***
Элис пытается быть полезной настолько, насколько это возможно. Она берет на себя львиную долю работы по дому; взваливает на свои хрупкие плечи стирку, уборку, мытьё посуды и иногда готовку. Она безупречно вежлива, собрана, покладиста и исполнительна. Такое поведение даёт свои плоды — спустя неделю ее прибывания в доме, Клэр уже может говорить с ней не только в презрительно-приказном тоне, а даже с участием и интересом. Шон старается по возможности быть рядом и помогать, за что Элис ему безмерно благодарна, потому что нахождение с Клэр в комнате один на один сильно бьет по самооценке и нервам. Шон впервые за насколько месяцев ощущает себя в безопасности, ощущает себя простым шестнадцатилетним подростком. Ему даже непривычно осознавать, что не нужно сражаться за еду — она лежит в холодильнике в свободном доступе, не нужно постоянно присматривать за Даниэлем — об этом теперь пекутся Стивен и Клэр, не нужно беспокоиться о том, что замёрзнешь ночью — батареи всегда тёплые. Это здорово разгружает мозг и впускает в него мысли, которые Шон давно отодвинул на задний план. Например, он замечает, что бесполое существо по имени Элис перестаёт казаться ему бесполым. После душа, по вечерам, она надевает большую домашнюю футболку Клэр и входит в комнату, вытирая голову полотенцем и шлепая босыми ногами по полу. Шон ловит себя на мысли, что смотрит на эти ноги слишком долго и слишком пристально. Он каждый раз отворачивает голову, закусывая губу, и каждый раз все равно возвращает к ним взгляд. У Элис длинные, стройные молочно-белые ноги. Портят их лишь излишняя худоба и ссадины с синяками вокруг острых коленок. Она ходит по комнате, подбирая разбросанные по полу вещи Даниэля, и весело щебечет про его нового друга Криса и его замечательный плащ. Шон ее не слушает. Шон думает о том, что теперь понимает всех тех парней, встречавшихся им на пути и пытавшихся познакомиться с Элис ближе. Причина внезапно становится ясной как день — она невероятно грациозна в своей природной худобе и гибкости. Она кажется очень нежной и хрупкой, из-за чего прекрасно выглядит даже босой, в бабушкиной бесформенной рубашке, с мокрыми волосами после душа, и если раньше Шону было не до того, то сейчас он это видит и может оценить в полной мере. Чем чаще Шон смотрит на на Элис, тем тяжелее становится ложиться с ней в постель и чувствовать себя при этом комфортно. Пусть даже с Даниэлем, лежащим между ними, все равно ее длинные так-бы-и-облапал-все ноги находятся в ужасающей близости. Положение усугубляло ещё и то, что Даниэль стал чаще убегать к Крису с самого утра, а просыпаться в одной постели с Элис да еще и с с утренней «радостью» подростковой жизни, болезненно сводящейся низ живота, было как минимум неловко. Элис по привычке переодевается прямо перед Шоном, ничего не стесняясь. — Черт, куда я положила эту футболку? Она на секунду прекращает поиски, разворачиваясь к нему. Видимо, вопрос был адресован Шону. Но, наткнувшись на взгляд друга, хмурится и, кажется, впервые за время их знакомства краснеет, стыдливо прикрываясь, а затем резко отворачивается и бросает через плечо: — Чувак, ты смотришь так, как-будто хочешь съесть. Шон часто-часто моргает, стараясь избавиться от наваждения и придать взгляду ясности. — Прости. Она весело хмыкает, натягивает первую попавшуюся футболку и, выпархивая из комнаты, подмигивает. — Да ладно, ничего страшного. Это даже льстит. Шон остаётся сидеть на кровати, озадаченно уставившись куда-то сквозь стену перед собой.***
В воскресенье Шон всегда просыпается поздно. Клэр со Стивеном уходят в церковь на службу с раннего утра, и никто его не будит, торопя к завтраку. Но в это утро, вместо одной записки от бабушки с дедушкой, Шон находит ещё и листок, исписанный каракулями Даниэля, где говорится, что они с Крисом и его отцом уехали в ближайший супермаркет за подарками к Рождеству. Шон бросает оба письма на пол и, потягиваясь, переворачивается на бок, лицом к Элис. Она уже проснулась от скрипа кровати и теперь отчаянно зевает, силясь открыть глаза. — Привет. — Элис сонно улыбается, часто моргая. — Привет. — Шон возвращает такую же сонную улыбку. За окном совершенно по-рождественски светит солнце, и снежинки на карнизе, причудливо переливаясь, отбрасывают блики на стены. Не улыбаться в такое утро было бы преступлением против наступающих праздников. На Шоне и так уже висит слишком много преступлений. Поэтому он растягивает губы шире, а затем в шутливо-обвинительном тоне заявляет: — Ты опять отобрала у меня одеяло. Я, между прочим, два раза просыпался от холода! Элис смеётся: — Сам виноват. Она ещё раз потягивается, выпутывается из одеяльного кокона и тянется к часам, лежащим на тумбочке, разлегшись поперёк груди Шона. Трёт глаза и смотрит на время. Двенадцать дня. Шон наигранно вскидывает брови. — Сам, значит, виноват?! Элис взвизгивает и дергается, когда Шон начинает щекотать ее. Она заливается смехом и пытается вырваться, но друг переворачивает ее, вдавливая в матрас. Шон держит ее руки над ее головой, не давая защититься, и пальцами бегает от шеи к рёбрам и обратно, заставляя ее плакать от смеха. Сам Шон щекотки почти не боится, у него к ней, наверное, иммунитет выработался. Сказались девять лет жизни бок о бок с младшим братом. Элис изворачивается и несильно кусает Шона куда-то между шеей и плечом, что на пару секунд выбивает его из колеи. Этого времени хватает, чтобы перекинуть через Шона ногу и перевернуть их. Теперь уже Элис сверху и фиксирует его запястья по обе стороны от головы. Шон смеётся, потому что она склоняется над его лицом так низко, что ее волосы и дыхание щекочут его. Она шепчет ему в губы «я победила» и, когда Шон примирительно кивает, Элис отпускает его руки, принимая сидячее положение. Она неуверенно ерзает на его бёдрах и улыбается просто-просто. Так, как улыбалась бы, сидя на соседнем с ним сидении в автобусе или вечером возле костра. Так, как улыбалась ему уже тысячу раз. — Ты красивая. — слетает с губ Шона, до того как он успевает подумать, и он даже дергается в неосознанной попытке прикрыть себе рот рукой. Элис слегка удивлённо вскидывает брови, но улыбается ещё шире. — Ты тоже. Почему-то поцеловаться в тот момент получилось легко и даже без стеснения. Наверное потому, что это казалось до дрожи в коленях правильным. Шону на секунду кажется, что так должно было быть с самого начала. Шон зарывается рукой в волосы Элис на затылке, стараясь оттянуть момент, когда она отстранится. Но Элис шепчет «тише» и расплывается в улыбке. На пару секунд задерживается, вглядываясь в его лицо, а затем вскакивает с кровати и исчезает в дверном проеме, напоследок бросая: «сходи в душ». Шон смотрит вниз и закатывает глаза. — Черт. У Шона красивые руки с длинными ровными пальцами. Элис нравится, как они смотрятся на ее теле. Теперь Шон всегда сгребает ее в охапку, после того как Даниэль уходит к Крису по утрам. Шон забирается руками под ее футболку, проводит ладонью по животу и ребрам и снова засыпает, сопя Элис в ухо. Она только счастливо улыбается, любуясь контрастом между его смуглой и ее бледной кожей. Они никому ни о чем не рассказывают, справедливо решив, что если Клэр узнает, то им больше не разрешат спать в одной кровати. Они развлекаются тем, что целуются в прачечной, куда бабушка отправляет их стирать одежду, гладят бёдра друг друга под столом за завтраком, и вдвоём проскальзывают в ванную поздно вечером, когда остальные в доме уже спят. Они действительно счастливы, чувствуя себя самыми простыми подростками, на плечах которых не лежит тяжелое бремя преступников федерального масштаба. Но ровно до того момента, пока за окнами дома не появляются машины с красно-синими мигалками.