В нашем доме поселился замечательный сосед

      Открывать глаза так тяжело, что напоминает средневековую пытку.       — Регис? — спросонья зовёт Геральт, не понимая, куда запропастился вампир. На лекции он, что ли? Странно, он бы услышал и шум чайника, и хлопанье двери ванной. Судя по звукам, в квартире тишина, звонкая, ясная: ночью пошёл первый снег, и в окне он видит, как на клёне у дома напротив виснут подтаявшие белые шапки. Придётся постараться, чтобы расчистить крыльцо и пикап. Да, пикап…       …Аэропорт. Регис.       — Твою ма-а-ать!...       Утро с размаху ударяет его кувалдой по голове, и он вспоминает всё. Ну, или почти всё. По крайней мере, до момента, когда услышал у клуба голос, похожий на голос Региса — перед тем, как отключиться.       — Нет, — сипло говорит себе Геральт и вслепую бросается искать телефон. Пусть это будет какая-то ошибка. Может, Регис вышел в магазин с утра пораньше? Кто ж его знает, с его-то разрывами шаблона. Сейчас он проверит время, и окажется, что у них ещё часа два до пробуждения. Да, сейчас точно где-то…       11:00, видит он зловещие цифры на светящемся экране. Ошибка медленно превращается в чудовищную реальность. Тошнота ворочается в животе скользким клубком, прокатываясь по стенкам желудка. Холодеющими пальцами Геральт набирает пароль блокировки — и неожиданно видит два сообщения от контакта Эмиель Регис.       То, что он там читает, вызывает у него только одну эмоцию:       Блять.       9:21 Спешу сообщить, что благополучно прибыл в аэропорт, Геральт. Я решил, что не стоит тебя будить, в силу вчерашних обстоятельств.       Блять, блять, блять.       9:25 В холодильнике для тебя оставлен завтрак. Прошу, не пренебрегай им в течении дня.       — А-а-а, — стонет Геральт, роняя лицо в ладони, — и какое-то время надеется, что всё-таки не проснулся.       Сразу же начинают болеть ладони и лоб, и он с удивлением отмечает порезы на руках и зреющий под глазом фингал. Чёрт, и чем он думал?! Кто его дёрнул так напиться?! На всякий случай Геральт подскакивает, проверяя наличие вещей вампира в шкафу, и так и застывает на месте. В коридоре нет ни ботинок, ни бежевого пальто, но, что хуже всего, нет и злополучного чёрного чемодана.       Это конец. Не только ему, но вообще всему, над чем он бился полгода.       Холера, грош цена всем его обещаниям, раз подвёл Региса в такой день. Они даже не попрощались! Сколько раз он представлял, как проводит Региса к терминалу, как помогает ему с сумками… Может, ему бы и хватило смелости поцеловать вампира на прощание, как знать. Последние минуты чего-то важного по-разному действуют на нервы, но теперь…       Теперь всё кончено. Каков придурок, подумать только. Неудивительно, что Регис сбежал от него без попыток разбудить. Посмотрел на него, воплощение ведьмачьей выдержки, послушал пьяную болтовню… Что он там вообще нёс? Впервые за долгое время Геральту, чёрт возьми, стыдно. И… До боли обидно за то, что он однозначно проспал всё, каждый из возможно важных моментов для них обоих. Подумав, он всё равно пишет из чувства долга:       11:10 док, прости — и видит галочку уведомления о том, что его СМС не отправлено.       Конечно, Регису наплевать на его извинения. Конечно, он наверняка заблокировал его номер. Какое-то время он так и пялится в экран, невидящим взглядом перечитывая последнее сообщение. Холера, и зачем было оставлять завтрак… Ему и есть-то теперь не захочется, не с этим гнетущим чувством внутри.       Сообщение не отправлено, издевается над ним смартфон, и Геральт в конце концов оставляет попытки что-то исправить.       — Ладно, — бурчит он себе под нос, отправляясь на кухню проверять, о чём написал Регис. На столе и правда оказывается коробочка из-под ланча, а в ней… Внутри оказывается три тоста с яичницей и беконом, два блинчика с какой-то начинкой, похоже, сыром и ветчиной, и небольшой апельсин.       Вот тебе раз. Он и в жизни не позволял себе подобный пир с утра… По крайней мере, не при Регисе. А тот, значит, считает, что он достоин такого? Кто в здравом уме будет сервировать целый стол для него, пьяницы?       Какого же хрена одно с другим не стыкуется?       Мысли болезненно гудят в голове, как рой обозлённых пчёл, пока Геральт неспешно опустошает коробочку. Всё в самом деле выходит страннее некуда. Как он ни пытается, память отказывается работать, заходя в тупик на моменте у подступов к клубу… Мог же он натворить что-то на пьяную голову? Холера, но отчего тогда Регису было с ним не поговорить? Впрочем, наверняка ему сейчас не до Геральта и его глупостей, — презентация назначена на два часа дня, и все мысли вампира должны занимать данные по исследованию. То, что будет дальше, Геральт представлять себе запрещает.       Не сейчас. Не тогда, когда его может вырвать в любой момент. Надо бы тянуть по часу и ориентироваться в рамках него же. Прожил шестьдесят минут этого проклятого дня, — уже неплохо.       — А, чёрт, — шипит он, когда звук звонка прорезает перепонки, — и, отвечая, слышит знакомый голос:       — Ге-еральт! Проснулся? Работы у меня для тебя навалом!       Талер, точно. Он и забыл, что у него вообще-то планы.       — З-зараза. Через час буду, — бурчит Геральт в трубку, стараясь не обращать внимания на зуд головной боли.       Нужно заняться делом. Починить то, что ещё подлежит починке, например. Ситуация с Регисом вне его доступа, и остаётся только ждать, — а уж ждать Геральт умеет, как никто другой. Мерзкое, липкое предчувствие худшего оседает в нём где-то внутри, но он заставляет себя отвлечься на вещи попроще. Тошнота медленно уходит, и после умывания ему становится чуть полегче. Однообразные действия должны привести его в порядок; так, как от смазки малейших деталей начинает работать часовой механизм.       Умыться. Почистить зубы. Подровнять бороду (зачем? хрен его знает). Расчесать патлы. Натянуть джоггеры, старую толстовку и джинсовую куртку с воротником из овчины. Фокус, фокус, он должен фокусироваться на самом действии. Нельзя думать о вчерашнем, пока Регис не ответит.       Нельзя, иначе он сойдёт с ума от отчаяния, бессилия и стыда.       — Мы тебя заждались, — хлопает его по плечу Талер, когда он подъезжает к его автомастерской, — Слыхал, болеешь?       — Умолкни и дай чего, — бубнит Геральт и, на счастье, через минуту получает стакан с шипучей таблеткой неизвестного происхождения — из разряда фуфломицинов, которые работают вопреки составу.       Кто из его знакомых и умеет лечит похмелье, так это Талер. На глазах Геральта тот деловито помешивает ложечкой растворимый кофе три-в-одном, усаживаясь на маленькую табуретку у гаражных ворот. Первое утро октября бьёт холодом им в лицо, и далеко напротив, у границы с коттеджным районом, вспархивает стая птиц, неприкаянным облаком циркулируя между обнажившимися деревьями. Покойно и прохладно здесь, на окраине Новиграда, и на короткий миг сердце даже приходит в норму. Словно напоминает, как должна выглядеть жизнь на самом деле.       Сколько ему понадобится, чтобы снова чувствовать себя живым, а не подделкой под человека?       — Ну, хватит раскисать, — хлопает в ладоши Талер. — В обморок не свалишься?       — Я что тебе, девица какая?       — Смотри, а то твои дружки мне голову открутят. Иди-ка сюда, Геральт. Разжился я тут…       Голубые глаза Талера блестят, как стекляшки у кукол в магазине, и его настрой невольно начинает подзаряжать. С азартом фокусника, извлекающего кролика из цилиндра, он сдёргивает покрывало, и на свет является ржаво-коричневый Мерседес, на вид древний, как сам мир.       — Каков красавец, — любовно воркует Талер, — Тут работы-то на месяц, максимум. Заменим привод, шлифанём корпус, и будет как новенький.       Страсть к старым автомобилям у него, сколько помнит Геральт, всегда напоминала что-то вроде зависимости. Чем сложнее случай, тем легче относится к нему Талер, светясь почти детским восторгом: на взгляд самого Геральта, бедолага Мерседес близок к состоянию металлолома. Корпус местами проеден ржавчиной до дыр, стальные диски покрыты плёнкой, по оттенку близкой к зелени патины… Зрелище плачевное, и обратно пропорциональное Талерову оптимизму.       Приценившись, тот уже присаживается у переднего бампера и начинает неторопливо раскручивать гайки креплений.       — Тридцать восемь лошадок, а пробег еле-еле четыре сотни. Давай, не сиди без дела, — и он бросает Геральту вторую отвёртку, — Ну, не сокровище ли?       — Оно самое. Где откопал?       — Роше навёл на одно гнёздышко, — многозначительно произносит Талер, — Виделся с ним на днях. Легавый ещё всех нас переживёт, вот увидишь. Словил пулю на неделе и уже как огурчик.       — Холера, хоть бы слово сказал!       — Херня там, Геральт. Нарвался на тех же ушастых недоумков, он особенно не рассказывал. Зато про другое докладывал, — и Талер выразительно поигрывает бровями, — Говорит, весь отдел делает ставки, кто кого трахает.       Гайки откручиваются до конца, и бампер с хрустом падает им в руки, обсыпав ржавой трухой. Присмотревшись, Геральт отвлекается на ещё одну нерадостную деталь: ушки крепления прогнили настолько, что просто-напросто развалились на их глазах.       — Это ещё про кого? — рассеянно спрашивает он — и, удивившись долгому молчанию, поднимает взгляд.       Больше несчастного бампера его напрягает только выражение лица Талера. Хитрый прищур голубых глаз явно блестит каким-то нехорошим отсветом.       — Про тебя с твоим докторишкой, балда. Вот уж не думал, что ты по папикам, — скалится тот, — И, между прочим, Вернон считает, что он тебя пялит только так, хоть ты и облапал ему зад, как девке.       Да, совсем не факт, что жизнь Роше окажется долгой. Возможно, придётся прибить его собственными руками. Желательно голыми.       — Не пизди, — на всякий случай предупреждает Геральт.        — Я на кого, сука, похож? Честное полицейское, говорю, как есть. Тебе что, мозги отшибло?       Где-то под загривком начинает неметь от предчувствия худшего. Ясно, что он в полной жопе, — неясен только её охват. Что до остального… О его временной амнезии Талеру знать не обязательно. По крайней мере, пока.       — Никто никого не пялит, — сквозь зубы говорит он, — А Роше передай, что мысли материальны. Может, его хотя бы начнёт пялить его эльф. Так, глядишь, и дурь из башки вытрахал бы.       На душе сгущаются тучи, и, пока Геральт едет домой, — нет, просто в квартиру, — небо хмурится, бесцветно-серое, как коматозный сон.       Провалиться бы сейчас в такой и спать, оставив все незаданные вопросы. Беспокойство скребётся вдоль позвонков, тревожит воспоминания… Может быть, завтрак от Региса связан со вчерашними событиями больше, чем он думает. Может, это последняя дань благодарности вопреки…       Сообщение не отправлено, снова шлёт его смартфон в пешее эротическое, и он едва не швыряет его из окна пикапа на асфальт.       Нет, вечно так продолжаться не может. Нужно узнать хотя бы от кого-то, что именно произошло. Роше, с его колкими шуточками, отпадает сразу, Ламберт и Эскель тем более… На экране выскакивает напоминание о заказе на кладбищенскую бабу, и, выруливая к кладбищу за городом, он всё-таки решается написать Лютику.       15:45 есть вопрос       15:51 О, спящая красавица на проводе. Ну, рассказывай!       Кладбище встречает его тишиной и вороньим граем, оглушительным, скорбным пением где-то в глубине сосновых крон. Разрытую могилу, от которой несёт трупным смрадом, Геральт находит быстро, — и след выводит его к небольшому оврагу, на дне которого проглядываются кости. Детские, взрослые, берцовые, лучевые и локтевые… Пробравшись через окрестные кусты, он решает затаиться в засаде, тем временем отвечая Лютику.       15:53 о чём ещё       И не ошибается. Через минуты две из-под засыпанных мёрзлой землёй и снегом корневищ выбирается кладбищенская баба, создание уродливое до невозможности. В удивлении она глядит на него своими рыбьими глазами, — но раздумывает недолго.       — Ш-шурх! — выбрасывает она вперёд когтистую лапу, и Геральт едва уворачивается, вытаскивая М4.       — Ах ты, сука! Как трупы жрать, так первая?       — И-иых! — визжит тварь, пока он прыгает по пологому склону оврага с автоматом наперевес, хрустя попадающими под ноги костями. Выбраться бы наверх, но тогда снизу её не выманить… Подумав, Геральт прихватывает одну из костей, посвежее на вид, — и вышвыривает за пределы оврага.       — Ну, пойдёшь?       — Р-ра-а-а! — верещит баба, пойманная на приманку, — и как раз в этот момент ему приходит СМС.       16:00 Что ты с ним вчера наделал, Геральт?! Регис в аэропорту как воды в рот набрал!       Слава всем богам и богиням, у него есть Лютик. Хотя бы один человек в этом мире проводил Региса на рейс вместо него, мудака.       16:02 в том и дело. ни хрена не помню. талер говорит, я его лапал       16:05 Серьёзно?!?!?! 😨😨😨       16:06 Так, сейчас спрошу       16:07 Сиськи Мелитэле! Если ты всё ещё не додумался извиниться перед ним, сделай это СЕЙЧАС ЖЕ       — Ар-р! — верещит кладбищенская баба, делая выпад цепкой лапой, и Геральт раздражённо орёт:       — Холера, дай ответить! Это важно!       Выстрел. Наплевать, что он общается с чудовищем. Совсем сбрендил… Выстрел. Отскок. Выстрел, и кладбищенская баба начинает корчиться от боли… У него выдаётся пару секунд, чтобы напечатать ответ.       16:08 ну и что там       Мгновение, тянущееся до ответа Лютика, кажется ему вечностью. Багрово-красная кровь капает, растекается по белым пятнышкам снега, затерянным в грязи. Выстрел. Прыжок…       Точный, прицельный выстрел в шею, прямо в район сонной артерии. Дёрнувшись, чудовище хрипит и начинает заваливаться на бок, — и он сразу возвращается взглядом к экрану.       16:08 Я всё-таки расколол Региса. Это пиздец, Геральт. ТЫ создал этот пиздец.       16:08 У меня есть подозрение, что ты признавался кому-то в любви.       16:09 что       16:11 Признавался! При Регисе! Я думал, что худшим из твоих решений было наблевать тюремной охране в ботинки, но как же я ошибался!       — Хр-р! — клокочет кладбищенская баба кровью, льющейся из горла, и Геральт ляпает красными пятнами на экран смартфона, пока свободной рукой убирает пистолет в кобуру.       Нет, это не может быть правдой. А если и может, то вот он, его личный апокалипсис квартирного масштаба. Из последних сил надеясь на ошибку, — если ещё можно надеяться, — он печатает:       16:15 не врёшь?       И через минуту чувствует, как земля уходит у него из-под ног.       16:16 Долго же ты думал. Я, и врать в вопросах сердечного характера? Если ты забыл, Регис, между прочим, и мой друг.       16:17 И я вообще не рад тому, что он полетел в Кастелль Граупиан с видом, будто едет кого-то хоронить.       Вороньи тени кружат над головой, приманенные вонью падали. Разгорячённый от боя, Геральт падает коленями в снег и, как может, вытирает кровавые пятна. Совесть укалывает напоминанием, что он убил чудовище, пусть не разумное и вредное, но… Зараза, Регис совсем поломал его, выбив почву из-под ног даже в основе его жизни. И как он умудрился до этого докатиться?       Хуже того, — как ему теперь разобраться с этим бардаком?       Яма оврага зияет рядом с ним раззявленным ртом, слишком напоминая ловушку, которую он сам себе поставил. До чего же погано становится на душе. Хочется провалиться сквозь землю, хочется извиниться, но… Да кому он мог признаваться в любви, кроме Региса? Слов для оправданий у него нет, и от того стыд накатывает ещё сильнее. Сколько бы СМС Геральт ни слал, ситуации это не исправит. Неудивительно, что вампир выбрал тактику гробового молчания, — теперь-то он уверен, что его чувства Регису нахрен не нужны, что бы ни казалось неделями раньше.       А если он ошибается? Если признания были, но кому-то из бывших? Об этом, увы, знает только Регис, и расспрашивать его нужно, пусть он и выставит себя на посмешище. Впрочем, посмешище в глазах вампира уже лучше, чем конченная пьянь. Если подумать, зачем тому вообще нужен такой друг? И… не только друг, но большее?       Зачем ему — даже гипотетически — слушать о чувствах Геральта?       Ну, теперь он скатывается в самоуничижение. Приехали. Весемир бы за такое по головке не погладил, — скорее бы, треснул по затылку, как следует. Геральт даже подумывает поехать к нему, рассказать, наконец, всю правду… Момент пришёл, и пора раскрывать карты собственного позора. Правда, не очень-то хочется показываться перед названным отцом мямлей. Лучше бы поговорить с кем-то другим…       И, раз уж это день, в котором всё идёт наперекосяк, вселенная внезапно слышит Геральта. Снова.       Совершенно неожиданно ему приходит сообщение от контакта Йеннифер.       18:15 Что вы вчера натворили в Серебряном городе? Ламберт целый день просит меня сделать настой от похмелья. Через Эскеля, конечно. У него ещё есть голова на плечах, чтобы не писать мне напрямую.       Йен, вдруг осознаёт он. Вот, кто смог бы ему помочь. Йен знает его лучше, чем кто бы то ни было, знает, как трудно заботиться о нём, упрямом и временами откровенно мерзком, и… Сейчас ему, как никогда, нужно знать, что он не безнадёжен.       18:23 расскажу, если встретимся       18:30 Неожиданно. Я подъеду через полчаса. Постарайся вспомнить, как одеваются в приличном обществе. Страсть, как хочется вина и устриц.       Так он и оказывается в маленьком рыбном ресторане на задворках города. Йен, с её любовью к морепродуктам, не изменяет себе даже после замужества. В строгом брючном костюме с белой блузкой она, как всегда, выглядит самим воплощением бизнес-леди, — и не скажешь, что весь её бизнес когда-то был противозаконной лавочкой магических товаров.       — Геральт, — сдержанно приветствует она и клюёт его сухим поцелуем в щёку. Их отношения после расставания стали напоминать дружбу бывших супругов, — даром, что Йен является второй крёстной малышки Цири. Удивительно, но сердце не чувствует и толики тоски по былому. Всё в их жизнях давно пришло к верным знаменателям: Йен нашла того, кто бы восхищался ей двадцать четыре часа в сутки, а он…       Он как был, так и остался побитой псиной, отчаянно ищущей любящего хозяина, — только теперь это стало более очевидно.       — Рад тебя видеть, — искренне говорит он, и Йен удивлённо округляет фиалковые глаза:       — Значит, что-то всё-таки стряслось. Будем расшаркиваться, или объяснишь сразу?       — Как ты…       — Тут не о чем догадываться, Геральт. Ты ищешь встречи со мной, когда тебе плохо, а все твои друзья или пьяны, или заняты соцсетями. Ковирских устриц, девушка, — между делом заказывает Йен проходящей мимо официантке, — И чего-нибудь лёгкого на двоих...       — На одного, — вмешивается Геральт, — Мне хватило вчерашнего.       — А, вот и прояснение ситуации. Тогда бокал боклерского белого, благодарю.       В матовом оранжевом свете ресторанчика она гипнотизирует его взглядом, пока приносят устриц, вино и просто воды для Геральта. Столик у них на двоих, и они сидят друг напротив друга, едва не сталкиваясь локтями. Он в старой куртке с воротником из овчины, ботинках с пятнами крови… И она, светская львица, благоухающая сиренью и крыжовником.       — Могу предположить, обычная пьянка обернулась неприятностями?       — Ты, как всегда, бьёшь не в бровь, а в глаз.       — После всех лет, что я тебя знаю? Прошу, Геральт. Так ты расскажешь мне, что и когда пошло не так?       — Всё, — просто говорит он. — Начиная с… А, холера. Знаешь, я…       Невероятно, как тяжело ему признаваться в чувствах к другому перед бывшей. Что бы это ни значило.       — …Познакомился кое с кем, — с трудом выдавливает Геральт, и чёрные брови Йен приподнимаются, изгибаясь в изящные дуги.       — Значит, Ламберт не врал, и история с вампиром правдива. Чудеса. Не расскажешь мне, как к этому пришёл?       Убить Ламберта, идёт пунктик в список его дел на завтра.       — Долгая история. Суть в том, что… Лютик говорит, я рассказал ему… Регису… Рассказал о каких-то чувствах на пьяную голову. Похоже, он думает, что я в кого-то влюбился. А я…       — А ты влюбился аккурат в него, — понимающе кивает Йен. — Как это в твоём стиле. И что ты намерен делать теперь? Наброситься с признаниями?       — Наоборот, — кривится он, чувствуя желание съёжиться под её пронзительным взглядом. — Думаю, признание теперь последнее, что ему захочется услышать. Я облажался, Йен. Так сильно, что очень сомневаюсь, что смогу что-то исправить.       — Неужели? Не помню, чтобы ты совершал что-то непоправимое по своей воле. На мой взгляд, разговор о чувствах всё-таки был бы полезен.       — Вопрос в том, кому, — спорит Геральт. — Ему? Едва ли. Мне? Если только отпустить...       При мысли об этом становится так херово, что он делает глоток воды, давая себе передышку. Позволит ли Регис вообще говорить с ним? Может, и есть плюсы в том, что вампир уехал так надолго, — оба смогут остынуть и проститься, сделав вид, что не знали друг друга. Что при этом будет чувствовать Геральт, значения не имеет. Всё, комедия окончена.       Sometimes goodbye is a second chance, надрывается в висящем в зале телевизоре знакомый голос, — насмешка самого времени, загнавшего его в своё колесо.       — Разговоры обычно не помогают, — вдруг припоминает он, и Йен, усмехнувшись, долго водит пальцами по кромке своего бокала.       — Почему же? Лютик, между прочим, весьма тонко подмечает обратное.       — Второй шанс и прочее? Это чушь, Йен. У нас с тобой никаких повторов не вышло.       — Только потому, что этого не захотел ты сам, — отмахивается она. — Пора посмотреть правде в глаза, Геральт: мы были обречены. Думаю, разумом я поняла это раньше, чем сердцем. Ты же осознал только тогда, когда у меня лопнуло терпение.       — И позволил тебе принять решение самой. Видишь, я не умею удерживать тех, кто мне дорог.       — Но я здесь, — тихо говорит она, и всегда холодная улыбка внезапно приобретает сочувственный оттенок. — И теперь ты хочешь сказать, что одна ошибка способна вогнать тебя в отчаяние? Прости, но это вовсе не тот Геральт, кого я знаю и знала… И, между прочим, любила, пока на то была возможность.       Тонкие пальцы вдруг гладят его ладонь, — зрелище поистине из ряда вон выходящее. Простое движение цепляет внимание на себя, и вдруг… С трудом, переборов сомнения, Геральт верит в её правоту. Чёртовы попытки думать, что он умнее близких… Сколько отношений они перепортили? Как долго его упрямство будет выходить ему боком дальше? Пора бы послушать Йен, как следует, а не пытаться услышать в её словах то, что он привык воспринимать на свой счёт.       — Да, я об этом, — вдруг говорит она, замечая какое-то осознание в его чертах.       — Я молчал.       — Со мной можно и не говорить. Твоя главная проблема в том, что ты считаешь себя хуже, чем ты есть, Геральт, пока остальные пытаются убедить тебя в обратном. И… Худшее, что могло произойти вчера, уже произошло, не находишь?       — Мотивировать ты мастер, знаю, — кривится Геральт.       — А ещё ты знаешь, что я права. Прекращай быть таким неисправимым пессимистом, — фыркает Йен. — И даже не думай о том, что можешь что-то испортить. Что бы ты ни предпринял… Всё это будет к лучшему, Геральт. Поверь мне, ты не тот, кто способен разрушить всё до основания. Не по своей воле.       В устах любой другой женщины это звучало бы на грани с едким цинизмом. В устах Йеннифер слова приобретают оттенок похвалы, — и, по счастливой случайности, действительно придают сил. По крайней мере, в той яме, где он морально пребывал, начинает немного приподниматься дно, — и Геральт даже позволяет поцеловать себя в щёку на прощание прежде, чем подвозит Йен к её особняку за городом. Свернув на заправку, он опять курит неподалёку, чувствуя, как со зревших весь день туч начинают сыпаться первые ледяные хлопья. Снова идёт снег, и вечер выходит светлый, свежий, пусть и непривычно холодный для октября.       Словно свыше ему позволяют начать всё с чистого листа. Ох, если бы это было так…       — Номер третий готов, — вещает громкоговоритель на заправке, и Геральт уже забирается на водительское сидение, когда что-то настойчиво вибрирует в кармане куртки.       — Кто ещё…       Он даже поворчать, как следует, не успевает. Звонит Лютик, — но шокирует Геральта не это.       Сообщение отправлено, успевает увидеть он на экране, на автомате принимая звонок.       — Слушаю.       — Помнишь, что я тебе всегда говорил и буду говорить?       — Э-э… — говорит он, ухом прижимая смартфон к плечу, — Погоди, мне бы выехать…       — Мы в ответе за тот пиздец, который мы натворили. Это твой звёздный час, Геральт. Пользуйся им, — тараторит в трубку Лютик, всё ещё ничего не объясняя. — Ты уже освободился?       Чудо, что он выезжает на шоссе, не столкнувшись ни с кем на повороте с заправки. Сердце подскакивает в груди, стукаясь о рёбра: тон Лютикова голоса не обещает ничего хорошего. Какой ещё час? Что опять могло стрястись? Цири в порядке, Йен добралась домой... Ламберт? Эскель?       Ре… Нет. Нельзя даже мыслями касаться этого имени.       — С чего вдруг?       — Ещё нет?! Тогда бросай все свои дела, живо!       — Да что стряслось, чёрт возьми?! — взрывается сбитый с толку Геральт, — Я тебе что, бабка-гадалка?! Говори человеческим языком, Лютик!       Here’s my chance, доносится из приоткрытого окна. Хит друга звучит из каждого утюга, распевая приедающиеся строчки. Он ещё не знает, насколько они пророческие, — так, может, и не стал бы раздражённо крутить ручку для подъёма стекла. Пикап накрывает тишиной, и, затаив дыхание, Геральт слышит только шум крови в сосудах, стремительно бегущей к сердцу…       …И совсем не ожидает, что Лютик заорёт в трубку:       — Ты что, не в курсе?! Регис только что прилетел в Новиград! Немедленно езжай домой!

***

      Снег сыплет на город так нещадно, что, кажется, ещё немного, и накроет сугробом с головой.       Колёса буксуют, но он выжимает максимум газа, пересекая перекрёстки и однозначно нарушая целую кучу дорожных правил. Наплевать. Новость неожиданная, невозможная, как упавший на город метеорит, и ему нужно убедиться как можно быстрее в её реальности. Может, Лютик лжёт? Может, это какой-то злобный розыгрыш? Зараза, но он же поклялся бороться со своим недоверием, и оттого ему становится ещё страшнее. Что ж, будь это всё-таки невероятной, но правдой…       Что ему, чёрт возьми, делать? Заехать к Весемиру и переодеться? Купить цветов? Ну, нет, здесь он уже сходит с ума, но сейчас и такое простительно. Сердце пухнет и болит, требуя внимания, но Геральт приказывает ему молчать, прислушиваясь к последним трезвым мыслям. Нужно подойти к разговору, как мужчина. Как тот, для кого самочувствие Региса куда важнее собственных желаний. Как тот, кто готов признавать свои промахи не меньше, чем сам вампир.       Стоя на светофоре, он рассеянно улыбается себе под нос, покрепче сжимая руль. На самом деле Регис и представить себе не сможет, как многому его научил. Прощению и пониманию. Возможности поставить себя на другую сторону баррикад. Вниманию к близким… Большей чуткости и мягкости, что ли. Способности позволять другим быть самими собой, не держа на них пустых обид. Холера, Регис дал ему так много уже одним знакомством, — неспроста же ему было не по себе даже после убийства обыкновенной кладбищенской бабы. Не может он нормально уничтожать чудовищ, когда сам вот-вот лишится другого чудовища.       Самого необыкновенного чудовища в его жизни, определённо.       Вздохнув, он паркуется рядом с домом и выходит, набрасывая на голову капюшон толстовки. Что ж, сейчас или никогда; пора бы уже, в конце концов, перестать бояться признавать очевидное. Каким бы ни были его чувства, насколько бы ненужными ни ощущались... Йен права, как ни крути, и они все заслуживают честности. Правды, что бы за ней не пришло в ответ.       Всё будет к лучшему, напоминает он себе её слова. Трусить – последнее, что сейчас можно себе позволить. Видят боги, тяжело собрать себя по кускам, но это необходимо, если он не хочет похерить ещё одну дружбу. Да, надо сфокусироваться на этом. Регис его друг, и неважно, как сильно придётся унижаться, чтобы вернуть хотя бы часть их прежней жизни.       Сырой ветер бьёт в лицо колючими росчерками, и он успевает поёжиться мыслям. Зараза, и как не хочется обременять Региса, ставшего таким близким... Региса, стоящего тысячи таких, как он, растяп-ведьмаков, не знающих, что делать со своей жизнью. Но, тяни он дальше, всё усугубится до невыносимых пределов. Натянув капюшон толстовки сильнее, Геральт оглядывается...       ...И тут же видит его.       Высокого и худощавого в своём драповом пальто, накинутом поверх костюма. Видно, что он с дороги, — чемодан и большая кожаная сумка, исполняющая роль ручной клади, до сих пор щеголяют биркой из аэропорта, — и всё же Регис выглядит так, что у него начинает болеть в груди. Белая рубашка, строгий коричневый галстук, жилет под пиджаком… Осторожными шагами вампир подходит к нему, спокойный, сверхъестественно-незыблемый, как привидение.       Снег ему к лицу. Белые хлопья падают ему на макушку, припудривая пряди волос, и отражаются бликами в чёрных глазах, завораживающих в своей красоте.       — Здравствуй, Геральт.       — Ты почему здесь? — опешив, брякает Геральт — и тут же отвешивает себе мысленную затрещину. — Что-то с презентацией?       — О, отнюдь. Грант, если хочешь знать, уже подтверждён, — через силу улыбается Регис, вымученной, насквозь искусственной улыбкой.       — Так это отличные новости, док. Поздравляю, что ли, — невнятно бубнит он, сам не понимая, что именно его настораживает.       Надо сказать, даётся это непросто. При всей сумбурности появления и очевидной усталости Регис всё ещё кажется ему самым прекрасным созданием на свете, — и всё же кое-чего в его облике не хватает. Не такой сдержанности Геральт ожидал после его победы. Даже с учётом… вчерашнего.       Зная Региса, тот бы так и светился от радости, как ни пытался бы это скрыть.       — Увы, поздравления здесь бессмысленны, друг мой.       — Это ещё почему?       — Я отказался от гранта в ту же секунду, как были оглашены результаты, — неожиданно говорит Регис, — Потому как посчитал, что его заслуживают получить более достойные кандидаты.       На секунду Геральту даже кажется, что он просто переутомился после двух перелётов.       — Что значит… отказался?!       — Я был вынужден. Иначе мне пришлось бы презирать себя до конца веков, — опускает глаза вампир, и лицо его приобретает совершенно нечитаемое выражение. — Во всяком случае, после той ошибки, которую я совершил… Словом, я не смог позволить себе уехать, не исправив последствия своих опрометчивых решений.       Вот оно что.       — Из-за меня? Только не начинай, док, — ёжится Геральт. — Скажи мне, что грант можно вернуть в случае чего. Но вообще… Лучше бы ты предупредил меня заранее. Глядишь, и отказываться бы не пришлось.       — О, нет. Боюсь, у меня не было времени на раздумья. К несчастью, любовь к… определённого рода риску… до сих пор осталась моей дурной чертой.       Всё в желудке холодеет, и в голове у Геральта медленно рисуется картинка эшафота. Похоже, всё пришло к тому, что должно было случиться ещё утром. Хорошо, что костерок их так и не вспыхнувшей ссоры не успел остыть. Тем легче будет сейчас вынести разбор полётов.       Финита ля комедия, акт последний. Занавес.       — Понимаю, — наконец кивает он, не придумав ничего лучше. — Связался на свою голову с конченным полудурком. Лютик мне всё рассказал. Что бы ни было…       Чёрт, очень зря он это сказал.       — Ох, боги, — вмиг сникает Регис. — Что ж, ты имеешь право на такое решение, Геральт. В конце концов, я обещал не подводить твоего доверия. Если мои действия вызвали для тебя неудобства, я готов расторгнуть договор с возмещением двойной стоимости проживания.       — Чего? — хмурится Геральт, — Ты-то в чём виноват? Я тебя никуда не гоню, док. Из нас двоих я повёл себя, как козёл.       — Весьма благородно с твоей стороны, но нет нужды подслащать для меня пилюлю. Я прекрасно понимаю твои чувства, друг мой. Впрочем, с моей стороны будет… даже кощунственно называть тебя таким образом.       Руки в кожаных перчатках сжимают ремень сумки сильнее, словно вампир из последних сил цепляется за свою единственную опору. Сглотнув, Регис изо всех сил ищет, куда бы отвести взгляд, и поднимает глаза к фонарю. Вид у него такой, словно он совершил смертельное преступление, не меньше, — и при всём желании Геральт никак не может взять в голову, откуда повод делать такое скорбное лицо.       Так, стоп. Стоп, стоп, стоп.       — Жаль, что это произошло таким образом, — не дожидаясь, пока он сообразит, продолжает Регис. — Я надеялся объясниться совершенно в иных обстоятельствах и, конечно, без вмешательства нашего общего друга. Возможно, будь у меня достаточно смелости поговорить с тобой раньше, но… Я трус, Геральт. Увы.       — Погоди-ка…       — Благо, пока я добирался в Новиград… У меня было достаточно времени подумать о том, отчего я слишком часто обременяю себя разного рода долгами. Почему я вообще должен всегда поступать в рамках здравого смысла. Признаться, я очень устал игнорировать свои чувства, Геральт. Ты позволишь мне немного побыть эгоистом?       Да что за хрень происходит?       — Я не понимаю тебя, — честно признаётся Геральт, — Но выкладывай, док.       Черты бледного лица дёргаются, как от физической боли, — или от крайней степени гнева, никак не выпускаемого наружу.       — Благодарю. Видишь ли, прежде чем начать… Помнишь ли ты нашу первую встречу, Геральт? Лютик несколько раз упоминал, что я отчаянно ищу место для проживания, не так ли?       — И?       — Что ж, это было… не совсем правдой, если говорить откровенно. Ты действительно думал, что я ухватился за твою квартиру, как утопающий за соломинку? Нет, Геральт, у меня было предостаточно вариантов на выбор, — горько усмехается Регис. — Более того, я всегда мог вернуться к своему прежнему арендодателю. Однако по странности предпочёл выбрать тебя, хотя мог отыскать квартиру с Оксенфуртом в пешей доступности.       А это ещё, чёрт побери, что за намёки? Ну, то, что Лютик ему наврал, некрасиво, но простительно… Но зачем так цепляться за этот факт?       — Хочешь сказать, ты искал возможности пожить именно у ведьмака? По-моему, ты уже говорил о чём-то таком.       — Дело не только в этом, — качает головой вампир. — Думаю, я надеялся на этот шанс ещё с того момента, как… Ох, со дня, когда Лютик показал мне твою фотографию, Геральт. Сразу после того, как рассказал о своём замечательном друге, прославленном убийце чудовищ.       Стоп.       Что?!       — Всё было ложью, — не дав опомниться, продолжает Регис. — С самого начала, Геральт. Мой… интерес пересёк все мыслимые и немыслимые пределы, и я умолял Лютика найти возможность для знакомства. Признаюсь, мне не хотелось переезда, но в каком-то роде во мне сыграл азарт, — знаешь, случается такое, когда твой возраст пересекает определённую отметку. Мне захотелось выяснить, что ты за человек на самом деле. Может быть, даже в чём-то убедиться…       Убить Лютика нахуй, требует последняя выжившая клетка мозга, нет, осыпать его миллионами крон.       — И как, успешно? — еле ворочая немеющим языком, спрашивает Геральт.       — Более чем. По крайней мере, до определённого момента, пока мои страхи держали в узде благоразумие. Но после… ох, после ситуация начала выходить из-под моего контроля. К твоему сведению, это произошло очень и очень скоро…       И Регис решает уничтожить его окончательно.       — Я... влюбился в тебя достаточно давно, Геральт, — произносит он, — Гораздо раньше, чем сумел это осознать.       На мгновение кажется, будто он заговорил на иностранном языке. В голове звенит так сильно, что едва слышатся остальные звуки — шум влажного асфальта, визг шин, приглушённый шум из кофеен… Влюбился. В него, Геральта, дуралея и ворчуна? Он, Регис?       Влюбился?!       — Ну-ка повтори, — требует Геральт, отказываясь верить своим ушам.       Нет, это невозможно. Ему застудило мозги, и он уже заболевает какой-то гадостью навроде менингита. Иначе не объяснить происходящее, похожее на горячечный сон.       Да, это точно сон, потому что вместо новых объяснений Регис неожиданно начинает читать стихи. По памяти.       — Так жизнь исправит всё, что изувечит. И если ты любви себя отдашь…       — …Что?       — Она тебя верней увековечит, чем этот беглый, хрупкий карандаш.       — Док…       — Шестнадцатый сонет одного из моих любимых поэтов. Удивительной красоты произведение… В тот вечер августа, на выставке, ты напомнил мне о нём до последней строчки. Ты открыл мне прекраснейшую и ужаснейшую из истин, мой дорогой ведьмак, — слабо улыбается Регис. — Рассказать тебе окончание этого сонета, Геральт?       Никогда ещё он не видел такой болезненной нежности на этом бледном лице. Блестящие антрациты глаз, огромные, как две бесконечные вселенные, тянут к себе магнитом. Так, наверное, видят астронавты всеобъемлющий космос, — чёрный, полный крохотных точек далёких звёзд, он манит к себе, обманчиво мёртвый, но таящий в себе бесчисленное количество загадок. Космос, который не нужно исследовать, чтобы им восхищаться. Может, так и должно было быть изначально… Может, и не было необходимости ничего понимать в этом удивительном создании. Просто принимать его целиком, таким, какой он есть.       В отражении антрацитов глаз Геральт из округа Ривия совершенно отчётливо видит рождение планет и галактик, — торжество жизни, заставляющей сердце наполняться кровью.       Всей его жизни, отныне и навсегда.       — Да, Регис, — неожиданно говорит он в полный голос, — Хотел бы. Очень.       В один миг Регис делает к нему шаг ближе, чем когда бы ни было, — и внезапно становятся видны самые незаметные из его морщинок, самые маленькие родинки на правом виске. Самые крохотные и самые важные из линий его усталого, печального, нечеловечески красивого лица. Изгиб тонких, изломанных тревогой губ приоткрывает створки…       — Отдав себя, ты сохранишь навеки… Себя в созданье новом — в человеке, — произносят эти губы.       И, не успей Геральт и рта раскрыть, — целуют его.       Космос обрушивается на него с головой, унося в непостижимые дали. Разум коротит, как старую проводку, и остаётся только ощущение этого поцелуя: жадного, нежного… Чёрт возьми, попросту невероятного. Одно прикосновение губ Региса сродни касанию какой-то сверхъестественной силы, и вместе с тем… Это до сих пор он, вампир, упавший невесть откуда прямо к Геральту в руки, бесконечно дорогой всем, что в себе хранит.       Он уже хочет на пробу вторгнуться языком в этот горячий рот, — и вдруг всё заканчивается, едва начавшись.       — Прости меня, — вздохнув, отрывается от него Регис — и ощутимо давит ладонями на грудь, чертовски знакомым ощущением.       — Мне действительно очень жаль, Геральт. Я пользовался твоим доверием недопустимо долго, — бормочет он, опустив глаза. — В своё оправдание скажу лишь, что мне действительно хотелось сопротивляться чувству. Видят боги, я запрещал себе любить годы… Увы, ты оказался первым, противостоять которому моя воля была не в силах.       Так всё-таки это правда. Влюбился! Холера!       Да какого же чёрта он сам стоит, как пень?!       — Иди сюда, — спустя вечность соображает Геральт, — и, не дав времени на раздумья, хватает вампира в охапку.       Целовать Региса всё равно, что пить его Сангреаль, не напиваясь ни капли. В этот раз он прихватывает тонкую нижнюю губу зубами… Стоит попробовать, и Регис издаёт изумлённый стон, изо всех сил цепляясь за его плечи. Ведомый страстью, Геральт всё-таки пускает в ход язык, сплетаясь им с горячим языком вампира, и…       Ого-го, что за буря кроется за обманчиво скромной внешностью. Ещё немного, и от такого пыла он задохнётся здесь и сейчас, растёкшись в лужицу прямо на этом заплёванном тротуаре.       — Эй, уединитесь! — кричит кто-то из открытого окна машины, и Геральт вслепую тыкает на звук три красноречиво сложенных пальца.       — Долбаные педики!       — Нашли-ка на них гипноз, док… Регис. Регис, Регис...       Через секунду они начинают лизаться, как сумасшедшие подростки, и у него подгибаются колени. Приходится ухватить Региса за талию покрепче, чтобы не оконфузиться и не рухнуть на задницу. Интересно, все вампиры способны творить подобное? Или — только он? А, какая разница — всё равно Геральту не хочется сравнивать… По ощущениям, Регис беззвучно смеётся чему-то своему в поцелуй, и где-то над их головами воет первая метель, угрожая прохожим обернуться сезонным гриппом. Пусть течёт это людское море мимо, пока они есть. И друг у друга, и не только.       Сколько лет понадобилось ему, чтобы дождаться этого чуда? Сколько пришлось искать Регису? Удивительная состыковка обстоятельств кружит голову, и кажется, что ему преподнесли подарок на Йуле раньше срока. Нет больше нерешительности и недомолвок, страхов, переживаний... Все, все эти долгие недели вели сюда, к этому заснеженному пятачку у квартиры — их квартиры — и мигающему фонарю. К одному ощущению Региса в его объятиях, в которые хочется заключать его десятки раз... И теперь он, Геральт, кажется, имеет на это право.       Право, которым стоит воспользоваться ещё раз. И ещё. И ещё.       — Стоит ли это… расценивать, как…       — Угу, — поцелуй, в скулы, в уголок губ, в кончик замёрзшего носа, — Всё, хватит сомневаться. Ты почему молчал?       — Во многом потому, о чём поведал вчера ночью. Впрочем, мне стоит извиниться и за эту подлость. Признаться, я боялся, что не смогу подойти к разговору правильно…       — Поэтому надо было игнорировать мои сообщения?       — Когда? — удивляется Регис, целуя в ответ его подбородок. — Неужели ты мне что-то присылал? При всём желании, я читал и читаю твои сообщения мгновенно.       Давай, добей меня. Скажи, что перечитываешь наши СМС перед сном, думает Геральт, чувствуя, как покалывает щёки. Он-то перечитывает каждое.       — Перед вылетом… Я тоже попросил прощения, — мнётся он. — Извёлся весь от твоего молчания, док. Ты же… видел?       В антрацитах глаз внезапно вспыхивает сияние, согревающее его, кажется, до самых костей.       — Ах, это, — вздыхает вампир, поглаживая его щёку. — После двух перелётов я совсем позабыл отключить авиарежим, Геральт. Прости меня, если заставил поволноваться. Тебе показалось, что я держу обиду?       Мелитэле тебя храни, древнейший и опаснейший! Умеет он обращаться с техникой!       — Немного, — фыркает Геральт, не веря, что распереживался из-за такой мелочи. — Но, если честно… Я ж ни хрена не вспомнил, док. Лютик меня чуть в могилу не свёл со своими подсказками. Так что было-то?       — О! Он рассказал тебе не о моих чувствах? Что ж, мне стоит принести Лютику извинения — я зря в нём сомневался. Между прочим, я попросил его быть крайне осторожным в хранении тайн. Похоже, даже слишком.       — Тайн?       — Если можно назвать тайной мои весьма расплывчатые упоминания о произошедшем, — позабавленный, улыбается Регис, и теперь — наконец-то! — эта улыбка становится настоящей, живой и тёплой. — Будь моя воля, я бы не стал причинять тебе столько боли и ответил бы взаимностью ещё ночью, но… Думаю, ты согласишься, что подобные признания лучше делать в трезвом рассудке обоих участников.       И внезапно Геральт вспоминает, что именно вчера творилось. Сразу после того, что творил конкретно он.       — Значит, про задницу… Я…       — Если хочешь знать, я крайне рад, что ты произнёс это не в присутствии наших общих знакомых.       — З-зараза!       — Против самого комплимента я не возражаю, — вдруг подчёркивает Регис, улыбаясь так широко, что становятся видны клыки, — и, как достойный ведьмак, Геральт понимает, что надо бы обезвредить чудовище до того, как его заметят люди.       На этот раз поцелуй уже выходит без намёков. Он сам — один огромный намёк, одно слово о том, чего они хотят друг от друга и насколько сильно. Теперь в этом поцелуе и игра двух языков, и борьба напористых губ, и отчётливые укусы, приправленные пряной ноткой опасности. Есть что-то мазохистское в том, чтобы целоваться с вампиром без оглядки на осторожность.       Впрочем, с этим вампиром Геральт уже ничего не боится.       — Подожди… Подожди, Геральт, — вдруг останавливает его тот, когда дело доходит до расстёгивания первых пуговиц. — Пока мы не зашли… слишком далеко, нужно обсудить один аспект…       — Ещё сомневаешься?       — О, нет, нет! Речь о… разнице наших биологических видов, мой дорогой. Прошу, послушай меня внимательно.       Вновь напрягшийся, Регис отрывается от него и смотрит так серьёзно, что у Геральта пробегают мурашки между лопаток. Ни дать, ни взять, учитель, вот-вот готовый влепить ему отработку за плохое поведение.       — Если я позволю себе… своей совести… пойти на близость с тобой, — тяжело вздыхает он, — Тебе стоит быть готовым к тому, что вампиры любят иначе, чем люди. Как я уже говорил, мои соплеменники — существа, особенно подверженным страстям в каком бы то ни было смысле. Я умею любить так, что забываю собственное имя, Геральт. Вне зависимости от того, отвечает ли взаимностью объект моих чувств.       — Ну и прекрасно, — с облегчением фыркает Геральт, сжимая его талию покрепче.       — Надеюсь, ты понимаешь, что это означает, — строго говорит Регис, и он узнаёт этот тон: вот же дурак, как можно было не признать вампира в ту ночь.       — Более чем. Прекращай нагнетать панику, док.       — Кстати об этом. У меня довольно занятой рабочий график.       — Знаю, Регис.       — И, между прочем, я склонен к ревности.       — Не ты один.       — И к чрезмерной мнительности…       — Холера! — рявкает он, и Регис так и вздрагивает от крика. — Прости, но звучит так, будто ты не очень-то горишь желанием быть со мной. Определись, будь добр.       — Я лишь предупреждаю тебя о худшем, Геральт. Боюсь, мои недостатки идут со мной в комплекте, — пытается шутить вампир, но Геральт в ответ только закатывает глаза.       — У меня для тебя новости. Мне насрать даже на то, что ты убивал людей. Как по мне, достижение для ведьмака, не находишь?       Кажется, это наконец убеждает Региса, и он отводит в сторону взгляд, позволяя себе слабый смешок. Только сейчас Геральт замечает, как трогательно у него краснеют скулы, — удивительная странность, для его-то вида. Впрочем, он не жалуется. Кроме скул, у Региса краснеет кончик носа, уголки век, там, где собираются маленькие морщинки… И уши. Кончики ушей совершенно точно становятся ярко-розовыми, и не похоже, чтобы от мороза.       — В таком случае я безмерно рад. Видишь ли, ты… кхм-м… первый из людей, с кем я вступаю в столь близкие отношения, — а, зная вашу мораль в плане долгосрочных связей, невозможно не подозревать дурного. Поэтому я склонен…       Но Геральт уже не слушает.       У Геральта на слове первый в голове случается короткое замыкание.       — Твою мать, — выдыхает он и наконец затаскивает вампира в дом, вслепую открывая все попадающиеся на пути двери.       На грубую силу Регису возразить нечего, и он позволяет тащить себя, как куклу, сбрасывая с себя по одной тряпке по мере продвижения в квартиру. Хочется быть поосторожнее с его вещами, — вообще с ним, — но Геральт уже не может остановиться. Куда прилетает его собственная куртка? Бес его знает, куда-то в угол. Пальто Региса? О, в сторону шкафа. Прогресс. Ботинки Региса? Один — на коврик в прихожей, другой — дальше по коридору, рассыпая хлопья снега. Пиджак Региса…       — Геральт, — вдруг слышит он хриплый, умоляющий голос, — Геральт, пожалуйста…       — Повтори, — сипит Геральт, прикусывая тонкую кожу над кромкой шарфа. Зараза, как же всё быстро, как жарко, как сладко с ним… Мозг требует прижать Региса к стене, и он подчиняется, коленом раздвигая его худые бёдра.       То, какой звук издаёт на это Регис, едва не заставляет его позорно спустить в штаны.       — Ох, боги! Ты…       — С возвращением, док, — ухмыляется Геральт, потираясь о него всем телом, — и вдруг чувствует, как в кармане джинсов жужжит смартфон.       Очень вовремя. Кого ещё принесла нелёгкая?       — Проверь, мой дорогой, — тяжело дыша, говорит Регис, — Боюсь, там может быть что-то важное.       — Не важнее тебя, — бурчит Геральт, но уведомления всё-таки проверяет… и чуть не теряет дар речи.       Восемьдесят два (82) пропущенных звонка от контакта Лютик.       Пятнадцать (15) от контакта Брат. Два (2) от контакта Брат Говнюк.       Двадцать три сообщения в Whatsapp от Лютик разной степени истеричности, в основном полные возмущения и восклицаний о том, что он ведёт себя, как полный идиот.       Восемь СМС от Брат Говнюк:       21:43 упырь в городе       21:47 ты чё спишь       21:48 придётся чистить рожу тебе       21:52 я его забираю       21:58 геральт ёб твою мать возьми трубку!!!!!11!!111       22:01 эскель едет ломать дверь       22:07 Геральт, это Кейра. Эскель заглох, так что никто ничего ломать не будет. Мы отвезём Региса и поедем за эвакуатором. Если не хочешь потерять       22:08 не просри шанс, придурок       — А-а-а, — издаёт усталое мычание Геральт и утыкается лицом Регису в плечо. Щёку щекочет тёплое дыхание, прерывистое от смеха:       — Тебе действительно повезло с друзьями, Геральт. При всей импульсивности Ламберта он очень мне помог, не говоря уже о Лютике. Хотя, впрочем, это может быть ответной услугой за вчерашнюю помощь. Видишь ли, именно мне Ламберт решил сообщить о твоём состоянии первым.       — Так вот кто тебя подбросил? И давно они в курсе?       — Лютик заподозрил неладное в тот момент, когда я попросил его о возможности остаться на ночь, — пожимает плечами Регис, — Ламберт же озаботился вопросом встречи, даже невзирая на крайнюю степень абстинентного синдрома. К слову, я нашёл его спутницу весьма приятной особой. Азы её управления автомобилем… впечатляют.       Что там, ядерную войну ему хотелось устроить? В списке тех, кого можно оставить, Лютик заменяется на Региса. А он ещё собирался прибить Ламберта и Роше… Занятая выйдет неделя.       И всё же он не зря впустил всех этих говнюков в свою жизнь. Всех, до единого.       — Больше никаких махинаций у меня за спиной, — ворчит Геральт, и Регис с готовностью кивает в ответ.       — Безусловно, мой дорогой. Я уже бесконечно ценю то, что ты не осудил мой глубоко недостойный проступок.       — И вернуть бы тебе грант, док. Мне хотелось бы, чтобы ты и дальше занимался тем, что любишь.       — О, но у меня есть мысль получше. По крайней мере, если я верно понял слова ректора… Видишь ли, на этот случай у меня есть лазейка, — загадочно отвечает вампир. — Ты позволишь?       Не позволить Геральт не может, только недоумевая, как всё это время за его спиной строились тысячу неизвестных планов. Выпутавшись из объятий, Регис находит в кармане сумки смартфон и набирает какой-то номер. Мелитэле, до сих пор трудно поверить, что они оба были знатными придурками… Что всё решение заключалось в одном-единственном поцелуе, от которого и следовало бы вести новый отсчёт.       Впрочем, может, это было просто вне его доступа. Задумчивый вид вампира, ждущего ответа на звонок, сам собой наводит на мысли, что Геральт оказался в его цепких лапах раньше, чем подозревал.       И не то, чтобы он был против.       — …Да? Это доктор Терзиефф-Годфрой, господин ректор. Простите, что беспокою в столь поздний час, но, боюсь, вопрос не терпит отлагательств.       — Доктор Терзиефф-Годфрой, — фыркает себе под нос Геральт и подходит к нему, нащупывая его узкие бёдра.       Аферист хренов, а не доктор, хочется сказать ему. Впрочем, кто бы он ни был, пора бы отогреть его, как следует. И проверить, не приснился ли ему вчера этот потрясающий зад… Оказывается, не приснился.       От прикосновения Регис чуть не подпрыгивает, сердито сверкая на него взглядом, — но в глубине чёрных глаз всё-таки пляшут маленькие чертенята.       — Относительно гранта, — возвращается он к телефону.  — Вы упоминали, что мне стоит связаться с вами… Что? О, нет, я всё же намерен отказаться от работы в Академии. Однако грант, как мне помнится, подразумевает возможность удалённой работы, не так ли?       По затылку начинают бежать мурашки, как от предвкушения особенно радостной новости. Снова жужжит смартфон, и, пока Регис объясняет что-то в трубку, он успевает написать Ламберту.       22:50 он у меня       22:53 знаю, гений. вы разобрались или нет?       — …Благодарю за оказанную честь, но я прекрасно справлюсь с разработками и на базе Оксенфуртского университета. Если вас интересуют результаты, вы всегда можете поддержать мою кафедру финансово — не беспокойтесь, методики будут применены с теми же условиями. Я лично направлю заявление ректору о закупке стационарных…       Он и не ожидает, что эта фраза станет последней каплей. Внезапно Геральт понимает, как сильно он ошибался, — потому что, оказывается, Регис всегда выбирал его. Выбирал и будет выбирать вопреки своим интересам и приоритетам, вопреки страхам, времени, предрассудкам. Любым препятствиям.       — …Да, именно так, — упорно твердит Регис, — Если вы поддержите проект, я готов заниматься исследованием исключительно в рамках командировок, но не более. Боюсь, у меня есть свои причины, чтобы оставаться на прежнем месте работы. Надеюсь на ваше понимание, господин ректор. Благодарю.       И одно это заставляет обнять его крепче, погладить по спине, чувствуя в пальцах слабую дрожь. Никогда ещё Геральт не получал подарков такой величины. Но теперь Регис здесь, с ним, всё такой же усталый и раздражающе-опрятный на фоне потёртых обоев, как и в апреле… Ужасно нужный и родной настолько, что стоит немедленно вывалить на него весь вагон накопившихся чувств, без промедлений.       Они без того ждали слишком долго. Так что, пока он кладёт трубку, принимаясь писать каким-то другим контактам, Геральт с чистой совестью отвечает на сообщение Ламберта.       22:57 всё норм       И, подумав, добавляет слово, которое говорит непозволительно редко:       22:59 СПАСИБО