Tubī daor

      Негромкое ритмичное биение волн о песчаный берег окружает ночной Дрифтмарк, убаюкивающим шорохом пенной кромки вторит успокоившемуся мраку, что рассекает валирийскими клинками свет неугасающего маяка вдали и неестественно крупной луны. Содрогнувшийся совсем недавно от криков замок наконец погрузился в тревожный прерывистый сон. Крадучись, стараясь не издать лишних звуков, Эймонд пробирается по коридорам. Мягкие подошвы сапог проминаются под грубо обтесанным камнем, плащ, наброшенный поверх ночной рубашки, раскрывает края доносящемуся бризу. Он не сдерживается рядом с высокими арками окон и, словно позабыв о цели своего побега из-под надзора стражи и мейстера, с трепетом и плохо скрываемым триумфом наблюдает, как сладко растянулась на горном уступе исполинская фигура Вхагар.       Искрящее хрипами дыхание из ноздрей наверняка вздымает бурю, думается ему. Осунувшиеся бока еле заметно раздуваются, сдвигаются могучие плечи, и крылья, что паруса трехмачтовика, елозят по земле надорванными краями. Эймонд не может прекратить любоваться толстой шкурой оттенка бутылочного стекла, обманчиво беззащитным обрубком кончика хвоста, который забавно подрагивает, как дорнийские змеи, окладистой шипастой бородой умиротворенного дракона. Его дракона... От самой этой мысли напитавшийся прозрачными кровяными соками шрам под бинтами практически не саднит, а в истекшей глазнице постепенно исчезает пустота.       Эймонд скребет по подоконнику пальцами, еще хранящими тепло сминаемой ребяческой плоти и разводы паршивой Стронговской крови, прогнившей, как смердящие болота Перешейка, как их заносчивые головы и чрево шлюхи-матери. Он мог поклясться пред ликом Семерых, что видел отблески усмешки на разукрашенном лице младшего мальчишки, что взгляды дочерей почившей леди Лейны пригвождали его к воображаемой плахе, словно не честь свою и право отстаивал, а въехал в пиршественную залу верхом на борове. Образы их искаженных физиономий мелькали перед ним в ночи, вытесняя черты уже возлюбленной Вхагар, глумились из щелей темнеющих стен. Вынуждают ступать за пределы отдаленных покоев.       — Боль мешает уснуть? — внезапный голос из ниоткуда, совсем рядом, заставляет Эймонда в момент подобраться и резко обернуться. На расстоянии пары широких шагов у стены разместился Деймон Таргариен. До сего дня встречать дядюшку ему не доводилось, но ежели верить многочисленным слухам и увещеваниям матери, встреча не сулила приятных бесед без толики бед.       — Ничуть, дядя, — выделяет последнее слово мальчик издевательски хрупким щитом. — Лишь пришел проведать Вхагар.       — Она никуда не улетит. Раз уж ты ее действительно оседлал, — точеное лицо на мгновения кривится, словно Деймону приходится объяснять прописную истину и при том в ней же сомневаться. — Мне известно, куда ты направлялся, можешь не притворяться.       Эймонд мысленно отдает себе похвалу, когда ни единым мускулом не дрожит от почти бесшумного приближения дяди едва не вплотную. Деймон останавливает себя в полушаге, одаривая пеленой неясного, отчетливого презрения и словно бы брезгливости. Так мать и брат глядят на несуразных любимцев Хелейны, живых и насаженных на иглу, и сам Эймонд ощущает себя нанизанным на тонкий клинок. Так часами ранее Деймон выглядывал из-за угла во время распри, как дикий, не приученный летать под седлом ящер. Выпрямленная спина скрашивает эффект от чуть сгорбленных опущенных плеч, но не перед могучей фигурой, все еще раздумывающей, стоит ли замарать себя близостью племянника. Эймонд улавливает его клокочущее отвращение открытой кожей, и порез предательски ноет под давлением пурпурного взгляда.       — Месть переполняет тебя не к месту, дорогой племянник.       — Позвольте, о мести я ничуть не помышлял, — голос едва не дает предательского петуха, но Эймонд удерживается и твердо продолжает. — Мое увечье стало достойной платой за обретение своего дракона, — искрой радости от удачного парирования он заглушает тревогу от потемневшего заострившегося лика.       Стремительным атакующим жестом Деймон вскидывает руку и крепко удерживает лицо Эймонда. Прохладные пальцы безжалостно сжимают щеки, сминают, как куски бледного теста. Хищнически трепещут ноздри прямого носа, а скулы, кажется, готовы прорвать кожу проклюнувшимися сквозь скорлупу детенышами. Сжимаясь внутренне в плотный защитный кокон, Эймонд не опускает уцелевшего раскрасневшегося глаза и упирается дерзким взглядом в обозленное надменное лицо.       — Я буду вынужден серьезно поговорить с братом, ежели его отпрыски отчего-то полагают, будто Таргариен выплачивает цену за власть над драконом, — приглушенный голос исполнен утробным ворчанием жидкого пламени из глубин дядюшкиной груди. — Налицо огромные пробелы в вашем образовании.       Мозолистая рука проникает под закоревшие изнутри бинты и с изощренным усердием надавливает на воспаленную щеку, раскрывая края пореза, проезжаясь по влажной полоске плоти. Эймонд не удерживает позорного болезненного вскрика и, едва пошатнувшись, удерживается за крепкое предплечье. Деймона бьет коротким импульсом неясной дрожи от его случайного касания, и в порез впиваются лунки ногтей.       — Ты понятия не имеешь, в чем сущность крови, что течет в твоих жилах, — уничижительно бросает Деймон, пока Эймонд в суматохе мыслей и болезненных каскадов искренне недоумевает, почему его провокация сработала совсем не как было задумано и о чем, побери его Неведомый, говорит этот безумный человек. Он уверен всем естеством в том, от чьей крови был порожден. — Ее сила для тебя — пустой звук, неясность из далекого прошлого. Продолжай изучать Семиконечную звезду и родовые гербы под пристальным взором септонов — и никогда не будешь достоин ее. Buzdar , — увенчанная белоснежными прядями голова кивает в сторону окна, где Вхагар перевернулась во сне задом к замку.       Терзающая ладонь отпускает лицо Эймонда так же резко, как и захватила, отбрасывает склизкой медузой. Деймон устремляется во тьму коридора летящим шагом, отряхивает руку словно от невидимой грязи. Дрифтмарк снова наполняется тишиной, исполненной ночными призраками и извилистыми тенями.       Эймонд поводит затекшей челюстью и морщится от спазмов распухшей щеки. В полнейшем смятении он пробирается во тьме к покоям, но не Люцериса, а своим — подальше от персональных кошмаров, из внутренних ставших чересчур осязаемыми.       Облачное небо сливается задолго до линии горизонта с серебрянной морской дымкой, нависшей с утра над темной водной гладью. Порывистый ветер натягивает паруса готового к отплытию корабля, и Эймонд с приглушенной тоской надеется скорее покинуть стылое и чуждое место, полное врагов его семьи, настоящей семьи.       Вынужденное прощание отца с Рейнирой обращается тягостным торопливым фарсом, где сбившиеся плотным клубком червей соперники прожигают озлобленно блестящими, потяжелевшими взглядами его хмурную мать и его же каменное выражение раскрытой половины лица. Липкой леденящей влагой холодеет нутро, ежится Эйгон, раскрашенный алыми неровными пятнами на шее. Когда они наконец направляются к выходу из замка, на спасительный берег, крепнущая с каждой минутой затаенная ненависть и предвкушение долгого полета в гигантском седле разбавляются тонкой струйкой незавершенного, незакрытого вопроса, и он никогда не посмел бы разрешить возникшую дилемму хоть в чьем-либо присутствии.       На его благо, чуть отстав за поворотом, он встречает Деймона в затемненной нише, откуда тот выныривает, как из бездны, по волшебству перемещаясь из далекого тронного зала. Краткий малозаметный вдох, кажется, вынуждает старшего Таргариена прислушиваться.       — Отец сегодня в добром здравии, дядя, — придает он тяжести взгляду в противовес учтивому тону и с недоумением отмечает у собеседника нечитаемую улыбку без крупиц радости. — Он перевел слово, что Вы произнесли сегодня ночью. Могу ли я узнать, по какому праву Вы назвали меня... так?       — И как же ты преподал ему знание этого слова? — Деймон застывает, играючи сжимая рукоять Темной Сестры, и Эймонд в который раз едва не теряется, не осознавая, как поведет себя мужчина в следующее мгновение.       — Прочел в книге.       — Хоть за что-то тебя можно похвалить, — издает Деймон фыркающий звук, и его облику явственно не хватает клубов дыма из приоткрытых губ. — Ты не управишься с драконом без поводьев, а их нашему роду подарил отнюдь не Вестерос.       Глядя на удаляющуюся широкую спину в черном дублете, Эймонд впервые за время пребывания в Дрифтмарке, невзирая на открытое насмехательство и физически сковавшую угрозу, признает в дядюшке нечто любопытное.       С бесстрастным видом, деловито поправив белоснежную повязку, Эймонд полусидит-полулежит на мягкой перине и наблюдает за дурно скрываемой суетой матери. Ослабшие от годных только для удержания в полете поводьев руки баюкают тяжесть книги с коваными бронзой углами и седмицей лучей на обложке.       — Что ты читаешь сегодня? — ласковой бравадой сочится вопрос Алисенты, не способный укрыть от внимательного взора набухшие пульсирующие вены на висках и посеред лба, вмиг осунувшиеся и потемневшие веки.       — Книгу Воина, матушка, — ему нравится наблюдать ее зачатки гордости за себя; однажды ростки обратятся густым лесом, и источником явятся все жители королевства и наконец покоренный Дорн.       — Быть может, стоило бы...       — Отдохнуть глазу? В этом нет нужды, уверяю. Он полностью здоров, — улыбается он в успокоении, но улыбка не прибавляет ему страсти.       Поправив подушки символическим жестом, мать желает ему добрых снов легким поцелуем в лоб и покидает покои с вымученной улыбкой, что так вторит его нетерпеливой вежливости. Служанка тотчас отсылается прочь, не допущенная ни до единой горящей свечи. Секунды чуткого прислушивания к шагам за дверью — и Эймонд без сожаления отбрасывает многократно перечитанную Семиконечную звезду, достает из-под подушки вожделенный дряхлый том и жадно впивается в трухлявый изжелтевший пергамент "Генеалогии домов Валирийский империи". ~~~       Ослепляющий солнечный круг золотит бескрайний простор хлопковых вершин непролившихся туч. Ледяная голубизна впереди будоражит и кипятит кровь онемевших конечностей. Грубые удары ветра с каждым величественным взмахом гордых крыл бьют в отмеченное искренним счастьем лицо Эймонда, треплют отросшие за два года светлые пряди и едва не срывают повязку с головы и плащ с расширившихся плеч. Не сравнимое с гомоном земли небесное гудение взрывается от хлопков объемной прочной кожи и скрежета твердой костяной чешуи. Вхагар довольно рявкает, разминая старческие кости, устремляясь быстрее навстречу восходящему небесному светилу. Ее всадник вторит неразборчивым боевым кличем, исполненным свободой и осознанием невообразимого могущества.       Активные взмахи сменяются ленивым парением, удерживаемым самим воздухом. Потускневшие зеленые глаза рептилии довольно щурятся, плотно скрываются мигательной перепонкой от распыленных до мириадов алмазных точек водяных капель. Эймонд с мягким смешком встряхивается и оглядывает — каждый раз как первый — размах во многие футы, некогда фантастический синеватый блеск сравнительно тонких чешуек и издавна заросшие прорехи.       Отвисший зоб утробно клокочет, а челюсти, способные без труда вместить конного рыцаря в полном обмундировании, выжидательно щелкают в ожидании легкого перекуса, когда навстречу верной смерти движется косяк диких уток. Эймонду этот жест напоминал старческое причмокивание губами, навроде того, как лорд Бисбери прикладывался к кубку с вином, но с тем отличием, что он согревал нежностью нутро, а не вызывал стойкую брезгливость. Воистину, между благородной зрелостью и дряхлостью — пропасть без краев и дна.       Неожиданно Вхагар поджимает широкие лапы и с обиженным гулом резко снижается, сгибая суставы крыльев — всаднику едва удается схватиться за рукояти на седле. Драконица снижается до опасного быстро, входит практически в пике, будто задумала разбиться о морскую гладь. Но в рассеивающемся облачном паре Эймонд различает очертания суши, все отчетливее, и тем более знакомо...       — Нет, Вхагар, только не туда! Daor, Vagar! Daor!       Однако своенравная рептилия, нагло притворяясь глухой на оба канала, продолжает фатальный путь прямиком к тускло поблескивающей поверхности Драконьего Камня.       Приземление тяжелого исполина отбивает мальчишеские бедра рваными движениями неказистой ходьбы. Эймонд шипит, его мотает из стороны в сторону, пока Вхагар топчется на редкой жесткой траве и наконец вытягивается на стальном брюхе. Из горла выплевываются смрадные потоки воздуха, близкие к кряхтящему кашлю, а мускулистые лапы нелепо разъезжаются в стороны.       — Sōvēs! Ну же, поднимайся! Нам тут...       — Не будут рады? — громогласно звучит над Эймондом под аккомпанемент стрекочущего писка и схлопывающегося воздуха. Он вскидывает голову и в шаге от недостойной паники следит за рваными ужимками Кровавого Змея, что под стать хозяину крайне непредсказуем. Деймон в седле сосредоточен и слегка хмур, готовый единым свистом подать сигнал взметнуться неестественно длинной шее, распахнуться зияющей клыкастой пасти. — Дабы гость был достойно встречен, о визитах обычно предупреждают заранее.       — Вы ошибаетесь, милорд, в том, что визит в Вашу обитель был запланирован, — отчего-то Эймонд чувствует себя гораздо увереннее с мощностью Вхагар под собой и позволяет себе откровенную дерзость, глядя прямиком на собеседника. Вопрос, как смягчить конфузную для себя ситуацию, повисает в воздухе.       — Тогда мне еще более неясна цель твоего прибытия. Неужели настолько соскучился по своим племянникам? — ответный укол и упоминание мелких Стронгов поднимает в пылком сердце волну гневных воспоминаний, но Эймонд уже не ребенок и в состоянии удержать прорывающееся вовне неудовольствие.       — Полагаю, теплыми чувствами преисполнилась Вхагар. Ей пришлась по нраву нетронутая чистота Вашего острова, лорд Деймон.       Деймон враз меняется, подобный пляшущему языку пламени, однако предсказать реакцию на неверное обращение Эймонд все же не сумел. Напряжение спадает с худого лица и приобретает нотки расслабленности. Мужчина одним жестом приказывает Караксесу пригнуться и спрыгивает на землю. Бархатистый фиолетовый оттенок его глаз, если позабыть о том, что они принадлежат Деймону Таргариену, излучает нечто смутно близкое к веселью. Бросает Эймонду невзначай, глядя откровенно не в его сторону, целиком перед собой и в пустоту:       — Слезай, ты будешь мешать.       В ярком недоумении и не угасшем еще непосредственном любопытстве Эймонд отстегивает цепи и осторожно спускается с бугристого бока на крыло, неловко шарит ступнями в поисках тверди, повиснув на предплечной кости, и не замечает удрученного покачивания беловолосой головы. Он отходит подальше в попытке отследить, что так зачаровало этого пугающего человека, враз заменило монстра из темных коридоров и пугающих рассказов на кого-то практически живого. И с возросшим стократ непониманием видит, как вьется вокруг его дракона Караксес, заливаясь птичьими трелями, изгибает змеевидный корпус и переминает кривыми короткими лапками. Что еще более удивительно, заметно уставшая Вхагар поворачивает к нему тяжелую голову и одобрительно гудит из глубин грудной клетки.       — Они дружат, что ли? — переспрашивает он, и широко раскрытый сиреневый глаз лихорадочно блестит в лучах завораживающей картины.       — Не забывай, ты оседлал дракона моей покойной жены в день ее похорон, — Эймонд тотчас вскидывается, но Деймон на редкость благодушен, не отрываясь от драконьего воркования. — Лучше поведай, дорогой племянник, как часто твоя мать позволяет вам седлать.       Просьба, звучащая как бескомпромиссный приказ, если и несет угрозу, то чрезмерно завуалированную, чтобы Эймонду удалось ее раскрыть в отведенный срок. При том, не может не отметить он, Деймон попал в точку.       — Драконы... они не для праздных развлечений. Мы тренируемся с ними, сколько того положено, — расслабленно выдает он без отрыва от покатой бородатой челюсти, невольно пропуская в речи толику грусти.       — Значит, видите их в лучшем случае за окном или на тренировочной арене, — заключает Деймон и морщится, будто глотнул забродившего кобыльего молока. Эйгон рассказывал, что этой кислятиной давятся дотракийские дикари в своих бескрайних степях. — У тебя нет ни малейшего навыка управления драконом, если он ослушивается твоих приказов ради собственной прихоти. Ну же, покажи, на что способен, мальчишка! Karakses, ozaerās! Прикажи ей! — в расслабленном доселе голосе проступают шипы, густо смазанные ядом на концах. Караксес послушно уползает поодаль.       В Эймонде поднимаются так неосмотрительно задремавшее чувство беспрерывной угрозы и распаляющее желание доказать зарвавшемуся мужчине его крамольную неправоту. Сродни азарту, редко заглядывающему в его степенные будни. Прочистив горло, он поднимает руку и уверенно командует:       — Vagar, dohaeiros!       — Неверно! — едва не рычит Деймон у него за спиной, и по белесому затылку неожиданно прилетает оплеуха. Эймонд невольно морщится: рука у дяди на редкость тяжелая. — Бедняк из Блошиного конца лучше справится!       — Но я приказал ей служить! — сдвигает Эймонд светлые брови к переносице и готовится к любой атаке, будь то очередное оскорбление или воздетая для повторного удара рука. — Она должна была послушаться меня, как и раньше! Она... не хочет улетать?       — Ты не приказал ей, болван, а предложил, и она выбрала плевать на твои несчастные потуги, — Деймон склоняется к нему, пристально вглядывается в лицо с трудно выносимым давлением. Он так близко, что Эймонд в состоянии рассмотреть сухость пергаментной кожи, обширную сеть морщин вокруг глаз и едва пробивающуюся после бритья щетину цвета слоновой кости. — Повторяй. Dohaeirās , — произносит он по слогам, смакуя и проговаривая каждую букву. Завороженный мальчик дает себе слово, что его валирийский многократно превзойдет то, что он слышит от Деймона, и оставшимся боковым зрением отмечает интерес Вхагар, когда измененная команда слетает с его уст.       — Вынужден поблагодарить за содействие, дядя, — возвращается он к официальному тону в попытке укрыть довольство от проницательного взгляда. — Должен признать, Ваши длительные странствия за Узким морем принесли большие плоды, нежели наказ смотрителей. Позвольте уточнить еще один нюанс. Vagar, manaeragon! — звонко кричит он драконице, и та, замерев на несколько мгновений, хватает в пасть лежащий рядом валун.       Деймон отрывисто смеется, с насмешкой и толикой полубезумного веселья, что невольно околдовывает, вынуждает позабыть на томительные секунды о нахождении бок о бок с наиболее опасным из врагов.       — Ты говоришь ей поднять что-нибудь, и она поднимает. Повтори за мной отчетливо. Manaerās , — мурлычет Деймон, и от этого чарующего звука Вхагар, будучи феноменально своенравной и чужой, делает попытку встать на лапы. Эймонд позволяет короткий сияющий благодарностью взгляд и тушуется, прячась за тонкой сетью ресниц. — Однако команды — далеко не все. Ты вновь пристрастился не к тому чтиву, иначе не пришлось бы унижаться.       — Мне известно все об истории Валирийской империи, ее домах и законах, открытиях и свершениях, — холодно замечает мальчик.       — Это не то, — отмахивается Деймон с неприкрытым раздражением. — Придется мне научить тебя, дорогой племянник, больше некому.       Эймонд легко вздрагивает, когда рука дяди подталкивает между лопаток к скучающей бурой морде в три его роста. Они стоят почти вплотную, на расстоянии вытянутой руки, и горячий шепот валирийской стройной вязи удерживает мальчика сильнее металлических кандалов и капканов. Деймон говорит ему об общей крови, что течет в его и Вхагар жилах, о ее сиянии и огне, что прожигает сталь и многовековой камень, едва коснувшись, о том, как тянется ее пылкая губительная влага к сердцам и разумам. Он произносит имя драконицы необычно, легким напевом, и Эймонд вторит ему, шалея от заполонившей вены жидкой лавы, наслаждаясь довольным прищуром зеленых хтонических глаз.       Их ладони лежат совсем близко друг к другу на гладкости чешуек носа. Эймонда пока даже не хватает закрыть ее целиком. Длинные узловатые пальцы еле заметно подрагивают рядом с его рукой.       — Тебе пора убираться с острова, племянник, — Деймон отстраняется, и волшебство момента развеивается потушенным канделябром. — Надеюсь больше не застать тебя здесь без веского повода.       Эймонд вскидывает голову, и его губы несмело вторят отмеченной беззлобной ухмылке. На Вхагар он взбирается с уверенностью, коей раньше похвастаться не мог и в самые безрассудные мгновения, и заправски устраивается в подогнанном седле.       — Вхагар ведь признала меня. А это значит, я могу проводить с ней столько времени, сколько будет угодно, — неожиданно в первую очередь для себя раскрывает он подробности негаданного визита и запоздало прикусывает язык. Деймон складывает руки на груди, и его сухое лицо с приподнятыми бровями принимает лукавое выражение.       — Вот как. Юный принц не боится порки?       Рот Эймонда беззвучно приоткрывается, и он судорожно сглатывает, закрывается отросшими прядями от немигающего фиолетового пламени, которое хозяйствует под кожей не слабее расцветшего огня Таргариеновской крови. Торопливо взлетая по отчетливой команде "Sōvēs", он единожды оглядывается и застает короткое прощание, пока дядя не направляется к заскучавшему и ревниво цокающему Караксесу.       Над облаками Эймонд вдвойне счастлив жестокости ветра, враз охладившей горящие пунцовым щеки и шею и обратившей нервный тремор естественной тряской.