XXII
Арсения тошнило, судя по ощущениям, вечность, хотя прошло лишь несколько часов с момента пробуждения из-за сильнейшего похмелья. Голова ныла, зубы поросли мхом, который отдавал запахом чего-то сдохшего — подготовка к проверке явно требовала меньшей дозы алкоголя. Руки и ноги подрагивали, зрачки фокусировались только на тех участках квартиры, через которые возможно было пробраться к источникам воды. И источникам, через которые можно было выпустить её из себя. Минимальные гигиенические процедуры, торопливый полив горшков и кормление Сырника не дали войти в бодрое состояние, а только послужили буфером между Арсом и воспоминаниями о вчерашнем вечере. Бесконечно мучительном. Он упал на диван и, замычав, зарылся пальцами в волосы. Шастун, Шастун, Шастун. Их рандеву и те ощущения, которые Арсений испытал, не шли ни в какое сравнение с его прошлым, пусть и полноценным сексом. Он не мог вспомнить, когда простой минет выводил его из себя настолько, чтобы впиваться в чужую одежду с животными рыками. Его как будто подменили на то время, как перед ним выцветался этот наглый и бесконечно сексуальный парень. Его руками, губами и дыханием Арсений пропитался за вчерашний вечер настолько, что не сразу поутру понял, что это не ночная фантазия. Даже после душа ощущение чужих касаний, словно тату, не стирались с кожи. Это были не те отпечатки, которые хотелось маниакально сдирать жёсткой мочалкой, как после грязных и недостойных сношений где-то в затхлом углу второсортного клуба. Напротив, эти пальцы грозились стать панацеей, Арсений боялся войти во вкус, — одна тату, две, немного на рёбрах, там, где никто не заметит, а потом постепенно покрыть ими всё тело, жить с ними, чувствовать себя без них бесстыдно голым, замерзать теми участками, что остались без чернил. Арсений хотел вернуться к этому мастеру за новым эскизом, и от этого голова болела ещё сильнее. Таблетка понемногу начала действовать, и он снова уснул, пытаясь утопить воспоминания в бессознательном. Звонок в дверь заставил возненавидеть весь белый свет, хотя за окном уже было темно. Экран телефона показывал двенадцатый час и шесть пропущенных — он проспал всё, что мог, и одно лишь счастье, что не звонки родителей. Верхнее уведомление «Отсыпайся» от Эмира дало понять, что тот вполне адекватно воспринял дефицит его алкогольных запасов на кафедре. Главное — конечный результат, а с этим Арсений справился вчера на «ура». Если бы кому-то хватило ума так назвать все последствия выпитого наедине со студентом. Снова звонок в дверь — Арсению не показалось.***
Антон нерационально и бездумно гипнотизировал статус Попова в Телеграмме в ожидании, когда тот сменится на онлайн. Слишком наивно, но осмелевший и решительный, Шастун был готов замучить собственный мобильник, нанять всех хакеров и сыщиков мира, чтобы дурацкий экран показал ровно то, что ему было нужно. «Просто зайди, ну зайди же», — повторял в своей голове Шастун, даже толком не поняв, зачем ждёт научного в сети. Просто возникло ощущение, что прямо сейчас — лучшее время для обсуждения всего произошедшего. А ещё днём всё шло привычно — смена, перекус, суета, одно поручение за другим — Ангелина была на удивление продуктивной перед новой поставкой. Куча работы, рутина, и только минутные колебания напоминали о том, что Антон вчера вытворял, и как плохо ему спалось от этих воспоминаний. Когда он, ведомый одними инстинктами, добирался до общежития, а затем чуть ли не с порога скидывал одежду, чтобы пойти в душ, ни одна извилина не рискнула выдать что-то здравое или глубокое. Весь вечер прошёл под девизом многократного: «Пиздец», а ночь ознаменовалась повторением всех эпизодов под закрытыми веками. Проснулся обычно, как нормальный человек, только сильно накуролесивший. Без опаски, без необходимости объясняться — не перед кем же. Эд остался у Тани, к Арсению в переписку соваться даже и мысли не было. Словом, ощущалась взрослость поступка и его непримиримые последствия. «Ну, было и было, не попишешь», — подумал Шастун, когда шёл на работу. Что стало спусковым крючком вечером, он так и не понял. Вот только в горле от воспоминаний неумолимо пересыхало, а окружавшие уличные декорации стали слишком громкими, потому первый попавшийся бар показался Антону таким спасительным, что он нырнул в эту кроличью нору в один прыжок. Три стопки дали телу расслабиться. Как бы его не устраивала работа в салоне, но трудиться физически приходилось много, монотонность давила на спину, а нервозность никак не способствовала отдыху. Когда бармен спросил, повторить ли, предлагая четвёртую порцию водки, Антон задумался — стоили ли потенциально пропущенные завтра пары этого? На чаше весов было моральное здоровье, которое он решил восстановить самым нездоровым способом, на другой чаше — обещание старосте прийти, чтобы не схлопотать недопуск к зачёту. Он вспомнил, что если пойдёт завтра в университет, то почти со стопроцентной вероятностью встретит там Попова, и ответил бармену уверенное: «Да!». Шестая стопка потянула весёлостью. Все видео в ТикТоке с котами-бананами казались невероятно смешными. Двое суровых мужчин, сидевших, как и Антон, за барной стойкой, периодически оборачивались на его смешки, но со временем потеряли интерес. Бармен седьмую не предложил. «Плохой продажник», — решил Антон и сам позвал его. — Парниш, а ты допрёшься к мамке-то? Куда столько? — язвительно спросил тот, но к бутылке, тем не менее, потянулся. — Статус «всё сложно» можно решить порой только так, — с улыбкой ответил Шастун, чем только укрепил своё и без того неказистое положение. Дорога из бара в общежитие заиграла новыми красками. Антона не тошнило, не накатывало депрессивных удушливых идей, только гедонистические. Он любил мир, мир любил его. Задворками сознания он понимал, сколь сильным обманом всё могло обернуться чуть позже, какими позывами совести и желудка это могло выплеснуться в дальнейшем, но ему было всё равно — ощущалась лёгкость. Самодельная оградка Софьи Михайловны, местной жительницы, ненавидевшей всей душой студенческий городок, то и дело заблёвывавший её клумбы, манила высотой на новое приключение. Антон с азартом мальчишки разбежался, вспомнив уроки физкультуры в школе, — их учили прыжкам в высоту. «Забегаешь сбоку, опорная нога — вверх, вторая следом. Я эту оградку сейчас выебу», — подумал Антон и через несколько секунд перевалился мешком прямо в несчастную клумбу. Остатки астр, переживших холодный октябрь, терпеливо сложились под его весом. А Антон впал в эйфорию. Темно, в тёплой куртке комфортно, немного сыро. Пьяному Шастуну казалось, что в этих редких кустах в шаге от общежития крылись все секреты экзистенциального выбора. Всё мирское было далёким, а он, баркас этого непроходимого моря моральных дилемм, плыл себе по течению. Ебануло его об скалу под названием «Эд»: слал беспокойные сообщения, причитал, искал его. Антон друга любил, и потому терапевтическое наслаждение был вынужден прервать. Эд прибежал быстро, когда Шастун уже справился с гравитацией и примостился на порожек пятиэтажки. — Хули сидишь тут? Вставай, пойдём. — Эд, на улице так хорошо! — слова в голове формулировались явно лучше, чем на выходе изо рта. — Еле ворнякаешь, алкота. Вставай! Иначе пиздану. Сейчас Михална проснётся, пизды выпишет. — Я не хочу. — Ты мне тут не устраивай. Я коменду еле уболтал, чтобы пустила. Она мне яйца отрежет, если поздно придём. С тебя, кстати, шоколадку ей пообещал. — Дорогую? — С миндалём. Белую. — Пизда, — обречённо выдохнул Антон, но с места не сдвинулся. Уже не приключенческий, а поистине капитанский зуд вёл его к другому берегу — берегу новых свершений. Немыслимо сильно захотелось поговорить с Арсением. — Эд, слушай, спасибо, что ты впрягаешься, но, по чесноку, надо бы мне одно дельце провернуть. Антон слабо понимал все те словесные виртуозные пируэты, что сыпались на него из уст Эда, но уверенной походкой шёл в направлении работы. Он знал, куда, не знал, зачем. Пьяный мозг, убеждённый в собственной правоте, уже не переиграл — пал под натиском навязчивой идеи. Идея эта его и привела под подъезд Попова, который он, как собственный, запомнил с того самого дня, как приходил к нему домой. Ужасная выдалась встреча. Меркантильная, липкая. Сегодня, почему-то был уверен Антон, всё сложится иначе. Преимущества сближения на лицо — пусть на лицо и не было буквально, но всё же контакт состоялся. Мерзкое сравнение, подумал Антон, но пьянство одерживало верх не только в поступках, но и в рассуждениях. Он присел на лавочку у дома. Не такую древнюю, как у них в студенческом городке, а свежевыкрашенную, ровную, без потенциальных заноз. Вряд ли на неё тошнило Димана со второго этажа или на ней сосалась парочка первокурсников. Такая добротная лавка могла выдержать не только Антона, взрослого кабана весом под восемьдесят, но и груз его треклятых переживаний по поводу Попова. Он не заходил в сеть, а как долго, Шастун не знал. Пресловутое «был недавно» даже для него, добавленного контакта, дрелью промывало мозг. Он мог быть и вовсе не дома, отдыхать в кальянной на коленях Богатого хуя, позорно зализывать раны после того, как Антон… Он предпочёл не додумывать это предложение, а просто свернул приложение на телефоне. Номер квартиры был отпечатан в памяти, алкоголь чуть отпускал, и вереница выводов неизбежно оставляла только два варианта действий — звонить в домофон или понуро плестись домой, умоляя коменду впустить его за шоколадку ещё дороже с коньяком в придачу. От Эда откупаться стоило в разы дороже, но то второстепенно, он поймёт, что пьяный братан попутал дорожки, свернул не туда, впустит и нарыскает минералочку на утро. Домой не хотелось, как бы там не было спокойно. Душа требовала забрести в потёмки. Он, собравшись с силами, набрал на домофоне нужную цифру и стал терпеливо слушать противные гудки.***
Когда Арсений второй раз услышал звонок, то понял, что, по всей видимости, проснулся не по будильнику. В такой поздний час ему ещё никогда не приходилось принимать нежданных гостей, и оттого тревога замедлила все его движения на пути к трубке. Он поднял её и осторожно спросил: — Кто? Ответивший голос заставил рукой опереться о стену. Только не Антон. Не сейчас. — Арсений, давайте поговорим, — слова сильно выдавали степень опьянения. Арсений не знал, что ответить, и ляпнул, не подумав: — Давай? Прижал трубку к уху сильнее, ждал ответа. Антон молчал. Ноги подкосились, Арс почти осел на пол, взволнованный, и пока ещё не проснувшийся. Глаза давило, голову ещё сильнее. Молился только бы не окунуться снова в этот эмоциональный раздрай, не сломаться под желанием спрятаться в кокон. Арсений был взрослым, состоявшимся и до того напуганным сейчас человеком, что был готов метнуться к дверям, проверить замки, чтобы подозрительные личности не проникли в его жилище — основу безопасности и комфорта. Вот только попасть к нему хотел только один единственный человек, не просто в жилище, а в голову, почти внутрь пробрался, и Арс передёрнулся от неприятных и неуместных ассоциаций из фильма «Выживший». — Поговорим…так? — спросил Арсений. Он прекрасно понимал, что ляпнул глупость: верх идиотизма беседовать у домофонной трубки, когда слушатель на улице говорил буквально по громкой связи. Видимо, Шастун переваривал степень уместности вопроса и потому молчал, и за эти несколько секунд Арсению хватило духу добавить: — Ты хочешь подняться? Антон тут же ответил: — Если можно. Не добавлял, что Арс — придурок, не жаловался на уже совсем не осеннюю прохладу. Просто спросил, и Арсений нажал кнопку для открытия двери.***
Отчего-то лестница казалась Шастуну наиболее привлекательным маршрутом на нужный этаж. В этом виделось что-то романтическое — когда в последних сериях сериалов парень несся к девушке, которую по внезапному озарению решил не отпускать, и намеревался сообщить ей о своих чувствах, несмотря на то, что она вот-вот поедет в аэропорт с другим богатым турком, который одаривал её три года золотом, он всегда выбирал лестницы. Лифты не давали нужного накала кадра — ну, какая же динамика в вертикальном подъёме со строго установленной скоростью? То ли дело лестничные круговые пролёты — прыжки через две ступени, поворот, ещё через две. С такими длинными ногами, как у Антона, мог получиться мировой рекорд по преодолению высоты на время. Спустя два этажа голова от алкоголя закружилась, и он склонился над перилами, захрипел, готовый выпустить из себя содержимое желудка прямо на бетонный пол первого этажа. Пара холостых спазмов, немного сжался желудок, Антон инстинктивно прогнулся, но беда миновала. Он сел на ступеньку, резко ощутил холод, но не необходимую сейчас трезвость ума — всё вокруг заметно плыло. — Привет, — в качестве теста произнёс Антон. Хотел послушать себя со стороны, сосредоточенно и внятно произнести, а вышло, мягко говоря, палевно. Строить из себя донельзя сосредоточенного и собранного было глупо, Арс даже по домофонной связи уже наверняка успел оценить степень трезвости, но Антон боялся, что из-за его невнятной речи тот не воспримет всё, что он хочет ему донести, всерьёз. А донести хотелось многое. Встав и последовав дальше наверх, как на казнь, Антон перебирал в голове с каждым шагом варианты первой фразы. Пусть условно первой, он же успел уже поздороваться и напроситься на неожиданный приём, но всё же тет-а-тет казался совершенно иной формой. Только подумать — наедине, у него дома, но не как в прошлый раз, совсем не так. Дверь в квартиру была уже приоткрыта. До треклятого одиннадцатого этажа пешком — сущий ад, просто катастрофа для лёгких, но даже их судорожные сокращения не ощущались такими критичными, как предстоящий разговор. А ещё кот. В прошлый раз этот дьявол чуть не сшиб Антона с ног, и стоило быть более предусмотрительным в этот раз, чтобы не превратить душевную тираду в скетч-шоу с немыми падениями через пушистые преграды. Антон удивлялся, как его мозг сейчас так молниеносно генерировал заметки и подкидывал новые и новые вроде бы забытые факты. Справа будет шкаф, дальше и налево — кухня, Арсений, скорее всего, окажется расстроенным и помятым из-за непрошенного гостя: Антон всё это понимал и был готов. Он осторожно вошёл и увидел стоявшего у стены в коридоре Арсения, дальше шага ступить не посмел. Попов и впрямь был спросонья, но это ему шло, как детям — фотосессии в костюмах ангелов. Водка заставляла лицо растягиваться в улыбке от таких мыслей, но Шастун гнал дурацкую мимику кнутом — не время для неё. Арсений с виду был даже шокирован. — Что случилось? — спросил он устало. — Хочу поговорить с вами. Антону бы хотелось, чтобы его пригласили дальше придверного коврика. Ладно, не с первой секунды, но хотя бы после его ответа. А говорить о том, что творилось у него в голове, и при этом стоять в двух шагах до выхода, выглядело как ознаменование худшего исхода, а на это Антон никак не рассчитывал. Подвыпивший, он даже на миг обиделся на Арсения за такую бестактность, но не стал озвучивать. Попов, очевидно, не найдя, что сказать, читал все на весьма говорившем лице Антона, потому молча махнул рукой в сторону гостиной. Если бы Шастун захотел придраться, он бы счёл этот жест и поведение Арсения низкими и хладнокровными уловками. А от глаз не укрылись ни скованность, ни волнение научного — он ладонями успел истрепать себе весь край футболки, то и дело прикусывал чёртову нижнюю губу, видимо, неосознанно, потому что сразу после морщился. Пантомима завораживала, вот только Шастун с трудом преодолел испытание в виде снятия ботинок. Карикатурно садиться на пол и стягивать их совсем не хотелось, в нём таились частицы последнего достоинства, но и не опереться о стену он не мог. Чудом справившись (со средним результатом, если уж честно) и под пристальным взглядом Арсения, он прошёл вперёд. Садиться на диван не хотелось — походило на приём у психолога, а Антону требовалось быть ближе, чем через ковёр. —Ты выпил, — констатировал Арсений. — Моя очередь настала, — с нервной улыбкой ответил Шастун. Становилось жарко, Антон расстегнул куртку и с щемившей внутри искренностью посмотрел на Арсения. Вот он — скрытый под сотней шкурок обычно и такой незащищенный из-за смятения сейчас. Зависимый — от чужого мнения, собственных комплексов и тараканов, а Антон, дурак, ведомый на все его минусы и на не подходившую под статус серьёзного учёного бегавшую по лицу мимику. В комнате было уютно — количество узких полок зашкаливало, почти филиал салона. Будь у Антона при себе фартук, он бы мог добавить лишь кассовый аппарат и продавать напропалую эти явно тщательно подобранные экземпляры. Справа от дивана стояли две металлические стойки, полок по пять каждая. На них не было ни сантиметра пустого места — сплошные горшочки и кашпо. Красивые, дорогая и подобранная по цветам композиция — Попов явно педант. Правда, вот тот дальний немного суховат, грунт бы поменять… — Антон? — Арсений был озадачен, дёрган, позвал, возвратив к реальности, и потупил взгляд. — Да. Арсений… Я не знаю, что говорят в таких случаях. Но наверняка что-то говорят? — Антон старался говорить потише, но тембр то и дело прыгал. Попов присел на край дивана и сцепил пальцы в замок. — Может, выпьем? — Если только каплю, просто поддержать. Мне ещё домой идти. — В общежитие? А не поздно? — Поздно, — ответил Шастун. — А тебя как пропустят-то? — Арсений встал и поплёлся на кухню мимо Антона. Тот решил проследовать за ним. Он не чувствовал себя не в своей тарелке в чужой квартире. Обстановка и светлые тона даже ночью пропитывали квартиру чем-то гостеприимным, в отличие от теней под глазами Арса. Попов достал с полки бутылку виски, потянулся за стаканами, по очереди выверенно и аккуратно наполнил их и присел на табуретку. Антон последовал примеру, притянул к себе стакан, но пить не спешил: волнение отдавало где-то в желудке, нужно было немного выдохнуть. — Вряд ли пропустят, да, коменда там — цербер, — ответил он и повёл плечами, мол, что поделать. Арсений протянул стакан, они ими соприкоснулись и выпили. Так же по примеру залпом у Антона не полезло, растянул на два раза. Попов налил второй и молча опрокинул его, не обратив внимание на ещё оставшуюся порцию у Шаста. — Трудный день или так и не опохмелившись? — кивнув на бутылку, Антон попытался узнать причину такой лихой попойки с его прибытием в гости. — Вчера был трудный. Это считается, — усмехнулся Арсений. — Думаешь, это странно или… — Это всё странно, Антон, да. И неправильно, понимаешь? — Арсений посмотрел исподлобья, как показалось Антону, чересчур мелодраматично. Наверно, переживал, немного переигрывая. А, может, спьяну Антон думал какие-то глупости. — Здесь нет неправильного. Если для тебя это первый раз, ну… в общем, с мужиком, то могу сказать… — Боже, Шастун! Мы правда говорим об этом? Хорошо-хорошо, не первый. Но я не говорил «неправильно» в контексте твоего пола, Антон. — Потому что я учусь, а ты учишь, так? — Антон нагло потянулся к бутылке, но плеснул себе совсем чуть-чуть. — Во-первых, это. Во-вторых, ты забываешь, что я старше, и… — Меньше, чем на десять лет. Антон выпил виски, громко и театрально поставил стакан обратно на стол и добавил: — Я тебя сейчас очень прошу — давай не заводить тему о том, что ты — взрослый и мудрый и должен был оградить меня от ошибок молодости и бла-бла-бла. Тебе сколько, Арсений, напомнить? Я же видел твой паспорт. — Не обесценивай слова! — Я не обесцениваю, Арс! Антон вспыхивал. Нет, ему не хотелось ругаться или кричать на и без того уставшего мужчину напротив, ему только и нужно было — услышать, что желание взаимно, что оно есть и до сих пор, и, вместо того, чтобы болтать тут о глупостях, проще раздеться и проследовать в горизонтальное положение. Он до одури хотел обнять его, но только в том случае, если почувствует, что Арс хотел бы того же. — Ты просто не можешь теперь так себя вести! — Как? — спросил Попов. — Как мудак, Арс! Прости, что говорю это, но выглядит не комильфо. То есть, я не хочу сказать, что за минет ты должен мне мир к ногам положить, но читать нотации — прости, я им не верю. А если ты скажешь, что это было случайно и просто потому, что я подвернулся тебе по пьяни — я тебе въебу, Арс, веришь? Мне будет похуй, если меня отчислят, и похуй, если я сейчас выгляжу, как истеричная девчонка с неоправданными ожиданиями. Я не хочу, чтобы ты оказался тем уродом, которые говорят: «А не надо было очаровываться, чтобы не разочаровываться»! — Я и не собирался, Шастун, остановись! — перекрикнул Арсений, но тут же от собственной громкости осел. — Успокойся. Я не скажу про ошибки и уж тем более я не считаю, что ты подвернулся. Что за слово-то такое? — Так говорят, — заметно спокойнее ответил Антон. В душе он был рад, что его перебили. Услышать в ответ молчаливое согласие в том, что вчерашние события — эпизод крайне исключительный, стало бы конечной точкой его бесновавшегося восприятия. — Тогда что? Что дальше? Впору разрыдаться от бессилия, от затянувшегося ожидания или просто потому, что стадия усвоения алкоголя самая подходящая под слёзы. Стоило Арсению развести руками, как Шастун взорвался. — Ты… Ты убиваешь меня, Арс! Тебе нечего сказать? — Есть, просто я пока не понимаю, что дальше, как себя вести, и с тобой в том числе, куда всё это движется. Я не могу тебе ничего сказать из того, что ты ждёшь, Антон! — А ты спросил, чего я жду? Ты пробовал узнать? Поделись хотя бы тем, что тебя жрёт? Я же вижу, Арс, — чуть склонившись и спокойнее продолжил Шаст, — что у тебя каша сейчас в голове. И ты загружен. Ты жалеешь? — Я же сам не сказал тебе «нет». — Тогда что? Что мешает? — Антон, я… Шастун встал, возвысившись над ним. — Ты скажешь, что поддался импульсу, да? Что ты, хотя и знал, что нельзя, и всё прочее, захотел. Я тебе нравлюсь, ответь? Просто, блядь, хоть кивни! Я себя долбоёбом чувствую, Арс. Мне оно нахуй не вперилось. Но я, вот, перед тобой, открываю душу, или как это назвать ещё? Распинаюсь? Ты можешь мне ответить? Я тебе нравлюсь? — Глупо было бы ответить, — смотря в одну точку, сказал Арсений. — Просто «да» для тебя — трудно? На этот раз не выдержал уже Арсений: — А если и трудно? Если я так прямо не могу? Ты как бульдозер, Антон! Ты пришёл, свалился, как снег на голову! И я не про этот вечер, и даже не про вчера! Ты с самого начала появился, и всё пошло по пизде, представляешь? Вот представь. И после всего этого, сколькимесячного? Двух? Трёх? Ты хочешь, чтобы я сразу выпалил стратегию — как быть дальше? Её нет у меня, ахтунг! Баста, Шастун. Я не знаю! Он выкрикивал отчаянно, в каждом слове Антон слышал сожаление, но не точку. Арсений запутался и не знал, что говорить, пока сам Антон пробовал проанализировать всё, что услышал. — Я тебе нравлюсь? — повторил он. Арсений снова налил, отпил и только после этого ответил: — Да. Повисло молчание. — Ты не хочешь это обсуждать всё, да? — немного с сожалением спросил Антон. — Хочу, просто… — Тебе сложно про это говорить? Взгляд напротив был до того утвердительным, что Антону стало его даже жаль. В нём, конечно же (сложно перепутать!), говорила пьяная эмпатия, но отчего-то так сильно хотелось проникнуться каким-то неожиданным трепетом к этому человеку и его загонам. Антон присел обратно на стул, положил руки на стол и зачем-то одёрнул футболку вниз. Арсений устало посмотрел и сказал: — Ты пришёл, потому что хочешь ясности. Её у меня сейчас нет, Антон. Скажем так, это внештатная ситуация. Где-то сзади из комнаты послышался звук уведомления на телефоне. — Согласен, но стоит поговорить, Арсений. — Я о том же — я не знаю, что тебе сказать, чтобы выразить своё отношение ко всему этому. Он жестом показал сначала на Антона, затем на себя. Послышался ещё один звук. За ним почти без перерыва — ещё два. — Кто-то явно тебя потерял, — заметил Шастун. — Не люблю дурацкую привычку, когда пишут одно слово в сообщении. — Что-то важное? — Антон, мне кажется, ты забегаешь вперёд, так глубоко зарываясь в подробностях того, кто и зачем мне пишет, — чуть язвительно, словно защищаясь, ответил Арсений. Шастун от перемены тона внутри чуть колыхнулся, но успел сосредоточиться и взять свои мысли под контроль — не время для ревности. Даже если это в самом деле Богатый хуй строчил Арсу сотню вопросительных знаков, он подождёт окончания разговора: Антон был намерен высказаться так или иначе. — Ты прав, не об этом. Я… Это из-за нервов. Я нервничаю, Арс. Понимаешь? — Допустим. Антон глубоко выдохнул, но копить в себе так много был уже не в силах. — Ты вообще хотя бы немного можешь попытаться, Арс? Хотя бы притвориться, что тебе не плевать, что я, блядь, да, бухой, как свинья, но приполз к тебе сюда, унижаюсь, выпрашиваю что-то? Тебе похуй совсем, скажи? — Я же сказал, что ты мне нравишься! — оправдался Попов. — Сказал! Как будто обёртку из-под конфеты дал облизать, чтобы я просто временно отстал со своими просьбами, так? Арс, ну почему нельзя просто сказать, как есть? Давай попробуем, давай, я не знаю, хотя бы примерно в чём-то определимся? Я, как на духу, могу, хочешь, сказать? Да, я, блядь, влюбился, как малолетний долбоёб, в тебя, потому что ты, Арс, охуенный. Ты охуенный, понимаешь? Арсений вытаращил глаза, но не шелохнулся и не перебил. — Я когда тебя впервые увидел, ещё в магазе тогда, когда ты в полном невменозе был, я знаешь как опрокинулся? Нихуя ты не знаешь! — Антон перешёл на повышенный голос. — А сам приставал ко мне! Я же, блядь, само благородство был, веришь? Я ебать как переживал! А ты мне что? Чуть на хуй не послал, стоило отойти! Тебе начхать было, Арсений! — Мне не было начхать, Антон, остановись, — тихо ответил Попов. — Нет, было, Арс, было! Ты даже тогда меня опрокинул, да, Господи боже, у меня встал на тебя тогда, Арс! На незнакомого мужика, блядь! Придурошного! Обдолбанного! Я думал, что ёбнулся, а это всё ты и твоё лицо, твой голос — я вёз тебя в больничку, переживал, и за тебя, и за то, что сам тронулся, потому что даже твоя грёбанная идеальная кожа у меня стояк вызывала, — Антон рукой схватился между ног, показав жестом основную причину беспокойства. — Я не мог за себя отвечать, ты же знаешь! — А не к тебе претензия, Арс! Я мог, и я отвечал, за тебя и за себя, в руках себя держал. Да у меня в жизни не было, чтобы какой-то левый чел с улицы мои потроха за час перевернул! Это из-за тебя всё и только, Арс, понимаешь? — Ты винишь меня? — недоумённо спросил Арсений. — Нет же, услышь! Я говорю, что с первой встречи у меня кукуха от тебя поехала, Арс. И похуй мне было, научный ты или кто вообще. Конечно, я знатно охерел, когда от Позова узнал, что ты меня курировать будешь. Но я и подумать не мог, что ты такой сукой окажешься. Я, знаешь… походу надеялся на что-то?.. Не знаю! — он развёл руками, уже не в силах сдерживаться. — Я не знаю! Я просто хотел, чтобы в тебе что-то ответило мне. Блядь, да обдолбанным ты был в разы приветливее, и я принял тебя за другого человека. А потом, представь, ты начал меня ненавидеть! И каково это, Арс? Здорово тебе было? — По итогу же мы решили вроде. — Решили! Охуительно решили! Ты общался со мной ровно до момента, пока не вернулся из командировки. А потом что? Снова «вы», «сэр», «простите, Шастун, вы в пролёте!». — Не драматизируй. — Я не драматизирую! Это я ещё смягчил! Только мне стоило поверить, что всё налаживается, что мы с тобой вот-вот станем нормально общаться, что произошло, не расскажешь? — Что? — А что? Ты меня наказывал своими ебучими планами и статьями, писал мне хуй пойми что, Арс. Сколько раз ты выводил меня, тебе не передать! А дальше — вообще песня! С этим хуем в студию явился, Арс, вот что! Заебись мне не было — вот тебе спойлер, — Антон театрально поклонился. — Я не обязан был тебя вообще посвящать в свою личную жизнь! И формат нашего общения до вчерашнего дня, ладно, до последних дней, границ не переходил. И знаешь что? — Арсений тоже встал напротив, уже взбешённый от крика, всколоченный от непонимания и копившегося раздрая. — Ты мне что пытаешься предъявить? Ты в студии сидел совершенно счастливо? Ты девчонку решил тупо за косички подёргать? Меня подразнить? Охуительно у тебя вышло! Спасибо и тебе, блядь, огромное! — Ты про Таню? — оторопел Шастун. Внутри взыграли демоны — всё-таки тогда их наитупейший с Эдом план, оказывается, сработал! — Про неё! Ты мне пытаешься предъявить за то, что, будучи в отношениях с, на минутку, моей же подопечной, имел неудовольствие видеть меня в компании друга? — Охуенные у тебя друзья, Арсений. Я вот с друзьями не трахаюсь, знаешь. — Следи за языком! — Ты за своим следил с ним? — приблизившись, почти с оскалом ревности спросил Антон. — И очень тщательно! Я не сплю с ним, если тебе это покоя не даёт, придурок! — выпалил Арсений. Шастун выпрямился. Он явно не ожидал перейти на такой уровень откровений, несмотря на накал обстановки. — Не спишь? — Не сплю, — тоже выдохнув, ответил Арсений. — Так и Таня — не моя девушка. Оба застыли. Карты выложены на стол, ставок больше нет. Проиграли оба. Повисла тишина. Первым ожил Арсений. — Зачем ты мне голову морочил? — тихо спросил он. — Мне казалось, тебя нужно подтолкнуть. Сработало? — уже совсем спокойно, стараясь произнести нежно, ухмыльнулся Шастун. — Ещё как. Оба присели обратно на стулья. Арсений налил им в бокалы ещё немного. Выпили. — Я голову сломал себе. — В смысле? — спросил Шастун. — Я не знал, да и не знаю, что происходит. Мне вот это всё трудно переварить. То есть, я сидел, представлял, каково это, сидеть рядом с тобой и говорить тебе это. Думал, что бы ты ответил на то или другое. Я… пытался разобраться? Это всё не по правилам. И я сейчас говорю не о тех правилах, про которые мы уже заикались. — Типа препод и студент? — Ага. Я не о них. Я про то, что мы — совершенно разные люди, у нас разные представления о жизни. — Я работаю, зарабатываю, если ты об этом, я не бич какой-то и мне… — оскорблённо начал Антон, но Арсений его перебил. — Боже, я не про это! Мне кажется… Короче. Я и всё вокруг меня — это тоска, Антон. Серая. Серая-пре-се-ра-я, — протянул Попов с грустной ухмылкой. — И я так живу. Мне казалось, что стабильность — это хорошо. — Сейчас так не кажется? — Я не знаю. Когда мы с тобой пересекаемся, я как будто впадаю в инфантилизм. — Я ребёнок по-твоему? — возмутился Шастун. — Не ты! Я, Антон! Во мне проблема. Мне рядом с тобой хочется кинуться вниз с водопада, понимаешь? И с брызгами. Ощущение, что я теряю голову. — А ты хочешь стабильности… — Я не знаю, чего хочу. Антон встал, прошёлся по кухне, подошёл к окну и застыл. Слышать от Попова всё это было странно. Он как будто признавался, что ему всё нравится, но только в редких моментах, для разбавления будней. Интересен ли ему Антон? Нужны ли ему все слова, которые Шаст говорил? На улице было темно, а свет из помещения отражал всё на стекло. Даже через него ссутуленный Арсений за столом казался желанным, красивым и таким тёплым. — Мне как будто хочется… — продолжил Арсений. — Но колется? Попов хмыкнул. — Немного. — Сказал владелец кактусовой оранжереи. Громкое и требовательное «Мау» напугало Антона до чёртиков. — Блядь, и при этом я же помнил, что у тебя кот. — Он капризный. — Как и ты. Шастун погладил огромное пушистое животное и посмотрел на Арса. — К чему мы пришли? — спросил тот. — Пока ни к чему. Ты не до конца откровенен. — По-моему очень даже. — Не, главное ты не говоришь. — Главное? — Арсений, судя по выражению лица, и взаправду не понимал, что Антон хотел от него услышать. Стало тоскливо. Антон чувствовал, что весь вечер играл в одни ворота, но ещё не совсем протрезвел до здравых мыслей. А до скандала ему стоило бы выпить ровно столько же, что никак не принял бы его желудок. В своей голове Шастун остановился на середине моста, где с одного берега его ждали не совсем честные выкрики в адрес Попова и его мнительности, с другого — грабли, на которые он уже наступил полсотни раз. Идти не хотелось никуда, но если стоять на месте долго, мостик попросту рухнет. — Чего ты боишься? Контрольный вопрос на пробу, попытка без порядкового номера. — Всего? Арсений развернулся к нему и, собравшись, добавил: — Меня пугает новое. Пугает, что мы с тобой мало знакомы, и это увлечение станет чем-то пагубным для обоих. Для меня привязанность, знаешь, она уже как будто бы ощутима. Я не показываю, может, но сам чувствую. И вижу, как она меняет моё настроение, мои мысли, даже привычки. Я думал о тебе много и разное. Думал, как бы мы общались в другой обстановке, в других статусах, при других условиях, понимаешь? Вот, скажем, встретились бы мы в баре, что тогда? — Тебе было бы проще не знать, что я — студент? — Да, но и не только! То есть, как ни крути, это другое! — Так это решаемо. Я найду другого научного. — Вот видишь! Даже в таких мелочах придётся перекраивать что-то! — Да, блядь, Арс! «Что-то»! Хули с этого «что-то»? Это ничего не значит! Это не важно, Арс! Антон в попытке достучаться присел напротив него на корточки и положил руки на его колени. — Магазин — не помеха, я тебе ещё лучше всё найду, — Антон улыбнулся. — То есть до этого ты мне подкидывал дрянь? — Арсений упрекнул, но Шастун видел по морщинкам у глаз — не всерьёз. — Ну, брось. Учёба — мне осталась магистратура. Я хоть завтра могу на заочку, чтобы нас не спалить, хочешь? — Так нельзя, только после окончания семестра. — Да, боже, Арс! Я же просто привожу примеры! Ну вот что конкретно тебя беспокоит? Ты говоришь, что боишься, но всё, что я понял — это всё отмазы. Ты не доверяешь мне, не доверяешь, наверно, никому, но духу рискнуть не хватает. — Я знаю, чего жду от партнёра. — Этим ожиданиям отвечает только Сергей? — уколол Антон. Видимо, задел больно: Арс скривился. Самому стало прескверно — такие заносы на пользу разговора явно не шли. Антон постарался переключиться: — Расскажи мне про эти ожидания. — Их нет точных, всё примерное. — Ты — трус. Терпение лопнуло. Антон резко встал в сопровождении хруста колен, позволил себе залпом допить виски, под ошеломлённый взгляд Попова дёрнуть замок куртки и развернуться в сторону коридора. Уже около двери, заметив, что за ним Арсений не последовал, он крикнул: — Самый настоящий трус, который только и может, что сидеть в своём домике сахарном и бояться всех на свете, даже если ему это вредит. Ты хочешь одного, делаешь другое, прикрываешься фальшивыми выдуманными чувствами и даже не хочешь узнать о чужих. В пизду такое, Арсений Сергеевич.