La Joya de Turin

Андреа расслабляется только в самолете, прикрывает глаза, вслушиваясь в гул двигателей и разговоры попутчиков, превращающиеся в монотонный бубнёж. Она улетает из Италии. Домой, в Аргентину. Только отъезд этот больше похож на побег. Она… бежит? От себя, от своего прошлого, от собственных чувств, неумолимо ворочающихся разбуженным зверем где-то под рёбрами. От Пауло Дибалы, с его зелёными, как бутылочное стекло, глазами; с его обжигающим взглядом. От их общих воспоминаний, запрятанных ею так глубоко, а теперь вдруг пробудившихся. Капельки наушников давят на ушную раковину. Андреа включает плейлист Спотифая, погружаясь в песню за песней, а душу щемит, разбережённую эмоциями, и противная, ноющая боль тянется и тянется, волоча за собой память и прошлое. …Мяч отскакивает от земли, начинает опускаться. Андреа пытается поймать его левой ногой и перебросить к правой, но ничегошеньки не получается, и ей хочется заплакать. У неё должно, должно, должно получиться, и тогда папа отведёт её на просмотр в футбольную школу «Нюэллса»! Даже ей придется играть с мальчишками! Она снова ударяет по мячу, но не рассчитывает силу, и он летит к стене. Андреа почти рыдает. Если она не способна на простейший трюк, то как она будет играть с мальчиками? Они её засмеют! — Пытаешься сделать переброску? Андреа прижимает мяч к боку, поворачивается. На неё смотрит мальчишка — темноволосый, тощий и невысокий, в свободных шортах и футболке с эмблемой «Ньюэллс». — Да, — она задирает нос. Ещё не хватало показывать, что она переживает! — И что? — Так ты девчонка, — он присвистывает. — Помощь нужна? Я, кстати, Пауло. Нужна ли ей помощь от мальчишки, который потом всем растрезвонит, что она не может и простейших трюков сделать? Или который принял её за другого мальчишку? Это даже обидно, вообще-то. Андреа вспоминает: это Пауло Дибала, он учится в её школе, у него по математике двойки и единицы, а в тетрадях вечно всё перечеркнуто. — Сама справлюсь, — гордость берёт верх. Даже если не справится, по крайней мере, он не сможет похваляться, что научил её перебрасывать мяч. Пауло подходит ближе, сунув руки в карманы. Щурит глаза. Он чуть ниже, чем Андреа, зато глаза у него зеленющие, как трава, и утопают в густых ресницах. Сам он девчонка! — Ты много думаешь перед тем, как сбросить мяч с левой на правую, — заявляет он. — А ты не думай. Ты делай. Андреа закатывает глаза, совсем как мама, когда папа приходит домой, поставив часть зарплаты в La Favorita на гол их любимых «Бока Хуниорс». Пауло смеется. — Давай, покажу, — и тянет мяч у неё из рук. С удивлением она смотрит, с какой легкостью Пауло сбрасывает внутренней стороной стопы мяч на правую ногу и также играючи перебрасывает обратно. Раз десять подряд. Потом смахивает со лба волосы и повторяет, но уже поясняя: — Ты слишком стараешься бить, а здесь нужна легкость. Знаешь, тренер Баррионуэво говорил, что думать нужно о тактике, а бить — без промедления. Он задается, и Андреа хочется стукнуть его по лбу, чтоб нос не задирал, но она забирает мяч и снова пытается. И пытается. И пытается. Пауло не сваливает — садится рядом, на одну из шин, окружающих школьную спортивную площадку, и смотрит. — Хочешь, приходи завтра на поле? — спрашивает он. — Тренер будет рад. — Ты же в школе «Нюэллс», — Андреа морщит нос на выглянувшее из-за угла солнце. — И что? — он снова смеется. — Уличный футбол тоже прикольно! Андреа вздрагивает, когда самолет встряхивает в воздухе. Воспоминания оседают на языке горьким привкусом. Ей казалось, что заставить Пауло закрыть за собой дверь будет просто. Ей казалось, они смогут поставить красивую «точку» в их истории, финал которой шесть лет назад и без того заставил её выплакать много слёз. Она ошиблась. Madre de Dios, как же она ошиблась!.. Для её сердца это оказалось даже не многоточием. Её соседка дремлет, откинув голову на спинку кресла, и в перерыве между песнями, продолжающими фоново играть в наушниках, Андреа слышит, как она похрапывает. Голос Тейлор Свифт в следующей песне, ещё по-девчачьи мягкий, заполняет уши. Drew looks at me, I fake a smile so he won't see That I want and I'm needing everything that we should be… Андреа улыбается, но сердце болезненно поднывает. Она хорошо помнит, как поняла, что влюбилась в Пауло. Им было по четырнадцать, он осенью собирался в Кордобу, жить в пансионе «Институто», это была его цель, ещё один шаг к его мечте стать знаменитым футболистом — жизни без футбола Пауло не видел. Андреа бегала в женской команде «Ньюэллс», но знала, что это — её потолок, а потом придётся выбирать, чем заниматься дальше. В четырнадцать об этом думать не хотелось. В четырнадцать Андреа думала о Пауло Дибале. О его губах и о том, каково было бы поцеловать его, как это делали в кино и сериалах, которые так любила мама. О его глазах, оливково-зелёных, прозрачных, как вода у берега океана. Пусть Андреа никогда и не была у океана, всё равно думала, что именно так воды у берегов и выглядят. О родинке на его щеке, которую хотелось коснуться губами. О том, что Пауло никогда не посмотрит на неё как-то иначе, кроме как на подругу. Они гоняли в футбол вместе. Били чужие окна мячом вместе, хоть и случайно. Лазили по деревьям вместе. Смотрели киношки вместе. Пауло таскал ей фрукты, когда она заболела гриппом. Андреа поддерживала его, когда он сломал руку, а на гипсе был её автограф. Разве он мог смотреть на неё как-то иначе? Пауло был низковат ростом, но это не мешало девчонкам обожать его. Он был звездой кордобского «Институто», забивал в детской и в юношеской команде хет-трик за хет-триком, и его называли «новым Серхио Агуэро», но так — вполголоса, чтобы не развить у него «звездную болезнь»… Любой, кто знал Пауло, понимал бы, что это невозможно. Пауло никогда бы не смог задрать нос из-за своих успехов. Он просто мечтал. Свифт безжалостна. Она вгрызается в разум, не давая забыть и забыться, уснуть и проспать до самого Буэнос-Айреса. Она жестоко напоминает о прошлом. Drew talks to me, I laugh 'cause it's just so funny, But I can't even see anyone when he's with me… И Андреа не видела. Никого и ничего, когда Пауло был рядом с ней. Её сердце замирало так глупо, будто в романтических книжках, и саднило, саднило, саднило. Особенно — если он улыбался другим девчонкам. Особенно — если они улыбались в ответ. — Охренеть, Анди, ты не представляешь, — Пауло сидит на её кровати, скрестив ноги, и улыбается, как идиот. — Я впервые целовался с девчонкой! Не как в тринадцать, всякие чмоки, а реально целовался с девчонкой, с языком! Это было круто! С ней Пауло не нужно притворяться. Не нужно делать вид, будто симпатии девчонок ему не в новинку. Он всегда был так занят футболом, что вообще не обращал на это внимание, но какая-то из них явно поимела смелость и взяла быка за рога. У Андреа кровоточит душа, но она мужественно улыбается. — Что за девчонка, я её знаю? А сердце болит. Оно и сейчас болит. Так, что ей хочется, впервые за долгое-долгое время, взять в руки гитару и что-нибудь сыграть. Вскрыть этот нарыв и выпустить гной. He says he's so in love, he's finally got it right I wonder if he knows he's all I think about at night… Когда-то Андреа даже неплохо играла на акустической гитаре — отец научил. Ей нравилось иногда подбирать популярные мелодии и напевать, а её немногочисленным близким друзьям нравилось её слушать. Пауло нравилось её слушать. Обычно Пауло заваливался на её кровать, закладывая руки за голову, и смотрел в потолок, пока она подбирала какую-нибудь песню Наталии Орейро или набиравшей популярность Тейлор Свифт. Андреа никогда не стеснялась играть для него, порой втайне надеясь, что он поймет… догадается, как сильно нравится ей. Она даже не поняла, как это произошло, настолько её чувства расцвели естественно и медленно. Андреа не знала, что с ними делать, не верила, что хоть когда-нибудь Пауло посмотрит на неё, как на девушку, да и кто бы посмотрел? Сравнивая себя с одноклассницами, она хотела разбить зеркало мячом. Её короткая стрижка против их длинных волос, за которыми многие из них ухаживали, как за цветами. Её смуглая, загорелая во время тренировок и игр кожа против их ухоженной и мягкой. Её джинсы или шорты против миленьких платьев. Андреа терпеть не могла платья, чувствуя себя в них голой. Что с того, если Пауло нравились именно они? Всё нормально. Всё пра-виль-но. — Чего ревешь? — Глория, её старшая сестра, может быть ужасно приставучей, когда хочет. Ей недавно исполнилось семнадцать, она готовилась поступать в университет в Кордове и уже пару лет как встречалась с мальчиками. Андреа мотает головой: ей не хочется признаваться, что плачет она из-за лучшего друга. — Тест по алгебре провалила, — врет она. Глория стягивает с её лица подушку. — Ты гений в математике, — и фыркает, потому что не верит ни одному её слову. И правильно не верит. — Ты решаешь все тесты за своего друга-красавчика, который дважды два не сложит без калькулятора. Так что не ври. — А тут провалила, — Андреа тянется за подушкой, потому что ей не хочется, чтобы кто-то видел её заплаканной. — У меня был матч, и я плохо готовилась. Глория закатывает глаза. — Ты можешь написать тест, даже не открывая учебник. Что случилось? Что тут скажешь? Что Андреа видела, как с Пауло флиртует одна из их одноклассниц? Что его улыбка взрезала ей сердце, как серпом? Она думает: не с Викторией ли он целовался, не о ней ли рассказывал с таким восторгом? Ревность на вкус напоминает жгучий перец или инъекцию яда прямиком в вены. Глория будет смеяться, если ей рассказать. Андреа снова мотает головой. — Алгебра. Глория смотрит на неё внимательно, как на экономическую задачку, которую ей предстоит решить. — Да ты в него влюбилась! Желудок у Андреа ухает куда-то вниз, и она чувствует, что ладони у неё потеют и холодеют. — В кого? Снова фыркнув, Глория ухмыляется. — В Паулито, в кого ещё? Нет, ну может, у вас в этом вашем уличном футболе ещё какие красивые парни есть, но я съем свое белье, если это не Пауло! — Ничего подобного! — предательская краска заливает уши. Андреа понимает, что её физиономия очень расходится с её же словами, но признаться насмешливой сестре, что позорно втрескалась в лучшего друга, она не может. Не сейчас. Никогда. Глория хмурится. — Он тебя обидел? — Нет! Он бы никогда… — Андреа давится словами. Он бы никогда не обидел её. И никогда бы не полюбил. Она отворачивается, утыкается носом в плед. — Убирайся. Андреа просыпается над Атлантикой. В самолете погашены лапмы, и большинство пассажиров спят. Плеер продолжает крутить и крутить песню Тейлор, будто в насмешку. Однажды Глория заставила её надеть платье на вечеринку в честь победы женской команды «Ньюэллс» над «Спортиво» в принципиальном дерби. Почти силком втиснула в одно из своих, заявив, что если Андреа ничего не сделает, то Пауло и не увидит, что на самом деле она — девушка, а не «своя в доску пацанка», какой-нибудь «карлитос». В платье было неудобно. Андреа чувствовала себя голой, постоянно тянула подол на ссаженные на тренировках коленки, которые почему-то, выглядывая из-под атласной юбки, казались не просто голыми, а обнажёнными. Вырез, к счастью, был неглубоким, но даже его хватало, чтобы ей чудилось, будто все парни из «Ньюэллс» пытались в него заглянуть. Пауло улыбался. Он специально приехал из Кордовы на выходные, чтобы сходить с ней на эту вечеринку — его семья была давними поклонниками «Ньюэллс», пусть его в основу после нескольких лет в их школе так и не взяли. Он улыбался; Андреа пихала его острым локтем под ребра и бубнила, что чувствует себя охренеть как некомфортно. И, разумеется, он не разглядел в ней девушку. С чего бы? Чудес не бывает. Вернувшись после вечеринки, она швырнула платье на стул и зарылась в подушку. Это всё было бес-по-лез-но. So, I drive home alone As I turn out the light I'll put his picture down And maybe get some sleep tonight. Пауло никогда не увидит в ней девушку. Она тогда так думала.