Like a butterfly

Он задыхается. Боль хватает его за кости, запирает в своих объятьях его мышцы, не позволяя шевельнуться, сделать вдох или выдох. Шею мерзко щекочет своим теплом кровь, свободу которой дал кулак, обжёгший губы и заставивший их онеметь. Ткань чёрной майки, пропитавшись кровью, неприятно липнет к коже на боку. Они уже ушли, те, кто превратили его тело в кусок неподвижного мяса, и всё же напряжение, сочащееся по венам, не оставляет его, не даёт расслабиться и ощутить себя в безопасности хотя бы мнимых несколько секунд. От жизни в вечной боевой готовности рано или поздно устаешь, а Пак Чимин не знает покоя и отдыха от извечных тревог уже два десятка лет, с той чёртовой пятницы, в которую ему не повезло родиться. На попытки подняться с усыпанного разбитой утварью пола его тело отвечает протестом. Украшающий его бок порез и усеянные лепестками-гематомами живот, спина и лицо вспыхивают острой болью, словно под его кожу проникают тысячи раскаленных лезвий, и он принимает поражение: сипло выдыхает, оставаясь лежать неподвижно ещё на неопределенное время. Резь в теле вытесняет мысли, оставляя место только мукам, но без непрестанных мыслительных процессов, без движения, не видящий сна больше суток, Чимин начинает поддаваться наивным мечтам о том, чтобы оставить всё как есть — раны не промытыми, а временное пристанище не убранным — и поспать. Немного отдохнуть от той херни, которую из себя представляет его жизнь. Но едва он закрывает глаза, до тонкого слуха доносится скрип половиц в парадной. У него новые гости — некогда спать. Невероятными усилиями он поднимается на локтях с пола, чтобы хотя бы опереться спиной на опору в виде стены и встретить новоприбывших — четверых мужчин, судя по количеству шагов и тихим голосам — в чуть менее дрянном виде. Уже вскоре на пороге его маленького убежища появляются визитеры во главе с первопричиной всех его проблем. Чимин окидывает равнодушным взглядом двух рослых парней по правую и левую руку своего кредитора, оценивая угрозу, которую они представляют. Невысокий парень, сходу занявший место в углу ветхой, пережившей разгром комнатушки, вооружен пистолетом, равно как и Намджун, к которому Пак возвращает взгляд, закончив с оценкой обстановки. Он не жилец. — Давненько не виделись, Чимин, — Ким проходит вглубь комнаты и усаживается в потрёпанное с виду кресло, которое служит Паку спальным местом. — Миленько у тебя тут. Полагаю, до нас кто-то приходил? Выглядишь уставшим. Чимин сплёвывает кровь и криво усмехается чужим попыткам в юмор. Напускная пафосность всех людей, считающих себя хозяевами положения, успела порядком надоесть ему ещё лет десять назад. Он встречается глазами с Намджуном, который с их последней встречи изменился до неузнаваемости — вкрадчивый взгляд, заползающий под кожу, манера держаться спокойно в любой ситуации и тон человека, который знает, что он правит бал. Как ни обидно это признавать, но в этот раз он здесь в самом деле главный — бывший босс Гукхва, Ким Дэги, мёртв, и теперь дела ведёт его сын, соответственно, ему принимать решение, ему выносить окончательный вердикт. Со нравом повзрослевшего Кима-младшего Чимин, увы, плохо знаком, а потому всё, что ему сейчас остаётся — делать ставки на свою жизнь. — Так ты не расскажешь мне, кто тебя потревожил? Из чистого беспокойства о тебе интересуюсь, — его крупные губы изгибаются в секундном подобии добродушной улыбки и возвращаются в прежнее состояние. — Не беспокойся, вытрясти из меня денег им не удалось — у меня их всё так же нет, — отвечает Чимин и чувствует лёгкое раздражение, когда слышит явно скептический смешок одного из парней Намджуна. Такие, как он, зачастую считают себя самыми умными, хотя всё, что они имеют, на самом деле им не принадлежит. Даже сейчас этот тип смотрит глазами, в которых плещется насмешка; в своих влажных фантазиях он наверняка превосходит Чимина, но реальность такова, что, не будь здесь Намджуна (которого Пак разумно остерегается), этот напыщенный шатен бы не устоял на ногах и минуту — и это за одну только насмешку. Чёрт, не будь Чимин так потрёпан, он был не позволил Намджуну и его парням так просто взять контроль над ситуацией. — Не отвлекайся, — напоминает о себе Ким, заметив, что его собеседник мысленно уходит в себя. — Так кем были твои гости? Только не говори, что ты ещё у кого-то одолжил денег — это слишком отчаянно даже для тебя. Пак только хмыкает в ответ на обвинение, не намереваясь как-либо комментировать слова Кима. Отец был должником своего бывшего босса столько, сколько Чимин себя помнит. Из-за этого они всю жизнь провели в бегах. Однако, что самое ироничное, ни единой воны из той огромной суммы, за которую его отцу приходилось годами рисковать своей жизнью и жизнью сына, Пак никогда не видел. Когда ты в бегах, устроиться на работу не так уж и легко, а деньги нужны, поэтому и приходится искать альтернативные источники заработка. Таким образом, Чимин, презирающий своего отца за его выбор быть должником и беглецом, по иронии судьбы и сам вынужден сейчас одалживать деньги. Намджун прав, он в отчаянии. — Мне всегда это казалось глупым, но мой отец никогда не ставил себе цель вернуть долг, он желал только смерти Пак Тэуна, его голову на блюдечке. К счастью, ныне они оба мертвы, — Намджун меняет позу на другую, менее вальяжную, в миг становясь пугающе серьёзным. — А мы с тобой нет, и, в отличие от моего отца, я не заинтересован в твоей голове, только в выплате долга. И моя цель — добиться этого любой ценой. — Если ты ещё не понял, у меня нет денег, — напоминает Чимин, и Намджун усмехается. Что-то здесь не так. Чутьё подсказывает Паку, что Ким явился по его душу вовсе не для того, чтобы лишний раз убедиться в том, что у его должника нет денег для оплаты долга. Тогда сам собой напрашивается вывод, что цель визита — пригрозить Чимину. Посредством нескольких сломанных костей напомнить, почему ему важно выплатить долг. Однако люди Намджуна стоят расслабленные и внимательно слушают разговор лидера, ничем не выражая намерения размозжить Чимина по стене. Те, что стоят ближе всего к нему — один с глумливой четырехугольной улыбкой, второй — с оттеняющими кожу белоснежными вихрами под черной шляпой, — куда больше заинтересованы в разглядывании чужих апартаментов, чем в делах Кима. Стоящий в отдалении, с пистолетом, выглядывающим из-за куртки, внимательно следит за каждым действием Чимина, но это говорит лишь о том, что он ожидает необдуманных и отчаянных шагов от Пака. У Намджуна определенно есть к нему иного рода интерес, и это может сыграть Чимину на руку. — Я только что сказал, что у меня нет денег, но ты всё ещё здесь, а твои парни до сих пор не избили меня. Что тебе нужно? — Чимин чуть сдвигается, принимая более удобную позу, и четыре угрожающих взгляда сходятся на нём. Он чувствует, как из раны на боку хлещет новый поток крови, и ему стоит больших трудов не скорчится в этот момент от боли. — Если тебе так будет легче, могу попросить их выбить из тебя всю дурь, — весело предлагает Намджун. — Хватит ходить вокруг да около, — шипит Чимин. — Твой отец не потрудился научить тебя терпению перед тем, как отправиться на тот свет? Досадно — я ценю тех, кто умеют ждать. — Похоже на то, что мне нужно, чтобы меня ценили? — фыркает Чимин. — Как раз таки да, это тебе и нужно, — Намджун поднимается с кресла, разминая шею, и Пак видит, как под чёрной водолазкой перекатываются накачанные мышцы, которых и в помине не было многие года назад, когда они ещё не были кредитором и должником, а только их детьми. — Видишь ли, Чимин, мой отец очень ценил Пак Тэуна до того, как тот решил, что хитрее. Он и вправду был хитрее, и с его уходом из наших рядов дела пошли значительно хуже. Многие отказываются это признавать, но я не идиот и знаю, что нам бы очень пригодился кто-то вроде твоего отца, особенно сейчас, когда банда наращивает свое влияние. И так совпало, что первый кандидат, приходящий мне на ум — это ты. — Он нам не подходит, — подает голос тот самый парень, затаившийся в углу. Пак с Кимом мгновенно поворачивают в его сторону головы — тот выглядит скучающим, слегка сонным даже, но за напускным спокойствием скрывается проницательный взгляд, в котором плещется желание устроить здесь кровавый хаос. У Чимина спина идёт мурашками, и он благоразумно отворачивается, не желая становиться раздражителем для, по-видимому, ручного психопата Ким Намджуна. — Юнги, ты знаешь, твое мнение для меня на вес золота. Но сейчас тебя никто, нахуй, не спрашивает, ясно? — за спокойным тоном скрывается угроза, которую человек Кима напрочь игнорирует — он отталкивается от стены и, преодолевая расстояние в несколько шагов, становится напротив Чимина. Тот на ходу достает пушку — Чимину удается уловить это краем глаза, — и Пак невольно задерживает дыхание, когда дуло пистолета утыкается ему в кадык. Намджунов пёс с полнящимися бешенством глазами склоняет голову на бок, и одна угольная прядь спадает на его оголённый лоб. Холодный металл скользит вверх по шее, поднимая чиминов подбородок и вынуждая встретиться глазами с настоящим демоном. Брови его надламываются, а лицо искривляется в уничижительном оскале, за напускной весёлостью которого читается жажда крови. Он усмехается, да столь мерзко и жутко, что Чимин чувствует, как стынет разгоряченная кровь в его жилах. — Дети не всегда вырастают такими же, как их отцы, тебе ли не знать, Джун. Это ничтожество превосходный беглец, не спорю. Да вот только ни на что больше он и не годится — сдохнет в первый же день. Ты только взгляни: худой и хилый, к тому же еле двигается, хотя его едва тронули. Пак ужасается — на нём нет живого места, но по мнению этого человека его «едва тронули». Внешняя хилость и худощавость обусловлены средой, в которой ему приходится буквально выживать, питаясь раз в пару дней чем придётся. Но откуда же подчинённому Намджуна знать о том, как живут люди без денег — ведь ему достаточно прикончить пару человек в неделю, чтобы потом месяцами жить, ни в чём себе не отказывая. Ходячее бешенство, по-видимому, угадывает ход его мыслей, потому как в следующую секунду едко и отрывисто хохочет. — Оспаривая мои решения, ты подрываешь мой авторитет, — тон Кима сквозит недовольством. — Срал я на твой авторитет, — с откровенностью безумца заявляет его пёс, резко убирая ствол обратно. Он разворачивается и, отсалютовав всем присутствующим, покидает помещение. Один из парней Намджуна, тот, что не переставал всё время надменно лыбиться, комментирует произошедшее неожиданно низким голосом: — А я говорил, что не стоит его брать сюда. — Итак, теперь, когда твоя больная бешенством псина не мешает, может, озвучишь свое предложение, Джун? — Чимин, подражая тому психу, в насмешливой манере фамильярно зовёт старого знакомого по имени, и тот хмыкает. Ким присаживается на корточки перед ним, изучая взглядом. Будь Пак Тэун жив, никогда бы не позволил сыну согласиться на это предложение, но он сам виноват, оставив Чимину в наследство долг, который тот не выплатит, даже продав свою почку. В конечном счёте Паку остается лишь пойти на договор с Ким Намджуном, если он хочет обрести свободу от этого адского бремени. — Я предлагаю тебе работу, Чимин. Ты станешь моим человеком, тебе не придётся больше никуда бежать. Осядешь на одном месте, будешь выполнять для меня грязную работёнку, и каждая вона, что ты заработаешь, пойдёт на отработку долга. — Иначе говоря, я буду работать на тебя бесплатно. — О, да. Но, поверь, зарабатывают мои парни достаточно, и если ты продержишься и не сдохнешь, то через несколько лет уже вернёшь мне всё без остатка. Ну что, звучит достаточно хорошо? — Чтобы быть правдой — да. — Никакого подвоха, честно, — Намджун обезоруживающе улыбается. Чимин чувствует, что уже наполовину готов дать свое согласие: всё же избавиться от долга за несколько лет звучит намного, намного лучше, чем просто хорошо — можно сказать, он сорвал куш. Но подвох заключается непосредственно в работе, которую будет поручать ему Ким. С одной стороны, нет такой грязи, которой не выполняли его парни, так что работёнку хуже, чем им, ему вряд ли подкинут, но внутреннее чутьё не даёт покоя. — Одно условие. Я не буду соглашаться на работу, которая идёт вразрез с моими моральными принципами. Краем глаза Чимин улавливает, как парень в шляпе одобрительно кивает головой. Уголки губ Намджуна едва заметно дёргаются, и остаётся только гадать — сдержал он улыбку или презренную насмешку. — Договорились, — звучит вдруг ответ, и Чимин выдыхает с заметным облегчением. Намджун усмехается, становясь во весь рост; он разворачивается, направляясь к выходу, и его люди подтягиваются следом. Остановившись в дверях, Ким бросает веющий морозом взгляд через плечо и говорит: — К завтрашнему дню будь готов к отъезду в Пусан, — сердце Чимина пропускает удар при упоминании родного города. — В пять, вечером, за тобой заедут, не заставляй моих людей себя ждать. И, Пак Чимин. Даже не пытайся меня наебать. Чимину стоит больших усилий не вырубиться сразу же с уходом Намджуна. Как только за визитерами закрывается дверь, Пак накрывает лицо окровавленными ладонями, судорожно выдыхая. Сердце бьётся, словно обезумевшее, внутренности скручивает от тревоги. Он прекрасно понимает, на какой риск собирается пойти, и от этого ему, к сожалению, не легче. С трудом поднявшись на ноги, Чимин ковыляет к потрёпанному креслу, в котором всего несколько минут назад сидел Ким, и достает из-под него початую бутылку абсента. На протяжении всей жизни за ним тянется кровавый след, и потому швейный набор для Пака уже является чем-то вроде Библии — с ним он не смеет расставаться, всегда хранит под рукой, ведь, не ровен час, ему вновь придётся браться за иглу. Его тело покрыто бессчетным количеством шрамов, и получение новых уже воспринимается Чимином как рутина. Одним движением Пак стягивает с себя майку, обнажая разукрашенную в синюю палитру грудь, затем выливает абсент на руки и часть опрокидывает в себя, о чём немедленно жалеет. Морщась от жжения во рту, которое словно уничтожает его вкусовые рецепторы, Чимин вымачивает в остатках алкоголя марлю и прикладывает к кровоточащей ране, что сопровождается болезненным шипением. К застывшему в воздухе запаху крови примешивается отчетливый спиртовой душок. Вдевание нити в иглу превращается в замысловатую пытку — менее подвижные пальцы левой руки плохо слушаются, и нить каждый раз проходит мимо ушка. Когда он берёт нить правой рукой, игла в его пальцах не перестает дрожать. К тому моменту, когда Чимин откладывает в сторону выпачканную в крови иглу, он едва не испускает дух. Тьма за окнами уступает предрассветной синеве — близится утро. Кажется, что его раны горят, желудок охватывает опасная дрожь: по ощущениям его с минуты на минуту вывернет наизнанку. Он утомился и нуждается в отдыхе, однако, стоит Чимину закрыть глаза, пульсация в висках становится громче, острее. Каждая клеточка тела зудит. В подобные моменты он задумывается о том, как славно было бы прекратить чувствовать боль, уйти навсегда и сбросить с себя ответственность за свою жизнь. Но смерть для него непозволительная роскошь. Чимину так и не удаётся заснуть — он теряет сознание.