Искупление

      На следующий день в доме появились рабочие. Двое мужчин привезли на грузовике множество железных заготовок, отнесли их в подвал без лишних вопросов и начали варить.       Тем же вечером клетка была готова.       — Похоже на тюремную камеру, — озвучила Линда мысли сына, когда они вдвоем спустились вниз.       — Надеюсь, она такая же крепкая. — Питер уже пробовал дергать прутья руками, они не поддавались и это немного его успокоило.       — Ты уверен, что принял правильное решение?       Питер обернулся. Линда была чем-то взволнована.       — Добровольно дать себя заточить здесь… Это как затянуть верёвку на собственной шее.       — О чем ты? — нахмурился Питер. — Мне казалась ты была согласна, когда мы всё обсуждали.       — А теперь думаю, что оставаться в этом доме плохая идея. Я не доверяю Роману.       Вот оно. Линда наконец призналась. И у Питера возникла какая-то горечь в груди. Возникла потребность встать на сторону Романа.       — Что ты думаешь, он может сделать?       — Не знаю. Годфри — змеи, а от змей ничего хорошего не жди.       — Роман помогает нам, пригласил в свой дом, может стоит быть хоть немного благодарными?             — Ты слишком добродушен. Однажды он уже предал тебя… — О чём ты?       — Просто будь осторожен с ним.       Питер не мог поверить, что Линда что-то от него скрывала. Она хотела посадить в нём зерно сомнений, и отчасти ей это удалось. Пол ночи он то и дело прокручивал в голове всё то, что Роман говорил и сделал, и это никак не вязалось с подлостью. Если бы он желал Питеру зла, давно бы уже осуществил задуманное — времени и шансов было предостаточно. Вместо этого Годфри, казалось, пытался ему открыться. Питер чувствовал его внутреннюю борьбу с самим собой. Ему хотелось довериться Руманчеку, но словно брошенный бездомный щенок, Роман боялся вновь поверить человеку.       Эта уязвимость странным образом привлекала Питера. Нет, он вовсе не получал удовольствия от чужих страданий. Если так подумать, Питер был бы рад стать для Романа тем, кому он может рассказать обо всём. Но отчего-то Роман, знающий Руманчека куда дольше, чем тот его сейчас, не мог этого сделать. Не мог расслабиться и отпустить себя. А кто такой Питер, чтобы на этом настаивать? Ещё несколько недель назад он бегал по лесу в шкуре волка, не помышляя, что есть другая жизнь.       Из-за всех этих мыслей, назойливым роем, кружившем в голове, Руманчек не мог уснуть. Сюда же прибавлялась нервозность из-за предстоящего полнолуния. Питер ворочался в кровати с бока на бок, не в силах найти покой. Стены давили, воздух комнаты словно забирал у него кислород, а дорогие простыни царапали кожу. Поднявшись и включив свет, Питер принял решение прогуляться. Ну и что что часы показывали четвертый час ночи. Ему просто необходим глоток свежего воздуха, чтобы, наконец, успокоиться или хотя бы притупить спутанные мысли.       Одевшись, он как можно тише выбрался в коридор второго этажа. В одной из спален горел тусклый свет и звучала негромкая музыка. Питер подошёл к двери детской, ожидая увидеть там Мишель, но вместо этого наткнулся на Романа. Тот сидел в кресле с дочерью на руках. Малышка сладко спала, устроив голову на отцовской груди. Левой рукой Роман обнимал Надю, а в правой держал небольшую музыкальную шкатулку, которая снова и снова играла одну и туже ненавязчивую мелодию. Питер не сразу понял, что Роман тоже спит. Шкатулка грозила выпасть из его руки, и наверняка разбудила бы обоих Годфри. Повинуясь сиюминутному порыву, Питер открыл дверь спальни шире и переступил её порог. Он осторожно подошёл к креслу и забрал шкатулку из расслабленных пальцев. Закрыв резную деревянную крышку, Питер поставил шкатулку на столик неподалеку. На этом можно было уйти. Ему следовало так и сделать, но вместо этого Руманчек застыл перед креслом, не сводя взгляд с семейной идиллии.       Кажется сон Романа был не особо радужным — Годфри хмурился, отчего небольшая морщинка залегла между его бровей. Питеру вдруг захотелось провести по ней пальцами, чтобы разгладить и прогнать напряжение, сковавшее лицо. Кончики пальцев даже стало покалывать, словно они тоже жаждали осуществить задуманное, но Питер не решился. Ещё пару секунд он смотрел, как длинные ресницы Годфри отбрасывают тени на его лицо, скользнул взглядом по гладким бледным щекам, по полным пересохшим от мирного дыхания губам, а затем…просто вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Ему нужно выбраться на улицу, как можно скорей.       Он не стал уходить далеко, просто прогулялся по окрестностям, наслаждаясь ночным морозным воздухом. Зима была совсем близко, всё яснее чувствовался её уникальный запах. Питер скучал по снегу, по его хрусту под шагами. Казалось не столь важным лапы у него будут или ноги. Впрочем человеческая жизнь сейчас выглядела более привлекательно, Питеру хотелось бы здесь задержаться. Волк на это несогласно огрызнулся, но Руманчек проигнорировал его.       Вернувшись к дому, Питер заметил маленький светящийся красный огонек на веранде. За всё время, что Руманчек неторопливо подходил к коттеджу, огонёк двинулся лишь пару раз по одной и той же траектории: взмывал на полметра вверх, разгорался ярче, а затем снова опускался и замирал на некоторое время. Подойдя ближе, Питер отчетливо увидел силуэт с зажатой в руке сигаретой, а ещë — пару глаз, что мерцали в ночи.       Самый темный час перед рассветом скрыл черты Романа, но в том, что это он у Питера не было никаких сомнений.       — Не спится? — спросил негромко Годфри, когда Питер поднялся по лестнице веранды и подошёл к парню.       Разговаривать почему-то не хотелось. Питеру нравились безмятежные ночные звуки природы. Они усмиряли мысли в его голове.       Некоторое время Роман и Питер смотрели друг на друга, сквозь окутывающий их мрак. Питер невольно прислушивался к их дыханию, а после аккуратно забрал тлеющую сигарету из пальцев Годфри и затянулся сам. Влажный фильтр коснулся губ. На секунду Питеру показалось, что глаза напротив блеснули особенно ярко. Он выпустил в ночь струйку дыма и заметил, как начинает вставать солнце за вершинами деревьев вдали.       В кухне, окна которой выходили на веранду, зажегся свет. Говард уже одетый в свой повседневный костюм, принялся варить кофе. Управляющий не заметил парней, наблюдающих за ним сквозь толстое стекло, и продолжал свои утренние ритуалы.       — Когда вы уезжаете? — спросил Питер, туша бычок в пепельнице.       — Они уедут вечером, перед тем, как начнет темнеть. Мишель отвезет Надю к себе.       — «Они»? — удивленно поднял Питер глаза на Романа.       — Я и Линда остаёмся.       — Ты не обязан.       — Знаю, но…кто-то же должен держать Линду подальше от подвала.       Роман явно хотел сказать не это, но Питер не стал переспрашивать, испытав какое-то облегчение. Он не хотел быть предстоящей ночью один, как бы не храбрился. Кажется, они предприняли достаточно предосторожностей, чтобы у Питера могла быть компания. Теперь оставалось только ждать.

***

      Проводив взглядом такси до поворота, Роман вернулся в дом. Казалось сам воздух здесь пропитан волнением и тягостным ожиданием неизбежного. В отсутствии Нади, которая наполняла эти стены детским лепетом, смехом и шумом игр, просторные комнаты будто стали теснее, а цвета поблекли. Роман понимал — это не надолго. Скоро его дочь снова будет с ним, и всё будет как прежде. Он принял верное решение оградить её от возможной опасности. Надя — единственная, кем Роман рисковать не хотел.       За себя он страха не испытывал. Он даже скучал по выбросу адреналина и небольшой нервозности, которые появлялись в нем каждый раз, когда предстояло сделать что-то опасное. Когда-то Роман сам гнался за этими ощущениями, маясь от скуки, навеянной монотонностью школьной жизни и токсичной любовью матери. Именно они несколько лет назад подтолкнули его к наркотикам, алкоголю и легкодоступным девицам. А потом в Хемлок Гроув приехал Питер, а с ним и приключения, которых Роман жаждал больше, чем очередной дорожки кокаина.       Та жалкая гонка саморазрушения уже давно позади, но Питер всё ещё здесь, прямо у него в гостиной. Питер, который до сих пор придавал его жизни краски. Питер, который одним лишь своим присутствием заставлял верить в себя, в свою нужность и важность.       — Начинается, — донеслось до Романа.       Руманчек выглядел неважно: его дыхание было тяжелым, а кожа лица блестела от пота. Он сидел на диване, но был слишком напряжён и взвинчен, будто насильно сжатая пружина. Линда старалась его успокоить, кропотливо разминая плечи, стоя за спинкой дивана. В любой другой день её массаж возымел бы эффект, но не сейчас. Питер нервничал и наверняка уже начинал предчувствовать в себе изменения.       — Ты готов? — спросил Роман, стараясь не обращать внимание на собственное сердце, так беспокойно бившееся в груди.       Питер кивнул, коснулся ладонью руки матери на своем плече, а затем поднялся.       Уже через четверть минуты они втроем спустились в подвал. На полпути к клетке Питер разулся и снял носки. В какой-то момент Роман испугался, что этим всё не ограничится, и Руманчек начнёт стягивать с себя одежду. Снова видеть того обнаженным стало бы для Романа настоящей пыткой, но к счастью, Питер снял только ремень и на этом остановился. Он уверенно зашёл в клетку и сел на лежащий на полу матрас.       Роман хотел оставить ему пару бутылок с питьевой водой, поэтому вошёл следом. Поставив воду там где Питер мог бы легко до неё дотянуться, Годфри обеспокоено посмотрел на парня. Он не видел, чтобы тот переживал начало превращения так тяжело. Первый раз, когда Роман стал свидетелем этого таинства Питер казался ему лишь слегка взволнованным. Они даже переговаривались и шутили. В один из следующих разов Руманчек превратился в волка прямо на бегу, в погоне за серийными убийцами, что терроризировали соседний городок. Были ещё несколько раз, когда Роман становился свидетелем перехода, но то, что с Питером творилось сейчас не походило ни на один из них.       Волнение Романа лишь усилилось и он не нашёл ничего лучше, чем спросить у Питера, как он себя чувствует. Тот пару секунд молчал, но затем попросил вколоть ему транквилизаторы. После того, как Линда сделала укол, Питер попил немного воды и лег на матрас, пытаясь расслабиться.       — Вам пора, — сказал он, даже не глядя в их сторону.       Роман закрыл клетку, положил ключ от замка в карман своих брюк, и дал понять Линде, что они уходят.       — Мы будем рядом, — сказала она сыну напоследок.       Они были уже на середине лестницы, когда раздался внезапно охрипший голос Питера:       — Роман…?       Годфри застыл в ту же секунду и обернулся.       — Ты не мог бы…остаться? — тихая просьба Питера, отобрала у Романа на мгновение способность дышать.       Он невольно поднял глаза на Линду, та не сразу, но кивнула. Несмотря на то, что была матерью, она никогда не давила Питера своим родительским авторитетом. Всегда уважительно относилась к решениям сына и никогда не перечила ему. Порой Роману казалось Линда благоговеет перед Питером, считает его лучшим, что было в ее жизни. Виной ли тому сверхъестественность Руманчека или же такова настоящая материнская любовь, Годфри оставалось лишь гадать. Оливия тоже говорила ему о любви, но больше душила. Она контролировала Романа всегда и во всём, поэтому неудивительно что их семьи такие разные.       — Если с ним что-нибудь случится, ты не выйдешь из этого подвала, — произнесла Линда Роману в спину. И тот знал наверняка — она не шутила.       Дверь с грохотом закрылась, как только он спустился вниз. Роман был растерян, потому что не знал, что ему делать и куда себя деть. Немного подумав, он опустился на пол в метре от клетки, полагая, что это самое приемлемое расстояние.       Питер всё так же лежал, прикрыв глаза и верхнюю часть лица рукой. Кажется, дышал он уже немного спокойнее. Роман молча наблюдал за ним и гадал, что же творится у того в голове, что он переживает. Взгляд невольно задержался на артерии, которая пульсировала на шее Питера. Кровь. Он почти физически ощущал, как она циркулирует по телу Руманчека. Дëсны зазудели. Банка Шарлин опустела еще два дня назад. Годфри до сих пор не нашёл нового донора, следует сделать это как можно быстрее — через пару суток голод начнёт сводить его с ума, и клетка может понадобиться уже ему.       — Я причинил тебе столько неудобств, — неожиданно тихо произнёс Питер, вырвав Романа из потока сбивчивых мыслей. — Если переживу эту ночь, буду у тебя в неоплатном долгу.       — Для этого ведь и нужны друзья, верно? — откликнулся Роман, наблюдая, как Руманчек убирает руку и поворачивает к нему голову.       — Верно, — согласился Питер. — Но далеко не каждый сделает то, что делаешь ты.       Ещё никогда Годфри не ловил на себе такой долгий и изучающий взгляд. Отчего-то под ним становилось неловко, он заставлял кожу пылать, а мозг рождать нелепые предположения. Питер никогда не смотрел так на него раньше. Не пробирался ему прямо в душу. Может это всё полнолуние? Может освещение подвала искажало действительность? Или снотворное производило на Руманчека такой эффект? Должно быть всё же последнее, потому что спустя минуту Питер уже спал.       Они рассчитывали, что принудительный сон сдержит обращение. И какое-то время так и было, но через несколько часов задремавший Роман проснулся от странного шума. Подскочив с дивана, где успел устроиться, Годфри взглянул на клетку. Питер теперь лежал к нему спиной, и через ткань серой футболки ясно проступал позвоночник. Один за одним позвонки вздыбливались словно горные хребты, а затем с хрустом снова вставали на место медленно и неохотно. Питера била мелкой дрожью, а звуки, что он издавал, были чем-то средним между стоном и скулежом.       Роман окликнул его, но Руманчек не ответил. Он вообще не двигался, не считая того, что его тело пыталось трансформироваться. Душераздирающий хруст ломающихся костей, посылал по телу Романа мурашки. Он и представить боялся, какого Питеру каждый раз проходить через это. Однажды тот признался, что ощущения, будто попадаешь под автобус, и Роман впервые был рад, что сам он упырь, и ему не нужно менять форму.       Он предпринял ещё одну попытку достучаться до Питера, и она снова провалилась. Было невыносимо смотреть на мучения парня и не иметь возможности хоть чем-то ему помочь. Годфри вспомнились два предыдущих раза, когда удалось предотвратить обращение: в спальне Питера, у бара. В оба инцидента Роман оказывался рядом, может это совпадение, но ему как-то удавалось вернуть сознание Питера.       Не до конца отдавая себе отчет, он открыл замок на решетчатой двери. Сейчас его беспокоило состояние Руманчека, а не собственная безопасность. Оказаться закрытым в замкнутом пространстве с обезумевшим оборотнем ни к чему хорошему привести не могло, но Роман готов был рискнуть. Как и всегда ради Питера.       Закрыв дверь на тот же замок изнутри, он отрезал себе путь к отступлению. Питер, казалось, и не заметил его присутствия.       Осторожно приблизившись, Роман обнаружил, что вся вторая половина матраса в крови. Руки Питера истерзаны его же когтями в попытках удержать контроль над собственным телом. Отчего-то только сейчас Годфри почувствовал этот специфический соленый запах, запах который разбудил в нём монстра.       Отросшие вмиг клыки ранили губы. Роман отшатнулся, прижавшись к стене клетки, и прикрыл глаза. Эта ночь обещала быть трудной не только для Питера. Если бы Роман был сыт, он бы не отреагировал так остро. Теперь же он пытался вразумить собственный мозг и инстинкты, что кровь Питера, будь тот волком или человеком, не даст ему желанного насыщения.       Взяв, наконец, себя в руки, Годфри вновь приблизился. Глаза Питера были открыты, но он будто смотрел в никуда. Это не на шутку беспокоило. Роман вздрогнул, когда Питер вдруг вскрикнул и, выгнувшись, резко сжался, замирая в позе эмбриона. Не думая, Годфри сел рядом и коснулся рукой чужого плеча. Кожа под ладонью вибрировала, будто под ней двигался рой жуков, ощущения были неприятными, но Роман не убрал руку.       — Ты с этим справишься, — произнёс он, как можно убедительней. — Ты выбирался и не из такого дерьма.       Ладонь скользнула вниз по руке, по влажной от крови коже, на секунду задержалась на ещё не до конца исцелившемся запястье, а потом сжала подрагивающие пальцы. Роману хотелось показать, что он рядом, что не оставит Питера одного. Ему хотелось дать ему больше: обнять, прижать к себе, каким-то образом забрать боль, но всё, что он мог сейчас — держать за руку и просто ждать, когда всё это закончится.       Он не рассчитывал на ответ, но чужие пальцы сжали его руку. Несильно и нерешительно, но ощутимо. Достаточно ощутимо для того, чтобы сердце Романа защемило от тихой радости и облегчения — Питер всё еще здесь, хоть и ходит по грани.