Убей меня своей любовью

Утро можно было назвать хорошим, когда Джим разлеплял глаза, и свет не бил прямо в зрачки, а голова не раскалывалась так, словно вчера по ней били пустой трубой. Идеальным утро становилось либо когда под боком ещё лежала симпатичная девушка, ну или хотя бы если не было сушняка. Иногда — но очень уж редко — идеальное утро встречало его даже не звуками драки внизу. Это утро можно было назвать терпимым — в опустошённой голове гулко разливались крики на нижнем этаже. Постель смятая, но вторая половина уже давно потеряла любой намёк на тепло, свет рассеивается по комнате, просачиваясь сквозь неплотно закрытые жалюзи. Наверное, сейчас уже день. Не совсем боль — скорее назойливое ощущение чего-то отсутствующего — например мыслей — растекалось под черепной коробкой, распирая виски. В горле застрял привкус спирта и желчи. Что бы Джим вчера в себя не вливал — больше он этого брать не будет, по крайней мере до следующей большой пьянки. Хотя возможно, с их-то образом жизни, следующий кутёж уже будет на другом конце вселенной. Рейнор собирает всю свою волю в кулак и приподнимается, стягивая с себя одеяло. Всё тело на резкий подъём реагирует тянущей болью по всем закаменевшим мышцам. Всё ясно — старость незаметно подкралась в двадцать-с-чем-то-лет. Ещё немного и у него начнёт ломить кости, от малейшего скачка давления будет болеть голова и прочие прелести разваливающегося организма. Ладно, стоит прекращать себя жалеть и уже встать. Неприятности не будут ждать момента, когда Джим соизволит натянуть на себя штаны, и уж тем более — когда он окончательно придёт в себя. Так что остатки сна и похмелья прогоняются старым дедовским методом — сначала ударами по щекам, а когда Рейнор доползает до водопроводного крана — холодной водой. Джим поднимает глаза. На него из зеркала смотрит человек, который в этой жизни готов ко всему. А значит, пора бы всю эту утреннюю рутину уже заканчивать и спускаться — почему-то есть навязчивое ощущение, что его уже ждут, и что заставлять ждать ещё больше будет дерьмовым решением. А рубашку можно застегнуть и по пути вниз. Когда он спускается оказывается, что крики, даже не дойдя до драки, уже закончились. Тайкус — проснувшийся раньше и до бесящего выглядящий ну уж слишком хорошо, словно ему не приходилось разделываться с остатками похмелья — машет ему рукой, привлекая внимания. На столе перед ним приличный завтрак. Интересно, откуда у него деньги на это, если вчера он всё проиграл? (Джим догадывается, что знает ответ — он просто запустил руку в долю своего напарника, как и всегда. Как и сам Рейнор поступал иногда — так что повозмущаться не сильно получится) — Джимми, чего встал как вкопанный? Если не поторопишься, я и твой завтрак съем, так что шевели ногами и садись уже. У Тайкуса голос — громовые раскаты, он идёт из самого _нутра_ — и смех такой же, что в пустой голове отдаёт словно по кастрюле гулко бьют железякой. — Ещё чего! Мечтать не вредно, — Джим подвигает второй стул и садится напротив. — Одними мечтами сыт не будешь, — Финдли это фыркает себе почти под нос и улыбается — так добродушно, как вообще способен. — Ну, пока у _меня_ есть деньги, чтобы заплатить за завтрак ты, как я вижу, не сильно будешь об этом беспокоиться, — и, прежде чем друг скажет что-то ещё, Рейнор принимается за остывший завтрак. Ближайшие пять минут он предпочтёт ничего в свою сторону не слышать, и Тайкус прекрасно знает, что лучше дать ему дожевать жестковатый бекон и клейкие драники, а потом уже спорить о финансах. — Но я думаю, что я учувствовал в получении твоих кредитов достаточно, чтобы потратить их часть на завтрак. Заметь, даже не на бухло или баб. И произносится это всё так, словно Джим должен быть благодарен. С другой стороны, в этом весь Тайкус — Рейнор может возмущаться сколько угодно, но всё ещё он его напарник, партнёр по преступлениям и друг, которого он ценит. И для Джима это всё не пустой звук. Поэтому все возмущения они просто — сотрясания воздуха, дружеские подколы, видимость того, что он — мозги, а Финдли — мышцы. На самом-то деле они оба и то, и другое, и иногда ещё не только — в зависимости от того, насколько ситуация дерьмо. — Ага. И стоит признать, на удивление это не худший завтрак из тех, что мне довелось пробовать. — Можешь поблагодарить красотку за баром, — Тайкус кивает в сторону стойки. Джим несколько секунд безрезультатно пытается вспомнить имя. Как её же зовут? Лиззи? Эмили? Обычно это перестаёт быть важным каждый раз, когда их блистательный дуэт вынужден мотать удочки на следующую планетку, где будет точно такой же бар и примерно такая же симпатичная девчонка за стойкой. Сначала от этого было даже немного грустно, но потом Рейнор перенял у друга простоту отношения к подобному. Всё равно через неделю все лица смешаются в одно. — Обязательно, но только после завтрака, — и всё, теперь точно дайте ему дожевать всё до того, как еда остынет, а то утро станет ещё чуть хуже — а впереди есть ещё целый день, который может пойти наперекосяк. — Лучше расскажи, что у тебя сейчас на уме. Потому что, конечно же, Тайкус может узнать абсолютно всё что угодно, и быстро придумать, как сделать это для них выгодным самым (не)безопасным из путей. И лучше уж заранее узнать, к чему чисто теоретически нужно быть готовым хотя бы сегодня. — Сегодня — ничего. Серьёзно, не смотри на меня так. Ни-че-го. Если, конечно, за нами внезапно не начнут погоню, но ты сам знаешь — это ежедневные риски, их никогда не нужно списывать со счетов. Если же в целом — есть одно дельце, но там пока всё так мутно, что мне пока даже смысла говорить нет. — Знаешь, сейчас идея отдохнуть звучит несколько угнетающе, — потому что уже около недели они никуда не срываются, ни от кого не убегают и ничего не крадут. И если первые несколько дней это было продиктовано необходимостью скрыться, то сейчас спокойствие дошло до такой степени, что уже давит. — Расслабься. После очередной бессонной недели ты будешь скучать по возможности целый день просто ни о чём не волноваться. Что есть то есть, с этим даже спорить бесполезно. Вся их жизнь — огромная пороховая бочка, но слезать с неё пока что никто из них не собирался — потому что облегчать кошельки всяких богатеев на кучу кредитов было весело — а _отпускать эти денежки на волю_ — ещё веселее. Так же вряд ли кто-то из них жалел о выбранном пути. Почти. Мысль — как предательская игла, воткнувшаяся между кожей и мышцами, прижавшаяся острым концом к разветвлению нервов, посылая удар от сердца куда-то ниже, словно пытаясь скрутить желудок. — Да, ты прав, — Джим отодвигает пустую тарелку. — Только не кисни. Не могу я видеть такую твою рожу — тебя словно опять заставили жрать сырые водоросли, — Тайкус смеётся и похлопывает его по плечу. Легче, чем обычно. — Иначе мне придётся влипать в неприятности специально, чтобы нам было чем заняться. Джим лишь тихо фыркает на эти слова и театрально закатывает глаза — мол, только не хватало мне в очередной раз тебя вытаскивать. Серьёзно, им двоим не хватало только проблем из воздуха создавать. — Ну, хочешь ты или нет, я пойду — денежки, конечно, могут подождать, когда мы их освободим, а вот красотка, с которой я вчера проводил ночь — не очень. Теперь всё встаёт на свои места. Финдли как всегда в своём репертуаре, и скорее уж старые семьи добровольно сдадут свою власть, чем он откажет себе. — Давай, оставайся на связи. Так, на всякий случай, чтобы я знал, у какого участка тебя встречать. Тайкус на прощание лишь машет рукой, мол, и не надейся. Пока что счёт взаимных спасений был относительно ровный и в дружеском соревновании «кто кому чаще будет обязан спасением жопы» никто из них не хотел уступать. И так будет до тех пор, пока их дуэт не сорвёт в очередную клоаку, где они вновь поставят свои жизни на кон в надежде получить намного больше. Со стороны, наверное, они оба кажутся теми ещё адреналиновыми наркоманами, но раз за разом Рейнор повторял себе, что дело не в этом. Точнее, наверное — не только в этом — но ещё и в том что огромное удовольствие ему приносит стирать улыбки с лиц самодовольных чинуш, шерифов и прочих винтиков этой блядской системы, которая только и делает, что высасывает деньги у одних, чтобы другие могли позволить себе ещё одну статусную безделушку, подчёркивающую то, что они в этом мире могут купить всё и всех. Это хоть немного справедливо. А ещё у него есть деньги, которые он честно отсылает своей семье. Разве есть разница, как он их получил, если в конце концов его родные всё равно их получат? Джим опять находит себя думающим о том, о чём думать он совсем не желает. Что-то навроде вины каждый чёртов раз начинает назойливо звенеть мыслями на периферии сознания. Мысли, как мелкие искры, уходить не хотят — они обжигают мозг вспышками — несформировавшимися и так и не обрётшими форму, но почти различимыми — о том, что тот путь, на котором он не должен находиться. О том, что наверное, там, на Шайло, отец и мать на самом деле прекрасно в курсе, чем занят его сын. Откуда иначе он может присылать _столько_. Гадство. Рядом с Тайкусом эти мысли замирают, затихают, исчезают, потому что Тайкус — громкий, Тайкус, чёрт возьми, центр внимания, ядро — настолько мощное что обладает своим собственным полем притяжения. Финдли умудряется ломать все сомнения и даже остатки здравого смысла иногда — но рядом с ним это никогда не пугает, лишь иногда нуждаясь в небольшом противовесе здравомыслия. Рядом с ним весело, шумно, и никакие сожаления не пробираются в трещины души, потому что каждый раз они оказываются в такой ситуации, что любое сожаление будет как пламя напротив сухой бочки пороха. Рядом с Тайкусом — вот так нонсенс — спокойно даже, и любые лишние мысли отметаются сами собой. Пока друг будет занят какой-бы-то-ни-было-естественно-очень-важной-фигнёй нужно сделать хоть что-то, чтобы скинуть шлейф преследующих мыслей, и не в коем случае не думать их. Не сейчас, чуть позже. Когда это действительно будет необходимо. Нужно приложить усилие, встать, стряхнуть всю ржавчину, что засела между мышцами и сухожилиями и направить свои силы — умственные и физические — на что-то, где это будет иметь смысл. Весь день провести лёжа на жёстком матрасе и проваливаясь в болото неконтролируемых мыслей — такая себе идея. У Джима чувство что он слишком часто в одиночестве просто проваливается, и падает, падает, падает. Оставаться наедине с собой иногда кажется просто невыносимо, и хочется вырваться из корней, которые ему хочется считать ростками… Всё, хватит. Лучше вытянуть себя на улицу — и улица, конечно, встретит его пылью и белёсой звездой на небосклоне, и сухим ветром выдует все ненужные мысли. Пока Тайкус занят поиском неприятностей Джиму лучше заняться продумыванием пути отступления. Так, на всякий случай, и вовсе не потому, что обычно им приходится срываться с места в самое неожиданное время и по самым неожиданным причинам. Тут много улочек и переулков, и это здорово поможет заплутать, а потом попасть в другую часть бетонных джунглей, но с другой стороны — перекрыть пути отступления будет легче лёгкого. С другой стороны — здесь есть стена, в которой дыра достаточная, чтобы суметь проскользнуть, а там — пожарная лестница, неосмотрительно оставшаяся без замка. А дальше можно будет — нет, канализацию можно сразу отмести, потому что никогда не знаешь её размеров и масштабов, и это будет просто неоправданным риском, а вот если по строительным лесам перебраться — это может помочь оторваться сильно вперёд. А дальше, в конце концов, будут импровизировать. И вот так, шаг за шагом, пролётами и проходами, он проскальзывает куда-то — дальше до тех пор, пока совершенно другие неоновые вывески и упирающиеся в серость блоковые многоэтажки не сомкнутся над головой вновь. Ещё немного и можно заблудится — а это и будет нужным в случае чего. Джим прижимается к одной из холодных и сравнительно чистых стен, выдыхает, руки тянутся к пачке сигарет в одном из внутренних карманов, но вместо них достают телефон, так вовремя завибрировавший. [хей джимми] (Тайкус, 17:47) […] [бросай там какое бы невъебенное важное дело у тебя не было] (Тайкус, 17:47) [(координаты)] (Тайкус, 17:48) [буду ждать] (Тайкус, 17:48) [а ты знаешь, что у меня с терпением] (Тайкус, 17:48) Джим, конечно же, знает. Ну ничего — координаты не так уж далеко — и добраться до туда не составит никаких проблем. Можно даже так, пешком. (Джим, 17:49) [Сейчас буду. Дай мне пятнадцать минут.] Тучи, кажется, наваливаются ещё сильнее. Возможно, даже пойдёт дождь. Успеть бы дойти до того, как это случится — спешить под усиливающимся ливнем это такое себе удовольствие. И будет здорово, если Тайкус совершенно случайно не влип в неприятности — а по его сообщениям никогда нельзя было понять, чего ожидать на месте. Возможно, оцепленный район и вежливые уговоры сдаться, возможно — раскиданных воротил и Тайкуса, пропускающего пятый стакан пива и рассказывающего ужасные анекдоты, а может, чего-то ещё. Рейнор бы возмущался, если бы не привык уже, и если бы не знал, что никакие возмущения и нотации не исправят того, какой Финдли человек. Да и, если признаться себе честно — каким бы он ни был, Джим его чисто по-дружески любил — что случается, когда вы связаны не только общим делом, но и тем, что ваши жизни частенько зависят друг от друга. Тайкус ждёт его один, что удивительно. Один, не считая, конечно, двух «стервятников» — он их, наверное, честно позаимствовал, возможно у военных. Скорее всего. — Я уж думал без тебя ехать. Давай, залезай быстрей. Естественно. Если «стервятники» угнаны недавно, то их ещё ищут. Джим садится, проверяет по привычке топливо — нормально. Тайкус стартует первый, и Джиму, так и не получившему пока объяснений, ничего не остаётся кроме как следовать за ним. Холодные капли постепенно начинают противно бить в лицо, стучать по обшивке ховера. Кажется, ещё немного — и небо обрушится на здания, а здания сложатся как бумажные карты — прямо им под ноги. Но этого не происходит, и они на удивление легко вылетают на ровное полотно шоссе, и едут так — пока бетонные многоэтажки не становятся меньше, и пока они не превращаются в приплюснутые здания, а потом заканчиваются и они. Они едут по дороге, что иногда врезается в горные породы, а потом заворачивают на тропинку. Скорость ховеров приходится снизить. Потом — остановиться совсем. — Приехали? — Джим спешивается, осматривается по сторонам. Заместо бетона теперь их окружают камни. Тайкус кивает и протягивает Джиму бинокль. — А теперь, дружище, слушай сюда идею. Если хорошо посмотришь в бинокль — увидишь военную базу. Я вчера и сегодня про неё разнюхивал малясь — но пластинка стандартная. Всё примерно так же как всегда — лёгкие деньги, а потом мы валим и примерно через пару недель о нас уже забывают. Джим бы не был так во всём уверен, но пока Тайкус излагал план у него была возможность осмотреть местность. Возможно, есть что-то ещё — редко когда такие простые планы проходят без сучка без задоринки. Хотя, редко вообще какой план проворачивается настолько просто. — Если всё пройдёт хорошо, мы скинем всё сюда. — Не думаю, что это хорошая идея. Они, конечно, могут подумать, что мы ломанём с награбленным сразу куда-то, куда это можно сбыть, но стоит снимать со счетов и то, что конфеды прочешут всё тут, включая этот клочок земли. — А тут, дружище, в игру вступают сложные земельные споры и прочая юридическая билиберда, которой я решил себе не насиловать мозг. Если коротко — по какой-то причине городские власти и военные постоянно царапаются за то, кто же тут всем управляет. Так что пока они будут спорить что у них написано в бумажках — мы переждём основной пиздец, заберём награбленное добро и будем таковы, — улыбку Тайкуса нужно видеть. У него определённо уже всё готово и схвачено и уж кто, но он точно уверен, что в этот раз всё будет идеально. — Теперь это звучит логичнее, стоит признать. Хорошо. Если дашь мне пару часов, возможно мне удастся накинуть к этому плану пару дельных дополнений. — На тебя всегда можно рассчитывать, — Джим чувствует, как его плечо сжимают, а вторая рука оказывается угрожающе близко к затылку. Через секунду он чувствует, как дружеская пятерня так давит на затылок так, словно его пытаются вжать в землю, но потом лишь щадяще треплют по волосам. — Ты среди нас двоих голова. Ну, чаще всего. — Смилуйся, — Рейнор останавливает чужую руку, смеётся тихо, — Я столько комплиментов от тебя ещё ни разу не слышал. Ещё немного и я подумаю, что тебя подменили. — Да пошёл ты. Над городом всё ещё сгущаются тучи. Можно увидеть стену ливня издалека — но она словно не планирует двигаться дальше. А светило опускается всё ниже и окрашивает низкие облака в алый, жёлтый, лиловый оттенки — и эти цвета растекаются всё дальше и дальше. — Красиво. — Я почему-то так и думал, что тебе это место понравится. Держи, — Тайкус протягивает банку пива и усмехается. — Ого. Да тебя точно подменили, — Рейнор сам тихо смеётся, садится — и рядом с ним садится его друг. Несколько секунд проходят в тишине. Тихо шипят открытые банки пива. — Ладно тебе. Я, может, и чурбан бесчувственный, но тебя знаю хорошо. Могу и догадаться, что тебе понравится то или иное место. — Что есть, то есть. Я даже мог бы подумать, что ты специально его подыскивал. — Ага, для романтического распития пивы с лучшим другом. — Иди ты, — Джим отмахивается, делает глоток. Пиво как пиво, конечно, терпимое, даже не слишком тёплое. А на сердце всё равно приятно теперь как-то — по-человечески даже. Хотелось бы, чтобы всегда так было, и чтобы ничего не поменялось. Чтобы никаких забот. — Чувствительная ты душа, Джимми. Бьюсь об заклад, если ты когда-нибудь осядешь где-то — так с бабой себе под стать и обязательно чтобы там так можно было так вот сидеть. Рейнор поворачивает голову — смотрит на друга внимательно. Странно он шутит. Действительно, не произошло ли чего? Тайкусу что, в бошку взбрело что Джим его сейчас оставит? — Ты думаешь, я себе нашёл кого, чтобы осесть так? Тайкус вновь смеётся — спокойно так, раскатисто, щурит чуть левый глаз. — Не, Джимми. Не нашёл ты пока ещё такой бабы, чтобы с ней осесть. Но поверь моему слову — вот если и разойдутся наши пути — то это потому, что ты себе бабу какую найдёшь. Такую, блять, умную и с характером — прям как ты. — Пошёл ты нахуй, Тайкус, — Джим смеётся сам, чуть голову закидывает. — Уж скорее тебе предложат сделку повыгоднее, и ты бросишь меня ради алмазных гор. — Не, херня. Нет пока такой цены, за которую я готов продать такого напарника как ты. И они опять смеются, словно это и правда какая-то шутка для них. Звучит ведь и правда до глупого невозможно — что кто-то из них оставит другого. Ради женщины ли, ради денег — они прошли слишком многое, чтобы это всё так просто забывалось и оставлялось за скобками. А сегодня будет заходить солнце, а ливень обрушиваться на муравейник многоэтажек вдали, а они будут сидеть тут, пить пиво и смотреть на это всё так, словно они оба выше всех таких мирских глупостей.