three twists

Свадьбы в этих кругах праздновались широко, дорого и с полным почтениям к традициям — традициям семьи. Минимум телодвижений, максимум шика. Никаких идиотских выкупов, конкурсов, кабацкой музыки, сраных языческих обрядов и прочей нафталиновой пасеки. Закрытая ВИП-вечеринка для своих: членов семьи, клана, ближайших подчиненных, бизнес-партнеров и пары репортеров из подконтрольных изданий. Роскошный зал с хрустальными люстрами, операторы с тяжелыми камерами наперевес, дресс-код — вечерние платья и смокинги. Негласное правило таких вечеринок: приезжать не столько для того, чтобы поздравить молодоженов, сколько ради демонстрации достатка и состояния. Камерный светский раут класса люкс: у кого часы дороже, больше подарок, круче тачка, муж богаче, жена красивее, ребенок — успешнее, и далее, и далее. Как друг жениха, Гуань Шань приезжает на церемонию чуть раньше. Они с Цзянем — вот потеха — берут такси. Приближенные главной звезды даже не приготовили подарков. Костюмы-тройки и маленькие бутоньерки в нагрудном кармане у них одинаковые. Тянь прислал. Отшили в ателье — Гуань Шань никогда не носил чего-то дороже. После отъезда Чжаня заграницу, Цзянь начал курить. Они стоят у входа в здание, пока И поджигает сигарету, а Мо вспоминает их с Тянем диалог — относительно церемонии и в ней его участия. — Я не пойду, — качает головой Шань. Он пытается уловить — Тянь прикидывается или правда не понимает всю ебаную абсурдность этой ситуации? — Почему нет? — понимает, конечно. А Гуань Шань начинает выходить из себя: — Когда во время обмена кольцами ты скажешь «да», из меня вырвется — пизда! Я испорчу всю атмосферу. — Ты мне нужен там, — с напором повторяет Тянь. По его лицу трудно сказать, спокоен он или готов сорваться в некрасивую истерику. — Это единственное, о чем я тебя прошу. И больше ни о чем не буду, клянусь, — обнимает со спины, утыкается носом в шею. Целует. Сжимает в душащем кольце рук. — Пожалуйста… — шепотом. Гуань Шань вздыхает. Может, он сошел с ума или провалился в параллельное измерение, где нормально присутствовать свидетелем на свадьбе того, кого… А, минуту — это же клише. Ну, конечно, было бы канонично убежать сейчас, а потом ворваться на венчание, выбив дверь с ноги, и патетичным: «Я протестую!». Прямо во время поцелуя. Сука, до чего же погано. — Хорошо, — Гуань Шань вырывает свои плечи из неслабой хватки Хэ Тяня. — Хорошо, блядь. Итог — они с Цзянь И шагают по холлу в кожаных ботинках, которые взяли напрокат в оплаченном Хэ Тяне итальянском салоне. Когда стена из мрамора переходит в огромное зеркало, Цзянь останавливается и говорит: — Может, сфоткаемся? Гуань Шань видит свое — их — отражение и понимает: да, так охуенно они еще не выглядели. Так хуево не чувствовали себя — наверное, тоже. Почему хуево Цзяню, Шань догадывается очень смутно, но, честно говоря, не хочет вникать — даже думать об этом. Цзянь И выглядит, как модель с обложки — со своими собранными в хвост отросшими патлами, затемненными очками и бесцветным маникюром. — Зачем? — простой вопрос. Зачем? Зачем запечатлевать этот момент? Зачем ловить минуту, так отчаянно сочащуюся тошнотой, которую чувствуют оба, даже если — по разным причинам? — Будем вспоминать и… — Цзянь фыркает — улыбается криво, будто понял, что сморозил несмешную шутку. В доме повешенного не говорят о веревке. — Ты хочешь вспоминать? — глаза у Гуань Шаня красные и дрожат. Он не плачет — держится строго и спокойно, но голос выдает его раздражение. — А ты сможешь забыть? — вдруг вскидывает голову Цзянь — смотрит с вызовом. Гуань Шань поджимает губы. Отворачивается и отвечает: — Пошли уже. Опоздаем. Клик. На фото штрихом отпечатываются их отражения. Две смазанные фигуры в черном. Две тени. Два провала на жемчужно-белом мраморе. Если бы у Гуань Шаня оставались силы шутить, то он бы шепнул Хэ Тяню: «Я еще никогда не видел тебя таким красивым». В этом смокинге он похож на сахарную фигурку с верхушки свадебного торта. Торт, кстати, ебануто огромный. Высотой в человеческий рост, украшенный классическим белым кремом и рассыпанным в художественном беспорядке декором из выполненных с ювелирной тонкостью маленьких сахарных цветов. На пару секунд Гуань Шань на них залипает. Свадебный фотограф ловит его, склонившегося над кремовым бортом с заведенными за спину руками. Быстрая вспышка вырывает Гуань Шаня из бездумного созерцания. Он возвращается в реальность и старается больше не попадаться папарацци. Все суетятся: обслуживающий персонал, непосредственные участники процесса — ближайшие родственники Хэ; Чэн что-то обсуждает с Тянем у микшер пульта — они оба взвинчены, спорят, то и дело повышая голос друг на друга. Цзянь в пятисотый раз сбегает в туалет покурить, а Гуань Шань, наконец, видит отца семейства, главу, — издалека, в окружении амбалов при черных галстуках, — и один раз придерживает дверь официантам с подносами. Он, вроде как, что-то делает — даже активно участвует в процессе: помогает Тяню приладить новую бутоньерку (предыдущая растрехалась в клочья — кому-то следует унять пальцы, так и норовящие что-то сжать, сломать, порвать), отвечает вежливым кивком на приветствия все новых гостей, лица которых видит впервые в жизни; ловит Цзяня с шипением: «хватит курить, из тебя скоро закапает!», и даже командует деятельным официантом, который уточняет у жениха насчет закусок для главного стола: какую композицию из фруктов предпочтет молодой господин? Тянь, судя по взгляду, готов пустить официанта на форшмак — отличная композиция. — Сделайте дракона, — распоряжается Гуань Шань, спускаясь к нему за тем, чтобы развернуть за плечи и увести от греха. Запачканный кровью мраморный пол сейчас никому не нужен. — Или тигра, — он оборачивается и бросает красноречивый взгляд, как если бы шикнул: «успокойся, блядь!», а чуть побледневший Хэ Тянь шепчет одними губами: спасибо. Хэ Тянь психует. Внешне это незаметно, но для тех, кто знает — видит, по взгляду, по микродвижениям и микромимике, — Тянь на пределе. Гуань Шань, чем больше это замечает, тем спокойнее становится сам. Происходящее напоминает сон — сменяющие друг друга кадры не фиксируются, расплываются в памяти аморфной маслянистой лужей. Когда будущая госпожа Хэ выходит в зал под красивую музыку, Гуань Шань смотрит только на подол её платья. Серебристо-жидкий шелк перетекает между платформами блестящих туфель. Цзянь стоит рядом и от него несет куревом. Хэ Тянь встречает свою невесту сдержанной улыбкой и протягивает ей руку, чтобы помочь подняться на гладкую ступень. Цзянь И выдыхает — Шань замечает, что сцепленные его руки сжимаются добела, а глаза за затемненными очками моргают чаще и дыхание становится все более неровным. Гуань Шань незаметно толкает его локтем. Они переглядываются, и Шань кивает ему. Цзянь И — хороший друг. Может, он и нацепил эти очки, чтобы скрыть за затемненными стеклами провалы открывшихся ран. Фотограф запечатлевает поцелуй жениха и невесты. Гуань Шань понимает, что попадает в кадр — он выдает самое нейтрально-доброжелательное выражение, на которое способен. Хэ Тянь отстраняется быстро, быстро одергивает тянущуюся к губам собственную ладонь и встречается взглядом — на долю секунды, — с ним. Зачем запечатлевать этот момент? Зачем ловить минуту, так отчаянно сочащуюся тошнотой? Гуань Шань слабо усмехается — она будет напоминать о себе каждый день? Сколько таких фотографий вы поставите в общую гостинную? Цзянь зажимает его шею в удушающем локтевом — улыбается еще шире, показывает «викторию» фотографу. Щелк. До чего веселая вечеринка! Фруктовую композицию в виде дракона выносят раньше, чем гости рассаживаются по столам. Играет камерный классический оркестр. Гуань Шань и Цзянь И сидят за ближайшим к главному столом. Оба замечают, что между молодоженами уже возникло напряжение. И не только между ними — глава, судя по всему, старается незаметно и не привлекая внимания гостей, отчитать Хэ Чэна по полной. Мачеха Хэ Тяня — в жемчугах и при классическом лаковом клатче, — нервно одергивает его за локоть. Хэ Тянь залпом опрокидывает в себя бокал с шампанским и светит самой приторной из своих улыбок. Show must go on! На первое подают суп из морепродуктов, какие-то закуски на аперитив, салаты… море алкоголя. На второе — запеченных гусей, свинью, разноцветные гарниры и хуй его знает, что еще. Потом — десерт, шоколадный фондан, мороженое в ледяных вазах и разделка свадебного торта. Гуань Шаню достается кусок величиной с его голову — он не прочь упасть на него лицом. Цзянь снова ретируется в туалет, а музыкальный репертуар сменяется с нежной классики на бодрый джаз. Гуань Шань плечом толкает дверь уборной — в одной руке у него полная салатница, в другой — бутылка белого вина. Цзянь И стоит у окна, прислонившись головой к раме. Какой-то пузан выходит из кабинки — моет руки и сушит руки под прикольной футуристической сушилкой. Туалет вообще прикольный: геометрические светильники на стенах, зеркала с тремя режимами подсветки, пол с подогревом, огромное окно с широким подоконником. Шань бухает на него салатницу, и только теперь замечает скользящие по лицу Цзяня крупные слезы. — Эй… — зовет ошеломленно. Цзянь, с пустым взглядом на мигающие красные огни телефонных башен, вздрагивает и быстро утирает лицо. — А. Извини, — выдает глупый смешок, давится всхлипом. — Ты в норме? — конечно, он в норме, кретин. — Да, да, — кивает, а слезы продолжают срываться с подбородка. Цзянь отталкивается от деревянного борта и порывисто идет к раковине — умыть лицо. Гуань Шань отставляет бутылку и следует за ним. Встает позади, утыкается взглядом в зеркало. Цзянь плескает водой, сморкается. — Че ты плачешь? Гуань Шань может игнорировать кривые ухмылки, злоупотребление сигаретами и нервно подрагивающие ладони, но слезы — нет. Цзянь вскидывает голову, выдыхая долго. Промокает лицо ладонями и тянется за бумажным полотенцем. Шань подходит ближе — разворачивает за плечо. Смотрит в глаза, игнорируя барьер в виде водруженных на место темных стекол и промокшей салфетки. Цзянь отводит взгляд, поджимает губы — его плечи вздрагивают от спазма в груди, он дышит, успокаивает дыхание и качает головой. Бросает скомканное полотенце в урну. — Потому что, — выдает, наконец. — Потому что сегодня я лишился друга, — его голос звучит сипло и горько. Это разрывает Гуань Шаню сердце. Ему вдруг становится чудовищно жалко — его, себя, их. Подается навстречу и обнимает одной рукой, хлопает по спине. Старается звучать буднично: — Почему? — вроде как — с какой такой стати? — Мой друг бы никогда не поступил так, — с тобой проглатывается заблаговременно до, но Гуань Шаню это не нужно. Он понимает. Замирает — его пальцы на спине Цзяня застывают, как и лицо, будто на него брызнули заморозки. Они не двигаются около десяти секунд, но тянутся эти секунды так долго, что оба сбрасывают с себя это оцепенение одновременно, будто вырываясь из объятий сонного паралича. Гуань Шань разжимает хватку, а Цзянь И отходит на шаг. — Я надеялся, что Хэ Тянь одумается… в самую последнюю секунду, — фыркает, смеется как-то не по-доброму. — Постоянно путаю ожидание-реальность. — Цзянь И… — о, черт, их представления так не совпадали. Дверь уборной распахивается. Они резко оборачиваются: у Гуань Шаня напряженный лоб, а Цзянь — с опухшим и красным носом, — резко меняет выражение лица. Натягивает противную улыбку, как тугие заношенные трусы — прикрыть самое интимное. Поднимает ладонь и выходит, чтобы оставить их наедине. Гуань Шань делает глубокий вдох. Хэ Тянь провожает Цзянь И взглядом, оборачивается, когда тот выходит, и, кажется, всё понимает — он не окликает его, не задает глупых вопросов, а ля «все в порядке?» или «что случилось?». Шань плюхается на подоконник и водружает салатницу на колени. Ее ядрено-чесночное содержимое хрустит под серебряной вилкой. Он запихивает в рот нанизанную на зубцы зелень и жует, уткнув взгляд в пол. Тянь щелкает замком на двери. Молчание. Хэ Тянь подходит близко — садится перед ним на корточки, в позу, типичной для гопника. Жених, блядь. — Почему Цзянь И плакал? — спрашивает бесцветным голосом. Он устал. Гуань Шань кожей чувствует разлитое в воздухе больное напряжение — его, Тяня, изнеможение. — Спроси сам, — отвечает, запив месиво во рту глотком из бутылки. Шань тоже устал. Отставляет ее с глухим стуком. — Ненавидишь меня? — Не. У тебя лучше получается. Он не иронизирует — говорит, как есть. Хэ Тянь опускает голову между колен — ниже, и ниже. — Спасибо, что ты со мной в этот день, — говорит тихо. — Ага. — Поцелуешь жениха? — Да пошел ты, — Гуань Шань еще и еще запихивает в себя чесночную ерунду. Говорит с набитым ртом: — тебя твоя невеста ждет. Вали. Хэ Тянь мотает башкой и выуживает сигареты из внутреннего кармана пиджака. Поднимается, усаживается рядом. Щелкает зажигалка. Мо тянется за бутылкой — пьет вино, как водичку. Вино — супер. Он такого вкусного не пил. Хотя через еще пяток глотков становится все равно. Пол-початой бутылки спустя он обнаруживает, что сосется с Тянем прямо там, на подоконнике — и обнаруживает это лишь потому, что в дверь начинают ломиться снаружи. Кому-то приспичило. Сигаретно-чесночная смесь во рту вяжет, но от нее не так тошно, как от холодного ободка обручального кольца, которое касается лица Шаня — Тянь держит его за скулы, возит лбом о его лоб и шепчет: — Я люблю тебя. Люблю. Только тебя. Люблю тебя. Веришь? Бом-бом-бом! «Что за черт, почему туалет заперт?» Гуань Шань верит. Конечно, верит. Отпихивает от себя и не оббивается о мертвый взгляд, которым Тянь провожает его до самой двери. Если бы не верил — его бы не выворачивало так у подземной парковки. И слезы бы не текли из глаз и из носа. Цзянь ушел раньше него. Ну и правильно — у Тяня не осталось друзей. А у Гуань Шаня — уверенности, что теперь точно всё. Потому что теперь — когда точно всё, — он блюет от этой мысли уже не едой. Кровью.