Слабые места

      Костяшки пальцев обожгло приятной саднящей болью, едва затянувшиеся ранки на них разошлись, закровили и будто тонкой проволокой хлестнули по венам. Приятное ощущение, заставляющее почувствовать себя живым.       За последний месяц Игорь Гром совсем забыл, каким это чувство должно быть по умолчанию, не вызванное искусственно. Он помнил лишь привкус крови и сожалений на языке. Признаться, он понятия не имел, что ему нужно было теперь делать, как вернуться к прежней жизни своенравного майора полиции, как забыть все те ужасы, которые ему удалось пережить меньше месяца назад. Как стереть из памяти лица всех тех людей, которых он не смог уберечь.       Мужчина вновь занёс сжатую в кулак руку и с силой опустил её на лицо уже осевшего на колени противника. Тот ещё был в сознании, даже махал конечностями в надежде отбиться, но шансов на успех у него уже не было. Игорь молотил его кулаками почти без разбора, совсем потеряв контроль. Почти как тогда. Из-за заплывшего глаза мало что можно было увидеть, а из-за бьющей в ушах пульсации крови не было слышно чужих хрипов и стонов, и Гром даже представил, чем может закончиться его фривольное задержание сегодня — суровым взглядом неодобрения генерала-полковника, отчетом о нападении на сотрудника полиции и убийстве при задержании.       Игорь остановился, замерев со жгущей по правому запястью болью и кулаком, застывшем в паре сантиметров от лица пытавшегося сбежать преступника. На мгновение его разум будто помутился; перед глазами заплясали призраки прошлого, а лицо человека перед ним приобрело чужие черты, окатив ужасом и виной. Он видел Ваню, скалящегося ему кровавой улыбкой. Грязного, с отчаянным взглядом, где не было ничего, кроме решимости убить любой ценой. Игорь даже помнил, каким на ощупь был камень в его ладони, которым он отбился от удушающего захвата Вани. Он помнил, как тот перестал сопротивляться после удара и придавил своей тяжестью, обмякнув.       От избитого преступника Гром отшатнулся как от прокаженного и обернулся на него только тогда, когда упёрся спиной в стену, чтобы совсем не потерять равновесие. Вани не было. Ивана Сорокина и не могло здесь быть, Игорь это знал. Его тело сейчас находилось на Смоленском Кладбище в свежей могиле. Здесь только он и эта мразь, что бабку в подъезде ножом ударила.       — С вами всё нормально, товарищ майор? — в поле зрения мелькнул парнишка в форме.       Старший сержант Гаврилин, которого сегодня назначили Игорю в помощь, походил скорее на студента, только выпустившегося из университета, чем на человека, уже успевшего отслужить три года в полиции. У него было это наивное выражение лица, которое Грома бесило почти до зубного скрежета, и весь его вид будто говорил о том, что свою должность тот всерьёз не воспринимал. Игорю, таких как Гаврилин, понять было сложно, ведь, попадись им серьезное дело, они сломаются. Не каждый сможет взяться за похищение ребёнка или смерть беременной женщины. Гром даже задумался, как тот смог так в звании подняться, не участвуя в каких-то громких делах, а накрывая то подпольные наркопритоны, то отлавливая карманников.       Когда парень коснулся его плеча в попытке привлечь внимание, Игорь от него отмахнулся, потряс окровавленной рукой, надеясь стряхнуть ощущение жгучей боли, и шмыгнул носом. Его внешний вид, наверняка, был тот ещё; заплывший глаз, окровавленные губы и подбородок, рассеченная бровь и порез на скуле. Хорошо, хоть, нос целый.       — Сопротивление при задержании, — кивнув на избитого и едва цепляющегося за сознание преступника, бросил Гром, чуть погодя добавив: — И нападение на полицейского при исполнении. Запиши это.       — Вызвать скорую?       Игорь вопрос проигнорировал. Доковыляв до служебной машины, он достал бутылку воды и ополоснул ею саднящую кисть. Он уже знал, что скажет, когда генерал-полковник Прокопенко вызовет его к себе на ковер. Знал, что услышит от него, и о чём будет думать в тот момент. Что ему не место теперь на службе, что он не достоин ни своего звания, ни имени своего отца. Что он совсем совесть потерял, ведь наверняка удавился бы, если бы Фёдор Иванович после произошедшего меньше месяца назад не отказался принимать его отставку.       Сев на пассажирское в автомобиль, Игорь откинулся на подголовник и прикрыл глаза, дожидаясь, когда Гаврилин погрузит задержанного и они доставят его в отделение. Собрать мысли воедино было сложно, будто все привычные установки после того, что Игорю пришлось пережить, сбились напрочь, и теперь думатьдуматьдумать получалось очень плохо. С помехами.       Он нахмурился, сжал губы в тонкую полосу и с силой тряхнул головой, ударяясь посильнее о подголовник. Лучше бы он не возвращался, а сдох там со всеми. Лучше бы не выбирался, если не может ничего сделать, чтобы что-то исправить или хотя бы себе помочь.       Прошло чуть меньше месяца, а ужасы пережитого оставлять Грома даже не думали. Злосчастное телешоу, куда его шутки ради записал Цветков с коллегами, а Прокопенко поддержал, выделив лучшему сотруднику отделения заслуженный отпуск по случаю. Игорь ведь не хотел ни в чём участвовать, но Фёдор Иванович с женой уговорили; сказали, что ремонт сделает на выигранные деньги в квартире и может отцовский драндулет на ноги поставит. Высокий выигрыш был заманчивым, да только цена у него оказалась не менее высокой — за первые трое суток в тайге из шестнадцати участников погибло четверо. Игорь сам копал для двоих могилы.       Казалось бы, обычное телешоу, соревнование команд, задания как в пионерлагерях, вот только ни черта оно не было обычным. Он видел, как умирали люди, пытаясь выбраться из леса, как они убивали друг друга, загнанные страхом и обстоятельствами, как зверье. Он, оставаясь на пике здравого смысла, разводил мужчин по углам и защищал женщин. Он помнил лица каждого, с кем прошел весь ад.       Он помнил Юлю. Яркую, пылкую, взрывную Юлю Пчёлкину, которая не могла сидеть на месте и рвалась в самое пекло. Помнил её, бойко сражающуюся то с подставными полицейскими, то с одичавшими местными. Помнил, как она грозилась написать разгромную статью про то, что здесь с ними произошло, и как она поцеловала его на пятые сутки их попыток выбраться из Игры.       Он помнил Илью. Необычного, дерзкого и проницательного Илью Разумовского, который своим цепким взглядом узнавал в каждом новом встречном очередной этап организованной для них Игры и отказывался соблюдать её правила. Он помнил его язвительные комментарии и обещание увидеться, стоило им разделиться. Назвать его другом в подобных обстоятельствах было сложно, но то, что они с Ильей определенно сошлись, Гром мог сказать с полной уверенностью.       Он помнил Катю. Шумную и цепляющуюся за жизнь из последних сил. Он помнил как её, Екатерину Хохолкову, ткнули лицом в дотлевающие угли, и помнил её разрывающий перепонки крик боли. Он помнил, потому что ничего не смог сделать, чтобы остановить тех подонков, и мог только смотреть, как замученные отчаяньем мужчины из их команды тягали её за волосы, думая, что она что-то могла знать об Игре.       Образы перед глазами всплыли такие яркие, что Игорь поежился; вспоминать было тяжело. Ему и не хотелось, но избавиться от рисующих картин прошлого на закрытых веках никак не получалось, сколько бы Гром не вливал в себя алкоголя или не выбивал дурь из подонков, которых отлавливал. Воспоминания, будто яд, въелись ему под кожу и отравляли медленно; смерть Юли от ранения в живот, тяжесть тела Сорокина в его руках, пустой взгляд захлебнувшейся Ани и расползающееся кровавое пятно на груди Ильи.       Игоря замутило. Он поспешно открыл глаза, с облегчением понимая, что они уже почти у отделения.       — Товарищ майор, вам точно не нужна помощь медика? — Гаврилин вновь подал голос, явно рассчитывая на положительный ответ, раз положил свободную от руля руку на рацию.       — Расслабься, сержант, — вместо ответа хлопнул его по плечу Игорь и кивнул на пассажира на заднем сидении за решеткой. — Ты лучше этого вот на оформление сдай. Пальчики, документики там. Ну, ты знаешь.       Кивнув, Гром вылез из машины и под любопытные взгляды сослуживцев, провожающих его знатно потрепанную чужими кулаками персону, двинулся к главному входу и кабинету начальника.       Фёдор Иванович Прокопенко мог быть по-настоящему грозным, когда того потребуют обстоятельства, но по своей натуре он был добрым человеком. Он был как отец. И сейчас, завидев Грома на пороге, он уже поджал губы, явно готовясь выказать свое отношение к произошедшему сегодня.       — Гаврилин успел отчитаться вперед меня?       — Что с тобой происходит, Игорёш? — с лёгким вздохом поинтересовался мужчина, пропустив вопрос мимо ушей. — Самооборона при аресте? Антон мне фотоотчет прислал. У задержанного места живого нет на лице! Игорёк, я же не изверг какой-то, я всё понимаю. Это всё из-за той аварии, да? Из-за всех тех погибших в крушении вертолёта? Это тяжело, но тебе…       — Не было никакой аварии, Федор Иванович, — Игорь измученно вздохнул и потер пальцами переносицу.       Он уже особо не надеялся убедить мужчину в том, что информация о крушении вертолета липовая, потому что никаких доказательств, кроме собственных воспоминаний, у него не было, но и поверить в неё он никак не мог. Он столько всего пережил за то время, пока пытался выбраться из тайги, потому признать, что всего этого не было, казалось диким.       Поначалу ему было сложно; месяц назад он очнулся в больнице, под яркими лампами и писками аппаратов, с чертовой трубкой в горле, болью во всём теле и очень размытыми воспоминаниями. Ему хотелось встать и найти Илью, убедиться, что тот живой и это не очередной этап Игры. Вот только доктора, прижавшие его сопротивляющегося к кровати, убеждали сохранять спокойствие. На вопросы об Илье они ничего не говорили, а потом и вовсе ошарашили сухим заявлением: “Вы совсем ничего не помните? Вертолёт с участниками шоу потерпел крушение, и вы — единственный выживший”.       Игорь не поверил ни на грамм, потому что знал, что это ложь. Очередная ложь организаторов Игры, которой те хотели прикрыть свой эксперимент, ведь никакие лишние проблемы им не нужны. Вот только на счет Грома они просчитались — молчать он не стал. Выражение лица Юли он не смог бы простить им никогда, как и взгляд Ильи за секунду перед тем, как тот упал. И он рассказал всё Прокопенко, едва выписался из больницы.       Рассказал о том, с чего всё началось; про то, как съемочная группа бросила их всех в непроходимой тайге, как местные запугивали и стравливали на них собак, как мучили женщин, принуждая тех к страшным и странным ритуалам. О том, как они сомневались друг в друге, нападали на своих же и своих же защищали. Как старались выбраться, а Игра раз за разом продолжалась.       Он рассказал всё, что смог рассказать, и умолчал о том, что не мог простить себе самому. О тех, кого убил сознательно или вынужденно. Вот только Федор Иванович не поверил; всё выслушал, вздохнул сочувствующе и за плечо потрепал, сказав, что это крушение для всех них было трагедией. А у него, Грома, это, наверное, защитная реакция, не более. Ложные воспоминания. Прокопенко ведь лично всё проверял; студию и съемочную группу по документам, отчеты с места аварии и со вскрытия тел, и был не меньше Грома убежден, что произошла авария, не более.       — Послушай, Игорёк, — с тяжелым вздохом начал Прокопенко, — так продолжаться не может. А если обвинение выдвинут? О превышении полномочий? Я-то словечко замолвлю, но ты ведь и сам подумай, нельзя так.       — Фёдор Иваныч…       — Не спорь! Знаю, что скажешь, но нельзя так. Дальше нужно жить. И, может, ты к нашему Зыкову заглянешь? — Прокопенко взглянул на подопечного с надеждой во взгляде, а Игорь лишь нахмурился на предложение — идти на прием к полицейскому психологу желания не было никакого, как и в целом продолжать этот разговор.       — В этом нет необходимости, товарищ генерал-полковник, — с заметной усталостью отчеканил Игорь, поднимаясь со стула и отступая к двери. — Разрешите идти?       — Разрешаю, — со вздохом на ёрнический тон Грома кивнул Федор Иванович. — И да, на сегодня ты свободен. Не стоит в таком виде сидеть в отделении.       Игорь со сказанным согласился; его персона после произошедших событий и так привлекала к себе внимание коллег, и лишний повод для них зацепиться за себя взглядом мужчина давать не хотел, потому спешно направился прочь из отделения в сторону своего дома.       Лучше, хотя, ему не стало. Возвращение к себе в квартиру значило долгое и мучительное погружение в тишину и воспоминания. Своеобразную рутину медленно действующего яда, которым пропиталось всё существо Игоря Грома. Возвращение домой, скрипящие половицы под ногами, распечатанные фотографии пятнадцати человек, которых уже нет в живых, и которых он никак не мог вернуть. Своеобразный алтарь с вырезками из личных дел, где Игорь вроде бы пытался понять, почему выбрали именно их, а вроде бы просто смотрел на них и скорбел. А еще он думал о том, что это был не конец. Что ещё немного, и к нему постучат, объявив, что он в очередной Игре, и в этот раз он тоже никого не сможет спасти.       Игорь поднял взгляд и уперся им в фотографию Ильи. Острые черты лица, взлохмаченные рыжие волосы и ухмылка такая самодовольная. Его цепкий, почти птичий взгляд едва ли отличался от того, каким Гром его запомнил в тайге. Он определенно тогда был в своей стихии, свободный и дикий, готовый бороться за выживание. У Игоря от мысли о нём больно сдавило в груди; они ведь почти смогли сделать это, почти выбрались, а чертовы организаторы всё переиграли.       От мысли о Разумовском дышать стало тяжелее, будто воздух понемногу выкачивали, и мужчина стукнул кулаком в стол, слыша, как тот жалобно заскрипел. Отпустило, будто ремень ослабили, — совсем чуть-чуть, — но до тех пор, пока Игорь не пустил свои мысли бродить в сторону Юли.       — Тебе вряд ли это поможет, Игорь.       Приятный бархатистый женский голос разбил удушающую тишину квартиры, вызвав у хозяина неприятный холодок по коже и горький смешок. Он ждал этого, определенно. Либо этого, либо галлюцинаций с погибшими товарищами, и первый вариант пусть и был ожидаем, казался хуже в сотню раз.       Женщину, замершую в его гостиной, он без сомнений знал, пусть теперь её черные волосы едва доходили до плеч, а темно-красный атласный костюм скрывал стройную фигуру от глаз. Он знал её, потому что она была одной из них. Юма.       — Убирайся, — выплюнул он зло, даже не обернувшись к женщине, а продолжая глядеть на фотографии своих погибших товарищей.       — Твоё гостеприимство поражает, — гостья без особых церемоний заняла диван, изящно закинув ногу на ногу. — Но я здесь по иной причине, и, я полагаю, ты понимаешь, по какой именно. Ты нужен нам, Игорь.       Её голос был пленительно-манящим, а взгляд хищным, почти опасным. И, признаться, Игорю до зубного скрежета хотелось наброситься на неё и, стиснув её волосы в кулаке, приложить её лицом о свой журнальный столик. Несколько раз, чтобы уж наверняка, за всех, кто не смог выбраться из Игры.       О ней он узнал уже тогда, когда они смогли выбраться из тайги и добраться до Москвы. Они тогда ещё надеялись на что-то, на лучший исход, но обернулось всё наихудшим образом. Тогда Юма, так же как и сейчас, пришла к нему и начала говорить. Убеждала, что победить должен только один, что такие правила у Игры и никак иначе она не закончится. Игорю было плевать на правила — он не хотел никого убивать, смертей с него было достаточно       И сейчас, что бы она ему не сказала, он не поведется на провокацию. Он больше не будет марионеткой в их руках, он не будет смотреть, как умирают дорогие ему люди.       — Ты можешь отказаться, но все равно, мы оба это знаем, ты придёшь к нам, — ловко соскользнув с дивана, Юма приблизилась к нему, но стала несколько поодаль, чтобы ловко отскочить и перехватить его удар, если он решит атаковать. — Игра продолжается, Игорь. К тому же, ты будешь приятно удивлен, когда увидишь несколько знакомых лиц.       Юма загадочно улыбнулась, прежде чем вынуть из кармана свой телефон. Она быстро что-то на нем набрала и вновь взглянула на буравящего ее взглядом мужчину. Что бы она ни говорила, Гром не верил. Какие знакомые лица она может ему предложить? Достанет труп Юльки из могилы? Или оживит Илюху? Смешно.       — Не заставляй меня прибегать к шантажу, Игорёш, — наигранно ласково замурлыкала она. — Мы оба знаем, что у любого есть слабые точки, на которые можно надавить. А выявлять их — наша работа.       Она окинула Грома холодным взглядом и направилась, наконец, к выходу, давая тому продумать все пути её отхода и ничего не сделать.       Если она пришла с приглашением, то Игра и впрямь должна начаться, но проходить через это вновь Игорь не намерен. По крайней мере, по их правилам он играть уже не будет, а, если получится, попытается сорвать всё в самом начале. Если он не смог спасти своих ребят, то может попробовать вытащить этих.