***
В послании, принесённом Фоуксом, оказалось не только письмо, но и "сиротские" деньги от Попечительского совета. Там же должен был быть вложен билет на Хогвартс-экспресс, но его я не обнаружил. В письме Дамблдор сообщал, что из-за бомбёжек первого сентября дети будут перемещены из Министерства в Хогвартс каминами, которые настроили на полдень по всей стране. Экспресс местами шёл через маггловские поселения, и рисковать учениками никто не хотел. Мне было предложено переместиться с воспитанником в кабинет директора с 12:00 до 12:10. Это окно устраивало, и я, быстро накидав ответ, позвал Сычика. Пока я привязывал к лапке верещащей от эмоций совы мешочек для посланий, то думал про Дамблдора. Может, стоит вернуть ему оставленные мне на столе деньги? Или уточнить, за что они? Ведь книга сказок не была на первый взгляд чем-то необычным. Таких книг мы продавали за год до двухсот экземпляров. Правда, издание было старым, 1801 года, но на первый взгляд ничего необычного я там не нашёл. Может, стоило сравнить её с более поздними изданиями? Усилием воли я запретил себе вовлекаться в эту ситуацию. Не хочу! Странно, что Альбус не заглянул сам, а прислал фамильяра. Впрочем, я не расстроился. Прошлый визит до сих пор вызывал чувство неловкости и смущения.***
Мы с Томом переместились камином в назначенное время. Том держал в свободной руке саквояж с нашими вещами, а у меня была корзина с котом. Мистер Лапка за это лето сильно подрос. Кажется, Рубеус не ошибся, предполагая, что он может измениться. Я к метаморфозам питомца отнёсся философически: не болеет, отсутствием аппетита не страдает, стал умнее и под корень извёл всех грызунов – молодец! А то, что он теперь такой здоровяк, что еле влез в корзину – даже лучше: сможет дать отпор адскому книззлу Хагрида. Том до ужина в Большом зале провёл у меня в покоях, читая книгу. Я же, поручив эльфу разложить вещи и принести с кухни обед Тому, пошёл осмотреть инвентарь, который за два с половиной месяца хранения мог прийти в негодность. Так и вышло: две метлы рассохлись, на третьей "выдохлись" чары. Ещё одну кто-то погрыз. Их необходимо было списать. Чёрт! Я понимал, что сейчас не 1990, а 1940, война, да и технологии изготовления артефактов крайне отсталые, но даже с учётом всех факторов мётлы никуда не годились! Это же не инструменты для уборки, а артефакты для обучения детей! Я видел в магазине вполне приличные экземпляры! А не этот занозистый хлам! Надо писать письмо Попечительскому совету. Только вступив в должность, я написал своё первое письмо. Очень вежливое и исключительно просительное. Второе написал в начале прошлого учебного года. Там я был не столь вежлив, зато привёл немало аргументов. Сейчас же хотелось написать грязный ругательный текст, перемежая его нецензурными словами и предлогами "на" и "в". Исключительно для того, чтобы на меня уже обратили внимание! Захватив повреждённые мётлы, я стянул их Инкарцеро, закинул на плечо и понёс к завхозу Апполинарию Принглу – он составит акт списания, обосновывая изъятие. Этот акт я скопирую и приложу к своему письму-просьбе.***
Завершив все дела, я вернулся в покои за час до приветственного пира и нашёл спящего в моей постели Тома. – Томми, вставай! Пора ужинать! – склонился я над угревшимся под пледом Томом и начал его щекотать. – Ну, Гарри! – зажмурился Том, натягивая плед на голову и отпихивая меня ногами, а потом неожиданно крутнулся, оборачивая меня тканью и подминая под себя. Я опешил, понимая, что физически Том уже сильнее меня. – Ты чего такой? – Мётлы старые и не годятся ни к чёрту! – выдал я, пытаясь вырваться из медвежьих объятий. Том хихикал, глядя на мои бесплодные потуги. – Так напиши в совет попечителей! – Я уже два года пишу! – И? – Как видишь, реакции пока нет! Боюсь, очередное письмо уйдёт "в молоко". – Попрошу Абраксаса, – сказал Том. – Его отец глава совета. К тому же у них родился второй сын, он же потом сам и будет летать на новых мётлах. – Думаешь, поможет? – Обязательно! Но нужен волшебный посыл! – Это какой? – Поцелуй истинной любви! Я приоткрыл рот от изумления, а Том в этот момент ткнулся мне в расслабленные губы, прихватывая нижнюю губу зубами. Я так опешил, что некоторое время позволял себя целовать самым непотребным образом. Том, натешившись, вскочил с меня и убежал, хохоча, а я, как дурак, лежал завёрнутый в плед, ощущая позорную тяжесть в паху. Мерлин, мне было так стыдно! Выпутавшись из обернувшей меня ткани, я на подрагивающих ногах ушёл в ванную и долго стоял, глядя в зеркало на своё пылающее лицо с брезгливостью. Содрав с себя одежду, я встал под ледяной душ и закричал от шока. Потом я плакал, сидя на полу в душе, от отвращения к самому себе и дрожал. Я понимал, что это механическое возбуждение, но мне было настолько стыдно и гадко, что я никак не мог прийти в себя. Я так оголодал по интимности, что у меня уже стоит от поцелуя. Да и не целовал меня никто и никогда так... развязно! Мерзость... Мерзость! Какая я мерзость! На ужин я опоздал, тихо скользнув на своё место как раз к концу распределения. – Поттер, Флимонт! – Гриффиндор! Знакомая фамилия вырвала меня из пучины отчаяния и заставила всмотреться в ребёнка. А вот и мой дед. Встрёпанные волосы, смуглая кожа, карие глаза, смешные круглые очки. Да, Поттеры, кажется, размножаются вегетативно – делением или почкованием от мужчин рода. Правда, дед не выглядел истощенным, как я в своё время, соответственно, и пусть он будет невысоким, но хотя бы не будет таким хилым. Кстати, моя бабушка – Юфимия Блэк - поступила на Слизерин. Насколько я знал, между ними уже была заключена помолвка. Момент моего исчезновения медленно, но верно приближался, но меня это не пугало. За отпущенное время я успею поставить на ноги Тома, а остальное меня совершенно не волновало. После ужина в учительской я со всеми поздоровался и, вкратце рассказав, как у меня прошло лето, забился в угол, не в силах сейчас держать лицо. Коллеги живо обсуждали, как провели лето, кто из детей знакомых на какой факультет поступил, какие действия предприняли, чтобы избежать бомбёжек и где лучше покупать продукты. За год мы привыкли, как ужасно бы это ни звучало, и к лишениям, и к постоянному напряжению, и гложущему чувству тревоги. Как сказал мне когда-то мистер Долиш: единственный способ морально пережить войну или любое другое травмирующее событие - это сосредоточиться на бытовых мелочах, вроде готовки и уборки, и радоваться каждому дню, в котором есть пища, кров и тишина. Этот трёп раздражал меня, так я страдал от внутреннего раздрая. Мне хотелось полетать, или пройтись, или, как вариант, броситься с Астрономической башни. На этой мысли запястье обжало пульсирующей болью, и я обхватил его другой рукой. – У вас что-то случилось, Гарри? Я сфокусировал взгляд и понял, что совершенно ушёл в свои мысли, пока Хельга рассказывала о мигрирующих в конце августа в Норвежском море горбатых китах и касатках, преследующих огромные косяки сельди. Скосив глаза, я увидел стоящего рядом Дамблдора, засунувшего руки в карманы брюк. Он почему-то был без мантии и пиджака, только в одной рубашке с закатанными рукавами и атласном жилете в мелкие розочки. Из специального кармашка свешивалась цепочка механических часов. В расстёгнутом вороте рубашки перекатывался флакон на золотой цепочке. – Нет, – соврал я. И, кажется, бездарно, потому что Альбус посмотрел на меня со снисходительным сочувствием. И вдруг выдал: – Подростковый возраст самый трудный для того, кто растит ребёнка. И какого бы по счёту ребёнка вы ни воспитывали, это каждый раз новый опыт. Неповторимый. Поэтому ошибок не избежать. Более того, ошибки – это нормально. Я сморгнул и отвёл взгляд. Том перешёл границы в своей шутке. Но шокировал меня не он, а моя собственная реакция. Я чувствовал себя грязным уродом, хоть и вымылся в душе до скрипа и горящей кожи. Дамблдор легонько хлопнул меня по плечу. – Всё образуется, Гарри. Вы – хороший человек! Я, поняв, что меня сейчас сорвёт, извинился перед коллегами и, сославшись на усталость, стремительно ушёл. Но не к себе в покои, а на улицу. Моей целью был сарай с мётлами. Как я выбирал метлу – я не помню. Осознал я себя над Запретным лесом, продрогшим до одеревенения, с сорванным голосом и запёкшимися губами. Моё лицо было мокро от слёз, кажется, я летал и плакал, так как даже волосы на висках были влажными. Спланировав на полянку, я откинул метлу и упал на сухую траву, чуть присыпанную опавшими листьями. Надо мной раскинулось в окошке обступившего леса огромное вечное небо. Глубокое, чистое, яркое, каким оно бывает в самом начале осени. Сначала небо было нежно-розовым, после сиреневым, постепенно набирая плотность и цвет, и проваливаясь, сделалось совершенно чёрным. Звёзды выглядели как дырочки в плотном бархате гардин, если бы сквозь отверстия рвался в зашторенную комнату солнечный свет. Я лежал, раскинув руки и ноги, и думал о том, что я песчинка, пыль и все мои страдания так незначительны в сравнении с вечным бесконечным небом, таившим в себе целые вселенные. В замок я шёл опустошённый и наполненный одновременно. Метла поскрипывала у меня на плече. На полёт не было ни сил, ни желания. В кустах раздался шорох, я остановился. Верус Хагрид с арбалетом на плече вышел мне навстречу. – Не боитесь бродить здесь, профессор? Этот лес не просто так называют Запретным. – Нет. Мои страхи лежали в абсолютно другой области. Да и кого мне бояться? Кентавров? Единорогов? Фестралов? Самым страшным зверем всегда во все времена оставался человек. – Хотел узнать, как ваш кот. – Кажется, он стал книззлом, – пожал я плечами. – Я очень переживал, что питомец Рубеуса навредил вашему коту, – повинился Верус. – И перед вашим приездом запер его у себя в хижине. Но раз ваш кот трансформировался, может, я выпущу Ласкунчика? Тем более, что после кастрации он совсем присмирел и оставил свои нечистоплотные замашки. – Давайте попробуем, – кивнул я. Война книззлов сейчас меня волновала в последнюю очередь. К своим покоям я пришёл в более-менее адекватном состоянии. Мистер Лапка встретил меня под дверью, вился в ногах, заглядывал в глаза. Он слышал, как я рыдал в ванной несколько часов назад. Присев, я погладил кота по лобастой широкой голове. – Мы ведь справимся, правда? – Мра! – Поохотишься? Мне тут птичка на хвосте принесла, что твой соперник присмирел. – Мрааа! – Я выпущу тебя, но попрошу Дорри присматривать за тобой, ладно? Не хочу, чтобы ты пострадал. Кот боднул меня, обтёрся всем телом, зацепившись хвостом за ногу, как якорем. Я провёл ладонью по телу, ощущая под рукой шелковистую плотную шубку. Открыл дверь. Мистер Лапка некоторое время гипнотизировал меня взглядом, а после шмыгнул в проём, мгновенно растворяясь в полумраке. Я вызвал Дорри и попросил эльфа проследить за котом, давая карт-бланш на действия в отношении Ласкунчика, если тот перейдёт рамки. Мне предстояла бессонная ночь.***
Я твёрдо решил, что больше спать со мной в одной постели Реддл не будет, какие бы истерики он ни закатывал. Утром я дал задание Дорри переместиться в Лондон в ближайшее свободное время, пока Том на занятиях, и расчистить захламлённую спальню на первом этаже, уменьшив лишнее и сложив в коробку, сопроводив её списком содержимого. Так же я понял, что пора всё же расстаться с девственностью, раз моё воздержание приводит к такой неадекватной физиологической реакции. После принятых решений мне стало легче, хотя я ещё долго винил себя. За завтраком я наблюдал за Томом. Он был оживлён, помахал мне рукой и вёл себя как обычно. Кажется, не придал значения своей неудачной шутке. Я решил не заострять внимания на происшедшем. Честно – я не знал, как правильно отреагировать, а посоветоваться в столь деликатном вопросе было не с кем. Наверное, Дамблдор прав, решимость воспитывать ребёнка – это как шаг в пропасть. Ты закрываешь глаза и ступаешь в пустоту. У кого-то из маггловских психоаналитиков я читал, что вне зависимости от метода воспитания, ребёнок в процессе познания получит те или иные психологические травмы, и ты либо смиряешься с их неизбежностью, либо просто не берёшь на себя такую ответственность и живёшь свою бездетную жизнь. Я не осуждал людей, сделавших такой выбор. Признаться себе честно в неготовности к определённому шагу – значит не сделать несчастными как минимум двух человек – себя и ребёнка. Не откладывая дело в долгий ящик, я во время завтрака попросил Дилана о личном разговоре. Тот удивился, но воспринял мою просьбу с воодушевлением и весь завтрак кидал на меня заинтригованные взгляды. Допив кофе, я пригласил Брауна прогуляться на Астрономическую башню, где гарантированно никто нам не помешает и не подслушает, и сделал ему предложение. О нет, не приличное, а неприличное: сказал, что хотел бы заняться с ним сексом, но категорически против отношений. Дилан немного удивился, но кивнул. – Гарри, это немного непривычный для меня формат, но лучше, чем то, на что я рассчитывал. – А на что ты рассчитывал? – уточнил я, чтобы сразу исключить недопонимание и неловкость. – Да ни на что, – признался Дилан. – Ты казался таким недоступным! – Я хочу предупредить, что у меня совершенно нет опыта. – О! Давно у меня не было девственников. И да, раз мы так откровенны, мне тоже интересно попробовать только секс, без всей этой слюнявой мишуры вроде обязательств, вздохов и подарков на четырнадцатое февраля. Давай в субботу сходим попить пива к Розмерте и снимем номер пополам? – Отлично! – выдохнул я, внутренне расслабляясь. Всё! Я это сделал! Дилан некоторое время рассматривал меня, а я не понимал, чего ещё он хочет. Но когда Браун решительно привлёк меня к себе и, склонившись, втянул в поцелуй, до меня, наконец, дошло. Это было... по-другому. Не так, как с девушками. С девушкой ты проявляешь инициативу, а тут целовал не я, а меня. И это оказалось приятно. Я окончательно расслабился, отдавая контроль над ситуацией в чужие руки. Уверенные, напористые движения губ и языка, сильная хватка рук на затылке и плечах, горьковатый запах мужского одеколона, твёрдая широкая грудь, в которую меня уверенно вжимали, глухие сильные удары сердца. Когда Дилан отпустил меня, я дышал как загнанная лошадь. Ноги слегка подрагивали, а пах заливало тягучим жаром. Я пытался осознать свои ощущения и бездумно таращился в пустоту. Браун усмехнулся и прижал меня к себе. – У тебя такой вид, словно ты в обморок сейчас грохнешься. – Это мой первый поцелуй с мужчиной. – И как? – Приятно. – Я рад, что не оттолкнул своим напором. Давно хотел попробовать на вкус твои губы. Провожу тебя? Я замялся. – Что такое? – Мне бы не хотелось афишировать наши отношения. – Хм. Атмосфера тайны накаляется, – я напрягся. Заметив это, Дилан поспешил меня успокоить. – Без проблем, Гарри. Это будет даже пикантно.***
В своих покоях я застал Тома, читающего книгу. И остановился в дверях нерешительно. Том вскинул голову и улыбнулся мне так солнечно, что я выругал себя за излишнюю мнительность. Воспитанник явно не придал значения тому, что буквально взорвало меня изнутри. – Я поговорил с Абраксасом, Гарри! Насчёт мётел. Он обещал написать отцу. Ты, кстати, можешь обратиться к лорду Малфою напрямую! – Мне неловко, у нас не тот уровень отношений. – Может, ты и прав, – кивнул головой Том. – Если уж и обращаться к сильным мира сего, то по более весомому поводу. Как твой день? – Обычно, – пожал я плечами. – Что читаешь? – Шахматные комбинации величайших гроссмейстеров, – приподнял Том книгу. Я покачал головой. Область интересов Тома иногда ошеломляла. – Хочу сделать Септимуса в пятничной игре. У нас отменили два последних урока травологии, так как профессор Берри будет обрабатывать теплицы от белокрылки. – Хочешь чая? – Угу. Я присел в соседнее кресло и вызвал эльфа. Вечер прошёл настолько привычно, что я даже немного пожалел о разговоре с Диланом. Но, что сделано, то сделано.***
Перед началом занятий я на всех мётлах, кроме списанных, обновил чары и написал очередной запрос в совет попечителей о необходимости замены спортивного инвентаря. Надежды на это было мало, но вдруг! Выводя на пергаменте буквы, я еле сдерживал эмоции, отчего только третий вариант текста признал приемлемым. Да и тот пришлось переписывать несколько раз, так как я то рвал бумагу, то ставил кляксы. Может, и правда, Абраксас сможет достучаться до отца? У меня было ощущение, что всю входящую корреспонденцию обрабатывает кто-то вроде Амбридж, ненавидящий детей и желающий угробить их скопом во младенчестве.***
В субботу я, сказав Тому, что мне необходимо проверить магазин, ушёл в Хогсмид и там сразу поднялся в номер, предоставляемый пабом для личных встреч. Дилан пришёл чуть позже, заказав в номер напитки. Хорошо, что я предупредил об отсутствии сексуального опыта: Браун учёл этот момент. После выпитого пива и разговоров на отвлечённые темы, подсел поближе и поцеловал. Вновь так же напористо и решительно, как это было на Астрономической башне. Целовал меня Дилан долго, пока я не включился, осмелившись тоже целовать и трогать в ответ. Доведя до кондиции, затемнил помещение, стянул с нас обоих одежду, перемежая действия поцелуями, и сделал мне расслабляющий массаж. Кажется, мне очень повезло с первым опытом. Я только сейчас осознал, как важна прелюдия, особенно, если твой партнёр неопытен и зажат, как я. Боюсь, окажись я в постели с девушкой, я бы опростоволосился. Я лежал на кровати, доверчиво выставив ягодицы, и прислушивался к ощущениям. Один палец, второй, третий. Лёгкая саднящая боль, странное и смущающее чувство наполненности, а после распирающее вторжение и осторожные толчки. Стало лучше, когда Дилан потянул меня за бёдра на себя, заставляя приподняться и меняя угол проникновения. Член бил в точку, импульсы от которой расходились по телу странными разрядами, заставляя мою плоть наливаться жаром и течь смазкой. А когда Дилан в такт толчкам стал мне дрочить, я быстро кончил с задушенным вскриком. – Ох, Мерлин! – выдохнул сзади Дилан, наваливаясь на меня и содрогаясь, и я ощутил, как в чувствительной после соития заднице дёргается его член. Мой партнёр тоже кончил, кажется. И вот это вот - всё? Что описывают с таким восхищением? Я лежал, уткнувшись лицом в подушку, и прислушивался к себе. Всё оказалось не так и ужасно, но и особенных восторгов я не ощутил. Хотя да, когда тебя ласкают, приятнее, нежели делать это своей рукой. Но ради чего такие пляски с бубнами, я так и не понял. Кажется, секс изрядно переоценён. Самым ярким ощущением можно назвать облегчение. Что я, наконец, преодолел некую черту. Дилан поцеловал меня в шею, потом прикусил, чуть повёл бёдрами, скатился с меня и упал на спину рядом. – Как ты, Гарри? – хрипловато спросил он. – Нормально, – пожал плечами я и приподнял голову. – А что? – Для мужчин это бывает болезненно даже с подготовкой. – Да? – изумился я. – Зачем же они тогда этим занимаются? – Говорят, что это приятнее, чем с женщиной. Тому, кто сверху. Точнее сказать не могу, у меня на женщин вообще не стоит. Я абсолютно гомосексуален. Интересно, а у меня на женщину будет стоять, если дело продвинется дальше поцелуев? Может, я тоже гомосексуален? – А что приятнее: когда ты или когда тебя? – глупо спросил я. – Не знаю, я практикую исключительно активную позицию. Но партнёры на меня не жаловались. Главное хорошо подготовить и не торопиться. Тебе понравилось? – Я кончил. – Да, я это заметил, – негромко засмеялся Дилан, показывая заляпанную моей подсыхающей спермой руку. И когда я покраснел, захохотал в голос. – Мерлин, я не думал, что смущение может выглядеть так привлекательно. Мы с Диланом ещё поболтали немного, потом приняли вместе душ, где он отсосал мне. Минет понравился мне даже больше секса с проникновением. Акт некой власти над партнёром, стоящим перед тобой на коленях и принимающим покорно в рот. Иллюзия контроля, разрушенная последними мгновениями перед оргазмом, когда я дрожал и стонал, боясь одного – что Дилан отстранится. Выплеснувшись, я сполз на пол и рукой помог Дилану с его эрекцией. – Смотрю, оральный секс зашёл тебе больше. Я скосил глаза на припухшие губы, между которыми только что был мой член, и опустил горящее лицо в ладони. – Это очень... эмоционально. Вначале тебе кажется, что ты контролируешь, подчиняешь, а после так остро осознаёшь свою зависимость. – Хм... Никогда не смотрел на данный акт под таким углом. Но да, тот, кто владеет искусством оральных ласк, вполне может претендовать на превалирование над партнёром. Я научу тебя. Это приятно для обоих участников процесса. Эта пульсирующая тяжесть на языке, напряжённая твёрдость, гладкость. – Дилан! – Понял. Слишком много для первого раза. Ничего, в грязных разговорах тоже может быть своя прелесть. Мы разошлись по очереди, не желая афишировать наши отношения. Почему это скрывал я, я знал отлично. Почему это делал Дилан – меня не интересовало. Неторопливо идя к замку, я ощущал в мыслях пустоту, а в теле – опустошение. Кажется, стоило это сделать ещё в прошлой жизни.