Мальчик на горошине

      Машина остановилась ровно у того здания, где вчера побывал и сам Таро. Довольный своей находчивостью, юноша принялся помогать Чанёлю, чтобы вместе затащить многочисленные коробки самых разных размеров в квартиру. Первое время тот ещё отнекивался от любезного предложения, но уже вскоре сдался, так что сейчас он придерживал одной ногой входную дверь, пропуская Мияхару внутрь квартиры.       Та оказалась значительно просторнее той, что изначально представлял юноша, на протяжении двух дней разглядывая её снаружи. Узкая прихожая, которая сейчас и была загромождена ношей из машины, открывала вид на светлую гостиную, объединённую с небольшой кухней, где признаком жизни была лишь оставленная из-за утренней спешки в раковине посуда. Примечательным были многочисленные, сразу бросающиеся в глаза холсты, часть которых была повешена на стену, а вторая хаотично приставлена к ней прямо на полу. И лишь парочка из них была законченными полноценными работами, оставшиеся порядка десятка работ представляли из себя грубые наброски — только начатые, либо почти доведённые до идеала, но в последний момент брошенные в агонии, так и оставшиеся незавершёнными. По большей части это были диковинные создания, в которых прорисовывались лица людей. Собранные словно из разных несуразных существ, они, все как один, имели утончённые эфемерные тела, вот-вот готовые от слабости и хилости выпасть из границ белесого холста, чтобы ожить лишь на доли секунды, а после вновь кануть в Лету.       Таро, пройдя внутрь, принялся их рассматривать: то приподняв голову, то чуть ли не согнувшись, он пытался не пропустить ни одной картины.       — Это твоих рук дело? — удивлённо обернувшись на стоящего у прохода в гостиную хозяина, спросил Таро.       — Не-ет, — усмехнулся тот. — Хотелось бы, конечно, но эти руки на подобное не способны. Это Минхо — мой дядя. Часто забираю у него подобные наброски. Они мне даже нравятся больше, чем законченные картины, есть в этом несовершенстве нечто привлекательное. Абсолют скучен, — пожав плечами, он приблизился к Таро, вместе с ним рассматривая холст. — Но у Минхо даже он завораживает.       — Ты зовёшь дядю по имени?       — Он сам просит так называть. С детства я тянулся больше к нему, нежели к родителям. Что ни каникулы, требовал отвезти к дяде. Папа с мамой вроде и стараются этого не показывать, но я явно не их любимый ребёнок, — как-то грустно усмехнулся он, — а у Минхо я всегда был фаворитом, большего дитя и не требует. Потом он начал разъезжать по странам, так что наши встречи сократились, но он остаётся моим идолом… идеалом. Со стороны матери у нас весь род врачей, а Минхо же умудрился бросить университет посреди учёбы и заняться тем, к чему его тянет. Кое-как поступил в Академию Искусств в США. И я бы отдал всё на свете, чтобы увидеть лица бабушки с дедушкой в день принятия подобного решения. Хочу быть как он.       Таро смотрел на разговорившегося Чанёля и видел в нём восхищённого ребёнка, либо точно правоверного, поющего хвалы своему богу. Он говорил с восторгом, покорностью и аккуратностью, вкладывая в каждое слово неиссякаемое обожание.       — Ну можно считать, ты на верном пути. Ты полетел к нему?       Пак резко обернулся на Таро, нервно качнув головой и криво улыбнувшись.       — К кому?       — К Минхо.       — Нет-нет. Я просто решил проветриться. Минхо сейчас дегустирует вино где-то под Пуконом… Если, конечно, уже не успел улететь ещё куда-то. У него скоро здесь будет выставка, не хотел бы сходить? — не без стеснения предложил Чанёль.       — Конечно, — улыбнулся Мияхара. — И когда?       Чанёль замялся.       — На самом деле, через месяц-полтора.       — Даже так, — просиял юноша ещё больше. — Отлично, обещаю не забыть.       Таро, готовый уже покинуть квартиру, решил осмотреться в последний раз, когда глаза его зацепились за один заинтересовавший его предмет.       — Это приставка?       Теперь на месте восторженного ребёнка оказался сам Таро.       — Да? — нерешительно ответил Пак. — Хочешь поиграть?       — Можно?       — Конечно, — усмехнулся он такому энтузиазму.       Скинув верхнюю одежду и напрочь забыв о других планах, они уселись у небольшого дивана, выбирая подходящую игру. Едва ли был подобный момент за последние месяцы, когда Таро чувствовал себя настолько счастливым, почти сдерживая внутренние ребяческие порывы.       — В детском доме у нас был час на подобные игры и, естественно, не успеешь толком насладиться. Только дойдёт до тебя очередь — так будь добр, время закончилось, — покачиваясь проговорил юноша.       — У вас там были приставки? И во что любили играть?       — Мортал Комбат, — на одном дыхании вывалил Таро.       — А, — усмехнулся Пак, — почему я не удивлён.       — Там был парень, который, скажем так, излишне восторженно реагировал на фаталити.       — Это как?       — Как-то граничащий с плотским грехом.       Чанёль, занятый поиском диска, покосился на собеседника, уповая на чужое плохое чувство юмора.       — Парня часом не Таро Мияхара зовут? Это шутка?       — Кто так шутит?       — А говоришь, что не с дикими варварами рос. Что это за детский дом такой?       — Я рос в другом детском доме, но в четырнадцать меня оттуда забрали. Я был так горд и счастлив, потому что новое место считалось вроде как крутым, где растят чуть ли не вундеркиндов. Да уж, попробуй не стать так называемым вундеркиндом и не выучить уроки, если знаешь, какое за этим последует наказание. У нас там текучка детей была нехилая, от этого пошли слухи, что их то продают, то ставят эксперименты. Дети… нас хлебом не корми, дай только придумать теории заговоров. Но они так упорно учили нас языку, что теория с продажей кажется правдивой. Но не отучись я там, не знаю, что бы произошло сейчас. Плюс, Мияхара может и не усыновили меня, а просто купили, в любом случае, я не жалуюсь.       Чанёль вновь оглянулся на гостя, пытаясь вычислить хоть какую-либо эмоцию на лице, однако, кроме заинтересованного взгляда, пытающегося рассмотреть содержание полки, где и рылся он сам, Пак ничего не заприметил.       — А существование подобного места законно?       — Не знаю. Но вряд ли законно до смерти избивать детей.       — Боже… — выдохнул Пак, — теперь понятно, что ты имел в виду, когда называл наказания Дайчи играми.       — Ну да, здесь мне за это хоть платят.       — Ты говоришь, что там была текучка, а сам продержался немало. До Мияхары никого не было?       — Так у тебя есть эта игра? — смутился Таро, вытянув шею, пытаясь разглядеть из-за спины Чанёля, чем тот занят.       Намёк был понятен. Не желая продолжать неприятную гостю тему, Чанёль подбросил Таро геймпад, а после уселся рядом с ним. На экране мигала яркая графика, которая далеко не располагала к сентиментальности, однако Чанёль нещадно сливал каждый баттл, уже сомневаясь в словах Таро о крайней нехватке времени, чтобы отточить свои навыки. А ещё, потому что больше, чем происходящее на экране, его внимание привлекал юноша, погружённый в этот виртуальный мир, что, ликуя после каждой удачной попытки, не забывал подтрунивать своего менее удачливого оппонента. Пак не чувствовал разочарования и сожаления от череды проигрышей, его триумфом была радость Таро от победы, успехом — чужая торжествующая улыбка. Таро… Чанёль не знал имени этого напористого, порядком излишне энергичного юноши, на лице которого сменялись десятки эмоций; юноши, который иногда, сам того не осознавая, ругался на родном языке и бился каждый раз так, словно от этого зависела вся его жизнь.       — Ты хоть раз играл? — забавлялся он, оттягивая ворот. — Сейчас сварюсь.       И правда, излишне тёплый свитер, надетый ещё дома из-за противного холода, проникающего из открытой балконной двери, был так некстати. Чанёль только сейчас заметил проявившуюся испарину даже на своём лбу, не говоря уже про чрезмерно активного соседа, что успел закатать рукава. Предложение дать гостю вещь из своего гардероба хоть и изначально вызвало сомнение, но уже скоро, под натиском духоты, было воспринято согласием. Чанёль направился в спальню, где из шкафа выудил две первые попавшиеся футболки, одна из которых уже скоро была на нём самом.       — Тебе звонили, — встретил его Таро, кивнув на лежащий на диване телефон, и принимая совсем неподходящую ему по размеру вещь.       Стоило Чанёлю взять телефон в руки, как на экране всплыло около десятка уведомлений от звонившей Кьяры, с приглашением встретиться после долгой разлуки, тем более что сегодня та свободна весь день. Не без чувства стыда ухмыльнувшись своей маленькой лжи, Чанёль заблокировал экран, но стоило ему поднять голову, как взгляд зацепился на оголившийся участок изувеченной спины Таро, из-за чего Пак тотчас чересчур нервно отвернулся в противоположную сторону. Они почти одновременно бросили застенчивое «прости», что вызвало у каждого только искреннее непонимание.       — Я как-то подзабыл, что вид моей спины не самое приятное зрелище, — пробубнил Таро, потянув за края футболки.       Чанёль немного опешил от подобного умозаключения юноши.       — Нет, нет ничего неприятного в этом виде, — настаивал он. — Я просто не хотел, чтобы ты подумал о том, что я… пялюсь.       Теперь же Таро удивлённо вскинул брови.       — Ты думаешь, что я «такого» мнения о тебе?       — Я не знаю, какого ты обо мне мнения. И не хотел бы знать, чтобы не разочаровываться, — в шутку добавил Пак.       — Да брось! То, что я про дедов с деньгами наговорил в тот день, это всё сгоряча на эмоциях от переизбытка неожиданной, порядка шокирующей информации.       — Я знаю, расслабься.       Таро буркнул под нос, что-то подобное «надеюсь» и уселся обратно на пол у дивана. Однако, стоило ему взять в руки геймпад, как он обернулся на оставшегося сидеть на диване Чанёля, и, недолго решаясь, проговорил:       — Если это не любовь, почему ты с ним?       Пак хмыкнул.       — Хочешь знать? Нам просто так удобно.       — Удобно? — покосился юноша.       — Да, удобно. Мы просто спим вместе. Если тебе интересны подробности: в первое время после моего ухода из дома родителей Кристиан мне, скажем так, помогал материально, так что да, ты был прав.       Таро промолчал и, молча опустив голову, принялся крайне заинтересованно рассматривать геймпад.       — Разочаровал? — после недолгого затишья послышалось сверху.       — Почему ты ушёл от родителей?       — Мне нужна свобода. Будь их воля, я бы остался жить в их доме вечно. Вечно по их правилам, и стал бы юристом, как хочет отец, либо врачом, если бы прислушался к маме. К моменту первой встречи с Кристианом я уже принял решение о переезде, но ещё не рассказал об этом родителям, так что мне приходилось таскаться по их светским раутам, где я, собственно, с ним и познакомился. Я переехал, поступил и начал потихоньку заниматься своим делом, и он был тем, кто помог с поиском первых клиентов.       — А он за подобное не должен пойти за решётку? — отчего-то вполголоса спросил Таро, не поднимая взгляда.       — Мне было двадцать — на тот момент уже совершеннолетний.       — Родители знают?       — Что я гей — да, с этим проблем почти не было, не считая небольшого отчаяния мамы. Про Кристиана — нет. У Кристиана дела с папой, плюс у него есть муж, поэтому мы не особо афишируем наши отношения. И поверь, я тоже не знаю, что на него нашло в тот день.       — Ты встречаешься с замужним?! — Таро уже всем телом повернулся к Чанёлю.       — Номинально замужним. Они вечно сходятся и расходятся. У нас свободные отношения, встречайся с кем хочешь, так что мне по большей части всё равно.       На удивление, Чанёль рассказывал это без толики раздражения — он был поразительно спокоен.       — И сколько же у вас попутно залетевших было?       — Знаю, что у него было пару человек.       — А у тебя?       Пак молча пожал плечами.       — Чанёль, какой же ты идиот! — раскинул руки Таро. — Будь я тобой, щеголял бы своим происхождением и лицом направо и налево! Но вместо этого ты состоишь в тайных отношениях с очень удобно устроившимся дядькой. Может, это не моё дело, но ты уверен, что в случае встречи «того самого», ты сможешь разорвать связь вот с этим?       — Расслабься, смогу, — засмеялся тот, — но пока те, кому нравлюсь я, не интересуют меня, и тем, кто заинтересовал меня, не нравлюсь я, это самый удобный вариант. Кристиан хороший человек, и можешь не беспокоиться, он точно не расскажет твоему отцу о звонке.       — Нана тоже хорошая женщина и прикрывает меня иногда перед родителями. Может, мне к ней подкатить, тем более что разница в возрасте примерно такая же.       — Чёрт, — потянул Чанёль, тщетно пытаясь сдержать смех, — Нане под семьдесят, ты не можешь так шутить. Кстати, а сколько тебе самому-то лет?       — Семнадцать.       — Именно тебе? — уточнил Пак.       — Именно мне, — кивнул в подтверждении юноша. — Я что-то разболтался, — почти про себя добавил он.       В комнате встала неловкая тишина, прерываемая лишь приглушённой музыкальной темой игры. От былого азарта и след простыл, так что в этом молчании Чанёль принялся заказывать еду с доставкой на дом, пока Таро продолжил проводить ленивым взглядом по расставленным полотнам.       Особенно его внимание привлёк один чёрно-белый эскиз, заставивший его встать с насиженного места. То были наброски ссутулившегося хрупкого тела, в испуге или в повиновении упавшего на костлявые колени и бросающего на Таро боязливый взгляд со спины, словно жизнь этого существа напрямую зависела от воли юноши. Пальцы на ногах были скрючены в напряжении, руки были скрыты за исхудалой талией и наверняка были прижаты к груди, оставив наблюдателя созерцать только вид согнутых острых локтей. Отчего же это было за существо? Казалось, его можно было принять за обычного измученного юношу, если бы не две раны точно на лопатках, грубо расчерченные карандашом, словно художник в агонии вдавливал инструмент в шершавый холст. Не сложно догадаться, что на этом месте некогда были ажурные крылья, позже оторванные с крайней жестокостью палача. Скорбь и безысходность — каждая неровная линия была пропитана этими досадными чувствами. Казалось, будто до падшего ангела дошло грозное божественное отмщение, и вот он смотрел в последний раз на своего судью.       Чем дольше Мияхара смотрел на это осунувшееся лицо, тем сильнее бурлила в нём вязкая тревога и больше их взгляды становились схожи.       — Чанёль… — не отрываясь от наброска, сказал он. — Могу я у тебя ещё кое-что спросить.       — М? — оторвался тот, наконец, от телефона, уставившись на стоящего гостя.       — Ты возишься со мной из-за Таро? — точно изображённый на картине, бросил он на Пака взгляд со спины.       — В смысле?       — Можно было и догадаться… Ты последний человек, которому написал Таро, ты терпеть не можешь Гарри, ещё и картина у тебя дома, на которой изображён Таро.       — Какая ещё картина с Таро? — с искренним возмущением Пак встал и направился в сторону Мияхары. — Ты ведёшь к тому, что мы с Таро были влюблены, и теперь хочу того же от тебя?       Ответа не последовало.       — Бред. Поверь, я бы многое отдал, чтобы не быть тем человеком, который получил то самое последнее сообщение. Генри мне тоже неприятен исключительно из-за рассказов Таро, — он направил взгляд на холст. — А этот… он больше даже на тебя похож, чем на Таро. Так что не надумывай чего нет.       — Всё ещё считаешь, что мы с Таро не похожи? Да даже я сам вижу нашу схожесть, не говоря об окружающих, а ты всё упираешься.       — Тогда ты просил меня наврать.       — Сейчас прошу правды, — настоял юноша.       — Моё мнение не поменялось. У вас абсолютно разная энергетика, что не может не отражаться на внешности. Нет, для незаинтересованного и не так хорошо знакомого человека прокатит сто процентов. Но как бы объяснить… у тебя взгляд холодный и отрешённый, да ты и сам всегда такой напряжённый и серьёзный, в то время как у Таро он лисий. Таро и сам как лис, — Чанёль горько усмехнулся. — Попробуй только стереть с его лица эту самоуверенную ухмылку. Он, напротив, всегда спокоен, любезен, может, иногда и льстив. Ему, скажем так, по долгу службы приходилось себя так вести, как и тебе, наверное. В целом, вы можете сойти за братьев, но при условии, что он похож на мать, а ты пошёл в отца, — хмыкнул он, ведь Таро действительно был похож на свою мать — Хисон, но никак не на отца. — Я просто не могу абстрагироваться от различий ваших характеров, может, поэтому и упираюсь до последнего. А этот, — он вновь обернулся к картине, — действительно чем-то похож на тебя, я и не замечал этого раньше.       — И что мне теперь делать, — растерянно пожал плечами юноша.       — Не знаю. Не пытайся всем угодить. Если будет проще, то Таро этим точно не страдал. Отпусти уже чуточку ситуацию.       — Как только я отпускаю немного ситуацию, то начинаю рассказывать, как моего старого знакомого-развратника. Ладно, ты не проболтаешься, ведь если это сделаешь ты, я ненароком тоже случайно сболтну где-нибудь про вас с Кристианом, но будь здесь кто-то другой…       Таро сказал это в шутку, исподлобья наблюдая за реакцией Пака, который, вероятно, распознал несерьёзность в чужих словах.       — Вновь за шантаж принялся, — усмехнулся он, получая улыбку в ответ. — Тогда отпускай хотя бы при мне. В любом случае, мне интереснее видеть в тебе… тебя, — замялся он, — а не копирку Таро.       Почувствовав подкрадывающееся смущение, Мияхара отвернулся и вновь направил взгляд на картину.       — Поклянись, что не был влюблён в Таро.       — Клянусь, я не был влюблён в Таро.       Доверие — опрометчивое чувство, что в критические времена может проявиться даже к самому ненавистному человеку. Для него давний друг и вовремя подавший руку незнакомец тождественны. Его невозможно выпросить либо вымолить, доверие порой является более нежданно, чем даже самая анархическая любовь.       Сложно было определить, кто привнёс больше хаоса: Таро в жизнь Чанёля, либо наоборот, но их выражения «больше положенного», что тянутся раз за разом с самой первой встречи, только и остаётся оправдывать тем самым спонтанным доверием. Насколько бы не сблизился Таро с Чунмёном, Сарой, да и в своё время с Гарри, он не позволил себе и слова вымолвить о прошлом, приоткрыть завесу, ровно как и Чанёль, удосужившийся посвятить в детали довольно скрытной личной жизни человека, о котором он почти и ничего не знает. Однако для последнего едва ли это было лишь скромное доверие.       Чанёль не строил никаких планов. Его горизонт планирования сократился до десяти минут — пока Таро не узнает, пока он сидит сейчас перед ним и с восторгом поедает доставленные блюда, от которых еще исходит пар и что заволокли комнату явственным запахом, противясь которому, Дайчи наверняка бы сморщил нос. Сам Чанёль почти не притронулся к еде, словно любящая мать, переполненная родительской ответственностью, ожидающая, пока чадо наестся досыта, чтобы в случае чего передать ему свою порцию. Он и думать не хотел о последствиях, если его «новая тайна» окажется раскрыта Таро, так что оставалось лишь скрыть её за семью печатями, наглухо заколотить самыми прочными досками и натянуть на себя трагический образ Эхо, молясь, чтобы Таро не настигла кара её предмета обожания. Тот, увлечённый трапезой, постоянно поправлял так спадающую футболку, норовящую скатиться с острых плеч, и именно тогда Чанёлю случайно бросился в глаза ещё один шрам юноши — на груди таилась ровная полоса с округлыми крапинками по обе её стороны, — рубцы были зажившие, но достаточно грубые, и точно их причиной не стали экзекуции Дайчи и вряд ли его предшественников тоже. Под жаром своеобразного вечера откровений, Пак, недолго думая, всё же решился задать интересующий вопрос:       — У тебя какая-то операция была?       Услышав это, одна рука Таро, занятая палочками, повисла в воздухе, а вторая тотчас на автомате ещё раз потянула футболку за швы.       — С сердцем проблемы. Прооперировали, когда я ещё мелким был, толком ничего не помню, — признался он, не поднимая взгляда, — так что не зови поучаствовать на марафонах, у этого парня не самое сильное сердце, — усмехнувшись, он направил на себя палочки, а после вновь принялся ковыряться ими в еде, точно выискивая что-то.       «Едва ли видел сильнее», — проскользнуло в мыслях Чанёля.       — Я был до ужаса неуклюжим ребёнком, вечно ходил с разодранными коленями, так что мама постоянно беспокоилась, иногда и ругалась, что там могут остаться «некрасивые шрамы». Шрамов не осталось, но я запомнил слова Минхо после моего очередного сокрушения с нового велосипеда, он сказал мне не беспокоиться, ведь Бог так метит своих фаворитов. Не то чтобы я в детстве был особо набожным и понимал все плюшки, что мне предоставят возможность быть у Бога среди любимчиков, но как-то, видимо, эти слова о стигматах мне помогли, раз я их запомнил.       — Избавь меня от участи быть любимчиком Бога. Да и в таком случае отец и тот неаккуратный хирург, залатавший меня — пророки? Не стоит настолько его бесславить.       Чанёль молча поджал губы.       — Мне бы хотелось поверить в Бога, — продолжил Таро, — но я не могу понять, чем тот мальчик, что ещё толком-то и не успел появиться на свет, заслужил всё произошедшее с ним. Страдание рождает сострадание? Не видел и маленького намёка на сострадание в глазах своих так называемых воспитателей.       — Что если сострадание рождается не в окружающих, а именно в тебе?       — Чанёль… — как-то устало выдохнул Мияхара, — я тут в роли парня, который жизнь самоубийством покончил совсем недавно, и я не потратил и секунды на порицание себя же. Более того, я напрочь отказываюсь его понимать. У него были семья, дом, друзья, какой-никакой любимый человек, уйма денег, все двери перед ним были открыты, а он решился на подобное. Вероятно, это эффект низкой базы, но я готов был на многое, чтобы получить хотя бы часть того, что имелось у Таро априори. Так что лучше уж Загробному миру не существовать, иначе я понятия не имею, как я, да и не только я, будем смотреть в глаза Таро.       — Ты ведь понимаешь, что у разных людей могут быть разные проблемы. В зависимости от степени человеческого гуманизма, к сожалению или к счастью, не все будут страдать из-за отсутствия условного куска хлеба. И какими бы глобально не казались мизерными трудности богатых, как бы они на первых взгляд не бесились с жиру, будет не совсем корректно считать, что проблем у них нет. Это если обобщить. В твоём же случае можешь не избегать зрительного контакта с Таро. Идя на это, Таро вряд ли было дело до последствий, — продолжил Пак, получая в ответ укоризненный взгляд от соседа. — На что же ему тогда обижаться либо злиться, он сам отказался от такой жизни. Так-то это тебя мучают, заставляя копировать его во всем. Таро никто и не пытается забыть… в отличие от настоящего тебя. Кажись, это обиднее.       Не самое приятное чувство — слышать свои потаённые мысли из уст чужого человека.       — Иногда ты меня пугаешь, — проговорил Мияхара. — В любом случае, если и существует Загробная жизнь, то в очереди в Ад мы будем соседями.       — Это уж точно, — ухмыльнулся Чанёль.       В тот вечер они больше не притронулись к приставке, отдавая предпочтение ленивым обсуждениям на кухне. Оставшись сидеть за тем же столом, но не желая превращать его в «лимонный», они перешли на темы более повседневные, отбросив меланхоличные разговоры о смерти, хотя Таро их такими и не считал, и на замечание Пака, что пренебрежение смерти есть насмешка над ней, ответил коротко: «Смерть как явление есть насмешка над жизнью. Приходя, она обнуляет все достижения жизни, так почему бы не умалить и её значение». И хотя Чанёль не разделял этого мнения, он решил не продолжать дискуссию, принимая факт, что для людей, подобных Таро, скептицизм — способ выживания. Мияхара больше слушал, нежели говорил, вероятно, истратив весь допустимый лимит болтовни в процессе ностальгии о прошлом. Это стало еще одной небольшой пометкой для Чанёля, дабы отличить «нынешнего» Таро от «предшественника», который выделялся особой, иногда и излишней разговорчивостью, благодаря чему тот практически в любом обществе был центром внимания и притяжения взглядов.       На улице уже смеркалось, так что фонари машины Пака освещали прямую дорогу к дому Таро. Они почти бесшумно остановились у ворот. Свет из окна кабинета Дайчи не горел, да и автомобиля его ещё не было, а вместе с ним и не вернулась ещё Хисон, что придало Мияхаре немного спокойствия. Не нарочно Таро немного замедлил с выходом и, повернувшись к Чанёлю, вполголоса пробормотал:       — Спасибо… — погодя, он добавил, — за сегодня… — это больше прозвучало как вопрос. — Не припомню в недалеком прошлом дня подобно этому, когда я мог настолько расслабиться.       — Даже если достопримечательности Лондона мы поменяли на неоправданно жестокую игру?       — Тем более. Да и, если честно, я хотел на прогулку не ради местных достопримечательностей, а из-за вкусной корейской еды, а она у нас была, — засмеялся он.       — То есть дело не в моём приятном обществе? — наигранно удивился Пак.       — Ну… не без этого, — скривил лицо Таро, получая слабый удар по плечу.       — Напомнишь мне отправить тебе то эссе, а то я пока доеду до дома уже забуду.       — Чёрт, я уже давно про него забыл! Да, конечно, — приложил он ладонь ко лбу. — Тогда, я пошёл. Спасибо, ещё раз.       Чанёль и сам вспомнил о нём лишь когда бросил взгляд на окна из комнаты Таро, где ещё днём торчала макушка нервного растерянного юноши.       Попрощавшись, Мияхара, стало быть, уже собирался уходить, но стоило его руке коснулась дверной ручки, как Чанёль неожиданно бросил нервное «погоди», заставляя юношу резко отпрянуть и вопросительно уткнуться взглядом в соседа.       — Открой бардачок.       Голос Пака прозвучал слегка хрипловато, так что Таро недоверчиво покачал головой, но всё же решил выполнить просьбу.       — Это более неловко, чем я представлял, — вслух проговорил Пак.       Между тем глаза юноши зацепились за небольшой чёрный кожаный футляр, увидев который, Таро ещё более хмурым взглядом окинул Чанёля. Безмолвно, жестом, кивнув головой, Пак намекнул открыть его. Тот осторожничал, хотя и искусно это скрывал, и дабы не выдать от нервов подрагивающие пальцы, Мияхара приоткрыл футляр достаточно резко, излишне суетливо. Там же оказалось серебряное кольцо с гравировкой, подобной кельтскому узору.       — Ты мне предложение собрался сделать? — судорожно хмыкнул Таро, замечая, как заалели щёки соседа.       — Ради бога, нет, — выдохнул Чанёль, картинно пытаясь скорчить как можно более недовольное лицо. — Но всё же, это тебе. Купил это в Токио и с утра вожу в машине.       — Это подозрительно, когда мужчина дарит мужчине кольцо.       — Я дарю его не как мужчина мужчине, а как друг другу. Если это успокоит, ты не единственный — я всем друзьям привёз подобное. А если ты надумал, что я хочу как-то подкатить, то мог бы уже понять, что у меня немного другой вкус и типаж, — казалось, после этих слов его лицо покраснело ещё сильнее. — Не уверен насчёт размера, но наденешь на тот палец, на который налезет, и спадать не будет… Если, конечно, собираешься это носить, — добавил он.       — Чанёль, ты странный, — осматривая то Пака, то кольцо, заключил юноша.       — Это просто подарок. Ты же не зароешь меня окончательно, отказавшись от него. Я и без того с утра сил набирался.       Несомненно, Таро льстило, что, находясь в нескольких тысячах миль от Лондона, Чанёль вспоминал о нём, и что даже после их вечных потасовок, тот всё ещё считал его своим достаточно близким другом. Но условия и обстоятельства, при которых происходило это действие, по-настоящему ставили его в тупик. Так что мыслительные процессы, что в моменты безнадёжности вовсе ему не помогали, пришли к выводу: принять — сгореть от неловкости, не принять — вероятно, обидеть Чанёля и искусственно придать, как тот сам утверждает, обычному дружескому жесту романтический подтекст.       — Ну, тогда спасибо, — пробубнил, Мияхара и, казалось, даже услышал, как Чанёль выдохнул с облегчением. — Совсем не разбираюсь в подобном, но это довольно-таки клёво, наверное.       Теперь пришла очередь краснеть Таро. Благо, свет уличных фонарей был совсем уж тусклым и играл ему на пользу. Впрочем, как и Чанёлю, что пытался скрыть свою победу в как можно более скромной улыбке, из-за которой на щеках проступали глубокие ямочки.       — Я рад… — многозначительно рассудил Пак. — Но предложение полюбоваться местными красотами ещё актуально.       — Отлично! Только это всё ещё не подкат, замётано?       — Пожелай я подкатить к тебе, то вряд ли бы рассказал, как спал с мужиком за деньги.       — Логично. Довольно-таки странный способ влюбить в себя человека, — засмеялся Таро, открывая дверь автомобиля. — Тогда до встречи!       Оказавшись у ворот, Таро в последний раз в знак прощания помахал Чанёлю, чтобы уже через несколько секунд скрыться окончательно из виду.