В тени твоих крыльев

      — Я держу его в узде, — Кастиэль не оборачивается, полностью концентрируясь на вытянутой руке.       В подсобке теплее, чем ожидалось; пахнет сыростью и старыми вещами, навевающими воспоминания о забытом доме. И черт бы его побрал, как говорится, но мысли забиваются плотной пылью и воспевают коробкам на прогнившем чердаке. Я хотела бы вспомнить потерянное — но сколько ни стараюсь, все не выходит. Только совсем туманные и расплывчатые воспоминания о родителях, о том, что и обдумывать желания нет.       И когда ангел передо мной шепчет неведомые мне слова (кажется, на енохианском), раздеть его хочется больше, чем вслушиваться в их суть. Снять бесчисленные слои одежды, освобождая уставшее тело, и…       Стоп, что?       Алекс. Угомонись.       Я вновь моргаю, прогоняя невесть откуда взявшиеся мысли, и пытаюсь сконцентрироваться на происходящем, хоть и суть продолжает пугать неизвестностью. Выдает меня только отрезвляющая холодность и немного нахмуренные брови, навевая задумчивости.       Парни начинают растерянно оглядываться по сторонам, ожидая того самого херувима, и я резко дергаюсь на возникший шум сбоку, выуживая пистолет из пояса штанов и направляя на источник шума. Коим оказывается тот самый ангел, которого мы и ждали — он зажимает старшего Винчестера сзади, сильно сдавливая, и до жути довольный, приподнимает его над полом.       — Я здесь! — смеется игривый купидон, покачивая Дина из стороны в сторону. По лицу которого, конечно же, не скажешь, что и ему весело.       Кастиэль касается моей руки, уводя ее вниз, и одним лишь взглядом дает понять, что явно не стоит размахивать перед голым невооруженным мужчиной оружием. Я киваю, шокировано наблюдая за происходящим, и медленно убираю пистолет обратно за пояс.       — Помогите! — кричит Винчестер, безнадежно пытаясь выбраться из крепкой хватки, но его абсолютно игнорируют, продолжая терзать.       — Кас, только не говори, что…       — Да, — подтверждает мои опасения, и в этот же миг все внимание херувима переключается. — Нас всех это ждет.       Переключается на несчастного Каса, кости которого так звонко хрустят от натуги, что передергивает на мгновение. Выглядит он куда терпеливее, чем Дин, и недовольство скрывает явно лучше.       Замечая Сэма, купидон лучезарно улыбается. Уверенной и немного неуклюжей походкой идет прямиком к нему, вынуждая того с паникой дернуться, пока я невзначай отхожу подальше. И мертвой хваткой цепляюсь за длинный бежевый плащ, сама того не замечая.       — Нет, нет, нет, нет! — бормочет Винчестер и с перепуганным видом пытается свалить как можно скорее, направляясь к выходу.       — Да, да, да, да! — радостно восклицает ангел и телепортируется перед его лицом, все же зажимая в своих огромных руках.       — Мы уже ведем бой? — подхватывает мой шок Дин, с сожалением оглядывая брата.       — Это их приветствие, — удрученно вздыхает Кастиэль.       — Мне не нравится!       — Никому не нравится.       И, к моему же сожалению, он все-таки замечает меня, безуспешно прячущуюся за спиной другого ангела, который прикрывает меня, как может, не иначе. Потому и оказывается сзади и так же внезапно заключает в «объятья». Воздух из легких пропадает без возможности дальнейшего существования, а сила, с которой меня стискивают, едва не выбивает глаза из орбит. И прежде, чем меня окончательно раздавят, в мою неминуемую казнь вмешивается Кастиэль, заваливая купидона вопросами, тем самым отвлекая от «приветствия». За что я ему глубочайше благодарна, приводя себя в норму и выравнивая дыхание в полусогнутом положении.       Обвинения в убийствах явно не приводят к хорошему — полный мужчина обижается на столь резкие высказывания в свой адрес и по щелчку грустнеет, не оставляя от прошлой лучезарной улыбки и следа. Прикрывает лицо руками и начинает хныкать, отходя от нас подальше, вновь приводя в неописуемый ступор.       Кастиэль, упорно подталкиваемый нами тремя к обнаженному ревущему херувиму, кое-как пытается его утешить, сгораемый от неловкости и невозможности подобрать нужные слова.       Тот уверяет, что всего лишь исполняет приказы небес и не имеет никакого отношения к тому, что происходит с соединенными парами после этого. Но вот не задача — купидон, быстро взбодрившись, снова переключается на мою скромную персону, совершенно позабыв о диалоге. Вглядывается внимательнее и точно узнает старого знакомого:       — А ты же Алекс, да? — воодушевленно восклицает он, а после разом обращает на меня три пары внимательных взглядов: — Все небеса судачили, когда ты вернулась!       — Ч-чего? — слов подобрать не могу, пытаясь вникнуть в только что сказанное. И делаю шаг ближе.       — Первый человек, вернувшийся из Чистилища, да еще и с такой историей за плечами!       — Ну-ка, поподробнее, — я вся теряюсь, чувствуя, как челюсть сжимается сильнее, как напрягаются мышцы по всему телу от предстоящей информации. И как от внезапно возникших нервов меня бросает в дрожь.       — Это запретная тема, и все такое, — пожимая плечами, улыбается купидон. — Мы не гордимся ошибками наших братьев.       — Ты, чертов кусок дерьма, — делая еще шаг, неконтролируемая агрессия рвется сама, противясь здравому смыслу, — говори прямо сейчас все, что знаешь, иначе я вашему пернатому батальону…       — Эй, остынь, он нам нужен еще, — сжимает мое плечо Сэм и осторожно тянет на себя, пытаясь отвлечь и увести.       Но мой интерес, болезненно перетекший в одержимость, твердо непреклонен и вряд ли просто так послушается хоть кого-то.       — Все перья из задниц нахер вырву! И по подушкам распихаю!       Руки рвутся вцепиться в ангела, но меня все же оттягивают чересчур нагло, крепко удерживают на месте и жмут к широкой грудине, приподнимая над полом.       — Пусти меня, Сэм! — дергаясь и извиваясь, я отчаянно пытаюсь освободиться. — Я с него все потроха вытрясу, сука!       Херувим испаряется столь же внезапно, как и появился, оставляя меня наедине с возмущенными парнями, наедине с очередными угрызениями совести и напряженным молчаливым Кастиэлем. Дин что-то бубнит недовольно, материт меня за то, что спугнула одного из возможных свидетелей или соучастников, руками машет активно и выразительно цыкает, одаривая укоризненным взглядом.       Сэм все же выпускает меня из своих рук — до безумия хочется накричать и на Каса, с той же легкомысленностью впиться в него, выбивая все желанные ответы, выбивая хриплые вздохи и стоны…       Да блять!       Глотаю вязкую слюну, сбившись с ровного ритма дыхания. Сердце в грудине скачет как мяч, грозя вбиться прямо в глотку. Но я, в общем-то, сдерживаюсь, понимая простейшее: момент не подходящий. И не только в самой ситуации, во всей мне в принципе.       Во всей мне, когда в очередной за сегодня день (за все блядские предыдущие дни, мать их) я таращусь на ангела, что так неповинно отклонился назад, упирая руки в стол.       И я так хочу убежать. Так сильно жажду раствориться из этого мира к черту на кулички, исчезнув красным пламенем, что руки безвольно опускаю, утихая разом, понимая, что уже в любом случае не смогу никуда деться: теперь меня держат буквально все, присутствующие в этой подсобке. Держит присутствующее глубоко во мне.       Давит и лелеет надежду на ответы перед смертью, перед самым чертовым апокалипсисом, что сотрет с этой грешной земли наши никчемные жизни.       Прочь. Прочь из моей головы.       Здесь и так чертов кавардак.       Стараясь отвлечься от дурных мыслей, темных, затягивающих зыбучими песками, я поздно обращаю внимание на то, чем они заменяются.       И сама же корю себя за это, не имея воли сопротивляться. Всплывают айсбергами из-под тонны льда, сбивая с толку; крутятся и крутятся, не желая исчезать из стен черепной коробки, намертво въедаясь.       Мыслить тяжелее.

***

      Чтобы хоть как-то отвлечься по возвращению в номер мотеля, я усаживаюсь на кровать с пачкой кислого мармелада и просматриваю данные полиции в своем ноутбуке. Как оказывается, помимо всего происходящего за последние пару дней были зафиксированы еще восемь самоубийств и девятнадцать передозов, что окончательно навивает на мысли о непричастности херувимов.       Дин тоже ковыряется в интернете, попивая пиво, и я, не отвлекаясь от пережевывания, поднимаю взгляд к открывшейся двери и без особого интереса замечаю мелькнувшего в ней Сэма. Больше внимания привлекает черный чемоданчик в его руках, и пока беспокойный Винчестер укладывает его на стол, я двигаюсь чуть ближе к краю. Откладываю ноутбук в сторону и подбираю под себя ноги, заглядывая на приобретенную находку.       Братья духом собираются, прикидывая возможные последствия, и все же одновременно открывают кейс, выпуская наружу поток яркого света, что с непривычки слепит глаза и вынуждает поморщиться всех присутствующих.       Вспышка медленно угасает, оставляя после себя пустое дно, и я закидываю еще одну мармеладку в рот, не без любопытства наблюдая за всем происходящим, точно в первых рядах кинотеатра.       — Это человеческая душа, и теперь все встало на свои места.       Возникший Кастиэль вновь приносит с собой приятное дуновение ветра, мягкой поступью прошедшего по всему моему телу. Не сдерживаю смешка на огромный пакет с фастфудом в руках ангела, прикидывая, сколько в него вообще может влезть для полноценного насыщения.       — А когда это ты начал есть? — задаю нависший в воздухе вопрос, проигнорировав невозмутимое пояснение о содержимом чемоданчика.       — Вот именно! — соглашается он и откусывает от бургера кусок побольше, проходит глубже в номер и без зазрения совести усаживается на мою кровать, спиной ко мне. — Мой голод, это и есть ключ!       Отсядь, Кас, прошу тебя…       — К чему?! — синхронность Винчестеров поражает, и сами парни кидают взгляды друг на друга от удивления.       Пожалуйста, отсядь от меня.       — Этот город страдает не из-за извращенной любви — он голодает, — поясняет и шуршит бумажным пакетом. — Изнывает от истощения, то есть, от Голода.       Рукой провожу по спине Кастиэля меж лопаток, тягуче и с нажимом спускаясь ниже, чувствуя всю плотность мышц даже сквозь толстые слои одежды. Пальцы сами тянутся, противясь любым возможным угрызениям и неловкости. И даже взгляды чужие не заботят совершенно, ведь разум полностью концентрируется на столь простом действии, отбрасывая все остальное за задний план. Хочется вцепиться и до скрипа зубов вжаться ртом в мужское плечо совсем рядом, и сдерживать этот порыв с каждой секундой все тягостнее.       Он шумно сглатывает, и тело под моими пальцами ощутимо напрягается, отдавая приказ к еще одному бережному касанию: по позвоночнику, пересчитывая едва прощупывающиеся косточки под слоями одежды.       — Голод? Всадник? — задается вопросом Сэм, приподнимая брови. — Я думал, что Голод — это недоедание, нехватка еды.       — Да, конечно, — кивает Кас и всеми силами старается не выдавать заметное беспокойство. Но я чувствую, насколько ощутимо он вздрагивает. — Всем не хватает чего-то: секса, внимания, наркотиков, любви, чувств.       Дин сходу подхватывает и кивает в мою сторону:       — Это вот как она, да?       — Алекс? — голос Кастиэля теряется в вихре чувств, ведь я точно паразит, присосавшийся к его существу. Даже когда частично поворачивается боком, все никак отвлечь не может.       Зачарованная и не подвластная себе, лапаю нагло, и жар под ладонями гонит жгучую кровь по всему телу, свербит на похолодевших подушечках пальцев; мысли грязные кровоточат осквернено. Я будто ворошу ангельское оперение — в нос забивается щекочущий запах птичьего пуха, и это так явственно одолевает мной, что лицом уткнуться хочется и вдохнуть как можно глубже, прочувствовать каждой клеткой немеющего тела.       Запах свежести: душистого мыла, какого-то недорогого шампуня, бьющих в берег морских волн; запах самого естества ветра — спокойного, утешающего, готового в любой момент утянуть в свою пучину, закрутить вихрем и отпустить лишь после смерти.       И это так жизненно необходимо прямо сейчас, именно в этот самый чертов момент, что кажется, вот оно — не дай бог оторваться, и вздоха не хватит предсмертного.       Но меня бережно треплют за плечо, вырывая из желанной мысленной дремы:       — Алекс, что ты делаешь? — глаза голубые, столь же глубокие, как у впадин океана, вновь тащат в забытое чувство долгожданной расслабленности, и я глупо моргаю, приходя в осязаемое состояние.       — А?.. — но, тем не менее, продолжаю вырисовывать на его спине узоры. Аккуратнее, куда нежнее, чем прежде, почти не беспокоя. — Ничего.       Было бы странно оспаривать факт того, насколько мне интересна его сущность. Насколько интересно узнать, какой внутри и из чего состоит, каким чувствам позволяет преобладать и чего страшится поздней ночью; из чего состоят сами Небеса, их структура, иерархия, «внутренности», где обитают вечные души. Узнать о том, чего не написано ни в одной библии, и, уж тем более, ни в одном толстенном справочнике по мифологии.       Но сама я, конечно же, в жизни не спрошу об этом.       Когда-нибудь позже, возможно.       Сам ангел выглядит настолько напряженным, что я не решаюсь сделать неправильного вздоха, воспринятая чересчур серьезно; опасаюсь, что любое неосторожное движение выведет его из шаткого равновесия, но поделать ничего не могу, отдаваясь во власть возникшим ощущениям.       — И с каких это пор ты тайно жаждешь ангелов? — Сэм Винчестер брови приподнимает и не может скрыть усмешки, растягивая тонкие губы.       Под его насмешливым взглядом я буквально чувствую, как щеки предательски начинают пылать.       — Да ты посмотри на нее, она его сожрет сейчас! — вскидывает руку в мою сторону Дин, ошарашенно наблюдая.       — Я? — удивленно рассматриваю лица надо мной и перевожу взгляд на ангела, нервно сглатывая. — А чего я-то сразу? Понятия не имею, о чем вы…       Руки резко одергиваю и выпрямляю поджатые под себя ноги, съезжаю по кровати и бедром задеваю Каса рядом. Встаю и выхожу на улицу, пока три пары глаз приковываются к спине до самого порога двери, и это ощущается слишком явно на фоне витающей в воздухе неловкости. Требуется проветриться и привести мысли в порядок от понимания того, что плохо могу сдерживаться.       Руки, сжимающие пачку сигарет, дрожат; зажигалку зажечь не удается с первого раза, бездумно чиркая колесиком по кремню до жжения в большом пальце. Нервно встряхиваю ее в очередной раз, надеясь на кончившееся топливо, и расслабленно выдыхаю сигаретный дым из легких, когда кончик сигареты поджигается.       Что. Мать его. Происходит.       Мне даже мгновением кажется, что происходящее — очередная пытка от взвинченного на потерянном разума, но стена мотеля обдает прохладой сквозь тонкую футболку, свет фонарный неподалеку слепит, если поднять взгляд, и шумно проезжающая по трассе машина тревожит уединение.       Реальность.       Все происходящее на этой чертовой земле реально.       Каждый день просыпаешься и понимаешь, что смерть близка, вот она, уже стоит у порога и стучит в дверь твоей души костлявыми пальцами, терпеливо сжимая длинную потрепанную косу. А ты даже не знаешь, стоит ли ей вообще открывать.       Горечь оседает на языке дымом, который уже никогда не выйдет перебить; не скинутый пепел небрежно спадает на руку у груди и скатывается крупицами на асфальт, уносимый ветром.       Я скуриваю за один раз не меньше двух сигарет, стою еще минут десять в полном одиночестве, пока голоса за дверью не умолкают окончательно, и лишь тогда захожу обратно, поочередно одаривая всех усталым видом.       Кастиэль жует очередной бургер, взглядом виноватым мажет по лицу и тут же его уводит, переключаясь на Дина, что в очередной раз мельтешит по номеру. В ванной вода бурно шумит, выдавая Сэма у раковины, дрожащими руками умывающего лицо. Кулон в пальцах тереблю и замираю на месте, ожидая хоть каких-то действий от всех них, лишь бы не пришлось объясняться самой.       Как минимум — не хочется. Как максимум — понятия не имею, что вообще должна сказать.       — И что, весь город будет обжираться, упиваться, и трахаться до смерти? — выглядывает из своего укрытия Винчестер младший, плечом упираясь в дверной проем.       — Мы должны остановить его, — будто бы безразлично кидает ангел, откусывая кусок побольше, полностью увлеченный процессом пережевывания.       — Как? — вскидывает руки Дин.       — А как ты остановил прошлого всадника? — не отвлекаясь, спрашивает Кас.       Прошлый всадник… Война, кажется. Бобби рассказывал мне о нем, как раз в тот злополучный день, когда братья уехали, а меня едва не переехал бульдозер с огромной надписью «вервольфы», так удачно продырявивший мою собственную уверенность в себе. Точнее, конечно же, переехал, но и на то были причины, не иначе — головные боли в самом разгаре и блядские вспышки молний по всем участкам мозга в «нужный» момент.       — Война получил силу от этого кольца, — Дин достает из кармана небольшую драгоценность и прокручивает в пальцах, — когда мы отрубили его, он поджал хвост и сбежал.       Он говорит еще что-то о людях, учувствовавших в этом, о сне, о… о господи, Кастиэль, перестань так пялиться на меня.       Ведь что-то внутри отчаянно не прекращает искать выход. Из-за тебя. Из-за твоих чертовых глаз, выедающих во мне остатки здравомыслия, из-за твоего беспокойного вида, что каждый раз обращен в самую глубину.       Из-за того дурацкого всплеска громадной энергии, разрушившей что-то в голове; разрослось лианами по всем кровеносным сосудам после высвобождения Люцифера из клетки и засело надежно.       Из-за меня самой, уж точно.       Ты ведь чувствуешь — остро чувствуешь, куда красочнее меня самой — повсеместную тревогу. То напряжение, которое возникает между нами, стоит только встретиться взглядами; то блядское жжение в груди и нервное постукивание пальцами по любой плотной поверхности. То, из-за чего я вновь и вновь теряюсь в своих мыслях, теряюсь в чужих словах и пропускаю всю информацию мимо ушей, становясь беспомощным наблюдателем.       Перестань разглядывать и пытаться безмолвно что-то сказать.       И глаза он действительно отводит, но только для того, чтобы разочарованно уставиться в пустой пакет из-под фастфуда.       Ты ведь слышишь мои мысли, да, Кастиэль? Слышишь и так упорно игнорируешь их, глупо выдавая себя.       Ведь крутится одна сточка, не умолкая: «вали из моей головы». И вместе с собой забери мои мысли о тебе.       Ведь сама я не в силах этого сделать.       Не хочу, наверное. Наверное… Такое странное слово. Так тягуче описывает все происходящее прямо сейчас.       — Ну все, нужно выезжать, — уверенно произносит Дин и хватает с вешалки свою куртку.       И я, вся обособленная от этого мира на долгие минуты, не сразу прихожу в себя, прекращая сверлить дыру в одной точке.       — Дин… — слышится приглушенное из ванной комнаты, и краны со скрипом закручиваются, перекрывая воду. Сэм вновь выглядывает, но в этот раз намного хуже выглядящий — от пота волосы прилипли ко лбу, складки меж нахмуренных бровей стали жестче, и дыхание, такое тяжелое и рваное, точно из могилы только-только вырыли. — Я… Я не могу ехать.       — Как это? — приподнимает брови Винчестер, оборачиваясь к брату.       — Он зацепил меня, Дин, — перепуганный, почти что мечется из угла в угол. — Кажется, я жажду ее…       Ох уж этот многозначительный взгляд с одной стороны и безумно, с полуслова понимающий — с другой. Так, что кадык у парня нервно дергается, выдавая все волнение к Сэму.       Лишних вопросов стараюсь не задавать, понимая, что тема деликатная. Да и сама я не в лучшем состоянии.       — Парни, прошу вас, оставьте и меня в номере, — вмешиваюсь в диалог, не найдя более удобного случая. — Иначе я запорю вам все.       На меня смотрят абсолютно все присутствующие, и этого еще более некомфортно, чем от надвигающегося пиздеца.       — И ты туда же?! Да вы все с ума сошли! — вспыхивает Дин и начинает психовать, взмахивая руками в наши с Сэмом стороны. — Алекс, нам нужна любая помощь, а у тебя не такое… прискорбное состояние, как у Сэма.       Грубый голос, не терпящий разногласий; не намеренный выслушивать оправдания и любые предлоги, обращенные в сторону ситуации. Надо — делай. И не смей возмущаться, когда на кону стоит столько жизней.       — Я и так плохо справляюсь с собой, а рядом с Голодом… — начинаю я скорее не с целью объясниться, а привести аргумент повесомее.       Но меня и слышать не хотят, не то, чтобы слушать.       — Да плевать мне, Алекс, — сквозь зубы шипит он, подходя ближе, и агрессия во мне закипает в ответ его эмоциональности. — Уж постарайся удержать свои грязные мысли к Касу при себе. Помастурбируешь на него после дела.       Я шумно сглатываю, намеренно громко цыкаю и едва удерживаюсь, чтобы не проехаться по его наглой морде — слишком многое себе позволяет в столь смелых высказываниях.       — А ты ревнуешь, Динни? — ухмылка касается пухлых губ, и я складываю руки на груди, стараясь сохранять спокойный тон голоса. Уж лучше так, чем разразиться, не в состоянии сдержать свои порывы. — Не волнуйся, как только соберусь раскрепощать ангела, обязательно тебе доложу. Прямо во время процесса.       — Ах ты сучка…       — Хватит! — прерывает наши пререкания Сэм стуком ладони по деревянной поверхности.       Мы вздрагиваем синхронно и замолкаем, переставая недовольно сверлить друг друга и переключая все внимание на парня, обессиленно уперевшегося спиной в дверной проем.       И я невольно кидаю взгляд на ничего не понимающего Кастиэля, мысленно извиняюсь перед ним и молча подмечаю про себя легкий румянец, ставший единственной приятной отдушиной после перепалки. Но как бы признавать не хотелось — Дин прав. Моя роль может быть и решающей, как однажды сказал Кастиэль: против одного из Всадников вдвоем они мало что смогут, и любая помощь всегда будет кстати.       Вот только я совсем не уверена, что смогу предоставить хоть какую-то; соглашаюсь со скрипом и нервозом, от греха подальше уходя на улицу первой, оставаясь их дожидаться. На самом деле, ничего хорошего в нашем положении нет, но я пытаюсь выкинуть из головы любые тревоги хотя бы на минуту, чтобы начать соображать более ясно. И усердно пытаюсь перебить любые выходящие из правил мысли никотином.       Через тонкую стену приглушенно слышу голос Сэма, просящего о чем-то; слышу возню и стук металла о кафель, скрип захлопнувшейся двери и скрежет чего-то тяжелого совсем рядом. Темнота ночи почти кажется осязаемой, когда докуренная сигарета в полете разрезает воздух, неудачно вписавшись в фонарный столб.       Первым из мотеля выходит Дин, не смотрит в мою сторону по пути до машины и терпеливо ждет, пока сяду на заднее сиденье, прижавшись к окну как можно ближе; пока Кас пройдет следом за ним, и как бы невзначай — уж точно, определенно — усядется настолько близко ко мне, что передернет все нутро до самых кончиков пальцев на ногах. Будто назло.       Чертов ангел, который может по одному только желанию оказаться в любом месте мира так спокойно садится в автомобиль, будто от этого его жизнь зависит. Будто не специально.       Рассматривать однотонные пейзажи за окном наскучивает уже спустя каких-то минут десять, и потому я со всем тем же устало-удрученным видом принимаюсь рассматривать невозмутимого божьего воителя. Инстинктивно убираю со своего лица белокурый локон и пялюсь так же нагло, как лапала пару десятков минут ранее.       Взгляд мой сосредоточенный ловит и смотрит в ответ, не находя в этом чего-то странного; отворачиваюсь и хватаюсь за лежащие рядом с бедром длинные огрубевшие пальцы, как за проклятущий спасательный круг… и он тоже сжимает мои. Несильно стискивает и вынуждает с дрожью выдохнуть, прогоняя остатки нервозности. Ведь чувственности в этом простом касании больше, чем в любом другом, что я хоть раз встречала в жизни.       И это так… спокойно.       Остановившаяся машина разбивает нашу созданную непосильным трудом идиллию, и потому приходится с тяжелым, грузным вдохом быстро выкурить сигарету прямо возле клиники Святого Джеймса, куда мы прибыли, желая узнать о других странных смертях у доктора. Который, как оказывается, упился до смерти, хотя до этого не пил лет эдак двадцать.       Странно, конечно, почему от газировки меня воротит, а от сигарет, которые незаменимо вклинились в часть жизни, нет.       Но и это обдумать я не успеваю, стоя в морге — Кастиэль подтверждает наличие души в остывшем теле, и мы решаем ловить Голод на живца, залезая обратно в машину и в более укромном месте наблюдая за обстановкой без особого энтузиазма.       Пока ангел без задней мысли продолжает безостановочно поглощать несчастные бургеры, я так же безостановочно продолжаю поглощать его взглядом, явно не желая пробивать дыру в черепе, но без этого, увы, никак: слишком тяжело оторваться от разглядываний и пересиливания жгучих желаний. Кас спрашивает у Дина о его голоде, и Винчестер без доли сомнения отвечает, что он попросту насыщен всем возможным. В отличии от нас двоих, конечно же, прямо сейчас сидящих в чужой машине.       И да, я вижу, как он смотрит — совсем по-другому, нежели прежде. На него тоже это влияет, и видно это невооруженным глазом, но подавлять, видимо, выходит куда проще, будучи ангелом.       Нас… тянет друг к другу?       Почему же, мать вашу?       Из клиники выходит демон с точно таким же чемоданом, что притащил Сэм днем. Проследить за ним до закусочной не составляет особого труда — Винчестер удивительно тихо водит, когда это нужно. И я даже мгновением начинаю сожалеть, что все больше нахожусь именно в компании Дина, а не его брата. С Сэмом проще, ведь мы, как минимум, не грыземся, как два цербера.       Но сейчас не до этого. Дин отдает мне запасной ангельский клинок и решает отправить первых именно нас двоих, а мои слова о том, что делать этого явно не стоит, полностью игнорирует. Ничего другого и не остается, распахивая дверь запасного выхода и предвещая всем нутром не лучший исход. Первого демона у самой двери удается убить без особых проблем, воспользовавшись эффектом неожиданности и зажав рот, чтобы не закричал.       И чем ближе подхожу к Голоду, тем сильнее ощущается его сила, и взгляд, брошенный на ангела, становится моей очередной тотальной ошибкой — в груди приятно тяжелеет, а по телу все еще активно играет жажда; голова готова опустеть и сумасбродно перебирать все возможные уединенные места.       И развращенный разум не удается укротить, ведь кожа уже давно изнывает без забытой ласки мужских рук, но утолять потребность с каждым встречным — не мой удел, уж увы. Как и поддаваться Голоду, так явно нацелившего меня именно на Каса, черт бы побрал их обоих.       Цель буквально за поворотом, восседает на «троне» и ждет своей участи, подойди и возьми резким наскоком, один отвлекает, второй тоже, пока Дин крадется в потемневших углах с древним курдским ножом наперевес и подходит ближе. Но вот прискорбная новость для Винчестера — мои ягодицы с силой врезаются в металлический стол для готовки, а Кастиэль, шумно выдохнувший совсем рядом с лицом, перекрывает все пути отступления, вжавшись в мое тело и уперев руки по обе стороны от меня.       Клинок падает из руки с характерным звоном, пальцы впиваются в плечи, силясь оттолкнуть притянуть как можно ближе, пройтись в последний раз взглядом по всему лицу, подтверждая суматошные мысли.       Уверять себя, что сможешь сдержаться куда сложнее, чем... о, тот самый любой-из-ебанных-моментов при наших встречах, когда его губы начинали двигаться...       Алекс, какого дьявола ты творишь? Почему ОН поддается этому? Позволяет Голоду брать контроль...       Скользящее движение по затылку к началу волос — такое простое действие, вынуждающее чужую шею покрыться мурашками и склониться еще ближе, до оставшихся запретных сантиметров между дыханиями.       Голод... Был ли он хоть единожды причиной этого? Хоть раз за все время? Скажи, что да, и я сниму с нас двоих часть ответственности.       Последующие действия ощущаются, точно в плотном непроницаемом тумане с потерей ощущений собственного тела, ведь я утопаю, теряюсь, растворяюсь из собственного «я» и перестаю мыслить окончательно, когда тянусь к губам напротив; когда он сам тянется навстречу, ведомый совсем не здравыми рассуждениями.       Черт, черт, черт, черт, черт…       Шумы, крики, стоны боли и разговоры за стеной пропадают из нарушенной реальности, когда привлекаю для поцелуя, и он отвечает — не сразу, конечно, спустя мучительно долгую долю секунд — куда более умело и достаточно смело, чем могла представить; точно повинуется рефлексам и реакции собственного тела. Стремительно нарастающая страсть обволакивает теплом тело, сжирает оставшееся смятение и напряжение.       Я даже мысли не успеваю допустить, что помню вкус этих губ; что Кастиэль уже точно целовался хоть единожды, с напором вжимаясь в ответ, запуская руку в мои волосы. Осторожно прикасается к талии, сжимает, будто боясь, что выскользну в любой момент, и пальцами проскальзывает под куртку, очерчивая изгиб талии. А моей голове ни одной здоровой мысли, ведь запрыгиваю на стол сзади, и, в слепую цепляясь за галстук, тяну его к себе, требовательно вдавливая колени в бедра ангела.       И буквально ощущаю всем телом, как то неестественное, преследующее с самого въезда в город, покидает меня, но не является стимулом оторваться от губ Каса, лишь сбавить пыл до нормы. Ладонью мазануть по его шее и резко вздрогнуть, отпрянув, как ошпаренная кипятком:       — Да вы, голубки, совсем охуели, что ли?! — появившийся из-за угла перебитый Дин Винчестер готов сожрать нас заживо, вместе со всеми потрохами и ангельской благодатью. — Я тут из кожи вон лезу, чтобы Голода убить, а вы!..       Остальная часть нравоучений и яростных недовольных высказываний Дина остается позади, и слава ему господи — у Сэма вид хуже, чем у всех вместе взятых мертвых демонов. Я чувствую, как щеки пылают, и стремительно соскакиваю с холодной железной поверхности, точно нашкодивший ребенок. На деле же пытаюсь разобраться в себе и проанализировать хоть что-то, что выходит до одури плохо; Кастиэль трет шею ладонью и уводит взгляд куда-то вверх, не желая принимать участие в раздорах.       Теперь, кажется, между нами должен произойти на один диалог больше. И откладывать столь неоспоримый факт того, что это, мать его, было только что, уже не выйдет простыми отмазками.