмоций переспросил он. — Боюсь, что нет. Она в бешенстве уставилась на него. — Это нечестно! — Рика. — тем же бесстрастным тоном осадил монах и поднялся с места. — Я все сказал. Больше нечего обсуждать. Он пошел вперед, и Рика, смотря на удаляющуюся фигуру, задыхалась от ярости. Ей захотелось в него швырнуть чем-нибудь тяжелым, заорать, устроить самую настоящую истерику. Почему он не воспринимал её всерьез?! Он просто махнул рукой, будто… будто… будто все это какая-то детская дурь и блажь! — Если вы хотите мне помочь, тогда почему вы ведете себя, как лицемер?! — едва не крикнула ему вслед, не узнавая свой голос: взмывший вверх, клокочущий от ярости. Рика ужаснулась собственному тону. Но не извинилась. Он остановился. — Если я могу сделать так, чтобы человек, который стал мне очень дорог остался жив, то я сделаю это, и мне все равно поможете вы мне или нет! Я не оставлю его здесь, понятно?! — То, что его ждет это не твоя забота, а судьба, и ты за неё не в ответе. — спокойно ответил ей, не до конца оборачиваясь. — Да кем вы себя возомнили? Вы не имеете права решать за меня, что моя забота, а что нет! — говорила она без злости, но слова были злыми. Тот и глазом не моргнул, лишь вздохнул, бесконечно устало. — Рика, то, что сейчас с тобой происходит называется очень просто — самообман. Ты все еще чувствуешь свою вину за смерть старшего брата, и за счет Такахаси пытаешься её искупить. — Нацуки тут не при чем. — упрямо заявила Рика. — Ой ли? Это его «Ой ли» прозвучало с такой ироничной усмешкой, что Рика, едва подуспокоившись, завелась еще сильнее. — Судя по твоим рассказам, Такахаси очень похож на Нацуки. Ты ведь в нем видишь своего брата, не так ли? — Нет, не вижу! Я же сказала, Н-Нацуки не при чем. — запинаясь, повторила она, не способная вслух произнести то, для чего слов у нее не находилось. — Ты должна была умереть, но твой брат спас тебя, пожертвовав собственной жизнью. Но спасая этого мальчишку, ты никогда не сможешь спасти своего брата, потому что он погиб. Твое желание не вернет к жизни мертвых. Сейчас ты ведешь себя, как капризный ребенок, который не получил то, что хочет… — Я не ребенок! Я уже не ребенок! Я знаю, что их не спасти, что они мертвы, хватит мне это повторять! Они остались в прошлом, а у меня есть будущее, которое я не хочу терять! Но когда я думаю о будущем, то представляю лишь темноту… она холодная, пустая… я боюсь её, боюсь остаться во тьме одна. И Такахаси… он тоже видит эту темноту. Если мы будем вместе, то я уверена, что мы сможем выбраться из неё. Прошу вас, помогите мне, Сейширо-сан. Пожалуйста, я готова на всё, сделаю что угодно. Её снова и снова накрывало волной бесконечно повторяющихся тоскливых чувств: сомнений, слабости, печали, сожалений и гнева. Легче не стало. То, что тяжелыми когтистыми лапами давило на сердце, никуда не ушло — оно просто заставило о себе напомнить. — Что угодно, говоришь? — со странной, медленной расстановкой переспросил монах, глядя прямо ей в глаза. Было тяжело, но она его выдержала. Вдруг монах поднялся с места, зашел в приоткрытые сёдзи. Долго ждать не пришлось — он вернулся почти сразу, неся в руках знакомую коробку. Рика сразу поняла, что сейчас будет. — Если сумеешь выиграть у меня, тогда мы вернемся к этому разговору. Кивнув, она без единого слова села за стол. Это был не первый раз, когда Сейширо-сан решал с ней спорные вопросы партией в шахматы — для них двоих это было все равно, что бросить монетку. Когда фигуры были расставлены, она подошла к той части стола, к которой была повернута доска с белыми фигурами, но мужчина покачал головой. — В этот раз — чёрные. Рика нахмурилась, едва сумев скрыть замешательство. Он лишил её единственного преимущества — права первого хода! Но она была не в том положении, чтобы возражать, поэтому медленно кивнула и села. При взгляде на черные фигуры в животе ёкнуло, а в голову сразу полезли мысли о всех своих поражениях. Сейширо-сан редко проводил стремительные и мощные атаки, но тонкий расчет, неторопливая, тщательная продуманность ходов, умение ставить незаметные ловушки, которые не становились очевидными даже когда её фигуры в них бесповоротно увязали, делало его опасным соперником. Словом, он старался создать на доске такую ситуацию, чтобы противник чувствовал себя максимально неуверенно и дискомфортно. С ним нужно быть крайне осторожным. Рика вздохнула. Собралась с мыслями. Не имеет значение, сколько раз она проиграла. У неё тоже были сильные стороны, которые будет использовать. Проиграть она не могла. Точно не в этот раз. — Уже придумала стратегию? — монах, как и ожидалось, демонстрировал непоколебимое спокойствие. — Естественно я планирую победить. «Она изменилась… Раньше в её глазах были лишь паника и нерешительность, а сейчас… она полностью уверена в себе». — Как самонадеянно. — заметил Сейширо, позволив себе лёгкую усмешку, и расставил фигуры на поле. — Мы сыграли с тобой больше трёхсот партий, и ни одна не закончилась моим поражением. Ты же не думаешь, что действительно сможешь одержать верх? Задумавшись, Рика ненадолго замолчала, потом вдруг посмотрела прямо ему в глаза — Не примите за насмешку, Сейширо-сан, но я в своей победе уверена на сто процентов. «Боже ж ты мой…» — со смесью лихорадочного предвкушения и легкого замешательства подумал монах. — «Какая наглость! Да она всерьёз намерена меня уничтожить». Игра началась со староиндийской защиты, излюбленного дебюта Сейширо-сана, который он чаще всего использовал, когда ходил белыми. С одной стороны, это был самый выигрышный дебют для белых фигур, но с другой Рика видела его так часто, что знала — эффективной контратакой против неё была система Ласкера, про которую, кстати, она от него же и узнала. «Ну-ну, Сейширо-сан, зря вы про неё проболтались» — злорадно подумала Рика. Стратегия выстроилась в её голове крепкой обороной: в первую очередь надо развить коней, затем при возможности увести короля на ферзевой фланг, а затем провести атаку на королевский фланг белых. Ни у одной, ни у другой стороны не было слабых позиций и дебют переходил в миттельшпиль, в котором монах неожиданно начал стремительное наступление, устроив ей настоящий пешечный штурм. Он быстро ответил на её ход ладьей, и Рика отреагировала незамедлительно, предложив неожиданный гамбит пешки. — Это было довольно хитро. — отметил монах с блуждающей улыбкой, но Рика не улыбалась. — Ходите. На двадцать втором ходу он поставил ей шах. Та успешно ушла от угрозы, заслонив короля ладьей. После того, как белая ладья монаха пересекла все шахматное поле, устроив засаду для её ферзя, Сейширо решил, что она захочет защитить его (ферзь был ее любимой фигурой и его лишение она всегда воспринимала как личную обиду), но Рика, словно предвидев опасную ситуацию, протянула руку к одной из пешек на левой части поля, сделав той ход вперед и тем самым — коварно, исподтишка — загнала его короля в ловушку и тем самым поставила ему шах. Веселье тут же пропало. Её стратегии до сегодняшнего дня работали лишь на побег, на способы уйти от атаки, спрятать в тыл фигуры, чтобы он не смог до них добраться, и всякий раз, под конец, когда исход партии был предрешён, потеряв волю и уверенность в себе Рика металась по полю, как загнанный в угол кролик, но не в поисках возможности атаки, чтобы перевернуть игру в свою пользу, а от безысходности. Но сейчас её мозг работал только на победу — сделанные ходы были смертоносными и беспощадными, перекрывая ему все пути отступления, и создавали настолько непредсказуемые открытые двойные угрозы и ловушки, что ему приходилось скурпулёзно думать над каждой атакой, чтобы не потерять значимые фигуры. Казалось, стоит хоть раз пойти куда не следует, то чёрная ладья на пятом квадрате, или слон в опасной близости от его коня, или королевская пешка в самом центре поля мгновенно бросятся вперёд, чтобы вонзить в него свои клыки. Она искала любую возможность для того, чтобы захватить контроль и перейти в атаку, читая его намерения, как открытую книгу. Мужчина чувствовал себя ребёнком, который пытается обхитрить взрослого, хотя до сегодняшнего дня все было с точностью наоборот. Он досадливо зыркнул на неё. Тьма-тьмущая фигур в центре и ни искры надежды. Отвратительная позиция, когда при полной доске фигур белым практически нечем ходить. Чёрный ферзь выдвинулся на шестую горизонталь. — Шах. Белый слон быстро закрыл короля, обеспечив тыл. — Ваш слон будет связан ферзём. — жёстким, недетским голосом заявила Рика. Узкая хрупкая ручка с голубоватыми венами переставила коня и начала проводить атаку на белого короля, выдвинув ферзевую пешку на пятую горизонталь. Он понял, что она взяла его за горло — ответив ладьей на четвертое поле ладьи до него дошло, что этот ход был до смешного предсказуемым по тому, как с непоколебимой уверенностью Рика немедленно ринулась в атаку и взяла ладью конем. Дальше — попытка реанимировать собственного коня, мелкая неточность, которая уже ничего не меняет. Он переиграла его же оружием, методичным, хладнокровным наращиванием позиционного давления на протяжении всей партии, что привело к ослаблению всех позиций белых фигур. Продолжать было бессмысленно. Если он в ответ заберет её ладью, чёрный ферзь собьёт белого слона в центре доски и тогда все полетит к чертям в преисподнюю. Сейширо поднял голову, чтобы посмотреть на соперницу — девочка сидела, склонившись над доской, положив локти на стол, а голову на скрещенные пальцы; светлые глаза блестели, мраморная кожа светилась под сиянием уличного фонаря. И на краткий миг, длящийся не дольше секунды, он её возненавидел — её собранность, её юность, ледяное спокойствие на детском личике, на котором невозможно было прочесть ни слабости, ни сомнений… Сейширо опрокинул своего короля. — Я сдаюсь. — хрипло проговорил он. Её победа потрясла его больше, чем он ожидал. Рика ничего не ответила — вместо слов она посмотрела ему прямо в глаза и заявила: — Вы не забыли о нашем уговоре? — Разумеется. — прозвучал скрежещущий ответ; в его голосе звучала то ли обида, то ли злость. С рассеянным видом он поднялся из-за стола и ушел, но Рика едва это заметила. Она положила руки на стол и буквально рухнула на них, больно ударившись лбом об край игровой доски. Ради победы она выжала все до последней капли и чувствовала себя ужасно усталой и разбитой. Но вместе с тем… Её заставил очнутся громкий стук. От неожиданности Рика встрепенулась и увидела рядом с собой громадную стопку книг. — Здесь только часть. Будешь приходить каждый день после ужина и рассказывать прочитанное. Если я пойму, что у тебя не получается или замечу, как ты халтуришь, можешь сразу забыть о нашей договоренности. И не только насчет Такахаси — тебе я тоже помогать не стану. — Меня не волнует, что вы мне не поможете. — не глядя на него сообщила Рика; её лицо было усталым и безразличным. — Вы обещаете это сделать для Такахаси? — Я обещаю. — Хорошо. Этого вполне достаточно. Она поднялась с места, где сидела, и с трудом подняла тяжелые книги, чуть не выронив их, когда сделала шаг вперед. — Можно задать вопрос? Она посмотрела на него. — Ты хоть раз по-настоящему хотела победить? — Да. — ответила, ненадолго задумавшись, и перехватила книги в руках поудобнее. — И в какой же из наших партий? — Я… играла с одним господином на фестивале в Нариманишидай. За победу присуждался приз в пять тысяч дзени. — в лице монаха читался вполне очевидный вопрос. — Я победила. — Надеюсь, ты разнесла его также, как и меня? Рика вдруг улыбнулась едва заметной мимолетной улыбкой. — Вдребезги.***
Со всех сторон до них доносились негромкие голоса и косые, непонимающие взгляды. Такахаси нервно заерзал на циновке, стараясь не замечать, как две девчонке откровенно пялятся на него, не скрывая своего любопытства. — А что они здесь делают? — шепнула та, что выглядела постарше светловолосой подружке возле себя. Когда они заметили, что он смотрит на них, тут же отвернулись, но не прошло и минуты, как снова начали шушукаться. Он почувствовал себя экзотическим цирковым уродцем — Эмм, Рика… — наконец решился спросить парень у своей подруги, наклонившись вперед и ткнув её в спину; она сидела чуть впереди. — А что за фигня происходит? Чего мы тут забыли? — Теперь мы будем ходить на уроки каллиграфии. — невозмутимо ответила она. — А еще на уроки истории, изучение древних летописей, восточную философию, изучение синто, буддизма, на занятие по икебане, а также танцы, поэзию и чтение Кодзики. — Я надеюсь, ты шутишь. — пролепетал Такахаси после того, как отошел от шока,. — Ты как, нормальная? Какие еще, к дьяволу, танцы? — Ну да, с танцами будет сложновато… — задумчиво произнесла подруга, однако потом, как ни в чем не бывало, подитожила: — но я уверена, мы что-нибудь придумаем. Парень посмотрел на неё так, словно она сказала ему, что хочет стать единорогом. — А… я… хм… Чего? — Такахаси никак не мог подобрать нужных слов, таращась на подругу, сидящую с прямой спиной, слушая, что рассказывает учитель. — Рика! — Если ты сейчас не замолчишь, нас выгонят отсюда. — обернувшись, зашикала она на него. — Потом поговорим. Через полчаса они разделились по парам — к Такахаси приставили долговязого робкого мальчишку, с опаской поглядывающего на его костыль. К ней же подошла девочка с русыми волосами, заплетенными в тугие косички, и открытым, дружелюбным лицом. — Привет. — та села рядом с ней на циновку, улыбнулась, склонив голову. —Меня зовут Юи, а тебя как? — Рика. — Я видела вас раньше. Здорово, что вы теперь учитесь с нами. — искренняя теплота в голосе девочки заставила её стеснительно улыбнутся. В небольшом помещение, где проводились занятия по каллиграфии, стояло шесть низких столиков, напоминающих котацу, за каждым из которых сидели по двое. На них были разложены свитки бамбуковой бумаги, а рядом лежала кисточка, перо и тушь. Учитель, одна из старших мико Шинкогёку, Амано-сенсей, с невероятной вовлеченностью разглагольствовала про искусство письма: — В каллиграфии решающее значение имеет внешняя сила кисти. В языке её мазка главное значение имеет не осязание, не проникновение, а жест, танец… Как только она взяла свою кисть, все вокруг пришло в движение — зашуршали рукава, подвернутые поближе к локтю, с глухим хлопком открылись пузырьки туши, застучали заточенные тростниковые палочки. Рика ожидала, что каллиграфия будет чем-то наподобие урока рисования, но ничего подобного — это был сложный, кропотливый, утомительно-долгий процесс выведения идеальных штрихов, завитков, хвостиков и крючков под строгими наставлениями Амано-сенсей. Спустя час сидения в одном положении у нее затекла спина, в глазах с непривычки рябило от черно-белой монохромности, а через два рука, держащая кисть, уже сводило судорогой от того, как сильно она её напрягала. Но хуже всего приходилось Такахаси — Амано-сенсей, наверное, была подружкой Микито-сан, потому что почти все время та стояла возле него, нависая коршуном, и не затыкаясь комментировала каждое его движение: — Держать кисть нужно не под наклоном, а вертикально, пальцы на конце второй трети древка… второй трети, что я говорю непонятного? Согни правую руку в запястье и положи на левую ладонь… Не тыльной стороной, а ладонной! — Божечки-кошечки, я вообще ничего не понимаю… — жалобно мяукал Такахаси за её спиной, кое-как выводя кистью линии на бумаге. Пока он вывел на бумаге иероглиф, понравившийся Амано-сенсей прошло два с лишним часа, а с него самого сошло семь потов. — Зато получилось красиво. — заметила Рика, рассматривая многострадально выведенные аккуратные линии кандзи. Такахаси волком зыркнул на неё, ничего не ответив — комплимент его не то что не утешил, даже не впечатлил. Когда они вышли из учебной комнаты, до следующего занятия оставалось десять минут. Такахаси разминал уставшую руку, когда Рика ходила взад-вперед по веранде, морщась от боли в спине. — У меня сейчас рука отвалиться. — простонал Такахаси, сжимая ладонь в кулак. — Не знал, что ты такая жестокая. Хочешь меня всех конечностей лишить, да? — Ты со временем привыкнешь. Прислонившись спиной к колонне, возле веранды стояла Юи, сочувственно смотря на их мучения. — Вы теперь послушники храма? — Что-то вроде того. — уклончиво ответила Рика. — Вообще-то, мы хотим уехать отсюда через три месяца с главой клана Йонебаяши. Она послала ему сердитый взгляд, мол, чего ты треплешься об этом? Такахаси развел руки, пожимая плечами — а что такого-то? — Ух ты… — только и сказала Юи, огорошенная заявлением. — Тогда мне стоит, наверное, сказать, что у вас уже есть соперник. — Дай угадаю, Канае? — протянул парень, пренебрежительно фыркнув. Юи, рассмеявшись, покачала головой. Смех показался Рике ничуть не радостным. — Соперничать с Канае — чистое самоубийство. Она вас живьем съест. — Нет, ну правда… — начал Такахаси. — Правда, съест. Она лучшая в танцах и поэзии, прекрасно рисует и никто талантливее неё не играет на кото, флейте и сямисэне. На все праздники Канае составляет цветочные композиции для украшения храма и ей всегда достается главная роль в выступлениях мико. Господин Гирей уже проявил к ней свое расположение. Вы же видели ее кимоно? Переглянувшись, они кивнули. — Не заметить его было трудно. — наконец, сказала Рика, потому что Такахаси, судя по презрительно скривившейся морде, комментировать его не хотел. — Может быть, это не так уж важно, но ко всему почему она — красавица. — судя по тону, для Юи это все-таки было важно. — Талантливая и красивая, понятное дело, ни у кого и шанса здесь нет… — Рика тоже красивая. — внезапно вставил Такахаси. Повисло кривое молчание. Рика, опешив, в растерянности смотрела на своего друга. Ей стало ужасно неловко и почему-то она чувствовала себя круглой дурой. Если он считает её красивее Канае, то кукушечку у него сорвало напрочь. Ну или его внезапно поразила какая-то страшная болезнь, от которой у него помутился не только рассудок, но и зрение. Юи как-то замялась и бросила на неё виноватый взгляд. — Да, но не такая красивая, как Канае… Такахаси на эту фразу снова скривился. — Бред какой-то. — хмыкнул он и снова начал разминать руку. Юи не ошиблась — главным препятствием действительно была Канае, которая оказалась далеко не такой глупой, как уверял её Такахаси. К концу следующей недели, Рика поняла, что, фактически, Канае была главным препятствием, но не такой уж серьезной угрозой, как предостерегала Юи, которая, очевидно, побаивалась её. Канае была великолепна во всем, что касалось искусства, но в остальном не делала никаких заметных успехов, что придало ей чуть больше уверенности в себе. Может, она не настолько одаренная в музыке или живописи, как та, но уж точно не безнадежная. Однажды вечером, мягко ступая босыми ногами по циновкам, Рика возвращалась в свою комнату с вечерней молитвы, как проходя мимо, услышала за сёдзи голос Микито-сан. — Освободить её от работы?! Еще чего не хватало! Она остановилась, как вкопанная, узнав низкий, звучный голос старшей мико с вечными нотками раздражения. — Правила для всех одинаковые: хочешь жить здесь — работай. Эта девчонка не воспитанница храма и не будет получать кровь и еду лишь за то, что ты ей благоволишь! В ответ невнятно прозвучала какая-то фраза. Рика осторожно подошла поближе к двери, чтобы расслышать получше. — Она никакая не страдалица! Как будто эта девчонка единственная, кто проходил через горести, которые никому не понять! Ведешь себя так, будто она особенная! Двигаясь очень медленно, Рика заглянула в узкую щель между сёдзи. Как-то раз, несколько лет назад, когда ещё не было в её жизни хаоса и безумия, она шла на второй этаж, и на секунду остановилась у приоткрытой двери маминой спальни. Опасливо заглянув внутрь, она увидела маму и, вот уж было совсем неожиданно, отца — они стояли возле окна и о чем-то тихими, шипящими голосами яростно спорили. Внезапно, после того, как отец сказал ей что-то отрывистым, злым тоном, мама побледнела и отшатнулась от него, будто тот сказал ей что-то, потрясшее её до глубины души. Рика с испугом глядела в мертвенно-бледное лицо, похожее на посмертную маску — казалось, той внезапно стало плохо, она хотела немедленно ворваться в спальню с криком «Мама!», как внезапно отец ухмыльнулся и что-то бросил, заставив мать закрыть лицо ладонями и мотать головой, не соглашаясь. Рика резко отпрянула от двери. Сейчас она ощутила то же знакомое чувство — происходит что-то плохое. Старшая мико и Сейширо-сан стояли так близко друг к другу, что их головы почти соприкасались. Женщина тыкала пальцем в ворот рубашки монаха, что-то ему выговаривая лицом к лицу, глаза в глаза. Тот же со скучающим выражением молча слушал, но ничего не отвечал. Речь шла уже о чем-то другом: — … неуправляем! Ему нельзя доверять, тебе следовало отправить туда кого-то, чтобы следить за ним в оба! Ты давно откладывал эту проблему, теперь самое время к ней вернутся. — Это бесполезная трата времени. Ситуация стабильная. Все идет согласно плану. Никаких существенных изменений. Она отклонилась. Недоверчиво так моргнула. — Я тебе не верю. — Мне все равно. Я тебе не Будда, чтобы ты мне верила. Разговор окончен. Рика вздрогнула. Такого непреклонного, ледяного тона она никогда не слышала от Сейширо-сана. Послышались приближающиеся шаги. Она резко отскочила от двери и убежала за угол, надеясь, что никто её не заметил. Смутное ощущение того, что она подслушала странный разговор не покидало её весь вечер. Её мало волновало то, что Микито-сан, очевидно, была категорически против того, что Сейширо-сан ухитрился убедить каннуши сделать их с Такахаси послушниками Шинкогёку (ей до сих пор в это не верилось, но книги, заполонившие её комнату, каждое утро напоминали об этом). Судя по обрывкам фраз, она также была недовольна тем, что теперь рабочих рук стало в два раза меньше, потому что Такахаси тоже теперь никуда не посылали. «О ком они говорили?» — размышляла про себя Рика, но уже в своей комнате, сидя за столом. Впрочем, это не её дело. Мало ли про кого они могли говорить, верно? В пять утра старшая мико, выходя из комнаты, увидела, что прислонившись спиной к стене, возле сёдзи сидит Рика. Едва она услышала, как они распахнулись, то она тут же вскочила на ноги. — И что же тебе понадобилось с утра пораньше? — недовольным тоном спросила у нее женщина. Взгляд девчонки был нечитаемым и таким тяжелым, что старшей мико захотелось отвернутся. — Мне не нужны от вас поблажки. Я хочу работать. Я сделаю все, что требуется. Микито сердито уставилась на неё: — Тебя освободили от обязанностей. Не надо приходить и строить из себя мученицу. — ядовитая усмешка. — Пользуйся положением любимицы этого своевольного упрямца, пока можешь. — Я ничего из себя не строю. Если вы думаете, что я не заслуживаю обучаться наравне со всеми, то дайте мне работу, которая докажет вам обратное. По поджатым губам и сведенным на переносице бровям Рика поняла, что на это старшей мико не нашлось что ответить. — Ну что ж… — на строгом лице появилась скупая улыбка. — Посмотрим. После занятий Рика попрощалась с Такахаси и направилась к месту, куда сказала ей придти старшая мико. Оно находилось далеко, почти в самом конце земли, которая принадлежала храму. Она прошла мимо серого лохматого кота, сидевшего на каменном заборчике с выражением глубочайшего презрения на морде, и оказалась напротив старого дома с двухскатной черепичной крышей серого цвета и кацуоги, про который говорила Микито. Взобравшись по лестнице, чтобы постучать, ей бросилась в глаза пришпиленная сбоку табличка: «Прозекторская». Рика не знала этого слова, но веяло от него чем-то мрачным и зловещим. Чувство заброшенности было невообразимо жутким, да и сам вид непримечательного приземистого здания не добавлял к нему больше доверия — вот в такие вот постройки киношная мафия привозит парня, которого собирается убить. Она постучала. Несколько секунд висела тишина, пока за дверью не послышались приближающиеся шаги. Зазвенела цепь, щелкнул замок и из-за чуть приоткрытой двери медленно выглянул молодой парень с торчащей во рту сигаретой. — Ты что тут забыла, девочка? Голос у него был хриплый, прокуренный и не слишком приветливый, но Рика, не обращая внимание, поклонилась. — Доброе утро. Я Рика. Меня прислали к вам. — Кто прислал? — Микито-сан. Он уставился на неё. — Во как. Удивительно. — по тону вообще не казалось, что он хоть сколько-то был удивлен. — И зачем же? Она чуть было не спросила «А вы что, сами не знаете?», но решила промолчать. Невежливо как-то будет. — Помогать вам. — не очень уверенно ответила она. После её слов парень посмотрел на неё так, будто они были произнесены на иностранном языке. — Девочка, ты вообще знаешь, что это за место? Рика снова зачем-то посмотрела на табличку, а потом обратила внимание на дверь. Такая дверь, как здесь, были только в Наорайдэн и Хайдэн, во всех остальных постройках проходом служили традиционные седзи. «Раз запирающаяся дверь, значит за ней то, что не предназначено для посторонних глаз. И само здание очень маленькое и находится дальше всех от святилища… за ним только кладбище и лес». — Извините, я правда не знаю. — не стала гадать Рика, и с трудом выдержала направленный на себя тяжелый взгляд незнакомого человека. — Ну, пошли, раз уж пришла. Покажу. Железная дверь открылась, и парень отошел в сторону, пропуская её вперед. Она оказалась в маленьком проходном помещении с раздвижной, тоже железной, дверью в конце. Пол здесь был каменным и влажным, с круглыми решетками на сливных отверстиях в центре. В воздухе стоял странный сладковато-сырой запах будто мясник разделывает тушу свиньи в кондитерском магазине. По обеим сторонам от стены стояли железные каталки на колёсиках, а с левой стороны на двери, только поменьше двух предыдущих, висела табличка «ХОЛОДИЛЬНАЯ». Окон в комнате не было, на потолке только висела лампочка, отбрасывающая тусклый желтый свет. Пока она стояла, растерянно оглядываясь, парень подошел ко второй двери и сделал приглашающий жест. — Прошу. — с мрачной улыбкой на губах произнес он; эхо от его голоса отражалось от стен, звуча как из загробного мира. Этот человек и место нравилось ей все меньше и меньше. Нерешительность сковала её, не давая сдвинутся с места. Может, лучше сказать, что она ошиблась и уйти? — Девочка, я тебя убивать не собираюсь, но тебе стоит пошевелиться, потому что у меня много работы. — парень легонько подтолкнул её в спину, открывая дверь. Внутри странный запах «мясной кондитерской» был еще резче, чуть ли не до слёз — Рика зажала нос и поморщилась. — Фу! — непроизвольно выпалила она, оглядываясь по сторонам, чтобы определить источник запаха. — К нему со временем привыкаешь. — сказал парень, прислонившись к стене, выложенной светло-зеленой плиткой. На нем был костюм, который она видела только у докторов в больнице — синяя рубашка и такого же цвета мешковатые штаны. Вторая комната была более просторной, с розовой кафельной плиткой; у правой стены стояли в ряд три одинаковых шкафа, в каждом углу — по раковине, без зеркал, с огромными бутылками мыла. В правой части помещения находился стол, заваленный книгами, бумагами, среди которых стоял, опутанный проводами, работающий ноутбук. Рядом с очевидным техническим агрегатом стоял не настолько очевидный — какая-то круглая коробка с цистерной, которая беспрерывно пищала и шевелилась. Помимо мебели Рика насчитала две железные каталки, такие же, как и в предыдущей комнате, а в центре помещения находился длинный гранитный стол, похожий на плиту, на котором валялся шланг. — А для чего он нужен? — Чтобы трупы мыть. — уже без улыбки ответил парень. — Они практичнее, чем железные — не гремят и проще убираются. — Ч-что? — Что? — издевательски передразнил тот, глядя на её растерянное выражение лица. — Простите… что это за место? Незнакомец шмыгнул носом — в помещении было прохладно, на потолке гудели, нагнетая воздух, лопасти вентилятора — и с отсутствующим видом поскреб щеку. — Морг. Ну… как бы морг. Здесь покойников готовят к похоронам — обмывают, бальзамируют, одевают и проводят косметические процедуры. Рика вытаращилась на него, не в силах выдавить не слова. — Чего ты так удивляешься? Ну — морг. Все там будем. Он вдруг обернулся к ней и спросил. — Сколько тебе лет? — Д-девять… — Господи. — парень прыснул смешком, отлепился от стены и подошел к столу. — Да ты ж совсем малышка. Эта старуха на старости лет совсем из ума выжила? Рика не знала, что ответить — она все еще была в шоке. В голове сразу всплыло лицо Микито-сан с её мрачной ухмылочкой. Ясно... Значит, старшая мико решила оторваться на ней по полной. — Блевать не охота? — Что? — вскинулась она. — Не тошнит, спрашиваю? Рика мотнула головой. Парень сел за стол и закурил. Протянул руку, взял со стола термос и с задумчивым видом глянув в него. — Как-то маловато. На вид в нем легко помещалось два, а то и три литра. — Неужели вам не хватает? — спросила она, потому что тишина была кошмарной. Могильной. — Девочка, единственное, чего мне не хватает, это ещё одной сигаретки и чашки крепкого кофе. Сгоняй, будь другом, а? В голове стоял туман, поэтому она не помнила, как дошла до кухни, сварила кофе, смутно вспомнив то, как делал его себе каждое утро Ишида, и вернулась обратно. Парень, приняв чашку у нее из рук, жадно отхлебнул и сразу же скривился. — Ну и гадость. Для первого раза сойдет, но если в следующий раз добавишь сахара — убью. — он сделал еще один глоток, снова сморщился и отставил чашку на стол. — Кстати, забыл представиться. Меня зовут Нараки. Сначала ей показалось, что все это какая-то нелепая ошибка. Да, Рика умела приводить в порядок захоронения, да ей достаточное количество раз приходилось видеть похоронные обряды, вплоть до сутр во время отпеваний, да её уже давно не пугало, что «ухаживать» за смертью стало привычной частью каждодневной рутины. Но это место… Куда проще и безопаснее думать, что мертвецы где-то под землей, а не на столе в двух метрах от неё. — Все тела с ближайших поселений привозят сюда, можно сказать, со всего округа. Больницы с настоящими моргами очень далеко отсюда, и всех, кому не нужно вскрытие или чьи родственники дали от него отказ, привозят сюда. Здесь тело моют, дезинфицируют различными растворами, бальзамируют и подготавливают к похоронам: одевают, красят и все такое. — он кивнул на соседнее помещение, где тоже стояли столы, но один из них был завален вещами. — Косметики у меня как у девочки-подростка. Только не трогай — она сделана специально для мертвых. Нараки был твердым, прямолинейным, хорошо знал свое дело и имел множества странных привычек, целую сеть ритуалов, которые неукоснительно соблюдал каждый день. — Бальзамирование тела нужно тогда, когда погребение происходит через несколько дней или недель после кончины. Оно препятствует появлению запаха и пятен на теле умершего, снижает риск инфицирования окружающих и так далее, поэтому правильность проведения процедуры очень важна, но делать надо все равно быстро, в последнее время такой наплыв клиентов… — Простите… — он замолчал, посмотрел на неё. — Мне правда нужно всё это знать? — А зачем ты сюда тогда пришла? — грубовато спросил, разворачиваясь спиной к шкафу, в котором переставлял бутылки. — Просто рядом стоять? — Эм…ну… — неуверенно промямлила она. Если б можно было, вообще бы больше сюда никогда не приходила. — Просто слушай и запоминай. Когда-нибудь пригодиться. — прервал Нараки её невнятную речь, подцепил носком металлический столик, подкатив к себе, и поставил на него пластиковую бутыль с розовой жидкостью — лоб нахмурен, болезненно-бледный, профиль резко вырисовывается. «Божечки, надеюсь, что нет» — беспокойно подумала Рика. — Бальзамирование осуществляется различными методами, которые зависят от ряда обстоятельств: вес и физиологические особенности бальзамируемого, проводилось ли вскрытие или нет. Чаще всего раствор вводится через бедренную, плечевую или подмышечную артерию. Так как кровь после смерти перестает циркулировать по телу, он, можно сказать, заменяет её. Лучшим бальзамирующим средством является раствор формалина с сулемой… Ай, что я тут распинаюсь? Ты же все равно ничего не понимаешь. Лучше покажу. Включи-ка вытяжку. «Что показать?...» — мысленно простонала она. У неё было очень много вопросов в голове, которые она не произносила вслух, чтобы не показаться совсем уж до смерти испуганной. Рика не могла назвать какой-то конкретный день, когда поход в прозекторскую после учебного дня перестал сопровождаться ворочающимся в животе страхом, этому, как ни странно, во многом поспособствовал Нараки. Из-за относительно небольшой разницы в возрасте, по сравнению с другими взрослыми, между ними не было официальности, а порой он и вовсе забывался, начиная говорить с ней, как с закадычным приятелем, и спохватывался только тогда, когда с губ слетало крепкое словцо. «Никогда не повторяй их, а то подумают, что я научил тебя сквернословить». Рика решила относится к трупам, как к солнечному затмению и ни в коем случае не смотреть им прямо в лицо. Но Нараки (двадцать шесть лет, но выглядел старше, бывший ординатор) и так не позволял ей слишком долго находится возле них, давая ей мелкие, несложные поручения, вроде подай-принеси. Когда он работал в секционной, включая свой раздолбанный коротковолновый радиоприемник, из которого, вместо музыки, непрерывным потоком диктор бормотал «текущие события в стране», будто сводку новостей с фронта, она сидела за его столом, пялясь в потолок, и слушала зловещий грохот и перестуки. От запаха формалина першило в горле и кружилась голова. Единственное место, куда он её не пускал, была морозильная камера, после того, как она случайно туда забрела, пока искала нужные инструменты, и увидела такое, из-за чего даже непробиваемый Нараки позволил уйти пораньше. Курил он одну за другой, и пил кружками крепкий кофе, только черный — насыпал в кружку ровно три ложки, заливая их кипятком. — Пойди сюда. Давай-давай, побыстрее. — как-то раз подозвал он её, когда она выполняла его поручение — обмывала тело дезинфицирующим раствором. Рика положила губку на стол. — Смотри внимательно, что я делаю, это очень важно. — прищурившись, Нараки взглянул на неё, чтобы убедиться, что она внимательно слушает. Он ополоснул чашку крутым кипятком, взял пакет, отсыпал две ложки перемолотого в пыль кофе в чашку и залил горячей водой, после чего накрыл её блюдцем. — А зачем накрывать? — Так лучше. — пояснил парень, отставив чашку в сторону. — Хочешь попробовать? — Мама говорила, детям нельзя пить кофе. — сказала Рика, неосознанно ответив почти тем же строгим тоном, что слышала от матери. Её ответ вызвал у Нараки внезапный взрывной хохот. — А еще детям не стоит смотреть на мертвецов. Но ты уже здесь, так что продолжаем нарушать правила дальше. — он взял вторую чашку, насыпал в неё кофе — только одну ложку — залил кипятком, размешал, и, придирчиво посмотрев в стакан, протянул ей. — Не бог весть что, но для первого раза сойдет. Кофе оказался горьким и противным. Рике не понравилось. Когда Нараки отвернулся, чтобы взять свою чашку, она поискала взглядом раковину и незаметно выплеснула в неё остатки. — Если детям не стоит смотреть на мертвецов, тогда почему меня отправили к вам? — спросила Рика, возвращаясь обратно к столику, где стояла миска с раствором. Нараки сел за стол, закинул ногу на ногу. — Черт его знает. Одно могу сказать точно, ты и правда крепкая малышка. — Рика посмотрела на свои руки, тонкие и слабые, как веточки. Нараки заметил это и хохотнул. — Да нет же. — он постучал себе пальцем по виску. — Вот здесь. Она неопределенно пожала плечами и «утопила» губку в растворе. — Я бы нисколько не удивился, если б ты, увидев труп, лежащий на этом столе, тут же с визгами убежала. Многие поступили бы абсолютно также. Люди избегают не то что представлять, а видеть и слышать о смерти. Даже одни слова «смерть», «жертва», «труп» доставляет им крайний дискомфорт. Но что касается тебя, у меня есть два предположения: либо ты уже до этого видела мертвых людей, либо смерть тебя не так уж и пугает... — он взял темно-зеленую папку со стола и открыл её. — С другой стороны, они действительно чокнутые, раз прислали ко мне ребенка... нет, это ж надо было додуматься, ну правда... «Поверьте, Нараки-сан, я задаю себе тот же самый вопрос» — мысленно произнесла Рика. У неё, конечно, была возможность отказаться, но едва думала об этом, как тут же слышала в ушах ехидный тон старшей мико «Я так и думала, что ты не справишься», после чего наступить на горло собственной гордости было просто невозможно. Кто угодно, но только не перед Микито-сан. Нараки мало говорил о себе и не лез в душу другим, поэтому, даже если бы она ответила, он вряд ли бы стал её о чем-то спрашивать. « — Мой дед был пьяницей и игроком. Сварливый старый хрен. Он задолжал крупную сумму денег, за что якудза его и порешила. Они хотели убить и меня, но я сбежал. Когда мне исполнилось восемнадцать, я узнал, что тот оставил мне немного денег, и я потратил их на поступление в медицинский». Это было чуть ли не единственным, что он рассказал о себе. То, как он попал в Шинкогёку, или уже был здесь, но потом вернулся, Нараки умолчал. — Вы слишком много курите. — недовольно сказала Рика — за неделю без сигареты в зубах она видела его от силы минуты две, и к тому времени, как она приходила после занятий в прозекторскую, накурено было так, что у неё слезились глаза. Нараки взял с полки бутылку со светло-розовой жидкостью, глянул на этикетку и поставил на железный столик на колесиках и подошел к соседнему столу. — Ну и что? Зато я бросил пить. Он сказал это таким тоном, что было непонятно, шутка это или нет. Откинув простыню, парень присвистнул. — Ё-моё, его все-таки грохнули. Теперь Воконте должен мне десятку. Рика поднялась на цыпочки, чтобы посмотреть, потому что это был первый раз, когда тот узнал кого-то в лицо, но Нараки уже накрыл его простыней. — Этого бедолагу зовут Кадзухиро. Он был вором и прославился тем, что сбегал из тюрем четыре раза. Надо будет спросить у местных, что случилось в этот раз… — он стянул с рук перчатки, бросил их в ведро с желтым мешком, на котором черным маркером было написано «отходы класса Б» и почесал затылок. — Блин, ну и что мне с ним делать? И так дел по горло, так еще и его притащили до кучи. — парень сел за стол, с минуту рассматривал корешки на папках, что-то бормоча себе под нос, и вытащил одну, темно-красную. Рика уже несколько раз видела, как он доставал оттуда листы, серые, как газетная бумага. Обычно это происходило, когда тело поступило с пометкой «неопознано». — Придется оформлять его и ждать. Если на протяжении двух недель хранения никто из близких не будет найдет, то его похоронят в одиночной могиле на одном из городских погостов. А к этому парню вряд ли придут скорбящие родственники… — А что обычно говорят на похоронах преступников? Нараки косо глянул на неё. — Я имею ввиду, нельзя же сказать: «Он был прекрасным человеком и заслужил место в раю»? — По-твоему, они должны говорить: «Не видать тебе, жмурик, царствия небесного?» — иронично ухмыльнулся Нараки. — Как-то это уж слишком! К смерти надо относится уважительно. Рано или поздно мы все встретимся со старушкой костлявой, а так как мы не знаем, при каких обстоятельствах это произойдет, лучше после заочного знакомства оставить о себе хорошее впечатление. Через несколько дней, когда она зашла через железную дверь, то сразу же услышала сердитый голос Нараки из морозильной. — Достал уже! — рыкнул он, грохая кулаком по холодильнику. — Да когда ж ты заткнешься, наконец?! Рика не стала гадать, к кому он обращается — к холодильнику или тому кто в нем находятся — и пошла дальше. Возле стола с коробкой в руках стояла молодая рыжеволосая девушка. Она, опешив остановилась — впервые за несколько недель здесь был, помимо их двоих, настоящий живой человек. — Привет! Ты, видимо, Рика? — она подошла к ней, наклонилась и с улыбкой потрепала по волосам, словно щенка. — Нараки говорил о тебе. Меня зовут Шиф. Мистер Формалин тебя не обижает? — Нет… совсем нет. — она пригладила взъерошенные волосы на затылке и слегка поклонилась. — Приятно познакомиться. — Ого, как вежливо! — засмеялась та. — Когда она это проделала со мной, я тоже почувствовала себя важной персоной. — фыркнул Нараки, заходя в помещение. — Где мой лотерейный билет? — Бери, бери, только не психуй. — со смехом произнесла Шиф, протягивая бумажку, похожу на автобусный талончик. Нараки схватил его и ушел в соседнее помещение, по пути захватив со стола газету. — Вот наивный дурак. Думает, что сможет выиграть сказочное богатство, скупая каждый день лотерейные билеты. За десять лет ни дзени не выиграл, а все равно продолжает. На те деньги, что он потратил на них мог бы уже купить машину. Некоторые люди просто не умеют сдаваться. Шиф вытащила из коробки одноразовые латексные перчатки. Она, как и Нараки, ходила в хирургическом костюме с накинутым поверх медицинским халатом. Он казался Рике круче плаща супергероя. — Я два года на побегушках у ворчливого старикашки. Хочу поступить в медицинский и стать врачом. — Вы тоже умеете бальзамировать? — спросила Рика. — Далеко не так хорошо, как Нараки. На это надо учиться долгое время. Мало кто может придать мертвому «живой» вид так, как делает он. — Твою мать! — прорычал парень, отбрасывая карандаш в сторону. — Мать твою! Черт бы тебя побрал! Опять я проиграл! Шиф насмешливо фыркнула, мол, я же говорила, и откинула простыню. — Ох… — вырвалось у неё. Рика, поднявшись на цыпочки, склонилась над столом. Слова застряли в горле. — Дети тоже умирают. — что-то неуловимое проскользнуло в голосе Шиф, смесь печали и тоски, но она почти сразу взяла себя в руки. Рика не могла оторвать взгляд от лица девочки — на вид ей было не больше двенадцати. Она выглядела так безмятежно, что если бы не бледность с восковидным отблеском и кровь в уголке губ, она не совсем не казалась мертвой. — Должно быть, ей было очень больно… Шиф пожала плечами. — Кто знает. Будем надеяться, что нет. В этот момент зашел Нараки, на ходу поджигая сигарету. Шиф уступила ему место, сдвинувшись в сторону. — Заключение патана есть? — Родители отказались от вскрытия. Одним движением руки он откинул простыню, прошелся отстраненным, цепким, тщательным врачебным взглядом. — Скорее всего, у неё была тетрада Фалло. — сухо выдал он. — Это самый распространенный вид врожденных пороков сердца. Характерный цианоз кожи, губ и ногтевого ложа. — он взял перчатки, с хлопком натянул их на ладони, и коснулся приоткрытых губ — на пальцах осталась ярко-алая кровь. — Смерть наступила от острой дыхательной недостаточности. Точную причину, разумеется, не скажу, но, видимо, у неё случился приступ, который привел к повышению проницаемости легочной ткани и заполнению легких жидкостью с кровью. — Давай-ка без подробностей. — поморщилась Шиф. — Кажется, что она просто спит. — тихо сказала Рика, и словила себя на мысли, что первый раз смотрит на мертвого человека и не хочет отвести глаза. — Поэтому я захотела помогать Нараки. — Шиф протянула руку и погладила девочку по белокурым волосам. — Когда люди приходят проститься с близким, они видят его таким же, как при жизни. Если делаешь все правильно, то его кожа будет мягкой, а на лице даже сохранится блеск. И несмотря на свое горе, им будет чуть легче отпустить его, ведь кажется, что человек просто безмятежно спит. — Шиф подняла голову, увидев. — Это трудно. Когда привозили детей я первый месяц страшно переживала. — Ага, уходила в холодильную и рыдала, как девчонка. Шиф бросила в него сухую губку — пролетев половину комнаты, та попала ему в затылок и отскочила в ящик с косметикой. Парень обернулся и бросил на неё взбешенный взгляд. — Какого хрена?! Еще раз так сделаешь, вылетишь отсюда пинком под зад, поняла?! Когда он отвернулся обратно, Шиф показала ему язык. — Ворчливый старикан. — пробормотала девушка, прищурив глаза и скривив постную морду, точь в точь как у Нараки, когда он замешивал бальзамирующий раствор в процедурном кабинете, и был похож в этот момент на злого колдуна, варящего в своем котле магическое зелье. — Не хочешь стать врачом? — обратилась Шиф к Рике. — В Какине, где всем нужна прибыльная профессия, медики на вес золота. Рика подумала и покачал головой. — Мне кажется, это очень сложно. Страшно, что не смогу. — Один умный человек, не помню как зовут его, сказал: «Если вы знаете «зачем», то вы выдержите любое «как». — невнятно пробормотал Нараки, закуривая. — «Один умный человек» это ты, что ли? — язвительным тоном спросила Шиф. Вечером, когда рабочий день закончился и Шиф ушла, Нараки, закрывая железные двери на замок, вдруг спросил её: — Сколько ты уже здесь? Рика стояла на последней ступеньке, когда услышала вопрос, и посчитала: — Девять месяцев. — Не так уж долго. — хмыкнул парень, засовывая ключ в карман. — Что думаешь о вере в богов смерти? Рика нервно огляделась вокруг, не зная, как ответить. За то время, что она жила в храме, у неё возникло ощущение, что здесь никто им и не поклоняется. Религии в Шинкогёку были переплетены — буддизм имел такое же важное значение, как и синтоизм, «Кодзики» изучалась с тем же вниманием, что и «Трипитака», уважение к ками было столь же высоким, как и к Будде, а на самой территории храма располагалось буддистское святилище. Одно из немногих, что отличало Шинкогёку от остальных храмов, это то, как здесь воспринимали смерть. Любая её сущность, что в одной, что в другой религии была покровителем храма — к ней относились с почтением, искореняли ненависть и страх перед ней, воспитывая одну простую истину — люди умирают. Это всегда было и всегда будет. Жизнь — естественный и вечный круговорот рождения и смерти, и все равны перед ней. Принятие смерти помогает ценить жизнь также, как без зла не было бы и добра. Без смерти нет и жизни. — В богов я не верю. Ни в каких. — сказала она так легко, что сама удивилась. Не так давно каждый вечер она молилась, чтобы когда-нибудь ей дано было снова увидеть маму и братьев. Рика знала, что это невозможно, но все же её молитва о том не была вовсе оставлена без ответа: по ночам в плохих снах ей раз за разом приходилось видеть дыру в голове Нацуки, лежащего в железном гробу и ящичек рядом с ним с останками того, что осталось от Ишиды, и умиротворенное лицо матери, прямо как у той девочки. С тех пор как Рика получила этот ответ на свою молитву, мысли о богах её больше не беспокоили, если не считать твердого убеждения в том, что некоторое лицемерие, заключающееся в том, что она живет в их пристанище бледнеет перед их беспощадным безразличием, чья забота о людях до смешного ничтожна, а уровень требований при этом к ним не знает меры. — Ну и правильно. — Почему? Он заговорщески так подмигнул ей. — Предпочитаю не верить тому, чего не вижу. Апрель — Кто мне может рассказать про идею дао? В ответ — тишина. Рика увидела, как Юи с преувеличенным интересом рассматривает потертость на соседней татами, будто в них заключалась какая-то занимательная головоломка. — Ой-ой, как все притихли. Кто-то может ответить на вопрос или я с пустотой провожу урок? — сердито поинтересовался сенсей на затянувшееся молчание. Все смотрели куда придется, стараясь не сталкиваться глазами со взглядом учителя и надеясь, что ответит сосед. Рика подняла руку. Это был первый раз, когда она отвечала при всех. — Всё находится в движении, предметы переходят в свою противоположность. Вмешательство людей в естественный ход вещей является причиной зла и страданий. Путь к счастью и познанию истины предполагает освобождение. —Верно, садись. Когда она села на место, то встретилась взглядом с Юи, и та сомкнула в кольцо указательный и большой палец под столом. Урок оказался таким скучным, что интереснее было наблюдать за тем, как глупая муха тычется в приоткрытое окно и все никак не может выбраться: то сядет на подоконник, беспокойно дергая крыльями, то вдруг взмывает и бьется в стекло в безумном припадке. В конце-концов, потеряв всякую надежду на свободу, она приземлилась возле оконной щели и замерла. В это время Яматоя-сенсей бубнил что-то про наивысшее состояние бытия. Наивысшее состояние бытия это когда… когда… может, муха слепая, раз она не видит, что окно прямо перед ней? В полузаторможенном состоянии Рика ждала Такахаси возле домика, где проходили занятия по каллиграфии, и от того, как сильно ей хотелось спать, не заметила, что распахнули сёдзи и оттуда начали выходить дети. Увидев друга, она с удивлением обнаружила, что у того на лице играла лучезарная, чуть ли не проказливая улыбка, на мгновение сползшая, когда мимо него пронеслась Канае: — Смотри куда ноги ставишь, мусор! — змеей выплюнула та, толкнув его плечом. Рика вопросительно посмотрела на Такахаси. Он рассмеялся — в лукавых медово-коричных глазах появился озорной блеск. — Короче, такая ржака! Канае вне себя от ярости, потому что Амано-сенсей меня похвалила. — он горделиво вскинул подбородок. — Она просто не умеет проигрывать. Через пару недель выяснилось, что у Такахаси неплохие способности к каллиграфии, хоть в конце первого занятия он бился чуть ли не в истерике, когда запорол пролитыми чернилами огромный лист из бамбуковой бумаги с сотнями иероглифов, которые выводил почти четыре часа. С тех пор, как Амано-сенсей отметила «экспрессивную гармоничность» и «неуловимое изящество» в его линиях, на каллиграфии Такахаси всегда сидел с видом просветленного Будды, и каждый раз после очередного занятия Рике приходилось переживать утомительную речь своего друга, жалующегося с выражением полного недоумения на лице, почему никто из остальных послушников не замечает его уникальный талант. Он до такой степени зациклился на мимолетной похвале Амано-сенсей, что однажды заманил её к себе в комнату, предложив вместе сделать домашку, но вместо этого заставил ее целый час смотреть на то, как он рисует иероглифы каны, после чего потребовал к себе и своей работе восхищения и гору комплиментов. Рика ушла растерянная, но не слишком удивленная. Только в конце месяца она призналась, что ей до смерти надоели его каракули, и Такахаси, который, вообще-то, сердился не так уж часто, сказал, что они больше не друзья. Помирились они на следующий день, но Рика видела, что он всё еще немного злиться. Уроки составления икебаны, к сожалению, вела Микито-сан — после их конфликта, который не исчерпал себя даже после того, как старшая мико прилюдно её отчитала, Рика попала к ней в немилость и окончательно девочка это поняла, когда на первом же занятии им нужно было составить композицию в свободном стиле. Она выбрала цветы, которые нравилась ей больше всего — красные паучьи лилии — и украсила их в плоской вазе длинными узкими листами. Остальные девочки выбирали яркие цветы делоникса, маленькие желтые, похожие на лилии аламанды, нежно-розовые камелии, ирисы, космеи и хризантемы, создавая в своих кэндзанах настоящие шедевры. Её композиция, по сравнению с остальными, была не совсем уж бедной, но все-таки несколько простоватой, но Рика, проводя пальцем по шершавым лепесткам багрово-красных лилий, считала эти цветы самыми красивыми, и не требующим каких-то украшений. К тому же, ей казалось, что Микито-сан точно оценит её композицию, как дань уважения к храму. Но старшая мико, взглянув на аранжировку, направила на неё вмиг похолодевший взгляд. — Из этих цветов не составляют композицию. — отчеканила та, и постучала пальцем по вазе, не дотрагиваясь до цветов, словно брезгуя. — Их место только на алтарях усопших во время отпевания или на могилах. У нас здесь не похороны, а урок икебаны. — Но вы сказали, что можно использовать любые цветы. — возразила Рика, стараясь скрыть прорывающуюся обиду. С неодобрительно поджатыми губами и садистким блеском в глазах Микито ответила: — Удивительно, что я должна говорить о таких вещах именно тебе. Разве не ты всю прошлую осень занималась уходом за захоронениями? — Рика молчала, смотря на костлявую ладонь мико с приступающими венами возле вазы — хотелось отодвинуть её подальше. — Отвечай, когда тебя спрашивают. — Да. — одними губами произнесла Рика. — Тогда сейчас же выбрось эту гадость, и постарайся сделать то, о чем я попросила. После занятия она вылетела из класса злая, как собака. Мало того, что эти занятия по раскладыванию дурацких цветочков просто-непросто бездарно потраченное время, так еще и старшая мико до сих пор точит на неё зуб. Это как вообще называется? — Что случилось? — спросил Такахаси, с любопытством вглядываясь в её лицо, пока они шли на ужин. — Выглядишь так, словно сейчас убьешь кого-нибудь. — Микито-сан, чтоб её. — процедила Рика. Он хохотнул и дружески похлопал её по плечу. — Добро пожаловать в клуб «Ненавистники Микито-сан»! Мы вас давно ждали. На следующий день к ней подошла Юи: — Не хочешь пойти с нами в библиотеку? Рика повернулась к Такахаси. Тот стоял, прислонившись к стене, и глядел на всех детей с опаской. Они встретились взглядами, и она увидела в его глазах какое-то опустошение, которое не могла объяснить. — Иди. — он дернул головой вперед. — Мне еще надо зайти к Яматоя-сану кое-что спросить. Это было неправдой, и Такахаси знал, что она знала, что он врет. Ей хотелось, чтобы он пошел с ними, но видно было, что ему среди ребят было не по себе — это Такахаси-то, веселому, остроумному и смешливому, который мог найти общий язык с кем угодно, побаивался кучки детей. Юи за спиной нетерпеливо вздохнула. — Не стой столбом, давай, иди уже. — ворчливо произнес парень, толкнув её в спину. Библиотека находилась в восточной части храмового комплекса, напротив старого двухэтажного здания с плоской крышей, где находилось хранилище для подношений и храмовых принадлежностей. Библиотекой заведовал безучастного вида древний старичок, который за все то время, что они там были, ни разу не поднял головы от своей книги. За столом, куда подошла Юи, сидели несколько детей и смотрели в окно. — Что вы делаете? — поинтересовалась Юи, занимая место рядом с темноволосым парнем, которому на вид было лет двенадцать-тринадцать. Он складывал из цветной бумаги журавлики, бросая их в середину стола. — Адзусу снова наказали. — ответил тот, сдвигаясь поближе к окну, чтобы освободить место. Тот посмотрел на неё — в глазах проскочил неуловимый, едва заметный интерес. — Привет. Я Хиде. Это Тецуро. — он показал мальчика, сидящего напротив: у него были короткие светлые волосы, отливающие медью, мутно-зеленые глаза и лицо, полностью усыпанное веснушками. Тот лениво махнул ей рукой. — Салют. — рядом с ним сидела девочка намного младше, очень похожая на Хиде. Тот, увидев, что она на нее смотрит, подтвердил её догадку: — Моя младшая сестра, Линч. — А за что его в этот раз наказали? Рика посмотрела в окно. По двору, пиная дрова, с агрессивным видом, сжав ладони в кулаки, ходил высокий парень со стрижкой ёжиком. Половину лица и видимую часть рук, неприкрытых храмовой одеждой, покрывали ярко-розовые шрамы. — Это Адзуса. Он самый старший, ему уже четырнадцать. — скучающим тоном пояснил тот, что назвался Тецуро. — Жуткий тип. — Какой он страшный! Он всего два месяца тут, а его уже все боятся! — Линч закрыла глаза ладонями, словно дрова были маленькими беззащитными котятами. — Да уж, лучше к нему не под-хо-дить. — по слогам протянул Хиде, кладя в центр стола очередной журавлик. — Он всё время дерется, потому с ним никто не водится. На всю голову пришибленный, скажешь ему что-то не так или посмотришь косо — приготовься уворачиваться. Только на этой неделе он украл деньги из коробки для пожертвований и столкнул в озеро Саяку, а ей всего шесть лет. Она даже плавать не умеет. Тецуро пожал плечами, мол, дело обычное. — А. — он почесал нос. — Я слышал, он сбежал из четырех приёмных семей. — Серьезно? Что случилось с его? — Не знаю. Никто не знает, и откуда у него эти… — Тецуро потыкал в лицо и руки. — ну вы поняли. Я как-то раз спросил у Амано-сан, но она сказала, что все очень плохо и об этом нельзя спрашивать. Я и не буду, не дурак же, мне еще хочется пожить. Чьи-то пальцы тронули её за ногу под столом — Рика посмотрела вниз и увидела протянутое печенье. Она подняла голову и увидела, что это была Юи; та показала пальцем за плечом, где сидел смотритель, и с хитрой улыбкой едва слышно проговорила: «Чтобы он не заметил». Остальные, продолжали обсуждать Адзусу, украдкой поедая печенья с самыми невозмутимыми лицами. — Ну а что? — Хиде встряхнулся. — Детей иногда забирают отсюда в приемные семьи. — Ага, да ладно. — у Тецуро вырвался скептичный смешок. — Ты видел хоть одну? Я вот за всю свою жизнь ни разу, хотя я тут на три года дольше, чем ты. И вообще, я бы не хотел, чтобы меня усыновили какие-то незнакомые люди. Во многих приемных семьях с детьми обращаются ужасно, считая их за прислугу, которая должна нянчиться с их детьми. Попасть в рабство к какой-нибудь тётке, у которой пятеро детей? Нет уж, спасибо! Я как-нибудь сам выкручиваться буду. — У моей мамы двенадцать детей. — сказала Юи. — Одна из моих старших сестер, когда ей исполнилось шестнадцать, сбежала с парнем, потому что устала от нас. Мама заставляла её ухаживать за нами, готовить еду, убираться, стирать и всё такое… — Ну и правильно сделала. — выдал Тецуро, ткнув в её сторону печеньем; Юи замахала руками, убери-убери. — Я б тоже сбежал. Двенадцать! Это ж рехнуться можно, зачем ей столько? — та пожала плечами. — Она тебя сюда отправила, чтобы избавиться от лишнего рта? Хиде укоризненно посмотрел на Тецуро и ткнул его локтем в бок, мол, думай, что говоришь. — Просто это очередное доказательство, что взрослым не стоит доверять. — Но о нас здесь заботятся… — попыталась возразить Нишимия. — Потому что так надо, а не потому, что мы им нужны. Ей вон вообще повезло меньше всех. — Рика увидела, что Тецуро показывает пальцем в её сторону, и все, как по команде, посмотрели на неё. — Она-то, в отличие от нас, даже остаться здесь не сможет. Ты ведь должна будешь уйти из храма, как только тебе исполнится шестнадцать? Рика кивнула. — Но ты же хочешь, чтобы тот благородный господин забрал тебя в свой клан. — сказала Юи. Услышав это, Тецуро гадко ухмыльнулся. — Во наивная! Держи карман шире! — Почему ты такой вредный? — всплеснула руками Юи. — Может, её выберут! — Я тебе скажу, кого выберут, нашу драгоценную Канае. Никого не хочу обидеть, но так оно и будет. Парень глянул на ее одним глазом, но не увидел ни тени обиды или разочарования на лице Рики. — Ну, удачи тебе. — хмыкнул Тецуро, когда понял, что его слова не задели её, отвернувшись к окну. — Только не расстраивайся потом слишком сильно. Но она и не собиралась расстраиваться. На домашние задания Рика тратила около часа — всё остальное время она пробивалась сквозь сотни страниц тяжеленных томов по истории Азии, отечественной и зарубежной классической литературы, священные книги синто «Кодзики» и «Нихонги», книги по теологии буддизма, учение Махаяна и Тхеравада, канон Трипитака и энциклопедии Абхидхармакоша, труды Атиши, Кадзи, Вьясы, Цунэтомо и еще десятки древних фолиантов, которые выдал ей на руки Сейширо. Поначалу понять хотя бы малую часть того, что изложено в этих книгах казалось задачей неподъемной — для девятилетки, до этого читавшей лишь книжки с картинками и мангу старшего брата, смысл почти всех слов был настолько недоступен для восприятия, что с тем же успехом она могла читать тот же самый текст на каком-нибудь иностранном языке, гермском, например, или джаннском. Ей приходилось выписывать сотни слов на пергаментные листы и по вечерам, после ужина, приносить их Сейширо-сану. Он терпеливо, подолгу разъяснял ей смысл каждого слова, после чего Рика возвращалась к себе и продолжала продираться сквозь сложнейшие семантики священных писаний, исторических летописей и философских трудов. Учителем Сейширо-сан был хорошим, и пошагово объяснял ей, как отличить идеализм от диалектики, в шастру от сутры, буддисткую космологию от даосизма, советовал, как лучше запомнить важнейшие события, которые произошли в мировой истории, и ориентироваться в словаре, чтобы переводить манускрипты с древнего языка. Но больше, чем уроками, она наслаждалась обществом самого монаха: его усталой улыбкой и элегантной сутулостью гиганта, закатанными рукавами и непринужденной шутливой манерой общения, его терпеливым добродушным нравом и ровным здравомыслием. Она не была ленива и усердно училась — пока другие дети играли на лужайке перед святилищем, или бегали в лес, чтобы поплавать в озере, она поглощала книги, одну за другой, читая, читая и читая. Книги по мифологии оказались самыми интересными. Имена ками — Идзанаги и Изанами, богини Солнца Аматэрасу, бога Луны и Ночи Цукиёми, бога ураганов и водных стихий Сусаноо, духов моря, ветра, гор и деревьев — звучали, как имена сказочных персонажей. Погружаясь в легенды, читая «Посланцы Аматэрасу» или «Тенгу», Рика проваливалась в них, будто камень в глубокое озеро, да так, что, когда пора было ложиться спать, она, ошеломленно моргая, поднимала голову и, слушая стрекот ночных цикад, с трудом вспоминала, где находится. Каждый вечер за своей спиной Рика слышала шуршание открывающегося сёдзи и унылый вздох Такахаси, которого в очередной раз променяли на «книженции». Время от времени он садился рядом, молча наблюдая за тем, что она делает, но чаще всего сразу уходил. На вопросы своего друга Рика отмалчивалась. Она не хотела заявлять Такахаси об уговоре с монахом ведь тот непременно решит, что бесполезен и беспомощен, раз она ничего ему не сказала. «Ложь во благо» — вспомнились ей слова матери, которые однажды она сказала кому-то по телефону. Тогда до неё не дошел смысл этой фразы, но сейчас — более чем. Вопреки словам Сейширо-сана, Рика вовсе не считала, что унижает Такахаси своим желанием помочь, и вряд ли бы, знай он обо всем, тоже так подумал, но все равно чувствовал бы себя отягчающей обузой, а это именно то, что ей хотелось меньше всего. Ничто в жизни не казалось более правильным, чем то, что она делала сейчас. Все это ради будущего, внезапно ставшее важным, и все её упрямство держалось на том, как она рвалась в это будущее, как страстно его хотела, и на страхе, что если она не будет стараться изо всех сил, то обязательно скатиться назад, а там ни её, ни главное, её лучшего друга не ждёт ничего хорошего. Такахаси вылечат ноги, и через пять лет они отправятся в столицу. Обязательно. Обязательно всё так и будет. Город, которого она никогда не видела, мерцал в воображении ослепительно ярким сиянием, словно путеводный маяк, надежный проводник потерявшегося посреди огромного враждебного океана дрейфующего на волнах суденышка. Игра еще не закончилась. Она сообразительная, способная и жадная до знаний, поэтому была уверена в том, что сможет выполнить свою часть условия. Одно лишь ощущение того, что все может получится, приводило в волнительный трепет, которого ей еще не удавалось испытывать. Оно было похоже на мандраж после победы, новое, восхитительное чувство.***
— Переведи этот отрывок. Рика взяла протянутый листок и посмотрела на него. — Получится? — спросил Сейширо, поняв её молчание, как неуверенность. — Если хочешь, могу дать что-то попроще. — Нет. — Рика решительно опустила листок на стол, взяла карандаш. «Все нормально. Я справлюсь, нечего волноваться» — эту фразу она повторяла себе в последнее время столько раз, что та стала чем-то вроде мантры, поэтому в этот раз, едва Рика сказала её себе, то почти сразу уже успокоилась и начала переводить. Им оказался не слишком сложная по содержанию сутта одного из сборников Палийского канона. Она справилась с ним за полчаса. Сейширо-сан проглядывал текст пару минут, сделал несколько пометок, где она допустила грамматические ошибки и неверно построила предложения, но их оказалось не так много, как ожидалось. — В чем заключается учение санкхьи? — Человек может сам выбрать одну из трех гунн: раджас, гуна страсти или гуна деятельности, саттва — знания, чистота, непорочность, уравновешивающая, гармонизирующая и одухотворяющая сила и тамас, бездеятельная, тормозящая и негативная сила, которая тянет к невежеству. — мгновенно ответила она. — Из-за чего произошел государственный переворот в республике Минво в семьдесят втором году? Рика, отвечая без запинки, смотрела через его плечо со взглядом, лишенным всякого выражения, однако зрачки в глазах странно подергивались. Он задавал вопросы около часа, пока не прозвучал последний. Рика глядела на монаха, пытаясь определить по его лицу оценку собственным знаниям. — Превосходно. — наконец, выдал он; Рика не смогла сдержать победной улыбки. — Господин Гирей все это будет спрашивать? — спросила она, позволив себе немножко расслабиться.— Отбор будет в виде экзамена? — Не совсем. Немало причин, зачем тебе нужно учить столько материала, но одна из ключевых, чтобы ты со своим другом были на равных условиях. Это правильно и справедливо, иначе выходит дискредитация системы. Ну, ты и сама это понимаешь. Как думаешь, что скажут люди, если ученику, не посещавшему ни разу школьные занятия, дадут аттестат с отличием? Наверное, он был прав. За долгое время Рика привыкла безоговорочно доверять словам Сейширо-сана, и не задавать лишних вопросов. Внезапно она вспомнила, каким ужасным тоном разговаривала с ним месяц назад. — Простите. — монах склонил голову набок, не совсем, кажется понимая, о чем это она. — Мне не стоило тогда так грубо разговаривать с вами. Наступила тишина, он моргнул, кротко так, словно, конечно же, прекрасно все понимал и ничего такого даже и не подумал. — Все порой теряют самообладание. Ты не сделала ничего плохого. Зато я выяснил, что сердитая ты — очень грозный соперник.