Лесник

— Слушай, начальник, ну что ты мне кровь варишь, я же тебе сказал, когда сгорела эта гребанная деревня, село или как его там, я в госпитале лежал после того, как меня медведь заломал. Могу руку показать, еще не до конца все зажило. Показать? — Нет уж, уволь меня от разного рода мерзости. И я тебе еще раз повторяю, ты очень удачно лег в госпиталь, за три дня до того, как там началась резня. А еще твои друзья тоже очень удачно успели сделать оттуда ноги. Не кажется ли тебе это слишком подозрительным, тем более, что перед этим оставшиеся в живых очевидцы утверждают, что именно ты сжег часовню, после того, как притащил в село медвежью голову. Запугал селян. — Кроме их слов какие-то еще доказательства есть? Где там сейчас отдыхают эти очевидцы? В дурке? Или тот, что в дурке самовыпил произвел? Не надо вешать на меня всех собак, я детали этого происшествия тоже неплохо знаю. Чего тебе от меня надо, капитан? — Да понять не могу, как ты, родившийся даже не с серебряной, с платиновой ложкой во рту оказался в зачуханной деревне на должности обычного лесника? Неужели жизнь тут настолько лучше, чем в большом городе, в сытости и покое? Или на это есть какие-то другие причины? — Слушай, на твоем месте мне бы это тоже казалось подозрительным, вот только ты именно в то время не был на моем. И нет, у меня нет слишком скрытых причин, чтоб уезжать спешно из большого города. Я просто не переношу суету, которая является неотъемлемым спутником моей той, городской жизни. Я не люблю жизнь больших городов. — Зажрался что ли? — Каким боком это относится к делу? — Да просто интересно стало, как можно было дворец с полным олл инклюзив на лачугу почти в тайге поменять и сортир среди деревьев? — А кто говорит, что у меня лачуга? Может я и далеко в чаще живу, но у меня добротный дом на семь комнат, хозяйство большое. Участок обхода самый большой среди всех и, заметь, слежу я за ним отлично. И если бы ты не отрывал меня от работы по два раза в неделю, то все было бы еще лучше. Мне кормушки для зверья заполнять сейчас надо, солонцы класть, на дальней границе буря деревья повалила, надо разобрать эту свалку, чтоб другие деревья не заболели, а я тут сижу, с тобой, штаны протираю. У меня, между прочим, сегодня днюха, и домой ехать в лучшем случае часов пять, а то и все десять. — Я тебя, конечно, поздравляю, но не от чистого сердца! — И тебе спасибо тем же боком. А теперь можно я поеду домой? — Так я же еще не закончил! — Хм, а мне казалось, что все. Ну, если нет, то я бы хотел со своим адвокатом связаться. — Номерок дать? У тебя, зарплата, думаю, не очень, так я могу бюджетных дать. — Шутничек ты. Спасибо, у меня свой есть, — Герман поднес трубку к уху, — ну, думаю ты все, что надо услышал. Чего, трубку дать? Это тебя. Изумленный полицейский забрал протянутую ему трубку и около минуты слушал спокойный, деловой тон юриста с каменным выражением лица. Кажется, на лбу его даже испарина появилась. После, с таким же каменным лицом, протянул трубку обратно леснику. — Вали, можешь быть свободен. — Пропуск мне выпиши. — Самый умный да? — Не жалуюсь. Был бы дураком, сдох бы еще у папки в яйцах. — Хохмач, ну хорошо, не расслабляйся, мы с проверкой приедем. — Считай, что обменялись стендап номерами. А проверку я радостью буду ждать. Мне от тебя и твоих коллег скрывать нечего, кроме половой жизни. Хотя, в ней у меня все отлично. В машине копившаяся все это время злоба дала выход и он с такой силой стукнул по рулю, что баранка слегка погнулась. — Jævla (ругательство — норв.). Этот так просто не слезет, — выдохнул он и завел двигатель УАЗика, чихнув бензиновой гарью, зарычал натужно, словно старый верный пес. Двинулся с места, мысленно постанывая от того, какая длинная дорога предстоит еще. Да и январская погода, которая начинала стремительно портиться, угрожая новой метелью, радости не прибавляла. Когда загонял УАЗ во двор, то часы на смартфоне оповестили о том, что наступил новый день. Выйти из салона и закрыть ворота было просто страшно, настолько сильно там заметало. Герман тихонько выругался и посмотрел на залитое огнем крыльцо. Сквозь мечущиеся за окном снежинки, огонек этот был слабый и почти безжизненный. Антипод самого дома, в котором свет горел только на кухне и был различим теперь только острому зрению оборотня, и то, очень приглушенно. Лесник потянулся, разминая затекшее от долгого сидения тело, выскочил из салона и затянул высокие тяжелые, да еще и сопротивляющиеся ворота. После, почувствовав себя снеговиком, отряхнулся на пороге и бесшумно скользнул в дом. Все семейство уже спало, только Карина, едва слышно шуршала на чердаке, на котором часто сидела, печатая в очередной раз что-то. Но Герман не особо вдавался в подробности, что же делает темноволосая сестра Кати. Слишком странной была та. Кажется, даже обладала некими способностями, очень сходными с Катиными. Но честно, даже знать об этом не хотелось. Он не осуждал родных за то, что не дождались его, он бы и сам не дождался. Зато на кухне на тарелке с бантиком лежал приличный кусок говяжьей вырезки нарезанной тонкими пластинками, как он и любил и бутылка хорошего темного лагера. Стараясь не шуметь, Герман сел в кресло, откупорил когтем бутылку и посмотрел через непроглядную кофейную тьму на горящий неярким теплым светом светильник. — Ну, с днем рождения, придурок, ты стал на год старее. Жаль, мозга от этого у тебя не прибавится. Посидел несколько минут, стараясь выбросить из головы весь скопившийся за день негатив, подъел мясо под пиво. Расслабился слегка, после чего пошел в душевую, смывать темную энергию города и участка. Не пристало ложиться в постель с грязной тушей, не в сторожке своей ведь жил. Да и Катя очень любила чистоту, часто выговаривая ему за разбрасывание вещей где попало. А уж за влезание в кровать непомытым можно было и схлопотать при случае полотенцем по голой заднице в том же самом душе. В спальню пробирался, будто шпион, обходя все, даже минимально скрипящие участки пола, а в кровать нырял вообще ужом, и все же Катя уже не спала. Стоило только оказаться на одном с ней уровне, как девушка повернулась и одарила его жарким и жадным поцелуем, от которого у него каждый раз туманилось в голове, а вся кровь стекала немного в другое место. — Ты опоздал, но все равно с днем рождения! — шепнула она и прижалась губами к его шее, заставляя задохнуться воздухом. — Да эта падаль только в пятом часу отпустила. Пока доехал по снегу, умаялся, думал, придется машину в лесу оставить и пешком идти. — Что ему от тебя надо? — Катя перевернула мужа на спину и улеглась у него на груди. — Амбиции житья не дают, вот и психует, что не может дело с деревней сгоревшей раскрутить и найти виновного. Те ж, кто во славу Чернобога село подожгли, почти все померли. Двое в дурке сидят под круглосуточным наблюдением, чтоб не выпилились, как третий. А эти суки между делом меня заложили, что часовню сжег оскверненную их же родичами. — Не думай о плохом, выкинь это все из головы. А я помогу. — Чего это ты там задумала, мастерица моя? — Узнаешь, — и она медленно двинулась вниз к его животу, прокладывая дорожку из коротких жарких поцелуев, — с днем рождения, муженек.