Ради чего ты шёл по дну океана?
Дом на снежной горе казался пустым и безжизненным. Дров рядом не было, балки и доски обветшали. И всё это за какие-то жалкие пять лет без него... Ветер свистел у него в ушах, мешая обнаружить хоть кого-то рядом. Ни отца, ни шумного крёстного и его жены, ни матери... Ничего. Алые глаза стали дикими и страшными. В нос ударил запах гнили, который шёл прямо из дома. Он ворвался в прихожую, впуская в и так холодное помещение ещё больше холода. Услышал слабое пение... Тело в мгновение расслабилось. Такой родной и приятный голос был слаб и безжизнен, что ни капли не мешало ему наслаждаться. Лишь запах гнили смущал его картину мира. Он ступил дальше под скрип досок, приближаясь к родительской спальне. Именно оттуда он слышал пение матери и запах гнили. Сёдзи аккуратно открылось. Любого другого человека уже давно бы вырвало, но он же не человек. — Зеницу! — пропел радостный ослабший голос. — Ты вернулся! Перед ним в темноте сидела она, вся исхудавшая и бледная, словно смерть. Мама смотрела безумными глазами, в которых плескалась радость. Даже у него пробила дрожь. Ничего, кроме ужаса и злости он не ощущал. Что они сделали с его матерью?! Где отец?! Где все его проклятые родственники?! Где та доброта жителей деревни?! Почему его мать сейчас сидит на грязном футоне, держа на руках гниющий труп ребёнка?!. Столько вопросов, на которые он не найдёт ответы, но определённо появятся жертвы. Всех, кто виновен – убьёт лично. — Иди ко мне, — безумные алые глаза опустились на мёртвого младенца. — Пора спать. Злость в одно мгновение пропала, стоило вновь услышать нежный голос, пусть обращённый и не к нему... Он ступил шаг, после второй и третий, оказываясь рядом. Сел на грязный футон, сразу же ощутив голову матери на плече. Она нежно улыбалась иссохшими губами мертвецу. — Разве он не похож на нас? — спросила она, поднимая нежный взгляд на него. — Зеницу? Незуко сверлила его пугающе-нежным взглядом, ожидая ответа. Он не знал, ответить да или нет? Перед его глазами лишь загнившее лицо, обглоданное червями и покрытое инием. Ничего похожего в этом уродливом создании он не замечал. Труп как труп. — Да. Он решился лгать. В голове просто не появилялось мыслей о излечений, лишь пустота, злоба и страх, что таилась глубоко в душе. Он боялся, что ответ ей не понравится. Что мама разозлится и расплачется, проклиная его. От таких мыслей его бросало в дрожь, однако повезло. Незуко лишь улыбнулась и положила младенца посередине футона, оставляя место для них двоих. Нежно укрыла себя и ребёнка, закрывая свои глаза. Он вновь один. Мысли об отце и жителях проклятой деревни вернулись. Ненависть и злость загорелись с новой силой, заставляя разрывать кожу на плечах. Кровь медленно стекала по рукам. Всего одна капля, что упала на деревянный пол, разбудила мать. Из темноты показались глаза совершенно другого цвета. Они сияли, зрачки сузились, словно у дикой кошки. Послышались голодные вздохи. Глаза цвета сакуры приблизились к нему, уставившись на алую почти демоническую кровь. Его мать точно лишена разума сейчас, даже хуже, чем мгновение назад. Кровь приятна на вкус. Иначе бы Незуко не набросилась бы на его шею, острыми зубами отгрызая куски плоти. Происходящее не пугало. Он лишь мило улыбался, осознавая, что он не один такой. — Ха... — клыки впились в ключицу. На смуглую кожу капали слёзы, что смешивалась с кровью. — Хадаки... Он вздрогнул, впервые за несколько месяцев слыша родное имя. Незуко, как ему казалось, начала узнавать его, но голод сильнее. От человеческого у матери ничего не осталось, как и у него. Хадаки глянул на мёртвого младенца, который, возможно, был его брат или сестра. Последнее бремя от отца, что и загубило остатки его семьи... Может, этого ребёнка мать звала? Он ведь не отправлял письма уже около трёх лет, с тех самых пор, когда его забрали на опыты. Вена у виска забилась от злости. — Я уничтожу их, — сказал он, устремляя взгляд к матери. Незуко отвлеклась от трапезы. — Всех тех, кто не помог тебе. Всех тех, кто бросил тебя, — в розовых глазах появились осмысленность и страх, однако лишь на мгновение. Демон и его голод сильнее Человека. — Крёстных, род Ренгоку и Убуяшики. Всех. Дикое и окровавленное лицо приблизилось к нему. Его слова ободрили демонессу, да так, что она пелезла к нему с любовными ласками. Поцелуй со вкусом крови и смерти объеденил их на секунду. Хадаки вовремя опомнился, отталкивая безумную мать от себя. Мать не видела в нём сына. В нём она видела его трусливого отца, что либо пал на войне, либо сбежал. Это злило, любовь ему нужна совершенно иная... — Я не он, — Хадаки встал на босые ноги, направляясь к сёдзи. — Будь моя воля – убил бы первым. Мгновение осмысленности. Розовые глаза стали алыми, как у него. В них вся любовь и ласка, только уже совершенно иного рода. Мама узнала его, открывая руки для объятий. Он поддался и пошёл к ней, встав на колени. Тонкие нежные руки гладили его по голове. Ненависть и злость уходили, оставляя умиротворение. Мысли о мести ушли, но в то же мгновение вернулись. Мама взмолилась ему: Убей их всех. Голос был нежен, но скрежетал, словно металл. Нечеловеческий, страшный, прекрасный и предсмертный... Незуко резко перестала дышать, обмякая у него в руках. Хадаки не верил... Только что она говорила, пила его кровь, обнимала, дышала... Как мама могла умереть у него в руках? Почему? За какие грехи? Демон заплакал, непроизвольно поджигая кровь на своём и теле матери. Алое пламя горело ярко и мощно, поджигая весь дом за какие-то жалкие секунды. — Нет! — Хадаки сорвал горящую одежду с тела матери. — Нет! Нет! Нет! Сила, что была неподвластна ему, быстро уничтожало всё то, ради чего он боролся. Слёзы не успевали падать на худое и бедное тело, что уже начало гореть у него в руках. Доски потолка затрещали, горящая балка рухнула за его спиной. Прошлое медленно сгорало в алом демоническом огне. Плоть давно сгорела, обнажая органы и кости. Хадаки не отпускал, проливая слёзы горя и злобы. Потолок обрушился на них, одна из балок рухнула следом. Не отпускал до тех пор, пока маленький скелет не превратился в прах. Мир вновь надломился, искажаясь и меняясь. Злость и Ненависть вырвались наружу, делая пламя только сильнее. Оно вырвалось за пределы дома, возвышаясь над снежным лесом. Те, кто ещё не спал, хорошо его видели. Убью их всех. Под пеплом он заметил блеск чёрного металла. Катана его дяди, которую мать хранила у себя в комнате все эти двадцать четыре года... Хадаки не мог позволить этому сгореть. Раз мама хранила это, значит и он будет с таким же трепетом...***
Видения начали мучать всё чаще, что начинало уже раздражать. Снилась не война, а мать, что сгорела по вине всех тех, кого он уже давно убил и продолжал убивать. Хадаки проморгался и заглушил машину, поднимая взгляд на дом дочери. Свет горел только на кухне. Манами сильно беспокоилась, потому, как только отошла от приступа, ринулась к Кумика. Он без лишних вопросов привёз её. Следовал за ней, даже когда она ворвалась в дом. Вещи разбросаны, телевизор в гостиной разбит вдребезги. — Кумика! Харуми! Кент... — Тише, бабуль, — из кухни вышла внучка. Глаза опухшие от слёз, руки до локтя почернели и потрескались. Кровь медленно сочилась из мелких ран. — Уложила обоих спать. — Покажи руки! — взволнованно пролепетала Манами, пугаясь таким последствиям. — Живо! Тонкие руки Харуми задрожали от бессилия и боли, но всё-таки подняла их. Манами использовала причуду куда лучше, потому у неё почернели только кончики пальцев. Теперь предплечья девочки были как и прежде, нежными и прекрасными. Даже шрамов не останется. Манами тяжело дышала, прижимая Харуми к себе. У обоих текли слёзы, шли эмоции беспокойства и страха. — Я не верю... — со всхлипом сказала Харуми, обнимая бабушку ещё крепче. — Не верю, что Танджиро... Мог сделать такое... — Я тоже не хочу в это верить, — Манами поцеловала внучку в макушку, проливая на блондинистые волосы слёзы. — Но мы сами всё видели. «Сможет ли его освобождение вернуть Манами в норму? — Хадаки вышел из дома, закрыв за собой дверь. Приехал Хитоши, весь бледный и с опухшими глазами. — Думаю, да... Не составит труда его выпустить». — Как они там? — с беспокойством спросил Хитоши, оборачиваясь к нему. — Сам узнаешь, — Камадо пошёл к своей машине. — Я за Танджиро. — Что? — шоку Хитоши не было предела, но он взял себя в руки. — Как?.. — У меня много связей, — Хадаки блеснул алыми глазами, на мгновение испугав Хитоши. — С Танджиро вам всем будет легче... Только, думаю, они поставят свои условия. Мерседес завёлся и умчал в Камино. В руках Хадаки телефон, по которому он быстро набирал неизвестный номер. Лицо холодное, глаза выражали спокойствие и потаённую злость. — Здравствуйте, — он кровожадно ухмыльнулся, заслышав голос важной шышки страны. — Хотелось бы, чтобы мой внук вышел на свободу... Да-Да! На любых условиях...***
Танджиро не сопротивлялся, когда на его сломанные руки накинули наручники. Недокуренная сигарета выпала у него из губ. С ним не церемонились, не обращая внимание на сломанные кости, разорванные мышцы, сильный ожог и швы на плече. Он весь в крови, волосы подгорели и глаза, что выражали лишь пустоту. Быть эгоистом тяжело... Сердце болело от осознания, что вся его семья сходила с ума сейчас. Танджиро боялся. Боялся увидеть их хоть раз в своей жизни, которую он уже по праву мог назвать проклятой. — Танджиро Камадо! — перед ним стоял следователь Цукаучи, в бронижелете и форме. — Вы обвиняетесь в убийстве с особой жестокостью восьми человек. — Я знаю. Наомаса вздрогнул и слегка отшатнулся, ощущая стальной взгляд алых глаз. Камадо пугал своим внешним видом, тяжестью взгляда и несокрушимой силой, благодаря которой он одолел сильнейшего злодея в истории. Тяжело осознавать, что мальчишка беспричуден. Просто невозможно поверить в отсутствие причуды у такого сильного человека. — Я сделал то, что считал нужным, — Камадо склонил голову, ощущая, как силы покидали его. — Уничтожил Кибутсуджи... — Да. Только теперь у нас будет куча проблем, — Цукаучи махнул рукой, после чего Камадо повели в одну из машин. — Теперь злодеи всех мастей вылезут из своих убежищ. — Отпустите меня, — Камадо остановился и повернулся к нему. Наомаса сглотнул. — Если боитесь проливать кровь, то позвольте это сделать мне. Я в любом случае преступник, — спецназовец пихнул его, заставляя идти дальше. — Мне жаль твою семью, — Цукаучи сказал тихо, отворачиваясь от Камадо. Танджиро сел в авто, рядом с ним спецназовец. Дал короткую команду, после которой водитель тронулся с места. Глаза непроизвольно закрылись. Опустошение, слабость и непонимание, что делать дальше... Только мысли о смерти и семье. «Этого ты хотел, Танджиро? — Камадо обратился к мертвецу на небесах. — Если верить его словам... Ты не беспричудный... — Истребитель открыл глаза, осматривая тело прозрачным миром. Ничего не было. — Не понимаю... Он лгал? Нет... Не было необходимости, — Камадо аккуратно перевёл взгляд на окно, смотря на целые здания. Они уже отъехали на приличное расстояние от места бойни. — Ты сам в этом виноват... Пустил к себе в мир, показал его гнилое содержимое»...***
Хадаки боялись. Он бессмертен, силён. Его «просьбу» выполнили практически моментально, высылая тайный протокол в полицию Камино. Ему только осталось явиться туда и забрать Танджиро, только, увы, с одним условием. Хадаки это не понравилось. Так Манами не сможет быть счастливой, так семья будет забирать слишком много времени у неё... Он давно привык забирать её любовь к семье, но этого ему мало... Ему нужно делать это лично. «Камадо Танджиро станет военным». Новость его тогда обрадовала, ведь так он был бы всегда под его крылом, а значит – мог спокойно возвращаться домой вместе с ним. Идеально могло бы быть, но в том то и проблема, что лишь могло. «В отряд Бессмертных с сегодняшнего дня», — Камадо поразила такая жестокость. Пускать жить обычного человека в зверинец. Хадаки тогда не на шутку разозлился. Единственное, что ему запрещалось, так это лично выгуливать своих зверушек, какой бы силой и влиянием он не обладал. Его отряд всегда сопровождал один солдат, только вот всё под ответственностью Хадаки, если что-то пойдёт не так. Убили гражданского – виноват он, хоть и находился за пределами страны. Благо хоть зверушки послушные. «Не без привилегий, — жёстко сказал он, услышав, как стакан на другом конце трубки разбился. — Свободное перемещение, возможность выгуливать Бессмертных, — Камадо прорычал это в трубку, сразу же услышав утвердительный ответ. — Отлично. Я заберу его сегодня». Камадо стоял возле своей машины, прямо перед входом в полицейский участок. Мог зайти в любой момент и забрать внука, но решил подождать, анализируя происходящее внутри здания. Прямо сейчас Танджиро осматривал врач из Юэй, залечивая его раны. Даже если он сейчас и войдёт, то вряд ли его сразу же отпустят. Только когда ощутил уход Исцеляющей девочки, Хадаки двинул ко входу. Он улыбнулся, ощущая негодование и злость. Тот самый следователь, что привёл тогда Танджиро в кабинет директора, злился, разбрасывая вещи в кабинете. Полицейский наверняка уже получил документ об освобождений. «Как досадно, — Камадо ухмыльнулся и пошёл туда, откуда шли эмоции гнева. — Тяжело осознавать, что твои инициативы резко изменились». Постучать в кабинет Камадо не успел, как дверь в то же мгновение открылась. Цукаучи был весь красный от злости. Сразу стало понятно, что герой Третьей мировой, Полковник дивизии «Смертников» освободил своего внука. Наомаса скривился в отвращений, не капли не пугаясь жестоким алым глазам. Хадаки подобное развеселило. Так смотрели на него очень и очень давно, только, увы, недолго. Люди обычно погибали от его рук, если смели на него так смотреть. — Вы знаете приказ, следователь, — напомнил Камадо, услышав лишь тихие оскорбления в свою сторону. — Давайте. Танджиро отправится в место куда хуже тюрьмы. Наомаса жестом отдал приказ и вернулся в кабинет. Не хотелось находиться с этим «Героем» рядом, потому то он и закрылся в кабинете. Хадаки дружелюбно улыбнулся ему вслед, направляясь за молодым полицейским. «Нужно будет указать ему пару правил выживания в том месте, — Камадо прошёл в место с кучей камер, где сидели в основном мелкие сошки и проститутки. — Учитывая, что он обычный человек... Думаю, отрубить им руки во время стычки ему не составит труда». — Танджиро Камадо, на выход, — оповестил полицейский, открыв решётку. Внук отреагировал не сразу. Вид подавленный, алые глаза пусты и безразличны. Он казался человеком, что потерял цель и смысл всей жизни. Сидел на полу, обняв себя за колени. Волосы подгорели, подстричь никто не успел. Левая рука в свежом бинте, наложили новые швы на правом плече. Оголённый торс, грязные и в мелких дырках штаны, пыльные туфли. Он похож на несчастного бомжа, что, наконец, получил помощь врача. Хадаки хмыкнул и подошёл ближе, хватая его за волосы и аккуратно приподнимая. Их глаза встретились. Глаза демона горели радостью, глаза человека пусты. — Отлично поработал, Танджиро! — с обозрением сказал Хадаки с улыбкой. — Не находишь, что твои таланты пригодятся в другом деле... Военном, например, — Камадо с нежностью погладил внука по голове. — Там нет таких ограничений, — он приблизился к его уху и заговорчески добавил: — Можешь убивать демонов, сколько твоей душе угодно... В глазах Танджиро появилась искра, которую Хадаки должен превратить в огромное бушуещее пламя. Отряд Бессмертных поможет ему в этом. Теперь эта новость его радовала, когда понял, какой эффект это произведёт на Танджиро. Жизнь со зверями любого человека превратит в зверя. — После твоего подвига у Японии появились проблемы, — Хадаки встал, протягивая руку помощи Танджиро. — Мелкие сошки бандитов уже вылезли из своих ям. Танджиро тупо смотрел на протянутую руку. В душе боролась мысль, что всё это ловушка и вообще плохая идея, но ведь нужно закончить дело до конца... Пустые глаза поднялись выше, встречаясь со взглядом дедушки. Властный, опытный, серьёзный... В темноте камеры видно только эти глаза, что гипнотизировали его. Решение принято. Пока демоны ходят по земле, Танджиро не успокоиться. До тех пор он будет сражаться, пока сердце не остановится. Он принял предложение, хватаясь за спасательную руку. — Я согласен. — Вот и хорошо. Уходим.