Зверь внутри сидящий

Первый поцелуй произошел очень смазано и быстро. Они пообедали тако и, уже собираясь прощаться, Уилсон неожиданно завел Питера в ближайший переулок, прижал к стене и поцеловал. Он прижался горячими губами к губам Паркера, сентиментально положив широкие ладони на талию Питера. Паркер, отвечая на поцелуй, чувствовал здоровый, хваленный дэдпуловский стояк. Когда Уэйд отстранился, Питер, с ноющей тупой болью, выраженной жаром внизу живота, сказал: — Никакого пидорства, чувак. — Ты гонишь? Я вообще-то только по девчонкам, - достаточно уверено говорит Дэдпул, многозначительно прижимаясь бедрами к Питеру. И тогда они начали целоваться везде и всегда: дома у Питера, на башне Старка, на какой-то вылазке, когда Уилсон был весь в блядской крови, но доволен, как черт. — Вот это романтика, Спайди! Бля буду, но я мечтал о ней! А ещё Уэйд начал оставаться на ночь у Питера, самонадеянно залезая через окно. — Нахер катись отсюда! - Питер швыряет в Дэдпула журналом с порно. — Черта с два, - отвечал Уилсон, раздеваясь и оставаясь в одной футболке и красных боксерах. — Ну что, почитаешь мне перед сном сказку о принцессе, которую надо спасти? Питер закатывает глаза, стараясь не смотреть на полуобнаженного Уэйда. Он остаётся в домашних шортах, когда ложится в кровать. В конце концов, если Дэдпул себе вбил в голову что-то, то идею не выбьешь даже кувалдой – Уилсон с божьей помощью воскреснет и заново сгенерирует все то, из-за чего подох. Плюсом было то, что Уэйд был горячим – в буквальном смысле. Он обнял Паркера сзади длинными руками, обхватил его ноги своими, и прижал к себе. Питер ощутил животный жар, идущий от Уэйда, как от печки. Мускулистое теплое тело, которое прижимало к себе Питера, успокаивало. Черт, Паркер чувствовал себя в безопасности. Уэйд водил кончиком носа по загривку Питера, его голоса в голове громко урчали. Уилсон, кажется, шептал себе молитву. От тяжёлого дыхания и от всепоглощающей нежности, и заботы, на которую, оказывается, способен грёбаный Дэдпул, у Паркера непростительно заныл член. Когда Питер проснулся, Уэйд был рядом, он все ещё спал. Паркер не стал его будить. Он просто рассматривал в тишине и первых лучах прохладного солнца Уилсона: его прямой нос, волевой подбородок и прекрасно сложенное, красивое мужское тело. У Уэйда был утренний стояк. Белье натянулось, оголяя кусочек нагой гладкой кожи. Пенис у него был отменный - толстый, в струпьях, в маленьких язвочках. Питер пересилил дикое желание приподнять чужие боксеры, положить руку на хер, и... Направить себе в рот. За щеку, в глотку, чтобы нельзя было дышать, чтобы слезы градом по щекам катились, с трудом подавляя рвотные позывы – лишь бы член Уилсона был у него во рту. В этом была магия Уэйда, суки, Уилсона: он пробуждал внутренних демонов. Это было лучше, чем секс. *** Дрочка Питеру не помогала. Он бежал от мыслей, что хочет переспать с самим Дэдпулом, но каждый раз возвращался к ним снова и снова. Один раз он даже позвал какую-то девушку на свидание, но все закончилось на поцелуе: Паркер не чувствовал возбуждения. У него вставало на дэдпуловские бицепсы и крупные сильные бедра. По ночам, когда они вместе спали, Паркер кусал подушку. Ему хотелось выть от желания овладеть Уэйдом – или быть взятым им. Но проклятая гордость, а может и неопытность в таких делах, не позволяли ему сделать первый шаг. А сука Уэйд медлил, ему будто бы было достаточно и этого: сопеть в макушку Питти-боя, торсом загородив его от всего мира. С девчонками было проще. Почему-то Питеру никогда не приходилось их уламывать, думать, как с ними уединиться - они сами все делали. С Уилсоном, черт его возьми, было по-другому. Паркер не мог понять, что происходит в его голове, да и собственно был уверен, что сам Уилсон не до конца все понимал. Оставалось дрочить и плакать. Яйца болели. *** Теплым июнем, Старку, от нечего делать, понадобилось отправить их вдвоем разузнать, все ли в порядке в Массачусетсе, не готовят ли там пришельцы внезапную атаку. — Дядя ебанулся, – просто пожал плечами Дэдпул, начищая катаны. И все в Массачусетсе было спокойно. Питер даже разочаровался в чуйке Тони, которая никогда не подводила. Они прочесали каждый переулок, каждый бар и подземные ходы – кроме пьяных байкеров и проституток (одну Уэйд хотел склеить, но вовремя получил поддых) они ничего не нашли. Остаться они решили в мотеле –возвращаться домой было поздно, да и после бестолкового шатания по целому штату, сил не было – бездействие выматывает гораздо сильнее. Уэйд заказал односпальный номер на одну ночь. Питер ничего не сказал – он привык засыпать и просыпаться с Уэйдом, да и оплачивал Уилсон, так что какая, к черту, разница? Номер был маленьким и дешёвым, у соседей незатейливо играла попса. Уэйд скривился: — И под это они ловят кайф? Ну и дерьмо. Питер устал. Он не слушал ворчания Уэйда и просто хотел завалиться спать, и забыть этот бестолковый день. Взяв с собой чистое белье, Питер кинул Уэйду: — Я в душ. И, упаси тебя Господь, хоть на минуту выйти из номера. Сожгу нахер. Уилсон стоял к нему спиной у окна, задергивая шторы. Он что-то пробурчал себе под нос, и Паркер не переспрашивал – он сомневался, что это говорил именно Уэйд, а не кто-то из голосов в его нездоровой голове. Горячий душ подействовал бодряще. Ополоснув тело, Питер натянул на себя лишь боксеры и вышел из ванной комнаты. А выйдя, охренел: по номеру были расставленные маленькие горящие свечки, а на кровати были разбросаны лепестки... — Фиалки? – нахмурился Питер. – Что здесь, вашу душу, происходит?.. — Роз не было, пупсик. Не кипишуй, –раздался за спиной низкий голос. Нагой Уэйд обвел руками бедра Питера, медленно гладя его живот. Паркер хотел было что-то сказать, возмущённо вскрикнуть, но Уилсон начал оставлять дорожку мелких поцелуев от плеча к мочке уха, и... Питер поплыл. Уэйд гладил его грудь, спускался ниже, как бы невзначай касаясь эрегированного члена в боксерах. Чертов Уилсон делал это медленно и не спеша, с таким трепетом, будто в его руках манна небесная. В каждом его поцелуе, касающегося позвонков, предплечий, ушей – чувствовалась любовь. Звериная, по-щенячьи терпеливая и сдерживающаяся любовь, которую, если не контролировать и поспешить с ней - причинишь смертельную боль. От ласк сильных и шершавых, от язв, ладоней, Питер запрокинул голову на Уэйда. Он слышал его тяжёлое, медленное дыхание, чувствовал его сочащийся член, упирающийся ему в ягодицы. Свечи дурманом мелькали, сливаясь с интерьером, пар из ванной комнаты, табун мурашек по коже – Паркер не заметил, как Уилсон развернул его и опустил на кровать, не переставая целовать. Дедпул перешёл на щеки, к губам, языком проходясь по ним, целуя подбородок, покрытую светлым пушком паучью грудь, и ниже... Питер чувствовал, как у него горят щеки, как пылает адским пламенем всё его нутро – он не сдерживается и стонет. Уэйд пальцами стягивает с него белье, и начинает гладить бедра, и крепкие щиколотки Паркера так, как не гладил никто. Он бесконечно трепетно проходится по коленкам, к ступням, и наверх, к пульсирующей вене на шее. — Черт, Спайди, - хрипло произносит Уэйд. Его глаза покрыты поволокой дикого желания. — Сколько раз я дрочил на тебя, представлял тебя в самых разных позах, но, бля, буду честен, такой красоты я даже в своих самых безумных фантазиях не мог представить. Ты чертовски хорош! А потом Уэйд сделал то, что не делал ещё никто для Питера. Уилсон аккуратно перевернул Питера на живот и со шлепком положил ладони на ягодицы Паркера. Питеру хотелось провалиться сквозь землю от стыда и желания, но чтобы Уэйд никогда не прекращал. — Ты... Правда будешь это делать?.. - сипло спросил Питер, пряча лицо в подушку. — Питти-бой, я буду делать это столько, сколько буду жить. А жить я буду вечно. Сука Уэйд раздвинул ягодицы Питера, и прикоснулся там языком. Волна возбуждения лавой хлынула по Питеру с головы до ног и обратно, это было за гранью жизни и смерти, между раем и адом, его будто подкинули в космос – вот, что ощущал Питер Паркер, пока грёбаный Уэйд Уилсон, по-собачьи причмокивая, лизал его задницу. А Уилсон сходил с ума: он больно сжимал гладкие, упругие паучьи ягодицы, заходясь экстазом, шлёпал их, оставляя следы. Питер приподнял таз, стоня в простынь; грудной клетке не хватало воздуха. Этот ублюдок опускал язык ниже, широким мазом проходясь от яичек к мошонке, и обратно, засасывая нежную гладкую кожицу и отпуская. Паркер никогда в жизни столько не матерился. Сплошная пошлятина. Вдруг Уэйд отстранился, и через пару секунд Питер почувствовал пульсирующий блядский дэдпуловский хер на своих ягодицах. Уилсон водил им по заднице, хрипло говоря: — Вот этот вид, Спайди... Будь я проклят... Черт, эти булки слишком хороши для этого мира, - Питер готов был поклясться, что Уэйд облизался, совсем как зверь при виде добычи. — Так бы и съел... Питер горел, сгорал, пылал и возрождался ещё раз. Он не понимал, где он, кто он, зато была одна единственная существующая константа, за которую он держался из последних сил – это медленно входящий в него член самого Уэйда Уилсона. Он чувствовал его, он был им – большего Питеру и не надо было. В глазах темнело. Этот ублюдок стал наращивать темп не спеша. Уилсон рычал, сдерживая себя, чтобы не наброситься на этого парня: не перегрызть глотку, пальцами не стянуть кожу и не высосать все соки. Это было трудно, поэтому, когда член вошёл по самые яйца, он издал стон – глухой вой, идущий из самой грудины – то получили оргазм его голоса. Уэйд лег сверху на Питера, продолжая двигать бедрами. Паркер почувствовал тяжёлое, грузное тело на себе, ладонь в язвах, собственнически сжимающую его шею, пока другая держалась за его волосы. Он чувствовал хрипы, маты, и, собрав последние остатки сознания, повернул голову и увидел глаза, налитые кровью, смотрящие прямо на него. Голодные дэдпуловские глаза не врали. — Я тебя съем, маленький Питти-бой, - это было последнее, что услышал и увидел Питер перед тем, как кончить от трения члена об кровать, от давления, от дикого, крышесносящего удовольствия. Сердце колотилось так, что болели ребра. Где-то на периферии Питер почувствовал, как Уилсон несёт его на руках в душ, бережно омывая теплой водой. Потом Паркер отключился. *** Тони Старк медленно выпускал густые клубы дыма. Он с прищуром оглядывал Питера сверху вниз, словно пытаясь узнать, изменилось ли в том что-то. Питер Паркер сидел невозмутимо. — Ну? – Старк не спеша затянулся. — Как все прошло? — Чудесно. Мы ничего не нашли, - Питер пожал плечами. Под спандексом его тело было усеяно фиолетовыми засосами, а бедра и ягодицы в светлых синяках от шлепков. — Мистер Старк, я даже не думаю, что в отчёте есть смысл. Вылазка была бесполезной. — Разве? - Тони задумчиво почесал черную бородку. — Дэдпул так ярко и правдоподобно описывал бедный штат. Я уж начал думать, что грядет апокалипсис. Ты как, в порядке? — В полном, сэр, - Питер криво улыбнулся. Его наебали, как последнюю суку. Заманили во второсортный мотель, чтобы грязно выебать, среди блядских свечей и блядских фиалок. Неужели нельзя было постараться и найти розы?! — Я могу идти? Я только с дороги. Тони кивнул. Под столом у него был Роджерс со старковским хером во рту. *** Паркер был зол. Дрожь гнева колотила его тело, ему стало нехорошо. Он почувствовал себя использованной дрянью. Проклятье, он вырвет дэдпуловское сердце – все равно этот орган у него ни за что не отвечает. *** Когда Питер зашёл домой, то не увидел ничего. Буквально ничего, дом был пуст, а замок коварно взломан. Никаких вещей, комиксов, даже гребаная кофеварка пропала. На столе был огромный букет алых роз и записка. Она гласила: "Мне нужно было время, пупсик, чтобы собрать твои вещи. Ты переезжаешь ко мне. Мотель был единственным местом, чтобы ты не сорвал сюрприз. Целую тебя в ягодичные ямочки. У меня стоит." Вот кретин! Питер достаёт телефон и печатает ужасному и неповторимому Дедпулу сообщение: "Нахер мне твои розы. Я не пидор, понял?" Немного поразмыслив, добавил: "Тащи сигары".