Луна садится, солнце восходит

Небо стремительно темнело, разгораясь россыпью блёклых звёзд. Чернота ночи накрывала весь мир вуалью с востока, а на западе клубились свинцовые синие тучи, озарённые отсверком молний и скупыми лучами заката — гром глухими раскатами долетал до долины и терялся вместе с ветром в шуме зелёной листвы. Цветные фурин под карнизами крыши звенели, предвещая скорую бурю. Наруто ждал. Он просидел на энгаве старого храма несколько долгих часов и уже не чувствовал своих затёкших лодыжек. Ветер гнал облака по низкому небу, ворошил ему волосы и облизывал щёки — Наруто безмолвно ждал. Столько терпения в нём не было с самого детства, минуты стекали по каплям застывшей во льдах водой. Лишь методичный звук ударов содзу и скатившееся за горизонт солнце напоминали ему, что время всё так же неумолимо шло вперёд, не повернув вдруг насмешливо вспять. Старый храм давно порос мхом и плющом, доски рассохлись и тихо скрипели от всякого ветерка. Бумага сёдзи выцвела под солнечными лучами, и в искусном орнаменте теперь едва ли угадывался расписной огонь, раздутый бумажным веером в беспощадный пожар. Этот пожар нынче теплился у Наруто под рёбрами, он лелеял и любил его отчаянной злой любовью, надеясь однажды взвить пламя до самого неба и дать его языкам облизать облака — чтобы цвет их был такой же, как на чёрном плаще, омытый тёплой венозной кровью, и неважно, рассвет те предвещали или закат. Его Зверь ворчал и ластился в руки, беспокоился о том, кто был у них за спиной. Наруто улыбался и щурил карминовые глаза — он тоже чувствовал, ловя плечами мурашки вдоль хребта. Всплеск чакры, и жар, и смерть самопожертвования — Нагато справился со своей миссией, для которой и был рождён. В чертах его осунувшегося белого лица читались надежда и тихая грусть — момент их прощания колол душу и кончики пальцев печалью и могильным холодом, но Наруто был неумолим и не желал того слушать. Иного пути для них нет, они все возложат души на алтарь своего божества — просто для Наруто ещё не пришёл черёд. И Нагато скрылся в тени храма первым, складывая узловатыми пальцами печати Сансары Жизни. Наруто довольно пожмурился, предвкушая долгожданную встречу. Его божество всегда было с ним: в тенях леса, во взвешенных хищных поступках, в шёпоте в голове. Он с детства был в мире лишним, его не любили, боялись и презирали — в родной деревне, окружённый людьми, Наруто рос одиноким безродным щенком, понукаемый и отовсюду гонимый. Судьба не была к нему благосклонна, и он выдрал свой шанс себе сам, клыками и когтями, избрав путь Зверя, на который его толкали. Он никогда не был виновен в том, в чём его упрекали — вспышки воспоминаний мелькали во снах цветными картинками, раскрашенными кровью, разрушениями под чужой приказ и заскорузлой ненавистью того, чью силу он без оглядки принял и променял на собственную детскую душу. Курама сквозь лисьи глаза показал ему многое, поделился тайнами и секретами, нашептал о мечтах и страхах — Наруто улыбался и жадно хватал эту силу за хвост, подчиняя себе и отдаваясь ей сам, как равный. Но тот, кто был спрятан в легендах за семью печатями, вскрыл ему душу взглядом без единого слова. Его божество было цвета во́роного крыла и несло лишь смерть, погружая всё вокруг в хаос, низвергая мир в огонь и копоть — ломало этот мир до основания времён, чтобы отстроить заново. Люди не поняли его замысел — люди в принципе были крайне глупы — и погребли божество под землю, дав безымянной могиле зарасти травой. Наруто был против — Наруто сделал всё возможное, чтобы найти и возродить своё божество, и теперь был готов ещё чуть-чуть подождать, чтобы в конце сложить к его ногам свою жизнь. Учиха Мадара был пламенем, способным испепелить весь мир, и Наруто хранил его искру у себя в груди, катал и лелеял огонёк в дрожавших детских ладонях. Тот был единственный, поцелованный в лоб луной — хоть когда-то и в Саске он чувствовал ту же искру. Совсем малую, слабую, едва зародившуюся крупицу ревущего древнего пламени. То было в детстве, когда ребячье соперничество трещало между ними весёлыми молниями. Какаши, расколовший старую маску АНБУ, впервые тогда протянул покинутому Наруто руку, но Учиха Итачи, понятливый умный ёкай, взмахом вороного крыла смешал им все карты и затушил искру. За то он поплатился собственной жизнью, но что была жизнь на фоне службы собственной недостижимой мечте? Из Листа Наруто ушёл — тяньгоу игриво щёлкали клыками и трепетно обещались его задушить, тягая мало́го мальчишку за воротник, но кицунэ всегда сильнее любой собаки. Какаши его не понял — Какаши понять и не хотел, он преследовал лишь собственные корыстные цели, и Наруто в ту ночь в пещере впервые остался один на один с ним. Тогда Наруто, подобострастно дрожавший, свернулся в его ногах послушным придворным псом, не смея шевелиться всю долгую тихую ночь. На могиле он продрог и замёрз, но с тех пор никогда не чувствовал себя одиноким — взгляд горящих алым шаринганом глаз вмиг вскрыл ему грудь и вывернул немым трепетом детскую душу. Но то были лишь картинки из прошлого, и всё, о чём Наруто спустя годы теперь смел мечтать — ощутить эту силу на собственной лисьей шкуре. Зверь его выл и метался, царапая изнутри клетку рёбер, как бешеный — лис лелеял свободу, как мечтает о пустой вольности любое зверьё. Наруто же видел в добровольных цепях гораздо большее, чем любой мог себе представить. Сёдзи сдвинулись, тихо звякнули фурин. Ночное небо перед бурей сгустилось и почернело, но луна круглым диском висела ясная высоко-высоко. Воздух вокруг вмиг исчез, застыл вакуумом в пустых лёгких, и Наруто в отчаянии сжимал дрожавшие пальцы в кулаки, слыша чужие шаги за спиной. Он встал на затёкшие от ожидания ноги и обернулся через плечо — глянул без страха глаза в глаза, и алый горящий взгляд пробил насквозь ему сердце ритуальным танто, минуя мышцы и кости. — Девятихвостый, — усмехнулся Мадара хрипло, вмиг узнавая силу, тлеющую углями в чужой груди. Наруто хищно оскалился, показав клыки. Пульс стучал в глотке, шла кругом голова — десяток лет он стремился к этому моменту, и всё вокруг перестало иметь значение. Он помялся на месте, не находя, что сказать — вдруг фыркнув, просто сделал вперёд один-единственный шаг. Наруто оцарапал когтями доспех и, потянувшись к чужому лицу, как к иконе, застенчиво лизнул в губы. У безответного поцелуя был вкус пепла и могильной земли. *** Мир вздрогнул в тот миг, когда Учиха Мадара расправил затёкшие плечи и хрустнул костяшками, стряхнув с доспеха погребальную пыль. Его силу чувствовали даже те, кто не был сенсором — она давила могильными плитами на плечи и сжимала виски тисками головной боли. Густая чакра хватала за горло ледяными пальцами, царапала ногтями внутреннюю стенку глотки и сжимала альвеолы лёгких, не давая кислороду дойти до заполошно стучавших сердец. Люди пугались и падали, стирая колени и разбивая о землю лбы, их дрожавшие от ужаса руки роняли оружие и пальцы не складывались в печати. Их голоса тихим шёпотом просили о милости. Учиха Мадара не был ни беспощадным, ни снисходительным — он был неотвратимым, как стихия. Как пожирающий всё на пути огонь. — Они так боятся тебя, что собрали целую армию, — шептал Наруто восхищённо, нервно сковыривая чёрную краску с ногтей до крови под заусенцами. Он просто стоял и млел — в пустынной низине из камней и песка за минуты расцвёл чёрный лес, который вмиг сожрало пламя, под чужие крики перемалывая чьи-то кости. В старых легендах боги равняли горы и разворачивали реки вспять, это казалось шуткой и байками, но видишь взаправду — теряешь дар речи и способность дышать, захлёбываясь гарью и копотью. Учиха Мадара поднимал палец — земля дробилась тектоническими плитами и разъезжалась с грохотом, хлопая пастью и заживо погребая сотни. Он поднимал руку — небо раскалывалось на части и осыпа́лось осколками хвостатых комет. Он выдыхал, сложив ладони в одну печать — и мир накрывало пламя. Он был один против целой армии, и ничто не способно было его остановить. Это быстро наскучило — выслушивать требования от стороны, которая ничто не способна противопоставить, имело мало смысла. Разочарованный, Мадара лишь безрадостно хмыкнул и рвано смахнул с гунбая чужую кровь — багряные капли въелись в бумагу едкими пятнами и осели бусинами на подпаленную траву. — Бесполезно, — сказал он хрипло, задумчиво всматриваясь в бушующий по их ногами пожар. — Мир ни капли не изменился за целый век. Его усталая фраза прозвучала как обронённая в пустоту, сказанная ни для кого. На бледном сухом лице живыми бликами играл огонь, пластины доспеха звонко гарцевали металлом. Быстрая битва не принесла ему ни капли наслаждения, даже нынешние Каге скрытых селений оказались не способны его пересилить. Преследуя высшую цель, он стал божеством, и впредь никто не был способен ни одолеть его, ни понять. — Ты щуришься, — сказал Наруто тихо, делая к нему шаг. Они стояли на высоком крутом уступе, упираясь макушками в чернеющее от бури и копоти небо — под их ногами разгоралась бессмысленная злая война и текли реки алой артериальной крови. — Что? — Мадара хмуро вскинулся, и его глаза опасно сверкнули в темноте багряными искрами. — Ты щуришься-ттебайо, — повторил Наруто безбоязно, мягко застенчиво улыбнувшись ему в ответ. И потянулся к нему рукой. Его шершавый палец ласково провёл под чужим нижним веком, очертив кость и глубокие синяки — Мадара крепко впился ему в запястье и отвёл от своего лица руку. — Твоё лицо было спокойнее, пока ты спал, — продолжил Наруто тихо, не отрывая глаз. Мадара скривил губы — по правде, он устал поправлять Наруто в том, что то был совсем не сон. Смерть. Мадара был мёртв и лежал в могиле почти целый век, пока мир продолжал покрываться зимним снегом и льдами, цвести летней зеленью и постоянно, без конца воевать. И вот, опять и вновь люди, шиноби воюют — рассекают катанами воздух, вгоняют в чужую плоть сюрикены и складывают в печати пальцы, перекраивая мир себе под стать. Так было сто лет назад, так, кажется, будет и впредь. Мир не поменяется сам — придётся изменить его силой. — Знаешь, что будет дальше, джинчуурики Девятихвостого? — сцедил Мадара слова с холодной расчётливостью, сложив на груди руки. Наруто молча кивнул. Наруто всматривался в его монолитный взъерошенный силуэт с ощущением сдавленной глотки. Ледяная гранитная сила давила, почти пугала своей мощью — ни один живой человек не способен был ею обладать. Обрывки воспоминаний на поверку оказались ничем, дразнящей дуростью, пустотой, там были лишь капли, намёки на всё грядущее. Идол перед ним смотрел на мир глазами истинного бога, и быть в этот злосчастный миг по его левую руку — то немногое, о чём Наруто в принципе смел мечтать, ночами ютясь у краешка гроба на ледяном каменном полу. Алый доспех блестел свежепролитой кровью. Грива волос напиталась чернотой ночи, изгнав стальную седину. Кожа перестала напоминать пергамент. Он щурился, всматриваясь в темнеющий горизонт и отмеряя высоту застывшей пятном луны. Бог щурился — и мир покорно катился ко дну. С каждым мгновением Наруто всё лучше чувствовал, как заполошно стучит в груди сердце, поддавшееся звериной панике за клеткой рёбер. Он знал, давно знал, что будет дальше. Что теперь ему предстоит. Война, что вершилась у них под ногами, была не более, чем обыкновенный бессмысленный фарс — Статуя Внешнего пути давно стояла, пресытившаяся чакрой восьми Зверей. Оставалось лишь дождаться неумолимо восходящей луны и запечатать последнего, самого сильного демона. Лис внутри выл и метался, и у Наруто оттого кружилась голова. — Я так мечтаю... — от искрящих эмоций он вмиг задохнулся и беспомощно хватил ртом воздух, — о живых родителях. О детстве, друзьях и обычной школе-ттебайо, — слова легли Наруто на губы тёплой нежной улыбкой. — А что будет в твоей сокровенной мечте, Дара? Наруто потянул его за рукав, не то привлекая внимание, не то пытаясь устоять на ногах — пропахший кровью и копотью мир танцевал и кружился у него в глазах, замыкаясь на его личном центре вселенной. Его личный центр вселенной поджал тонкие губы и смерил глупого мальчишку таким взглядом, что любому бы вмиг расхотелось существовать. — Живой брат, — ответил Мадара нехотя, поддавшись странному порыву. — И... без войны. — Неужели, — Наруто сделал к нему шажок и вытянул шею, заглядывая в бесстрастное лицо, — там совсем не будет меня? Его хлестнул по лицу рассерженный алый взгляд — сильнейший шаринган за секунду вскрыл ему открытую нараспашку душу и вмиг погас, утопая в бесчувственной черноте. — Мы из разных эпох, из разных кланов, — отчеканил Мадара холодно, бездушно игнорируя заискивающий лисий взгляд. — У нас разные мечты и разные ожидания. Мы разные. — Я твой призыв, — парировал Наруто мягко, глухой ко всем разумным доводам. Мадара выдохнул — и несогласно покачал головой. — Твой Зверь — мой призыв. Лисьи когти застенчиво царапнули алый доспех, и пальцы накрыли чужую ладонь на предплечье — бурлящая ненавистью лисья сила обжигала кожу даже сквозь ткань запылённой старой перчатки. — Я готов положить свою душу Кураме в пасть-ттебайо, — шепнул Наруто тихо, путая в вороных волосах пальцы и подобострастно заглядывая ему в лицо. — Только скажи. Мадара не смог сдержать удивлённой ухмылки — Наруто в его глазах был сущим глупцом. Его неподкупная честная преданность граничила с безумием и не имела никаких объективных причин: ни желания наживы, ни личных выгод. Мальчишка смотрел на него с затаённым дыханием и вправду видел бога, способного перекроить злосчастный мир — карминовые глаза блестели затаённым животным ужасом, перетекающим в то крайне редкое, что вообще можно встретить в чужих глазах. В искреннюю молчаливую веру. Наруто совсем не был глуп и знал, что ждёт его дальше. Его ждёт смерть — жертва во имя нового мира. Во имя чужой мечты, без возможности получить воплощение своей собственной. Он давно смирился и был готов пожертвовать свою душу — положить собственную жизнь на алтарь своего божества. Во имя всех других, кого знал, не знал и так искренне ненавидел. Мадара опустил тяжёлую ладонь ему на затылок, взъерошил соломенные вихры. Почесал за ухом, как дурного, но послушного пса. Наруто весь тянулся к нему, встав на носочки, и по-детски тепло улыбался такой редкой в его жизни ласке. Жизни, полной лишений, боли и безграничного, бескрайнего одиночества. — Глупый, сумасшедший мальчишка, — сорвалось тихое у Мадары с языка. Сильные пальцы царапнули щёку и опустились на горло, цепляясь за воротник чёрного плаща с облаками. Разломанная печать на животе обожгла кожу и сама упала безделушкой в протянутую ладонь. — Я услышал твоё желание, — сказал Мадара тихо, зажигая пугающий риннеган. — Спи спокойно, мой лис. У Наруто выдрало из глотки весь воздух и подкосились колени — он обмяк в чужой душившей хватке, бессильно вцепившись в рукав дрожавшими пальцами. Рвано выдохнув, широко распахнул слепые глаза — лазурный детский взгляд встретился с летним небом, где высоко-высоко застыла в летнем зените беспощадно яркая луна. В этом мире она была вечным, единственным солнцем. В этом мире без ненависти и сожалений Наруто часами любовался ей так, как любуются божеством. Мадара поднял его тёплое тело на руки и пальцем опустил ему веки. Теперь настала пора погрузить весь мир в вечный сон.