Like a butterfly

Правила жизни на Пак Чимине не работают — он может пережить истощение, получить ранение и не спать к этому моменту уже третьи сутки, но всё равно, когда он уснёт, сон не продлится и шести часов. По ощущениям, в такие моменты он словно не пробуждается, а восстает из пепла — чувствует себя не иначе, как сожжённым дотла, и на устах что-то мёртвое по вкусу (Чимин верит, что его собственный прах). Пак неторопливо поднимается с кресла, но даже так умудряется позорно свалиться на пол, полностью обессиленный. Он натягивает почти сухую к этому моменту майку-алкоголичку, на которой пятна крови едва видны, и поверх накидывает куртку-бомбер. Прежде чем покинуть квартиру, он тщательно отмывает руки от кровавых разводов и, струсив с них капли воды, хватает кожаные выцветшие перчатки без пальцев. Убедившись, что все шрамы тщательно скрыты одеждой, Чимин берёт смятые купюры со старого дощатого стола. Улица встречает его затянутым тучами небом и холодной моросью. Город, что Чимин выбрал своим временным пристанищем, привычно сер и безрадостен, как и люди, живущие в нём. Спустившись с крыльца, Пак сворачивает в ближайший продуктовый, где на имеющиеся гроши набирает себе продуктов: в основном это снеки, минералка и рамён, который он подумывает заварить прямо тут, на месте. Продавец на кассе не улыбается привычно, а прожигает взглядом, в котором тревога мешается с презрением. Такая реакция, скорее всего, вызвана его внешним видом. Чимин может только догадываться, что из себя представляет его лицо после вчерашнего, но наверняка зрелище малоприятное. Пак заваривает себе рамён и занимает столик снаружи, у входа в магазин. Разломав одноразовые палочки, он с жадностью голодной собаки накидывается на еду и ошпаривает язык. Пока он уплетает свою первую за сутки пищу, успевает заметить нечто странное на противоположной стороне улицы. Его внимание привлекают к себе несколько персон, с виду ничем не примечательные, поглощённые каждый своим занятием. К счастью, ему хватает ума и наблюдательности, чтобы догадаться, что они здесь по его душу — их занятой вид больно уж напускной, с одним из этих парней он подозрительно часто встречается глазами, а у второго слишком явно выглядывает рукоять ножа из-за пазухи. Да и никакой нормальный человек не станет носить солнцезащитные очки в столь пасмурный день, если только не хочет скрыть синяки под глазами или свою личность. Неясно лишь, посланы они Намджуном или кем-то другим. Если так задуматься, Ким не держит у себя дураков и дилетантов, да и незачем ему отправлять своих людей приглядывать за Паком скрытно. Вероятнее, эти парни посланы по той же причине, что и вчерашние — напомнить о его долге. Чимин подумывал заняться сборами, как прикончит свой рамён, но, видно, не судьба. Он поднимается из-за стола, слишком явно глядя в сторону пасущих его парней, чем дает понять, что скрываться им более смысла нет. По сути, приглашает к себе на порог. Поднявшись наверх, в ту нору, что служит ему убежищем, Пак первым делом достает из тайника пистолет и несколько патронов к нему. Он заряжает оружие и принимается в спешке собирать вещи, прислушиваясь к каждому шороху снаружи. Если к нему кто-то посмеет заявиться, Чимин услышит его ещё на подходе. В старую спортивную сумку летит только самое важное: документы, швейный набор, бутылка абсента с плещущейся на самом дне парой глотков, сменная одежда, ещё хранящая на себе запах прачечной, питье и еда. Застегнув сумку, Пак останавливается, чтобы снова пройтись по всем пунктам, и в этот самый момент доносится еле слышимый скрип половиц. Схватившись за пистолет, Чимин становится по правую сторону от входа и вслушивается в шаги. Один человек. С одним он справится даже в таком состоянии. Только незнакомец переступает порог его квартиры, Чимин наводит пушку на его затылок, готовый спустить курок. Но прежде чем он успевает что-либо предпринять, у него выбивают оружие из рук — в помещении оказывается ещё один человек. Остается только догадываться, как он смог пройти бесшумно, но это не имеет значения. Чимин слишком положился на внешние факторы — такие, как скрип пола, — за что и поплатился. Теперь он безоружен, и, будучи раненым, не факт, что справится с двумя противниками с помощью одних лишь кулаков. Пак с досадой прослеживает, как пинком ноги пистолет отправляют в другой конец комнаты. Не тратя времени понапрасну, он несётся на второго вошедшего, нанося сильный удар ему в нос. Слышится хруст, и оппонент болезненно вскрикивает. Кровь окропляет пол. Второй противник заходит ему за спину и наносит удар оттуда. Чимин резко уходит в сторону, чудом уворачиваясь от летящего ему под рёбра кулака с кастетом. Тяжелое дыхание распирает лёгкие, приходится сцепить зубы, чтобы не скорчиться от боли — вчерашние раны дают о себе знать. Остаётся надеяться, что швы не разойдутся. Противники между тем включают мозг и накидываются на него вдвоем — первый тщетно пытается его скрутить, пока второй бьёт по животу. У Чимина подгибаются колени. Ему удается не свалиться на пол лишь потому, что он накидывается на близстоящего мужчину с кастетом и заваливает его первым. Чужие пальцы, вдетые в отверстия под них, угождают в плен его рук. Стремительным движением Пак ломает их и стягивая кастет. На него накидываются сзади и душат. Сквозь шум он слышит скрип половиц — значит, прибыли новые недоброжелатели. Чимин толкается спиной назад, чтобы освободить себе пространство для манёвра, и бьет лежащего на полу противника между ног, на некоторое время выводя из строя. Отбивается кастетом от взявшего его в захват мужчину, но тщетно — тот не отпускает. Подоспевшее подкрепление — двое рослых парней, — с лёгкостью укладывают Пака на пол. Они обваливают на него град ударов, не оставляют ему иного выхода, кроме как накрыть голову руками и, сцепив зубы, терпеть и молиться. Чимин от боли перестает что-либо слышать — сердце грохочет, кровь кипит, и этот шум отдается в ушах. В рот неожиданно бьёт вязкая кровь, наполняет его, стекая по губам. Болезненный жар сковывает тело. Новые синяки расцветают на коже, переливаясь со старыми. Каждый вдох, каждый выдох дается с большим трудом. Чимин на грани. Ситуацию срочно требуется исправлять. Он судорожно вспоминает все уроки отца и приоткрывает глаза, оценивая обстановку. Одна ошибка. Ему нужна лишь одна ошибка с их стороны — и он вновь на ногах. Один из противников её допускает: ставит переднюю ногу прямо, и это дает Чимину возможность провести контратаку. Ему достаточно лишь на мгновенье убрать руки от головы, чтобы левой ногой упереться в колено противника. Он делает подсечку стопой, валя его с ног. Это выигрывает ничтожно мало времени, но Чимин не тратит его впустую — делает упор на локоть и становится на колено. Когда один из оппонентов летит к нему, чтобы лишить возможности подняться, Пак производит до смешного лёгкий манёвр: толкается вперёд и хватает противника под колени. Сделав усилие, Чимин встаёт на ноги. Свою ношу он ловко опрокидывает на пол, и это, кажется, лишает того сознания. Обернувшись к противникам в полной боевой готовности, Пак в изумлении округляет глаза, замерев на месте. Перед ним предстает, сделав замах битой, его полуночный гость, один из людей Намджуна. Выглядит он, однако, не менее удивлённым, чем сам Чимин. — Пригнись! — кричит он, и Пак успевает в последнюю секунду нагнуться — бита влетает кому-то в голову. Услышав грохот, Чимин выпрямляется, чтобы оглядеться. Вся четверка лежит на земле, кто без сознания, а кто корчась и стонучи от боли. Он вновь поднимает ошарашенный взгляд на прибывшего ему на выручку парня, единственного, помимо него, кто прямо стоит на ногах. Тот глумливо ухмыляется в ответ на изумление в чужих глазах, и Чимин понимает, что скрип, слышимый им две минуты назад, не был галлюцинацией. Пак внимательно изучает подчинённого Намджуна, ища в нем любые намёки на угрозу. Ухмылка на смуглом лице становится шире, и парень, дразнясь, наклоняется корпусом вперёд, очевидно, заметив повышенный интерес к своей персоне. — Ну, как? Нравится то, что видишь? Чимин понимает, что он говорит о своей внешности. Стоит признать, этот парень имеет резон задавать такие вопросы — его привлекательность неоспорима. Первым делом бросаются в глаза густые чёрные брови, выглядывающие из-за отросших, идущих волнами тёмно-каштановых вихров, следом — чувственные губы, изгибающиеся игриво, и глубокий лукавый взгляд. И лишь после самые внимательные отметят мелкие ссадины на скулах, капли крови на ключицах и вороте белой майки, изодранные костяшки на пальцах и полное отсутствие страха в холодных карих глазах. Красота определенно играет ему на руку при том образе жизни, что он ведёт — завидев такую ангельскую внешность, ты не захочешь верить, что перед тобой стоит настоящий бандит и убийца. — Откуда Намджун знал, что за мной придут? Ухмылка исчезает с насыщенно розовых губ, словно её и не было, когда человек Намджуна понимает, что комплиментов от Чимина он не дождется. Со скучающим видом он закидывает окровавленную биту себе на оголённые плечи, тотчас марая их в крови. Чимин вдруг обращает внимание на спальный шелковый халат в чёрно-белую полоску, болтающийся где-то на локтях, и недоумевающе хмурится, удивляясь столь странному внешнему виду. Его спаситель говорит: — Это всё Юнги-ним. Мы как раз перекусывали рамёном у магазинчика внизу, когда он сказал: «Те парни придут за ним завтра. Придут и порешают его, как сучку». Я сначала не понял, о каких парнях он говорил, подумал, что хённим снова шутит. Знаешь, он всегда улыбается, по нему бывает сложно понять, говорит он серьезно или нет. Чимин морщится, вспоминая звериный оскал больного бешенством пса Намджуна. — Ближе к делу. — Короче, потом мы заметили, куда он смотрел, и поняли, что тебя пасут. Босс оставил меня проследить, чтобы тебя «не порешали, как сучку». Чимину не стоит так удивляться предусмотрительности Кима — он больше не тот ребёнок, каким Пак его помнил. Теперь это босс банды, расчетливый и проницательный, он способен с легкостью предвидеть ходы противника и правильно расставить фигуры на доске. Неясно лишь, какой фигурой является Пак. Его ценность для Кима неоспорима, но ожидать от Намджуна полной открытости глупо: есть немалая вероятность, что он умолчал о всей той выгоде, которую получил, наняв Чимина. Отсюда назревает вопрос, кто же Пак — пешка, которая должна сыграть свою значимую роль для банды и умереть в свое время, или другая, имеющая больший вес фигура? Чимин сжимает руки в кулаки, которые тотчас вспыхивают болью. Ещё и суток не прошло с момента, как он связался с Намджуном, а голова уже готова расколоться на части. — Ну, спасибо, — отвечает запоздало Пак. Ему не удается скрыть раздражение в голосе. Распознав в его тоне сарказм, собеседник строит обиженную мину. — Вот так и спасай потом суицидников, — фыркает он. Чимин игнорирует чужое паясничество, направляясь в дальний угол помещения, чтобы подобрать с пола свой пистолет. Закинув на плечо брошенную в кресле сумку, он в очередной раз окидывает задумчивым взглядом устроенный здесь беспорядок, перебирая в голове варианты дальнейшего плана действий. Заметив замешательство Чимина, его безымянный друг говорит: — Оставь их. Мои люди ими займутся, а ты сейчас проследуешь за мной, — он разворачивается в направлении к выходу, швырнув биту в сторону. — Куда? — Подальше отсюда, — туманно отвечают ему. Как выясняется в последствии, «подальше отсюда» означает отель, расположенный в нескольких кварталах, где как раз и остановился спутник Чимина. Его смело заводят внутрь и ведут по коридорам, тускло освещённым красным неоном. Отовсюду доносятся малоприятные запахи, и Чимин вынужден прикрыть нос, чтобы защитить свое чуткое обоняние. Вскоре у него появляется желание прикрыть вслед за носом и уши. Лав-отель — не тот выбор, который он одобряет, но Чимин может понять, почему именно здесь предпочел остановиться этот посланный Намджуном парень. Полную приватность клиентам в этом месте не предоставляют, но сохранить анонимность здесь всяко проще, чем в любом другом отеле. Чимин позволяет себя вести в полном молчании недолго. Вспомнив, что его спутник так и не был ему представлен, Пак понимает, как может заглушить омерзительные для него звуки. Он поднимает взгляд на парня, что идёт, закинув руки за голову. — Как мне к тебе обращаться? — задаёт он наконец свой вопрос. — Я буду тем, кем пожелаешь, — игриво тянут в ответ. — Ты не шлюха. — Да и ты не подарок, — Чимин закатывает глаза, вызывая хохот у собеседника, и тот, наигравшись, говорит: — Ким Тэхён. — Это настоящее имя? Его оставляют без ответа. Спустя несколько поворотов они оказываются у нужной двери. Тэхён отпирает её ключ-картой, пуская своего спутника в номер, отделанный в алых цветах. Чимин чувствует, как ему становится плохо от изобилия леопардового узора в интерьере, но держит язык за зубами, не желая вновь нарваться на насмешку со стороны Тэхёна. Тот, в свою очередь, вспоминает о халате, болтающемся на его локтях — он делает удивленное лицо, словно впервые видит его, и наконец утруждает себя тем, чтобы натянуть полосатую скользящую ткань на смуглые плечи. — Будешь виски? — оборачиваясь к своему гостю, интересуется Ким. Услышав вопрос, Чимин невольно обводит языком зубы, слизывая кислый привкус крови, и просит: — Мне просто воды. — Воды нет, — отвечает Тэхён, доставая из кожаной сумки, брошенной на полу у постели, фляжку с алкоголем и пару рюмок. Он становится спиной к Чимину и некоторое время возится, разливая напиток по ёмкостям. Пак, не видя смысла спрашивать разрешение, бросает свою сумку на кровать и занимает красное бархатное кресло, стоящее у стенки. Он кривится от боли и выдыхает с облегчением, когда ему удается усесться. К этому моменту Тэхён поворачивается к своему гостю с рюмкой, полной жидкого янтаря. Чимин посылает ему благодарный взгляд, залпом опрокидывает в себя виски и стонет, довольствуясь чудесным вкусом. — А дальше что? — интересуется он спустя несколько минут молчания. Тэхён, опомнившись, прекращает сверлить его взглядом и опустошает свою рюмку. Он прислоняется к двери и, вытащив из кармана халата мобильный, заглядывает в него, чтобы свериться со временем. — Ждать. Машина в Пусан вместе с водителем будет здесь в пять ровно, а до этого момента у нас ещё целых четыре часа. Чимин едва заметно поджимает губы. Перспектива провести четыре часа в полном бездействии, мучаясь от жгучей боли во всём теле, его не прельщает, о чём он торопится Тэхёну сообщить: — Мне нужно чем-то себя занять. Убрать следы побоища, допросить тех парней, хоть что-нибудь. Ким качает головой. К счастью, он хотя бы не улыбается. По неведомым причинам его улыбка действует Чимину на нервы и вызывает непреодолимое желание ударить его. — Забудь про тех ублюдков, нахрена их допрашивать? Сиди здесь и жди. — Не буду, если не захочу. И ты меня здесь не удержишь. Тэхён посылает ему насмешливый взгляд. Убрав телефон в карман, он скрещивает руки на груди и говорит: — Мой тебе совет, Чимин: научись следовать приказам. Босс терпеть не может непослушание, и не он один. Даже не знаю, кого из них тебе следует остерегаться больше. Чимин чувствует нужным зацепиться за последние слова Кима. — «Кого из них»? — переспрашивает он. — Первый это Намджун, а второй? Ты ведь говоришь про того Юнги? — проследив за реакцией Тэхёна, Пак понимает, что прав. — Кто он такой, раз позволяет себе перечить Намджуну? — Какая разница? Главное, что ты должен его слушаться так же, как и босса, если не с большей покорностью. — Почему? Тэхён смеряет его мрачным взглядом, прежде чем дать ответ. — Потому что в противном случае он прикончит тебя.

***

Чимин не помнит, как умудрился заснуть. Он приходит в себя, пугаясь неизвестной обстановки — всё вокруг него утопает в глубокой непроглядной черноте, разобрать что-либо трудно. Вскоре глазам удается привыкнуть, и он различают в темноте силуэт Тэхёна, сидящего поблизости. По тому, как стремительно цветастые полосы света скользят по лицу Кима, Пак догадывается, что они находятся в движущейся машине. Он поворачивает голову, отмечая перед собой кресло водителя, затем переводит взгляд на окно, и, кажется, забывает, как дышать. Глаза против воли округляются, по коже проносятся мурашки, и Чимин прилипает лбом к стеклу, не в силах отвести взгляд от вида, захватывающего дух. Непроглядная тьма ночного неба отражается в неспокойном море, словно в зеркале. Сотни тысяч огней, мерцающих в глазах Чимина, подобно звездам, плавают на поверхности воды у самого берега, переливаясь сотнями оттенков — от золота к пламени, от пронзительного синего к холодному зелёному. Над всем этим возвышаются несгибаемыми гигантами небоскребы и высотки. Чимин пытается подать голос, чтобы озвучить свои догадки, но ему удается лишь безуспешно шевелить губами. — Проснулся наконец? — звучит в стоящей тишине голос Тэхёна. — Мы… — начинает он хрипло и пробует вновь: — Мы на мосту Кванан? В Пусане? — и поворачивается к Тэхёну, встречаясь с его веселым взглядом. Чимин только сейчас замечает, что Ким успел переодеться за то время, что он спал, и сидит сейчас, запрокинув руку на спинку сидения. Услышав вопрос, Тэхён щелкает пальцами: — В точку. Чимин резко возвращает взгляд к окну. Он не может поверить в подлинность происходящего, в реальность картины перед его глазами. Возвращение домой многие года казалось несбыточной мечтой, он грезил о родном городе ещё в детстве, перед сном воссоздавая в голове родные сердцу пейзажи. Он был вынужден стереть со всех карт для себя это место, ведь знал, что никогда не вернётся сюда, пока живы Ким Дэги и его сын. Но он здесь, и это происходит наяву, а не во сне. Губы сами изгибаются в едва заметной улыбке. — Ты в курсе, что мешать снотворное с алкоголем опасно? — спрашивает он Тэхёна спустя время, и тот в мгновение поджимается, скашивая на Паке недобрый взгляд. — Как видишь, ты жив-здоров, — хмыкает Ким. — Откуда узнал про снотворное? — Я слишком хорошо знаю свой организм. Тэхён недовольно хмыкает и отводит взгляд, явно не принимая такой ответ. Он не дает молчанию затянуться и вскоре вновь подает голос: — Ты выглядел, как человек, который не в курсе, что такое сон. Типа, синяки были большей частью твоего лица, это ненормально. Так что, считай, я сделал тебе одолжение. Чимин не утруждает себя ни благодарностью, ни любым другим ответом, предпочтя беседе с Кимом любование ночным видом на город из его грез. Возвращение домой дарит ему безмятежность, ставшую уже незнакомой, чужеродной в его жизни, полной бега в никуда, которому нет конца. На несколько минут Пак позволяет себе впервые за года расслабиться, позабыть об осторожности, о Намджуне и его планах, о той жизни, которая у него была и будет. Этот момент он хочет полностью отдать столь хрупкому чувству умиротворения. Впервые за долгое время его глаза пекут вовсе не от недостатка сна, а от чего-то другого, больше похожего на слёзы облегчения. Вскоре машина съезжает с моста, устремляясь вглубь городских улиц, полных движения и жизни. Чимин играет сам с собой в игру, угадывая улицы и места, вспоминая названия и события. По вкусу ностальгия горько-сладкая, и долгие года Чимин знал только её. Воссоединение на вкус как надежда, которую отец запретил ему чувствовать. К несчастью, запретный плод имеет одну неизменную тенденцию — он всегда слаще. Паку нравится надеяться на будущее, надеяться на судьбу, которая может наконец вывернуть на белую полосу. От этого чувства ему будет тяжело вновь отказаться. Пропетляв по городским улицам чуть больше двадцати минут, водитель наконец тормозит у громоздкого здания, первые этажи которого освещают округу переливающимися кислотными огнями, сотрясают землю басами. Заметив длинную очередь у входа, Пак идентифицирует это место как ночной клуб и оборачивается к Киму с вопросом, читающимся во взгляде. Тэхён посылает ему короткую ухмылку и открывает дверцу, выбираясь из машины. Если и существует место, которое Чимину претит больше, чем лав-отель, то это ночной клуб. К несчастью, именно в сторону рассадника грехов направляется Ким. — Вы должны ждать в машине, — сообщает водитель, заметив, что его пассажир тянется открыть дверцу авто. Чимин выдыхает с видимым облегчением и откидывается на плотную поверхность кожаного кресла. Тэхён не заставляет себя долго ждать — в скором времени он вновь мелькает на горизонте, стремительно приближаясь к машине. Он занимает свое место на заднем сидении и приказывает водителю трогаться с места. — Что тебе понадобилось в клубе? — Спрашивал у наших, кому мне тебя сбагрить. Пак не может скрыть брезгливость в тоне, когда спрашивает: — Так нам всё-таки сюда? Тэхён посылает ему насмешливый взгляд, который и служит ответом на вопрос. Чимин молча наблюдает, как машина заезжает на спуск в подземную парковку, яркое белое освещение которой сперва слепит глаза, отвыкшие от света. Пак понимает, что в компании Тэхёна он находится последние минуты, поэтому торопится задать оставшиеся у него вопросы: — Что стало с теми парнями? — Мы прибрали за ними и избавились от тел в лучших наших традициях, — незамедлительно отвечает Ким, но Чимин не чувствует себя удовлетворенным этой информацией. — То есть, вы их не допрашивали? — Был четкий приказ, так что нет. Вылезай, — командует Тэхён, когда водитель паркует машину среди других таких же авто умопомрачительно дорогого вида. Чимин не подходит такой ответ, но выбора у него нет — он выбирается из салона, машинально обводя взглядом округу. В голове у него всё ещё не укладывается тот факт, что он находится в Пусане и собирается следующие несколько лет провести здесь, верно служа бандитам, от которых бежал большую часть своей жизни. Заметив в отдалении, у выхода с парковки знакомую фигуру, Пак чувствует, как внутренности скручивает недобрая тревога. Он переводит встревоженный взгляд на Кима, который покидает салон автомобиля вслед за ним и устремляет свой взгляд на третьего человека. — Здравствуй, хённим. Юнги опирается на стенку, скрестив на груди руки. На бледном лице, кажущемся белым в ярком свете паркинга, красуется уже знакомый безумный оскал. Это черта остается неизменной, во всём остальном же Юнги выглядит иначе — его ноги обтягивают чёрные рваные джинсы, а поверх футболки накинута болотного цвета кожаная куртка длиной до бедра. Чимин отмечает также и падкость брюнета на ювелирные изделия: шею обвивает увесистое скопление металлических украшений, цепей и кулонов; среди них особое внимание привлекает солидных размеров крест. Несколько браслетов также оплетают руку; на белых пальцах, меж которых зажата наполовину выкуренная сигарета, виднеются пара тяжёлых колец. Чимин запоздало понимает, что его разглядывают с не меньшим интересом. Тэхёну Юнги отвечает, не сводя насмешливого взгляда с Чимина: — Жду объяснений. Причина, по которой их встречает именно Юнги, может быть только одна, и Пак меньше всего хочет верить в правдивость своей догадки. Если Тэхён в самом деле намерен оставить их двоих наедине и верит, что это не закончится кровопролитием, он допускает огромную ошибку. Чимин ничего толком о старшем не знает, но с первой их встречи его не оставляет ощущение близящейся опасности, какое испытывают животные, встречающие своих природных врагов. Юнги, должно быть, замечает настороженность Пака, потому как, стоит с губ сорваться облаку сизого дыма, его тело содрогается от хриплого лающего смеха. — Я выполнил свою задачу, Пак Чимин здесь. Теперь он не моя забота. — Но и не моя, — парирует Юнги. — Мне сказали, что из всех здесь сейчас только ты. Я должен отчитаться боссу. Теперь твоя очередь нянчиться с его новой породистой псинкой. Пак на этих словах округляет глаза, в возмущении воззрившись на Кима. За «породистую псинку» тот ему обязательно ответит, просто так Чимин ему это не забудет. — Не разочаровывай меня, Тэхён-а, — ласково просит Юнги, скашивая глаза на Киме; улыбка остается неизменной. — Как думаешь, что ты делаешь? Тэхён выдыхает и опускает взгляд в пол, инстинктивно склоняя голову. Всякое веселье из его голоса в миг пропадает. — Вежливо прошу моего хённима помочь мне с выполнением задания. — Чтобы быть вежливым, ты не сказал «пожалуйста». — Пожалуйста, хённим, могу я передать новичка тебе? Юнги переводит взгляд на Чимина, вероятнее всего, прикидывая, в милостивом ли он сегодня настроении. По всей видимости, да, так как, бросив окурок себе под ноги, он кивком головы велит следовать за собой и скрывается из виду. Пак, однако, не торопится никуда идти, замерев на месте каменным изваянием, пока ему не посылает угрожающий взгляд Тэхён, намекая, что они отхватят оба из-за непослушания Чимина. Сдавшись, он проходит вслед за Юнги в коридор, ведущий к лифту. За спиной слышится рёв машины — та покидает автостоянку, очевидно, вместе с Кимом. — Пак Чимин? — младший напрягается против воли, когда слышит свое имя из чужих уст. Юнги останавливается на полпути к лифту и прислоняется к стене, пряча руки в карманах куртки. Он обводит Чимина взглядом, губы искривляются в игривой улыбке. Пак понимает: сейчас ему устроят допрос. И ответить он может либо верно, либо нет. — Я обратился к тебе только что. Ты не слышал? — наигранно мило интересуется Юнги. Чимин делает шаг назад, предпочитая держать дистанцию с псом Намджуна, будто всерьез опасаясь, что тот в любой момент может накинуться на него. Что, впрочем, не так уж и далеко от истины. — Ладно, предположим, что у тебя всё отлично со слухом. Как думаешь, зачем ты здесь? — спрашивает Юнги. — Чтобы выплатить долг. — А я так не думаю, — звучит ответ. Откровенно говоря, Чимин и сам сомневается в том, что это единственная причина, по которой он здесь, но обсуждать свои догадки с этим чокнутым у него желания нет. — Что ж, ты можешь думать, как пожелаешь, — вяло отвечает Пак, с трудом сдерживая рвущуюся наружу желчь. — Это не ответ. Чимин не может сдержать усмешки и, выгибая бровь дугой, с неприкрытым недовольством интересуется: — Извини, а когда был вопрос? Юнги мягко усмехается, отталкиваясь от стены. Он медленно шагает в сторону младшего, и Чимин чувствует приближающуюся угрозу. — Думаешь, Намджун не накажет тебя? — вдруг восклицает он, и Юнги резко останавливается. Чимин прикусывает язык, едва с него срываются эти слова. Однако, подумав, решает не отказываться от сказанного и продолжает: — Если хочешь меня запугать, пожалуйста. Помнится, Намджун был несильно доволен, когда ты высказывался без разрешения вчера. Он на грани паники, иначе бы не стал говорить подобного. От одного лишь присутствия Юнги кожа покрывается ледяными мурашками, несуществующие инстинкты велят бежать, и ожидание той роковой секунды, когда он нападёт, столь мучительно, что Пак нападает первым, лишь бы избавиться от липкого прожорливого чувства опасности. Прожигая взглядом собеседника, он вбивает последние гвозди в свой гроб: — Все боятся тебя, так как верят, что ты располагаешь его безоговорочным доверием, но что-то подсказывает мне, что это не так. В противном случае ты бы не спрашивал меня о том, зачем я здесь — ты бы знал наверняка. Одно лишь жалкое мгновение успевает пронестись между тем, как он заканчивает говорить и как его вжимают в стену. «Молодец, Пак Чимин, доказал, что не терпила», — клянёт он себя в мыслях, а жгуче холодные пальцы тем временем смыкаются на шее с ужасающей силой. Затылок вспыхивает болью от удара. Юнги глядит на него с гневом, если не презрением, отражающимся на поверхности чёрных глаз. Его губы кривятся в жуткой гримасе, которую уже и ухмылкой не назовёшь. Свободная рука ледяной змеёй скользит под одежду Чимину, кончики пальцев, едва касаясь, бродят по животу — он что-то ищет. Когда Юнги, приткнувшись губами к уху своей жертвы, наконец говорит, звук этот походит на помесь рычания и шипения: — Не провоцируй меня, иначе я сожру тебя целиком и не подавлюсь. Мне не нужно располагать ничьим доверием, чтобы сделать тебе мучительно больно, — Чимин едва сдерживает крик, когда пальцы Юнги находят искомое — вчерашний порез — и надавливают. — Правильно, именно так ты должен смотреть на меня — со страхом в глазах. Рука, лежащая на шее Чимина неподъёмным камнем, кажется, вот-вот сломает её. Ужас охватывает каждую клеточку тела, когда в глазах напротив он видит наслаждение той болью, что ему причиняют. На достигнутом Юнги не желает останавливаться — он разрывает пальцами швы, просовывая их в самую глубь раны. Чимин кричит. Собственный вопль, задушенный и мучительный, пробирает до мурашек. Юнги прикрывает глаза, наслаждаясь этим звуком, и лишь потом отстраняется. Пак падает на колени, загнанно дыша. Бок горит огнём, ткань майки стремительно намокает. Чимин поднимает глаза и на кончиках пальцев Юнги видит кровь. Свою кровь. — Как я и думал, — усмехается тот, смахивая алые капли с руки. — К твоему несчастью, мне не составит труда найти твои самые слабые и болезненные точки и порвать тебя на части. Чимин хрипло рычит в ответ на эти слова, всё ещё не в силах прекратить жадно глотать ртом воздух. В наблюдательности Юнги может посоревноваться с ним: очевидно, при прошлой их встрече он заметил, как много крови потерял Чимин, догадался, в чём причина, и даже смог определить примерное местонахождение колотой раны. Пак морщится от кислого привкуса крови во рту. Снова. — Вас что, даже на минуту одних нельзя оставить? — доносится уже знакомый Чимину низкий голос, за равнодушием которого хорошо спрятано раздражение. Из лифта выходит Намджун, напоминающий нахохлившуюся ворону в своем кожаном длинном пальто и с коротким «ежиком» волос. В несколько широких шагов он преодолевает расстояние между лифтом и Чимином и, оказавшись рядом с младшим, безжалостно поднимает его за плечо на ноги. Пак корчится от боли, но держит язык за зубами — он не станет жаловаться и доставлять тем самым лишнее удовольствие Юнги, этому бешеному выродку. — Мин, — зовёт Ким, смотря на своего подчинённого, что с притворно невинной улыбкой глядит на него в ответ. — В следующий раз, устанавливая иерархию в банде, постарайся не калечить мне людей. — Пусть твои люди постараются не быть идиотами, — парирует Юнги, широко улыбаясь. — Счастливо оставаться, — отсалютовав двумя пальцами, он разворачивается в сторону парковки и неспешным шагом покидает компанию Кима и Чимина.

***

Намджун подхватывает Чимина за секунду до падения, с удивительной лёгкостью удерживая его на ногах. Перед глазами Пака пляшут белые круги, мешающие разглядеть неизвестного юношу в кожаной куртке, встретившего их в помещении наверху. Услыхав приказ расчистить место, он незамедлительно берётся скидывать многочисленные подушки терракотового цвета на отделанный под бетон пол. Усадив кряхтящего и стонущего Чимина на тканевой диван, Ким равнодушно требует: — Не драматизируй, ты не умираешь. Пак хочет послать Намджуна куда подальше с его комментариями, но перебивает сам себя громким шипением, когда убирает ладонь от раны, из которой безостановочно вытекает кровь. Кожа его на несколько тонов бледнее обычного, едва ли не пепельная, блестящая от пота. В ушах стоит гулкий звон — он на грани обморока, если не смерти. Окинув его оценивающим взглядом, неизвестный Чимину парень с подозрительно детским лицом поднимает глаза на Намджуна. Тот кивает ему, и юнец удаляется в дальнюю часть просторного помещения. — Надеюсь, у твоей банды есть врач? Намджун молча глядит в сторону брюнета, которого Чимину до сих пор не представили. Пак не обманывается видом искусственной кожи, плотно облегающей крепкие мышцы, тяжёлых изношенных ботинок и мозолистых пальцев, выглядывающих из кожаных перчаток, которые будут явно поновее его собственных. Он всегда умудряется замечать именно те детали, которые от него больше всего хотят скрыть — в данном случае это детская припухлость на щеках, от которой отвлекает мелкий шрам на скуле, лохматая кудрявая шевелюра и глаза, слишком много жестокости повидавшие, но сохранившие наивность. — Школьник? — уточняет Пак, недоверчивым прищуром окинув Намджуна. — Я хожу на кружок рукоделия, — отзывается издалека тот звонким и одновременно до странного сухим и бесстрастным голосом. — Чонгук многих наших зашивал, у тебя нет причин ему не доверять. — Сколько ему лет? — интересуется Пак, наблюдая за тем, как так называемый Чонгук подходит к нему с увесистой аптечкой в руках. — Семнадцать, — торопится ответить он, опережая Намджуна, и Чимин вновь поднимает на Кима недоверчивый взгляд. Тот не удостаивает Пака какими бы то ни было пояснениями. Целиком и полностью вверяя заботу о Чимине Чонгуку, Ким покидает помещение, напоследок бросив: — Я переговорю с Юнги. Больше такого не повторится, обещаю. Интонация, с которой он говорит «обещаю», кажется Чимину странной, но он быстро забывает об этой мысли. Вообще-то Пак не очень доверяет навыкам школьника, на которого его оставили, но наличие в аптечке обезболивающих и дезинфицирующих средств подкупает. Решительно вздохнув, он приподнимается, чтобы стянуть бомбер. Мышцы не слушаются, словно атрофированные, и Чонгуку приходится ему помочь, однако, когда он тянется к вороту куртки, Чимин вынужден его остановить. — Скольких людей ты зашивал? — с сомнением в голосе спрашивает Пак. — Достаточно, — отвечает Чонгук. В его глазах читается вопрос, когда он замечает нерешительность, с которой Чимин глядит на мокрую чёрную ткань. За ней скрывается вся правда о его жизни, каждый шрам, как запись в дневнике, повествует о том, чем наполнены были дни его детства. Не исключено, что Чонгук успел повидать здесь немало всякого дерьма, но, Чимин уверен, даже он не сможет сохранить бесстрастное выражение лица, когда Пак обнажит свои шрамы. Умереть от кровопотери звучит предпочтительнее, чем увидеть жалость в детских глазах Чонгука. — Что бы ты там ни прятал, это не мое дело, — подаёт голос младший. — Мое дело — зашить тебя. Чимин вздыхает и кивком головы даёт Чонгуку разрешение продолжить. Он предусмотрительно разрезает майку ножницами, избавляя Пака от лишних мучений, и стягивает её вместе с курткой, обнажая столько неприкрытой кожи, что желудок Чимина пробивает крупной дрожью. Ему становится трудно дышать. Внимание Чонгука, его скользящий взгляд ощущаются изощрённой и болезненной пыткой. Юноша щурится, пробегаясь глазами по гематомам и пятнам крови — горячим новым и засохшим старым, — пытаясь выискать среди всего этого месива кровоточащую рану. Чимин всё это время не сводит с младшего глаз, смиренно дожидаясь неминуемой потери контроля над эмоциями. Несмотря на то, как быстро Чонгук возвращает себе самообладание, Чимин успевает заметить дрогнувшие уголки губ, взлетевшие ко лбу брови и боль во взгляде. Не выдержав, Пак отворачивается, позволяя обтирать себя влажным полотенцем. С каждым стирающим кровь движением ткани по коже обнажаются всё новые следы той жестокости, что довелось познать Чимину. Чонгук не может побороть любопытство и обводит взглядом пугающе глубокие шрамы на запястьях от кабельных стяжек. Точно такие же прячутся за тканью штанов, на лодыжках — напоминание о том дне, когда его ещё ребёнком похитили, чтобы использовать в качестве приманки для отца. Самое страшное в увечьях, которыми усеяно его тело, то, что большинство из них у него с детства. Бледный след от пули, прошедшей на вылет, остался с того дня, когда человек, которого Тэун называл своим другом, навёл ищеек бывшего босса прямо на его след. На ключицах ровная полоса-ожог; в тот раз Чимин, чудом умудрившись избавиться от верёвок, попытался сбежать до того, как его отец, рискуя своей жизнью, придёт за ним. За свое неблагоразумие он был наказан раскалённой кочергой, основная масса увечий пришлась на его спину. Но куда больший ужас он испытал тогда, когда отец вручил ему в руки ту самую кочергу и приказал отплатить обидчику тем же способом. Сетки из рубцов на разных частях тела — следы от ножей, любимых «игрушек» подчинённых Кима-старшего. Рваные шрамы на боку живота и руках остались после встречи со сворой псов, которых спустили на него все те же преследователи. Отец буквально вырвал его из цепких пастей. Каждая собака была застрелена точным выстрелом, и с тех пор эта сцена вновь и вновь возникает у Чимина в кошмарах. Он не знал покоя с того самого дня, как они с отцом пустились в бега. Каждая встреча с людьми Кима оборачивалась для него мучительными последствиями. Но больше всего Чимин ненавидел и боялся вовсе не бывшего босса отца и не его подчинённых, охочих до издевательств над детьми. Чонгук, проявив всю свою выдержку и тактичность, не удостаивает больше ни единого шрама вниманием, сосредоточившись на насущной задаче. Он дезинфицирует каждый инструмент, прежде чем приступить к работе, и даже подготавливает шприц с обезболивающим. Получив свой желанный укол, Пак расслабляется, доверяя свою рану чужим рукам. На протяжении всего процесса он внимательно следит за действиями Чонгука, нехотя отмечая его аккуратность и знание дела. — Как, говоришь, тебя зовут? — уточняет Чимин запоздало. — Чон Чонгук, — отвечает юноша. — Это Юнги-ним тебя так? Хотя можешь не отвечать. Кроме него некому. — Откуда он у вас такой бешеный? — спрашивает Пак. По правде говоря, ему куда интереснее узнать, каким образом в банде оказался Чонгук в его семнадцать. Субъекты вроде Мин Юнги — обычное дело для различного рода криминальных группировок, уж он-то знает. — Ты не злись сильно на хённима за его характер, — бросается на защиту старшего Чон. Чимин хмыкает, не веря своим ушам. — Правда думаешь, что я из-за его говёного характера злюсь? Этот бешеный псих пытался пропихнуть свои пальцы в мой живот. Чонгук смеряет его задумчивым взглядом, прежде чем вернуться к своему занятию. Слова «ты сам виноват» остаются не озвученными, но Пак ясно читает их в чужих глазах. В скором времени юноша откладывает иглу, отрезав нить ножницами, и складывает все инструменты в аптечку. Он заклеивает рану и поднимает с пола плед, протягивая его своему пациенту. — Босс передал, что ночевать сегодня ты будешь здесь. Полагаю, у тебя нет дома? — Нет, — отвечает Пак, поднимая с пола подушку. Он кидает её у подлокотника и, прошипев пару ругательств, наконец укладывается набок, накрываясь пледом. Чимин не уверен, что сможет заснуть, но делать ему откровенно нечего — только лежать и размышлять. К счастью или нет, у него за этот день накопилось достаточно пищи для ума. Чонгук тем временем кладёт аптечку на место и движется в сторону выхода. Положив ладонь на выключатель, он оборачивается и спрашивает: — Значит, впервые в Пусане? — Я здесь родился, — отвечает Чимин резко, но, обдумав свои слова, уже мягче добавляет: — Хотя мне давно не доводилось тут бывать. Чон кивает задумчиво, сделав для себя выводы. Он наконец щелкает выключателем, и комната погружается во тьму. Лишь огни города вторгаются в помещение через панорамные окна. — Что ж… с возвращением домой, — негромко произносит Чон.

***

— Я жду объяснений, Джун. Юнги опирается боком о стол, складывая руки на груди, и лишённым каких-либо эмоций взглядом следит за действиями босса. Ким, не обращая на свою правую руку никакого внимания, неспешно проверяет содержимое потрёпанного вида спортивной сумки на своем столе. Некоторое время Мин нетерпеливо стучит пальцем по плечу, выжидая, а после ядовито усмехается и спрашивает: — Не желаешь посвятить меня в свои планы, а? Зачем тебе на самом деле нужен сын того предателя? — Он должен вернуть долг своего отца, зачем же ещё? — невозмутимо отзывается Ким, и его подчинённый хмыкает. — Ну да, именно поэтому ты великодушно избавился от всех тех парней, которым он торчит бабло, по сути, решив все его проблемы, а так же накормил сказками о том, как сильно мы нуждаемся в ком-то настолько же потрясающе хитром и умном, как его отец. Джун, что за бред? И кем были те парни, что пришли за ублюдком Пак Тэуна сегодня? Тэхён сказал, что от тебя поступил приказ убить их, не допрашивая. — Тебя это не касается, — Намджун прерывается, чтобы метнуть холодный взгляд в сторону Юнги. — Если до сих пор не ясно: он под моим протекторатом. — Полная неприкасаемость, значит? — Мин усмехается, поднося к лицу руку, на которой местами всё ещё виднеются засохшие кровавые разводы. — Хорошо, что я уже пустил ему кровь, иначе было бы досадно. Он отталкивается от стола, намеренный покинуть кабинет босса, зная, что ответов от него не добьётся. У самых дверей, однако, Ким его неожиданно окликает: — Юнги. Обернувшись, Мин видит протянутый пистолет. Хмыкнув, он подходит к столу Кима и принимает оружие, без особого интереса вертя его в руках. — У меня для тебя поручение, — Намджун подпирает подбородок ладонью, глядя на старшего исподлобья. — Какое? — Оно тебя не обрадует.