Баллада о крови и вечной жизни

Врать нехорошо, но иногда можно. Иногда и вовсе нужно, правда, с катушек съедешь, пытаясь понять, тот ли это случай. Марселю не хотелось ехать куда-то, кроме Тронко, и он старательно отворачивался от непрошеных сожалений, которых в последнее время стало как-то слишком много. Давенпорт был славный малый, они даже подружились, а за потрясающую байку о смертельной болезни виконт и вовсе был благодарен, но… Привкус этого «но» оказался по меньшей мере неприятным. Как выяснилось, когда в тебе упорно не видят того, кем ты в самом деле являешься, это не очень весело. Кажется, кто-то ему на это уже намекал. Угрызений совести Валме не испытывал, ему просто не нравилось завираться, но ничего поделать он не мог. А что тут скажешь? Чарльз был хорошим и прямолинейным парнем, простым, как талл, и всё, что его беспокоило, это мятеж и война. Вообще-то говоря, он более чем прав, и Марсель как бы невзначай пополнял свои знания по теме, пока они около месяца тащились до Варасты. Война войной, а кровь пить надо… Хорошо, что Чарльз ни разу не усомнился в своей версии и только сочувственно вздыхал — под извечным дождём бедолагу пробило на насморк, и очевидно нелекарственного запаха он не чуял. И плохо — тоже, а что именно плохо? Да всё понемногу, а вместе — настоящая ызаржья задница. Сей чудесный образ виконт подцепил в трактире, где они были вынуждены остановиться на ночь: дождь полил такой, что искать в нём кэналлийские отряды казалось несусветной глупостью. К тому же, в темноте. Название было как-то связано с ызаргом, что невольно напомнило фельпские корабли — хоть вой от тоски, то-то было время, так вот — ызаржьей задницей заведение обозвал недовольный путник, гневно шагавший к выходу. Марсель и Чарльз как раз входили. — Сюда-то нам и нужно, — пошутил Валме, с интересом оглядывая помещеньице. Столы, скамьи да стулья, едой человеческой пахнет, что ещё нужно? Ах да, постель без клопов. Закатные твари, так низко он ещё не опускался, но отчаянному авантюристу не пристало требовать кровати с балдахином, музыку и девочек. — Как скажешь, мне уже всё равно, — буркнул Чарльз, чихнул и поморщился, потирая больное горло. — Лишь бы горячего налили, а так я на всё согласен… Кормили здесь в самом деле так себе, но Марселю это не грозило, а Чарльз признался, что с голодухи согласен и на «так себе». Сославшись на отсутствие аппетита, Валме отправился смотреть комнаты и случайно стал свидетелем припадка одной путешествующей дамы. Дама была с мужем, оба — мещане, что тут забыли — непонятно, но помощь им требовалась, и виконт с готовностью её оказал. — Благодарю вас, — пропыхтел муж, когда Марсель легко перенёс страдалицу на постель. Рядом охала служанка, вертелись ещё какие-то люди. — Благодарю… я б не справился… Мариса, конечно, весит как пёрышко, но моя поясница… понимаете… — Понимаю, — успокоил его Марсель, удержавшись от непристойного хохота. Пёрышко было крупнее его самого раза в полтора, тут никакая поясница не выдержит. — Позвольте спросить, что с вашей дражайшей супругой? Обморок? Говоря по чести, муж и сам не знал, но послушно пустился в какие-то пространные объяснения. Марсель ничего не понял, но кивнул, а потом наконец-то задал наводящий вопрос: — Так что, говорите, обычно делает лекарь? Бывал же у вас лекарь в подобные приступы? — А как же! — встряла служанка, поддерживая голову очнувшейся госпожи. — Кровь пускает да примочки всякие делает. Не знаю, что с примочками энтими, но полнокровием оне страдают, не без того. Тут виконта осенило, и он с энтузиазмом занялся страдающей дамой. И как он не догадался раньше?! Это же так просто! Вот тебе и секрет дядюшки Шантэри… Прекрасный способ добывать вкуснейшую кровь, а главное — законный. Если у «больных» не будет нареканий, они, глядишь, ещё и сами тебя пригласят, и знакомым порекомендуют. Интересно, господин посол сам промышляет или всё-таки делегировал полномочия врачу? — Спасибо вам, сударь, — поблагодарила изрядно побледневшая Мариса. — У вас очень опытные руки. Видишь, дорогой, так выглядит человек, умеющий обращаться с женщинами. Вы представляете, сударь, однажды мы были вынуждены просить помощи у сельского лекаря… К счастью, её сморило от слабости, и Марселю не пришлось выслушивать душераздирающую историю. С умным видом забрав блюдечко с кровью, от которой у него самого уже голова кружилась, виконт объявил: — Необходимо избавиться от дурной крови, уважаемые. Прошу простить… Его простили и отпустили. Убедившись, что Давенпорт клюёт носом внизу, Валме закрылся в комнате и с удовольствием избавился от крови, как и обещал. Половину пришлось перелить и сохранить на будущее, но, в конце концов, заслужил же он достойный ужин! Хотя бы иногда. Ызаржья задница как явление продолжилась позже, когда они добрались до лагеря Дьегаррона. В глубине души Марсель надеялся на чудо, но увы: хорошие новости их в Тронко не ждали, не ждали и плохие — вообще никаких не было. В отличие от Чарльза, который мог махнуть на север, он первое время и вовсе не знал, куда податься, и готов был локти грызть с досады. Молодец, герой-спасатель, зачем спешил — непонятно… От безрассудного желания бросить всё и вернуться домой удерживала только назойливая душевная боль, непостижимым образом возникавшая при каждом упоминании кэналлийского соберано. И Бонифаций. О местном епископе Марсель знал не очень много, но друг отцовской юности не мог оказаться скучным или глупым. По причине своего вампирства Валме не видел особого смысла почитать Создателя и вникал в церковные дрязги постольку, поскольку того требовали дрязги светские, ну и исключительно для виду, как папенька велел. Было бы забавно, окажись вампиром покойный Сильвестр, но было б ещё смешнее узреть кровопийцу-Бонифация! Судя по тому, что о нём здесь говорят, епископ — человек великий во всех смыслах, вот и поглядим. На человека. В ожидании святого отца коротали время втроём: он сам, Чарльз и кэналлийский генерал. Дьегаррон Марселю тоже понравился, ему вообще сейчас нравились все, кто мог хоть как-то помочь делу. Пить только придётся аккуратней… Валме уже наловчился подливать себе кровь как можно незаметнее, но Хорхе производил впечатление человека внимательного. Люди с больной головой вообще внимательностью славятся, иначе как бы они реагировали на всякие мелочи. — Что делать будете? — спросил Дьегаррон, кивком указав на Давенпорта. Кивок явно был лишним, генерал слегка поморщился и запил приступ боли вином, некстати напомнив Рокэ. Зараза, всё время так делал и никогда не жаловался. Это, конечно, впечатляет, но теперь-то им всем что делать? — Карло, ты что-то говорил про север. Мысль хорошая… Чарльз встрепенулся и принялся излагать свой план. Лионеля Савиньяка Марсель тоже близко не знал, но был готов поклясться могилой прадеда — приятель долго не выдержит. Они довольно много болтали по пути, и то, что у Чарли больная мозоль на отношениях с начальством, было очевидно. Валме трижды выслушал историю об Октавианской ночи — он так и не смог понять, что именно Алва по мнению Давенпорта сделал не так, не считая того, что на свет родился, но спорить не стал — лениво. Бывает, не сошлись характерами… Интересно, как быстро его доведёт Савиньяк. Хоть ставки делай! До ставок не дошло: Хорхе отцепился от Чарльза и вежливо спросил, что по поводу их незавидного будущего думает капитан Валме. Предававшийся воспоминаниям о дружбе Марсель не сразу понял, что его спрашивают, а потом ответить уже не успел: на пороге возник долгожданный епископ. — Создатель!.. — помянул всуе Давенпорт, и его можно было понять. Бонифаций распахнул дверь именно в тот момент, когда небо озарила молния: огромная фигура, с которой ручьями стекала вода, озарилась пугающей синеватой каймой света, лицо оставалось в тени. Когда епископ сделал тяжёлый шаг внутрь и свечной отблеск выхватил его лицо, хлопнула дверь, и это уже совпало с раскатом грома. Бонифаций грозно шмыгнул крупным носом, обвёл помещение мрачным взглядом из-под кустистых бровей, и небесный грохот повторился. По-прежнему ничего не говоря, святой отец обошёл стол, тяжело опустился на крякнувшую скамью и хлопнул на стол флягу. Он был грозен, молчалив и совершенно отчётливо напоминал оборотня из сказки. Марселя жизнь уже научила, что не нужно делать поспешных выводов, и он ждал. Мысль в голове крутилась лишь одна: воистину, умеет папенька выбирать себе друзей. — Добрый вечер, отче, — миролюбиво сказал Дьегаррон, и мрак вокруг стола как-то рассеялся. Генералу не удалось скрыть тревогу: — Что-то случилось? — Вести, дети мои, дурные, — громовым, под стать погоде, голосом сказал Бонифаций. — Но нет света без тьмы, радуги без дождя и солнца ясного без тучи тяжёлой — хорошие вести тоже есть. — Начнём с плохой, ваше преосвященство? — вмешался Марсель. Ему очень хотелось впитать ушами этот потрясающий голос, который, казалось, просто не может сообщать дурные вести. Как же он ошибся. — Дурная весть: Рокэ в Багерлее, — мрачно сообщил епископ, хватил из своей фляги и разразился недлинным, но бурным пересказом столичных событий, которые он только что узнал от проезжего купца под видом исповеди. Раканские ублюдки и всякие предатели превратились в мужей нечестивых, бардак у эшафота — в котёл Преисподней, в целом повествование пестрело упоминаниями того, что именно должно снизойти на грешников сих, которые заварили кашу, и снизойдёт однажды обязательно. Мало-помалу расшифровывая епископскую речь, Валме доходил до смысла сказанного и чувствовал, как бездна окаянная разверзается не где-то в Олларии, а у него на душе. Рокэ уехал спасать короля, и теперь они оба в заточении под пяткой у Ракана — и король, и маршал. И вообще все. Когда Бонифаций замолчал, снаружи ещё раз красноречиво грохнуло громом. Дьегаррон сжал руку в кулак и выругался по-кэналлийски, после чего быстро пришёл в себя и стал медленно расхаживать по комнате. Чарльз бездумно хлебнул из предложенной святым отцом фляги, закашлялся и с тем же отсутствующим видом передал её Марселю. — Почему? — глупейшим образом переспросил виконт, принимая божий дар. Пить не хотелось, вообще ничего не хотелось. — Почему именно так? По-другому нельзя было, что ли? — Если б можно было по-другому, он бы так и сделал, — резковато ответил Дьегаррон и обернулся к столу. — Карло, поедешь всё равно. К Савиньяку. Лишним не будет, а здесь мы ничего пока не можем. — За какими кошками нас понесло сюда? — а ведь казалось такой хорошей идеей. — Успели бы… закатные твари, правда бы успели! — Зачем? — переспросил Чарльз, генерал присоединился: — В самом деле, капитан, что бы изменилось? Вы бы в кровавой каше у эшафота головы складывали, трясли за грудки Ракана? Не думаю… Рокэ всё равно сделал то, что сделал, и при другом раскладе сделал бы, не оглянувшись ни на людей, ни на Создателя… Простите, отче. — Ты не говорил, а я не слышал. Хватит, сыне, — громыхнул Бонифаций, — хватит собирать пролитое вино! Тряпку выжмешь — выйдет уже с душком, так что с глаз долой, из сердца вон. Сейчас что делать, думать надо, а не над прошлым слёзы лить да горевать. Сие, поверь мне, Создателю неугодно. Марсель не стал говорить, что в его планы не входило угождать Создателю. Они все были кругом правы: всё, на что хватило его дальновидности — «я поеду и догоню Рокэ». Ну, молодец, допустим, догонишь. А смысл? Голову — за короля… Нет, хорошо, что жив остался. Пока что. — Да что ж это такое, — в сердцах воскликнул Валме и, поскольку была его очередь, сделал отчаянный глоток из фляги преосвященства. Впоследствии он оправдывал свою глупость крайним душевным расстройством, потому что не хватало уже никаких сил называть себя идиотом, но тогда это в голову не пришло. В глазах потемнело, затем он едва не ослеп от какой-то вспышки; кровь с бешеной силой застучала в ушах, как если бы он не был полутрупом, и сердце — старое доброе медленное сердце — выдало такую пляску, что чуть не выскочило из груди. Фляга выпала из задрожавших рук, всему телу стало очень-очень жарко, и больше Марсель ничего не помнил: ни себя, ни отца родного, ни хорошую новость Бонифация.

***

— Ызаржья задница, — пробормотал чей-то голос. Собственный, надо полагать. — Чего он там бормочет? Головой ударился? — Нет, это из трактира… — Что? Из какого трактира? — Неважно. Очнулся? — Разойдитесь-ка, дети мои. От столпотворения вашего легче ему не станет. Кажется, не умер, но какой ценой? Марсель медленно открыл глаза, зажмурился, открыл снова. Потолок качался, а вместе с ним качались три крайне обеспокоенных лица. Было нехорошо. — Карло был прав, ты и в самом деле болен, — невесело заметил Дьегаррон. — Иначе не понимаю, с чего так разобрало от касеры — чай, не девица. — Извини, — зачем-то сказал Чарльз. Кому — непонятно, но мысленно Марсель его извинил — в рамках отпущения грехов. Хотелось чего-нибудь холодного и поспать. На лоб очень кстати опустилась какая-то тряпка, щедро смоченная ледяной водой. — Так-то, — бормотание епископа тоже напоминало гром, но отдалённый. — А то ты, сыне, едва не испарился. Рано тебе покидать бренный мир. — Спасибо, — язык еле ворочается, то-то развлечение. — Не собираюсь. — А коли не собираешься, зачем пламень гибельный глотаешь? — отчитал Бонифаций и как будто подмигнул. Лицо его при этом оставалось суровым. — Ночь на дворе, идите-ка почивать. Утро вечера мудренее, сменится час скорби часом головы ясной, тогда и поговорим. Идите-идите, — он повысил голос, — пригляжу я за ним. Обеспокоенные приятели пожелали скорейшего выздоровления и вышли, не задавая лишних вопросов. Валме это только обрадовало — ему не хотелось вдаваться в подробности своих «хворей», теперь он вообще не знал, плакать или смеяться. Выбрал оба варианта. Пламень гибельный! Пламень! Вот и пей теперь касеру неразбавленную, то-то дурень! Избаловался кэналлийским и напрочь забыл, что он уже не в кабинете Ворона… — Вот дура-ак, — постанывал виконт, пытаясь перестать смеяться. Получалось плохо: от всевозможных пережитых потрясений, душевных и телесных, начиналась истерика. — Вот дурак… Скажите, отче… правда, что ли, пламень? — Кому пламень, а кому водица, — поделился Бонифаций. Он сдвинул брови и что-то там делал над столом, отсюда не видать. — Ты, сыне, так-то неглупый, кровь отцова как раз не водица — не мог у друга моего давнего родиться идиот. Но что ж ты, подобно маршалу, голову в пасть зверя норовишь засунуть? — С кем поведёшься, — невнятно отозвался Марсель и шмыгнул носом. Желание ржать прошло, теперь хотелось только разрыдаться. — Извините. — Простит Создатель. Что ж ты, горемычный, касеру как кровь глотаешь, ежели умом не тронулся? Горемычный не ответил, только закрыл ладонями лицо. Это было смешно и очень глупо: он-то думал, россказни про людей, в прямом смысле сгоравших от касеры, придумали обиженные трезвенники. Видать, не на пустом месте придумали… — Дома мы только с вином пили, — выдавил он наконец. — И с маршалом тоже вино пили… Скажите, отче, вы же не вампир? — Тоже мне! — возмутился Бонифаций. — Удумал. Скажи ещё, что Рокэ вампир, то-то посмеёмся… Спасибо, над этим уже смеялись, не смешно. Марсель усилием воли отогнал навязчивые мысли о смерти, своей и чужой, как мог далеко выкинул из головы столицу и поинтересовался, опершись на локоть: — Отче, вы меня изгнать разве не должны? Нехорошо получается. — В вопросах богословских ты разбираешься слабо, — сурово вынес вердикт Бонифаций, — вот и не лезь, куда не просят. Долго это объяснять, у тебя и так котелок не варит — на, выпей. Кровопийцы суть вопрос неизученный, с нечистой силой вас в один ряд не поставишь, а грешите вы как простые смертные. Кровопитие не грех, ежели пьёшь кровь убивца поганого, или же уже мёртвого, или же того, кто сам тебе руку протянул. Уразумел? — У-уразумел, — поперхнулся кровью Марсель. Пожалуй, ничего более ужасного по отношению к Создателю он ещё не делал. — Отче, я… пару раз так получилось… В общем, это был не убивец поганый, а обычный человек. Невиновный… — Покайся, — велел Бонифаций строго, и Марсель покаялся. Не то чтобы ему было стыдно, но отвлечься от переживаний показалось хорошей идеей. Святой отец отпустил ему грехи и сказал, что намерения у кровожадного виконта были благие: мол, когда спешишь спасти друга, и не так согрешишь. Ну а цирюльнику тому, дескать, на роду было написано. Бонифацию верилось: он, как и любой опытный клирик, толковал священные тексты так, как почитал правильным, и при этом от них не было противно. На душе действительно стало немножечко легче, в голове прояснилось, и Валме не стал задавать глупых вопросов — конечно, человек, которого отец назвал своим другом, не мог не знать о нём таких важных вещей. Как же всё-таки повезло с Бонифацием! Расчувствовавшись, Марсель спросил другое: — Отче, а Ракан этот… Не тот, что из Агариса? — Тот, — лаконично ответил епископ. — Что на сей раз душу тревожит? — Разное, — пробормотал виконт. — Потом подумаю. Ваше преосвященство, спасибо вам за всё… — Куда собрался? — Пока никуда… Только спать, а потом — поеду. Всё равно поеду, ну не могу я так! На месте что-нибудь придумаю. Понимаете, меня же там никто не ждёт. В столице особо понятия не имеют, кто я — мы же с братьями в основном в имении сидим, как приедем… — Только борьбу со зверем сам не затевай, — посоветовал Бонифаций, подкрепляясь касерой, и на удивление заботливым жестом поправил тряпочку на лбу виконта. — Чай, не избранный. — Не избранный, — согласился Марсель. — И слава Ле… Создателю. Просто грешный домашний вампир, который по долгу службы должен быть при маршале. И будет…