***
Место встречи с клиентом превосходит все ожидания Чимина — это не заброшенный пыльный склад и не злачная дыра, а дорогой ресторан, который предоставляет им отдельное помещение, где они могут провести трапезу, не беспокоясь о лишних ушах по соседству. Клиента не видать, что неудивительно, учитывая, что они явились раньше назначенного времени. Официанта Мин отсылает прочь сразу, как тот приносит пепельницу, и всё же сотрудник ресторана успевает положить на стол прямо перед посетителями меню, которое Чимин позднее открывает, чтобы полистать из скуки. Юнги перепроверяет все бумаги, нужные для дела, и, удостоверившись, что всё на месте, закуривает, решив убить время за сигаретой-другой. Свободную руку он укладывает на колено, и Чимин, которому быстро наскучивает чтение, цепляется за эту ладонь взглядом. Он не первый раз отмечает шрамы, характерные для тех, кто орудует в драках ножом; обводит взглядом тяжелые кольца, громоздящиеся на исхудалых пальцах с короткими ногтями; на кончиках пальцев бегло пересчитывает мелкие ранки от зубов. Указательный палец Юнги периодически дёргается. Кажется, он усиленно пытается держать себя под контролем, но через раз проваливается. Пак решает отвлечь хённима от неприятных мыслей разговором: — Кто наш клиент? — Чо Чхольмин. Он дядя Джуна, так что убивать нельзя. Неужели ему ту оплошность теперь всю жизнь будут припоминать? Да и разве одному Чимину хотелось выпустить в Тонкэ пару пуль? Очевидно же, что человеком он был скользким и доверия не заслуживал. — В глубине души ты ведь мне благодарен, верно? Что я грохнул того мерзостного лжеца. — Твоя тупая порывистость не играет мне на руку никоим образом, уж поверь, — жёстко осекает его Мин. — Мы с Джуном и Сокджином-нимом пасли Тонкэ долгое время, а ты пустил все концы в воду. Чимин мрачнеет и затыкается, глубоко задетый и раздраженный несправедливой критикой. Юнги осуждает его за порывистость, что может быть ироничнее? Пак готов спорить на свой зад, что тот и сам из личной неприязни не раз убивал тех, кого убивать не следовало. Нет, наверняка он обходился даже без неприязни — для Мин Юнги достаточно просто быть в плохом настроении, чтобы вокруг пролилась кровь. Не этому человеку упрекать его. Двери открываются беззвучно, оттого и становится неожиданным появление на пороге незнакомца. Мужчина этот, немолодой с виду и невысокого роста, облачен в чёрный костюм. Пиджак расстёгнут полностью, узорчатая цветастая рубашка — всего лишь наполовину, открывая вид на грудь, увитую чёрными соцветиями орхидеи. — Добрый день, господа, — мужчина — стоит полагать, Чо Чхольмин — одаряет собеседников мягкой улыбкой и занимает место за столом, усаживаясь прямо напротив Пака. Который, в свою очередь, без стеснений прожигает новоявленного взглядом, изучая и анализируя. Чо Чхольмин держится как человек, в руках которого сосредоточена немалая власть. Его взгляд ясен, а улыбка цепляет собою все морщины на лице, отчего трудно сказать — фальшивая она или же искренняя. Острую линию челюсти подчеркивает редкая щетина, короткие пальцы украшают кольца с камнями, смуглую шею — тонкая золотая цепь и несколько едва заметных шрамов, наползающих друг на друга. Стоит только Паку про себя охарактеризовать нового знакомого человеком опасным, как Чо устремляет на него свой ясный взгляд, полный живого интереса. Чимина прошибает этим взглядом насквозь, и он вздрагивает, чувствуя, как леденеют его внутренности. Однако же, взглянув искоса на Юнги, успокаивается — его хённим стряхивает пепел с кончика сигареты с таким скучающим видом, словно вот-вот уснёт. Очевидно, он не воспринимает Чхольмина как угрозу, следовательно, и Чимину не стоит. — Господин Пак, полагаю? — окликает его Чо, вынуждая вновь насторожиться. — Рад, что нам наконец довелось свести знакомство. Глядя на вас, и не скажешь, что вы кровь от крови Тэуна, — миролюбиво посмеиваясь, Чхольмин щурит глаза. — Наверное, вы пошли в мать. — Я не знал свою мать и ничего не могу сказать по этому поводу. — У меня сердце кровью обливается, когда я слышу такие слова. Дети должны расти в полных семьях, не так ли, господин Мин? — с досадой в тоне интересуется Чхольмин. — Разве моё мнение в этом вопросе учитывается? — хмыкает Юнги, и Чо наконец снисходит до того, чтобы одарить и его снисходительным взглядом, которой сопровождает улыбкой. В его глазах угадывается неприкрытая жалость. Мин в голос усмехается, кривя губы, но Чимин легко считывает за этим показным весельем гнев. И снова он задумывается о мотивах, которыми руководствовался Юнги, протягивая ему вчера руку помощи, и снова он приходит к выводу: то была вовсе не жалость. Человек, до такой степени не терпящий жалость в отношении себя, не стал бы жалеть других. — Что ж, давайте опустим эту тему, — благосклонно предлагает Чхольмин, вновь устремляя пронизывающий взгляд на Пака. — Во всяком случае, не ради этого мы сегодня собрались здесь. Но прежде, чем приступить к сути… Поговаривают, Гукхва сейчас переживает некие проблемы. Что вы скажете на этот счёт, господин Мин? Улыбка Юнги становится шире, и он склоняет голову вбок. Если не вглядываться в чёрные омуты, скрывающие на дне своем неутолимую жажду крови, улыбку его вполне можно счесть очаровательной, а тон — доброжелательным. — Нам приятно знать о вашем беспокойстве, господин Чо. Но, уверяю, как простого клиента вас незачем посвящать в наши проблемы. — Я интересуюсь не только как клиент, но и как близкий друг. Ну, и отчасти как заинтересованное лицо. Всё же мой многоуважаемый тесть — глава Нанчо, и вам прекрасно это известно. Такие люди, как он, не прощают ошибок, даже мельчайших, потому мне приходится особенно осторожно вести дела. Кстати об ошибках… там, наверху, не особо довольны тем, как мой племянник справляется со сложившейся ситуацией. Он подрывает авторитет Семьи, понимаете? Повисает вязкая, неприятно оседающая на коже тишина. Юнги выглядит так, будто и не слышит Чхольмина — неспеша делает последнюю затяжку, так же неторопливо тушит окурок о дно пепельницы и кидает туда же. Наконец, он подает голос, и ответ его звучит громко и отрывисто, как удар стали о сталь: — Босс не нуждается в оценке его действий. — Наверху никого не беспокоит, нуждается или нет. — Вы пришли купить наш товар или донести послание сверху? Господин Чо не торопится давать ответ, подолгу разглядывая собеседника. Всем, кто имел дело с Юнги, известно — он только выглядит незрелым и порывистым. Он нетерпелив, но не в силу своей юности, а потому как знает, что достойно его времени, а что — нет. Даже Чимину это понятно. Неужели Чхольмин в самом деле надеется вывести пса Намджуна на эмоции, чтобы понять, как в сущности обстоят дела в Гукхва? А иначе зачем весь этот спектакль? То ли Чо решает, что лояльность Мин Юнги и Гукхва ему дороже драгоценной информации, то ли попросту пугается тех последствий, что будут, если он продолжит давить — так или иначе Чхольмин неожиданно даёт заднюю: — …Купить товар. И всё же о том, что кто-то мешает Гукхва, известно всем в округе, и это не играет вашей репутации на руку. Советую разобраться с проблемами как можно быстрее. — Мы примем ваши слова к сведению, — Юнги достает следующую сигарету и одну даже предлагает Чимину. Пак не задумываясь отказывается, не желая отвлекаться на что-то сейчас, когда его глазам предстает столь завораживающая сцена. Очарование сего мгновения понять смогут лишь те самые безумцы, которые, глядя в чёрную змеиную пасть, поражаются красоте их убийцы. Восхищение, что сильнее страха. Отчего раньше не замечал Чимин, насколько притягателен Мин Юнги, когда одной нежной улыбкой желает оппоненту мучительной смерти? — Итак, — Чхольмин достает из рабочего портфеля кипу бумаг. — Всё уже подготовлено, — он кидает документы на стол. — Приятно иметь с вами дело, — притягивая бумаги к себе, с дежурной улыбкой отвечает Юнги.***
Смотря на закрывающиеся двери лифта, Чимин боковым зрением продолжает наблюдать за Юнги, что стирает яркую усмешку движением руки, возвращая своему лицу маску безразличия. Не так давно Хосок и Тэхён загнали своего младшего коллегу в угол, чтобы задать один единственный вопрос: как давно Юнги не улыбается в его присутствии и что это значит. Тогда он не понял, но сейчас, к своему удивлению, ответ больше не является для него загадкой. Словно ещё один замок был снят незаметно от него. Мин Юнги использует свою кровожадную ухмылку как демоническую маску, у которой есть две цели — воззвать к чувству первобытного страха и скрыть его истинные эмоции. С Чимином он в этой маске нужды не испытывает. Является ли это лицо — безразличное, с бесстрастными отчужденными глазами — его истинным? Пока сложно судить, но уже то, что Мин не видит смысла внушать ему страх, говорит о многом. Это пока ещё не доверие, но постепенно его подпускают ближе. Чимин жаждет узнать, насколько близко ему дадут подступиться, как много ещё позволят… что ему позволят. Юнги достает очередную сигарету и зажигает, плюя на все запреты. Они ему не писаны, и сложно сказать — оттого ли, что у него достаточно денег, чтобы оплатить штрафов на год вперёд, или оттого, что он чёртов социопат. — Ты слишком много куришь, — делает замечание Чимин, прислоняясь к стене напротив той, у которой встал Мин. — Сколько ты скуриваешь? Три пачки в день? Юнги никак не реагирует на замечание, он даже не смотрит на Пака — его взгляд направлен на табло. — Это вредно для здоровья, — предпринимает вторую попытку Чимин, и на сей раз добивается большего успеха. В него мечут взгляд, но не острый, с угрозой — как ожидал того Пак — а удивительно спокойный. Заинтересованный. Мин подносит к губам сигарету, делает затяжку, не прекращая смотреть. Чимин не знает, что хотят ему этим сказать, но реагирует он на действия хённима как на провокацию — преодолев то ничтожное расстояние, что было между ними, он пробует выхватить сигарету из бледных пальцев, но Юнги вовремя отводит руку. Правила игры меняются неожиданно резко — Пака хватают, толкает к стене и делают несколько шагов к нему, становясь вплотную. Свободная рука ложится на шею — Чимин не сопротивляется — медленно скользит верх, посылая по горячей коже мурашки. Холодные пальцы замирают, ложась на сонной артерии. Пак понимает, что проверяют его пульс. — Ты беспокоишься обо мне? — опасно близко склоняясь к чужому лицу, спрашивает Юнги, сканируя свою жертву дикими, пытливыми глазами. Двери лифта открываются, слышится тихое дзиньканье. Чимин порывается дёрнуться в сторону выхода, но рука сдавливает его шею, припечатывая к месту. Мин нажимает на кнопку, и двери закрываются, отрезая их от внешнего мира. — Да или нет? — холодным требовательным тоном допытывается Мин. Что бы Чимин ни ответил — солжёт он, скажет правду — не имеет значения. Юнги будет слушать его сердце наравне с языком, и от этого делается беспокойно, тревожно, до тошноты страшно. Страшно, ведь он и сам не знает правды. Он не успел разобраться в себе, ему не дали времени понять свои чувства. Что он испытывает, думая о Юнги — раздражение, отвращение, страх, уверенность… благодарность? Важен ли ему Мин Юнги? — Да. Вязкие секунды растягиваются, ощущаясь минутами, часами, вечностью. Чимин вновь сравнивает себя с открытой книгой — рука на его пульсе, взгляд въедается в душу, мысли. В нём будто ковыряются: прощупывают внутренности, трогают нервы, мозг, размазывают меж пальцев тягучую кровь. Наконец, узнав всё, что желал знать, Юнги отпускает его, делая очередную затяжку. Двери лифта вновь открываются, и он выходит первым. Напоследок, однако, полосует по Чимину разочарованным взглядом и выносит вердикт: — Но ты не знаешь почему. Уже даже на злость Пак не находит сил — их хватает только на то, чтобы возвести глаза к потолку и тихо процедить сквозь зубы: — …Да пошёл ты к чёрту. Юнги, впрочем, отходит к этому моменту на достаточное расстояние, чтобы этого не слышать. Чимин нагоняет его уже на выходе из здания, уверенно подстраиваясь под скорость его шагов. И так же уверенно замирает на месте, едва взглянув на припаркованную в отдалении машину. В самом авто нет ничего подозрительного, странным Пак находит другое — парня, скрывающего свое лицо за капюшоном, который ошивается у тачки вплоть до того момента, пока её владельцы не показываются на глаза. Встревоженно оглядываясь на них, он стремительно уносится от машины, скрываясь в толпе. И как это дерьмо понимать? — Хённим! — Пак переходит на бег, чтобы нагнать своего спутника, который остановился прямо перед машиной, сосредоточенно вглядываясь в потоки людей, неровные и подвижные, словно водная рябь. — Ты можешь назвать меня параноиком, но я только что видел… — Пойдём пешком, — перебивает его Юнги, беря курс в противоположную сторону от той, где скрылся подозрительный тип. Сказать, что Чимин удивлён — ничего не сказать. Он за те считанные секунды, что бежал к Юнги, проработал в голове несколько теорий касаемо незнакомца в капюшоне и даже подготовил речь, которая должна была убедить Мина в существовании опасности. А тут и убеждать не понадобилось — его хённим, ничего толком не объясняя, и сам сделал ровно то, что хотел предложить ему Пак. — Это было не совпадение, ты прав, — говорит Юнги, который раз поражая своего донсэна. — Он не случайно ошивался возле моей тачки и сбежал, едва меня завидев. Чимин не спрашивает, почему в таком случае Мин не бросился ему вдогонку — и без того всё понятно. В таком столпотворении устраивать погоню мало того, что неудобно, так ещё и чревато неприятными последствиями в лице полиции. — Думаешь, он что-то сделал с машиной? — уточняет Пак, напряженно оглядываясь по сторонам. — Это поездка ведь могла быть нашей последней, верно? — Неверно, — осекает его Мин, ныряя с многолюдных улиц в пустынный переулок. — Думаешь, он бы рискнул что-то сделать на глазах у такого количества людей и камер? Его целью было напугать нас, заставить думать, что садиться в машину сейчас опасно. — Что?.. — Чимин невольно замирает, и Юнги приходится вернуться на несколько шагов назад, чтобы с раздраженным вздохом схватить его за рукав и повести вслед за собой. — Погоди! — Пак вырывается. — Почему мы тогда не вернёмся в машину? Если ты прав, тогда, наоборот, опасно сейчас быть здесь. Это же очевидная ловушка! Юнги смеется слишком уж беспечно и, не сомневаясь ни секунды, движется дальше. — В таком случае жду этого с нетерпением, — тянет он с жуткой усмешкой. «Этот псих точно услышал «ловушка», а не «вечеринка-сюрприз»?» — гневается про себя Чимин. Пускай чутье и твердит ему искать спасения среди людей, там, где ему не смогут причинить вред, пускай раньше Чимин сбежал бы без раздумий, сейчас он вынужден, яростно прорычав, последовать за хённимом. В конце концов, ему почему-то не плевать на этого умалишённого садиста. Может, потому что Мин — нечто большее, чем просто жестокий и безумный человек, а, может, дело в том, что Чимин привык идеализировать своих личных мучителей. Видимо, монстры во плоти для него роднее, чем общество здоровых людей. — Уже смеркается, — замечает Пак и, мельком глянув время в телефоне, хмурится, увидев, что время идёт к полночи. — Твоя идея мне кажется всё более сомнительной. Это стопроцентно покушение. — Пак Чимин, я, в отличие от тебя, не привык бежать. — Да, знаю, что по-твоему я трус и параноик, но… — Нет, — Юнги резко вскидывает ладонь перед ним, призывая немедля заткнуться. — Не перебивай. Я не пытался тебя оскорбить, идиот. Чимин возмущенно хватает ртом воздух, не в силах структурировать свои мысли от злости. — Да ты же буквально только что… — Заткнись и слушай. Ты всю жизнь в бегах, но ты бежал от врага, которого хорошо знал и которому не мог дать отпор. Это нормально, повторюсь, когда ты знаешь, кто твой противник и что он может противопоставить. Но не когда ты бежишь от неизвестности. Вместо того, чтобы сбежать сейчас и гадать после, кто и зачем это подстроил, а, главное, когда он явится снова, я лучше встречу врага лицом к лицу и узнаю всё, что мне нужно, сразу. Терпеть не могу оттягивать неизбежное. — Что ж… в этом есть смысл, — нехотя соглашается Пак. Он знает, что пожалеет об этих словах в течение следующего часа. Петляя пустынными переулками, укрытыми покрывалом ночи, они вовсе не выглядят жертвами, наивно угодившими в ловушку — напротив, усмешка Юнги дерзкая, вызывающая, а шаг прыгуч и весел, словно он прямо говорит: «Поймайте меня, если вам надоело жить». В какой-то момент Чимин ловит себя на мысли, что вовсе не удивится, если злоумышленники, глядя на это, успеют несколько раз переосмыслить свои жизненные ценности и отказаться от всех недобрых намерений. К несчастью, происходит именно то, чего Юнги ожидал с животным трепетом — звучит рёв мотора и на горизонте показывается один всадник на железном коне за другим, отрезая им путь. Чимин слышит, как сбивается его дыхание под напором хлынувшего в кровь адреналина. Мотоциклистов оказывается много, слишком много, чтобы они смогли с ними справиться вдвоем. Кто-то сжимает в руке биту, кто-то надевает на кулак кастет; все взгляды впиваются острыми спицами в Юнги. Но его взгляд страшнее — в нём читается неподдельный, почти детский восторг. — Чимин-а, — длинные пальцы неспеша тянутся к вороту куртки, подхватывают края ткани, стягивают медленно с плеч, обнажая белоснежную кожу, которая и без лунного света, кажется, сияет — сияет своим собственным. — Подержи-ка это для меня, — сбросив куртку с рук, Мин швыряет её Чимину, и тот сглатывает. Они в опасности, они не уйдут отсюда без единого синяка; повезёт, если вообще уйдут. Ноги горят, дрожат, молят о том, чтобы сорваться с места, унести его отсюда, а сердце словно не с ними — против них. Оно дрожит, но по совершенно иным причинам. Вены на бледных, как алебастр, руках Мин Юнги сплетаются друг с другом тончайшими змеями, тянутся, опоясывают, струятся, манят взгляд. В них кровь дикого бешеного зверя, и кровь скоро окажется на них. Она запятнает белый бархат кожи, окрасит в алый персикового цвета лепестки хризантемы. Кобура, до этого момента скрывающаяся тканью безразмерной куртки, крепко охватывает покрытые татуировками плечи. Она пересекает широкую спину на уровне лопаток, подчеркивает очерченные тенью и светом мышцы, что скрыты за прилегающей к коже чёрной тканью майки с высоким горлом. Улыбка Юнги расслабленная, и даже в движениях его читается лёгкость, когда он вынимает из кобуры пистолет и не глядя протягивает за спину, в руки Чимину. Тот, завороженный представшим ему откровением, не сразу признает родной Daewoo K5. Ему страшно отвести глаза, сложно сделать вдох. Это всё какое-то безумие — Мин выходит в одиночку против целой группы, жестом приказывая Паку не лезть под руку, ожидать в стороне. Кто в своем уме будет глядеть в лицо смерти с приветливой улыбкой? Неужели у Чимина всё ещё есть сомнения насчёт полного отсутствия рассудка у этого монстра? Очевидно же, что он безумец. — Что же вы медлите? — гадко смеясь, обращается Юнги к фигурам в чёрном, что верно окружают его со всех сторон. — Если не поторопитесь, мне будет скучно. Наконец, первый наемник нарушает строй. Устремляется на свою цель с битой наперевес. Мин только этого и добивался, провоцируя их. Он резко наклоняется, играючи уворачиваясь от удара. Пинком ноги по незащищённой лодыжке заставляет противника взреветь и скорчиться от боли. Мин не медлит — выпрямляется и стремительным ударом локтя по спине укладывает нападающего. — Кто следующий? — с шальным блеском в глазах интересуется Юнги, укладывая ногу на голову поверженного, впечатывая того в землю с таком силой, что у того наверняка останутся ссадины на щеке. Как только с места срывается следующая пара смертников, Мин ловким движением ноги подкидывают биту с земли вверх. Легко перехватывает её в воздухе, тотчас же ударяя с размаху по голове нападающего. Хлёсткий поток крови заливает скорченное в гримасе боли лицо. Один кидается на Юнги, делает выпад ножом. Мощным взмахом биты Мин выбивает нож, следующим — целится по рёбрам, ломая одно или несколько. Его пытаются задавить числом, одному даже удается схватить его, подобравшись сзади. Юнги пинает в солнечное сплетение идиота, что рискнул подойти к нему спереди, и с силой выворачивается, едва не ломая держащему руки. Тот отпускает, но сразу же выуживает нож, намереваясь покончить с Юнги, пока его отвлекают. Чимин вмешивается невольно: на рефлексах вскидывает руку с пистолетом. Выстрела, однако, не следует, и он понимает, что пистолет не заряжен. Разражаясь матерной тирадой, Пак влетает в самую гущу, перехватывая запястье ублюдка в момент выпада. С гневным рычанием он прикладывает противника головой об стену, лишая его возможности провести контратаку. Вооружившись отнятым ножом, Чимин подкрадывается со спины к одному из тех двоих, что ещё стоят на ногах, и точным рывком вонзает оружие наёмнику в шею. Юнги добивает последнего сокрушительным ударом битой в висок. Подкинув свое оружие в воздух и играючи его перехватив уже левой рукой, Мин закидывает биту себе на плечо, с довольной усмешкой оглядывая переулок. Однако спотыкается взглядом на Чимине и хмурится. — Я сказал не вмешиваться, — делает замечание Мин, глядя едва не с презрением на подчинённого. — А я разве не упоминал, что мне посрать на то, что ты там говоришь? — деланно удивляется Пак. — Где моя куртка? Взгляд Чимина сам собой скользит в сторону, где брошенными покоятся на земле безразмерная куртка, пропитанная удушливым запахом сигарет, и незаряженный, оказавшийся бесполезным Daewoo K5. Мин прослеживает этот взгляд и, освободив руку от биты, подходит к своим вещам. Подбирает, склонившись, пистолет левой рукой и ею же возвращает его в кобуру, которую в следующую минуту скрывает курткой. Поправив одежду, Юнги поворачивается к Чимину и распоряжается: — Осмотри их. Пак понимает, что речь идёт о бездыханных телах загадочных нападавших, и немедля берётся за дело. Пульс в конечном счёте едва прощупывается лишь у половины. Изъяв всё возможное оружие, дабы избежать внезапного нападения со спины, Чимин начинает осматривать тела на предмет татуировки или любого другого опознавательного знака. Как не странно, ему так и не удается идентифицировать нападавших. Вероятнее всего, предположения Юнги верны, и они являются наемниками, но с собой у них нет даже мобильных, чтобы можно было по ним отследить, от кого поступил заказ на ручного пса Ким Намджуна. Когда Чимин осматривает последнего, его терпение иссякает, и он начинает задавать вопросы: — Есть предположения, кем они могут быть? — Нет. Ответ оказывается не таким, каким ожидал Пак. Иногда он забывает, что Мин Юнги не всезнающий. — Думаешь, это враги босса? Он никому дорогу не переходил давеча? — продолжает допытываться Пак, снимая с трупа верхнюю одежду. Юнги, всё это время наблюдающий за его работой со стороны, изумлённо округляет глаза. — Враги? У Ким Намджуна? Босс и мухи не обидит, а все деньги, полученные с продажи оружия всяким отморозкам, он жертвует на благотворительность. Лицо Чимина вытягивается в удивлении. Он даже поворачивается к Мину, чтобы спросить: — Серьезно?.. — Скажи, ты только со мной такой тупой, или у тебя это хроническое? Грубо. Впрочем, вполне ожидаемо — от такого-то мудака. Откинув чужую заляпанную кровью кожанку в сторону, Чимин попеременно осматривает руки мертвеца и мрачнеет, не обнаружив искомого. Из примечательного можно отметить разве что шрам странной формы, напоминающий петлю — но не более того. — У меня ничего, — сообщает с досадой Чимин, выпрямляясь во весь рост. — Погано, — комментирует Юнги, с нечитаемым лицом разглядывая последствия устроенного им беспорядка. — Я уже написал Хосоку, скоро здесь будут наши, чтобы прибраться. Можешь дождаться их здесь со мной или пойти домой — мне плевать. — Я подожду, — говорит Чимин, прислоняясь спиной к стене. Дожидаясь Хосока, он наблюдает за Юнги, который выуживает которую по счёту сигарету за день и закуривает, неприязненно морщась.