Баллада о крови и вечной жизни

Луна щедро поливала серебром неровные выемки вражеского бастиона. Было тихо и пусто, потому что Валме уже всех убил. Это только придавало моменту остроты, и виконт — капитан! — позволил себе ненадолго задержаться: всё равно его никто не видит, а спешить некуда. Сейчас бордоны точно не ждут атаки, во всяком случае, до утра. Ладно, не так уж всё было страшно — умертвил-то он всего лишь двух человек, причём по делу: не надо рассовывать по крепостям своих дозорных, когда к вам в гости собирается южная армия Талига. Правда, дырок на шее, получившихся такими изящными, было жаль до слёз! Вышло аккуратно, почти как у папеньки в лучшие годы, но для всеобщего блага пришлось дорисовать узор кинжалом, чтобы никто ничего не заподозрил. Вот так всегда бывает, расстараешься на славу, а никто и не оценит даже… Остальные пировали, во всяком случае, делали вид. Рокэ разрешил своему офицеру ночную охоту, но только при одном условии — совместить приятное с полезным, а не как в гостях у Альберта, когда пришлось голодного вампира ловить по алатским лесам за полчаса до отъезда. Так Марсель оказался по ту сторону рва без сопровождения, факела и совести, зато с целью, приказом и разрешением. Теперь вампир-разведчик был сыт и к бою готов, местечко для боя расчищено; самых наглых дозорных нет, и никто не успеет поднять тревогу, а ещё Валме избавился от необходимости присутствовать на пиру. Много бы он там съел! Зато теперь все знают, что офицер при особе полез выполнять действительно особое поручение. Аж гордость берёт! Военная. Обратно его уже ждали. Было приятно и немного неловко лицезреть облегчение на лицах союзников, они ж не знали… Один Герард не удивился, только просиял, но тайну не выдал. — Хвала Леворукому, — выдохнул Эмиль, когда виконт-капитан-разведчик вылез обратно и бодро доложился. — Там же высоко и не видно ни кошки, одна луна светит! А если бы случилось что? Мы б тебя до утра не нашли. — Всё было очень мило, — отговорился Марсель и стряхнул с мундира какую-то пыль. Савиньяка, с самого утра вздрюченного дурными предчувствиями, это не успокоило, и он обернулся к Рокэ. — Я не понимаю, как ты его в одиночку отпустил… Хоть бы мне сказал, я бы снарядил пару ребят при оружии. Так дела не делаются! — Иду один — тебе не нравится, — меланхолично ответил Рокэ, не удостаивая собеседника взглядом. — Посылаю кого-то другого — тебе не нравится. — Знаешь, что!.. — Знаю, что. Направление для твоих советов, наставлений и прочего указать или сам дорогу найдёшь? Эмиль наконец-то нарвался и умолк. Пришлось немало поломать голову, чтобы распознать в поведении вспыльчивого кавалериста не досаду, а беспокойство, но первые несколько часов Марселю очень хотелось его покусать — слегка, по-салонному. Не так встречают из Заката друга и почти брата… Впрочем, самим маршалам было не до того, и они просто грызлись в перерывах между делом. А заняться было чем: требовалось взять бастион до утра, чтобы по ту сторону не успели ни почесаться, ни чихнуть. Насколько успел понять Валме, кампанию собирались растягивать ещё месяца на два, но талигойцы ждать не могли — сейчас свои войска были куда нужнее вблизи Хербсте, а не тут, на солнышке, среди птице-рыб-дур и политических каракатиц. Поэтому алаты пошли на север, а Агарийский равелин встретил скромный отряд кэналлийцев: Алва намеревался одним махом покончить с затянувшейся южной свалкой, чтобы Эмиль мог с чистой совестью и всеми своими войсками отправиться к действующей армии. Он, Эмиль, и так бил копытом, но с разношёрстными вояками, пьяными фельпцами и излишне трезвыми дипломатами просто не мог выпутаться сам и нанести решающий удар. — Нам бы поторопиться, — выразил кто-то робкую мысль. Небольшой, но бравый отряд уже собирался, проверяя оружие и цепляя отличительные повязки. — Вряд ли там только двое дозорных. Да и заметят пропажу-то… Марсель дипломатично промолчал, делая вид, что не может одновременно говорить и собирать волосы. Конечно, не двое, но больше-то ему не одолеть, пусть даже на пустой желудок! — Остальные вылезут потом, — пожал плечами сосед слева, затыкая кинжал за пояс. Это был Антонио, славный малый, и вопросов глупых не задаёт. — Вот именно. Теперь точно чисто… — А поторопиться всё равно надо. — Идём, — Рокэ спрыгнул откуда-то сверху и тут же оказался впереди отряда. Все притихли и вытянулись по струнке, а потом — цепочкой. Памятуя гневные просьбы Эмиля приглядывать за начальством, Марсель поступился принципами или тем, что от них осталось, и проложил себе дорогу к маршалу, стараясь не наступать никому на ноги. И даже получилось! Дорога уже знакомая, видно преотлично — кому ж ещё путь показывать? На сытый желудок ночь казалась ещё прекраснее. И почему он раньше не замечал, как славно воюется по ночам? Ах да, потому что люди ночью спят… Ну так в том и прелесть! Видимо, Алва решил так же, поэтому они и сорвались Леворукий знает куда с приветственного ужина. У бордонов, или с кем мы там воюем, будет очень недоброе утро. — Осторожно, здесь ямка, — вежливо подсказал Марсель. — А впереди что-то осыпается, но оно так и было, когда я пришёл. Сзади пофыркали, но не ответили. Судя по удручающей тишине, соратники были сосредоточены и не разделяли его возвышенных настроений. Валме их понимал — если отвлечься от красивой луны и воспоминаний о тёплой свежей крови, ситуация складывалась не из лучших. Их мало, времени и того меньше; крепость чужая, союзники где-то за спиной, и им оттуда ни кошки не видно; в конце концов, повязки эти дурацкие каждому стрелку будут видны… Марсель держал в голове, что бессмертный тут только он, и эта мысль вызывала непривычное напряжение. Нет, погибнуть со всеми, как герой легенд, он не хотел. Всё было сложнее — он в целом не хотел чьей-то гибели, и это касалось не только маршала… Дни, проведённые с весёлыми кэналлийскими ребятами, были чудо как хороши, и виконт жизнерадостно подружился со всеми, а потом случайно вспомнил, что они идут на войну. Если кто-то получит пулю в лоб, то этого кого-то просто не станет. — Мешаешь, — вполголоса заметил Рокэ, когда Марсель врезался ему в спину в поисках поддержки. — Лестницы здесь? — Прямо за углом. Я не мешаю, а наблюдаю. — Наблюдают издалека. Хуан, Антонио — поднимайтесь по правой. — Правая безопаснее, — пробормотал Марсель и в энный раз проверил кинжал на поясе. Зубы, конечно, надёжнее. — Тебе обязательно надо по этой, да? — Я, кажется, Эмиля в лагере оставил, — огрызнулся Алва и полез наверх. Не угонишься! Достойной отповеди всё равно не было, поэтому Валме выругался и заставил себя двигаться быстрее. Где вверх, где вбок, дорогу он запомнил плохо, но кэналлийцы сориентировались сами — ну и молодцы, нам же меньше думать… Всё-таки для человека, любящего жизнь, удивительная тяга к смерти! То, что прежде всё обходилось, не утешало. О цене своего везения Рокэ тоже рассказал, и это весьма походило на правду, но что, если срок удачи вышел вместе с чем-нибудь ещё? Со счастливым спасением Моро, например? Грешить на своё вмешательство Марсель не хотел, однако эта мысль нет-нет да и царапала по сердцу. Куда как проще было бы верить в бессмертного и непобедимого… и насколько неуютно отставать от непобедимого смертного. Ещё Эмиль со своей тревогой. Вот уж кого точно не просили! Старых дозорных никто не заменил, но новые показались всего через два поворота от места ужина — простите, убийства. Резня и перестрелка на площадке вспыхнули быстро, и Валме, несмотря на все душевные терзания, был им безумно рад — только и думай о том, куда бить! Он приучился вертеться быстро и мелькать между врагами, единственной проблемой было периодически возникающее желание кусаться. Врагов прибыло, убыло, прибыло… убыло. Стараясь не выпускать из поля зрения Рокэ и на всякий случай Хуана, виконт передвигался шустрой тенью, выныривая в самый неподходящий для соперника момент. Вот один молодчик не дотянулся до Алвы, другой не успел замахнуться на Хуана… Хорошо! А не пошли бы они, все эти предзнаменования, проклятия и чужие страхи? Уверившись, что он в самом деле успевает и может защитить, Марсель почувствовал себя на высоте и принялся было что-то напевать, но замолчал — открытый рот в бою ничего хорошего не предвещал, так легко забыться и пустить в ход зубы. Он отвлёкся только дважды — когда подставлял подножку какому-то «дельфину» и поднимал споткнувшегося Антонио. Бедняга удачно увернулся от пули, грозившей размозжить ему голову, но поскользнулся на чужой крови. Грянуло ещё несколько выстрелов, кто-то коротко вскрикнул — не в первый раз… Проскочив между своими и по ходу заколов чужого, Валме вернулся на исходную позицию и бегло осмотрелся. Не нашёл. Пришлось рубиться дальше и смотреть в оба. Вот, Рокэ слева — а, нет, это кто-то похожий, Леворукий их побери, этих южан! В толпе родичей попробуй отличись… Марсель перехватил чью-то лапищу с окровавленным ножом и неизящно пнул в колени её обладателя. Тревога нарастала. В самой гуще сражения оказался Бласко со своим одноглазым братом. Почему? От старых стен, несмотря на жаркую схватку, тянуло могильным холодом. По ноге чиркнула очередная пуля; не обратив на неё никакого внимания, виконт нашёл щель в куче дерущихся людей и проскользнул в неё, чтобы обозреть поле брани со стороны. И что за безобразие? Почему своих стало так мало?.. Тела принадлежали чужим, из кэналлийцев — только Роберто и Пепе-младший… Если это, конечно, был он, почти что без лица, но только у Пепе такой шрам через всю ладонь… — За соберано! — из-за угла выскочил ещё один свой. — За Талиг!.. И метнулся в самое пекло, словно собираясь покончить с собой — яростно, ожесточённо. Так дрались они все, да и клич не изменился, что тогда не так? — Капитан, — тихое обращение ничего хорошего не сулило. Марсель поймал взгляд Хуана и понял, что не хочет ничего слышать. Вообще ничего. — Не говорите мне… Что не говорить? Правду? И как это поможет? — Мы должны закончить, — кэналлиец кивнул туда, где ещё дрались. Такое отрешённое лицо… Луна начинала таять. — Вот и заканчивайте, — огрызнулся Валме и обошёл его, он уже понял, что пропавшие соратники выскочили из глубокой ниши, выдолбленной то ли временем, то ли пушечным ядром неподалеку от первой лестницы. Местечко одинаково годилось как для лазарета, так и для склепа. Закатные твари, ну конечно, для лазарета, о чём речь? Наверняка маршала просто зацепила пуля, или открылась какая-нибудь рана, такое ведь могло быть… О том, что Рокэ плевать хотел на всяческие раны, пока не выиграет бой, как-то не подумалось. А в этой дыре места не так уж мало. Звуки боя всё ещё резали уши, но их словно проложили толстым слоем ваты, какой обычно следует между ужасом и обмороком. Марсель устоял на ногах, только потому что не собирался падать, подошёл и сел рядом с человеком, лежавшим на наспех состряпанных носилках; на уме назойливо вертелось слово «тело», но подумать его до конца мешало… всё. Он отчётливо видел дыру в груди, издевательски аккуратную, и так же отчётливо слышал тишину. Что бы в Талиге ни говорили про сердце Рокэ Алвы, сейчас оно не билось. Некоторые жесты бесполезней снега в середине лета, а поди от них избавься. Марсель взял маршала за руку и за какими-то кошками поискал пульс; рука была ещё тёплой, именно «ещё», он не понаслышке знал, как остывают люди. Наверное, надо было смотреть, а смотреть страшно. Только если по чуть-чуть, как впервые входить в ледяную воду… Валме заставил себя приглядеться к ране, потом, минуту спустя, к глазам. Неподвижные, как сапфиры под стеклом, они всё равно казались прежними — может, потому, что Рокэ слишком часто думал о смерти. Не своей, чужой… — Дор Марсело, — ставший дором Марсель повернул голову, тяжёлую, как весь проклятый бастион. Отсюда не видно площадки и с площадки не видно их. Хуан тоже смотрел куда-то в сторону: правильно, посмотришь — значит, согласишься… — Всё кончилось. Вам стоит принять командование. Ещё чего! Неужели тут нет больше никого, подходящего по званию? Неужели это так важно? — Отправьте за Савиньяком. — Долго. Кто-то должен сказать сейчас. Долго ему… Куда они денутся? Всегда можно снова дать по морде, если кто-то вздумает убегать. Закатные твари, какая же это всё ерунда. — Вы и скажите, — велел Марсель. Оказалось, гораздо проще смотреть Хуану на левое плечо. Ну или на правое, без разницы. — Скажите, чтобы сдавались все до единого и не позже заката. Иначе… — Иначе что? Рокэ в свои планы не посвящал. — Иначе мы пойдём дальше и разнесём всё до основания. По вопросам капитуляции и пленных — к маршалу Савиньяку. Хуан не ответил сразу, и виконт уже настроился спорить — но кэналлиец сказал кое-что похуже, чем «примите капитуляцию сами». — Не вините себя, — вот что он сказал. — Всё произошло слишком быстро… Ни один человек не успел бы. К счастью, Марсель не знал, какое выражение приняло его лицо. К счастью, Хуан истолковал увиденное по-своему и молча вышел. Ни один человек! Не успел бы! Радость-то какая, просто с ума сойти! А зачем тогда, спрашивается, нелюдь? Зачем всё это — и должность, и дружба, и клыки, и брудершафт? Какой смысл быть счастливым исключением из правил, если судьбе угодно сыграть в злое зеркало — и какой смысл в бессмертии, если оно не сильнее смерти? Время шло то ли слишком быстро, то ли слишком медленно. Валме смотрел на камни под ногами, глупо цепляясь за неподвижную руку, перебирая пальцы, и считал минуты. У него было… сколько же? Четырежды по десять минут, предположим, половины уже не осталось. А ведь узнай он позже, не пришлось бы выбирать. Да, без возможности что-то изменить было бы не проще, но и не тяжелее — есть что-то спасительно-малодушное в том, чтобы не делать выбор за других. Вот так это могло звучать: как жаль, что меня не было рядом! Но ничего не исправишь, время вышло — такова судьба… Мы все понесли тяжёлую утрату, и нет никого, кто был бы виноват больше или меньше прочих… Нет, так легко ему не будет. Марсель мрачно улыбнулся окровавленному камешку под своим сапогом и снова посмотрел на часы — разбитые, они ещё ходили. Почти полчаса… Если бы не все эти разговоры, он бы даже не колебался! Обращать человека, который ни за что на свете не хотел бы стать вампиром, который презирает вечную жизнь — это ли не свинство? Это ли не высшая степень себялюбия — страшиться вечного одиночества и обращать единственного друга? Не ошибка ли — обманывать смерть? — Я заранее прошу прощения, мой маршал, — и чего откладывать, если всё давно решил? Даже если это решение — не принимать в расчёт чужие просьбы и лезть туда, куда не звали. — Это может показаться грубым с моей стороны… И я от волнения перешёл на «вы». Вслух почему-то не было проще. Проклятые слёзы! — С чего бы начать… Я совру, если скажу, что делаю это исключительно во благо Талига, но вы же понимаете, что Талиг сейчас без вас не протянет? Ещё раз прошу меня извинить, ощущения грядут не из приятных. — Убедившись, что рядом не ошивается ни одна живая душа, Марсель вернулся и встал на колени, засучив рукава. Нужно разжать ему челюсть… и обязательно закрыть глаза. Что случится дальше, он знал только по рассказам родственников: рассказы отличались друг от друга, но все сходились в одном — будет очень больно. — Я знаю, что ты никогда не желал бессмертия… Но искренне верю, что смерти ты хочешь ещё меньше. Да гори оно всё закатным пламенем. В конце концов, всегда можно сделать самому себе одолжение в виде серебряной пули. Сейчас не время умирать! — Создатель, храни Талиг и его короля, — пробормотал Марсель и надрезал свою ладонь.