Лесник

Весенний лес в Карелии пахнет так заманчиво! Мхом, свежей хвоей, прелой прошлогодней листвой. И ветер в кронах деревьев шумит так тихо, словно зауныло напевает какой-то только ему одному знакомый мотив. Герман ехал среди деревьев, радуясь первым, по-настоящему теплым весенним денькам. В кои-то веке было по-настоящему спокойно, тепло и весенне, даже конь не озирался подозрительно на придорожные кусты. А он позволил себе, наконец-то расслабиться. Воспоминания захлестнули с головой. Вот так же много лет назад они ехали по похожему лесу. Вокруг цвела весна, а он, гордый, десятилетний мальчишка, впервые самостоятельно управлявший своим достаточно горячим фелл пони Бастардо, старался не отставать от неспешно едущего отца, в отличии от сестер, ускакавших достаточно далеко. Бьерн тогда был очень задумчив и слегка даже огорчен. Милана — старшая сестра уже год как начала оборачиваться, повергая в ужас и трепет все семейство и Медведь часто странно смотрел на детей, что не ускользало от зоркого взгляда мальчишки. Когда сестры скрылись среди деревьев, Герман, наконец, решился заговорить. — Пап, а мы тоже станем такими, как Милана? — с внутренним содроганием произнес он и чуть тронул бока пони пятками, приближаясь к отцу. Тот задумчиво уставился в холку своего верного Амулета, склонил голову и из-за уха выбилась та самая седая прядь, которая появилась в первое превращение Милы. Герману горло сдавило от ужаса, когда Бьерн обернулся, глядя на него с такой тоской, что захотелось зареветь, но мальчик сдержался. — Ты, скорее всего, да. Ева вряд ли. Она не такая. — А Ингварр? — Не знаю, он еще слишком маленький. — Почему мы не такие, как все? — Не знаю, innfødt (родной), не знаю. — Я не хочу быть зверем, па… — Думаешь, Милана хочет? К сожалению, если бы все зависело только от нас… — проклятие не спрашивает, кого брать, а кого не тронуть. Губы Германа сжались и на секунду задрожали. Слезы родились в уголках глаз, но мальчик настырно мотнул головой, и вытер глаза кулаком. — Я не стану зверем! — уверенно произнес он. — Я не стану зверем! — повторил он задумчиво и покосился на лесную чащу. В ту ночь, когда Катя попала в больницу, твари появились в первый раз и с тех пор в селе периодически стали происходить нападения на скот. Нескольких тварей даже удалось подстрелить, вот только идентифицировать их не удалось. Герман и Михаил только молча переглядывались, они-то точно понимали, что это за крылатые, черные твари и, примерно понимали, откуда взялись они в таком количестве. Гребанные секта за все годы своего существования наплодили подобных точно не один десяток. В один из не самых прекрасных дней Карлович собрал всех лесников в сельсовете. Дело намечалось более чем серьезное. Тут же были участковые, председатель сельсовета, фельдшер и даже отец Михаил. Все были хмурыми и задумчивыми. Все понимали, о чем пойдет речь. И все же при виде Сусанны, такой серьезной и задумчивой, как и все остальные, сердце его екнуло. На душе было очень неспокойно, такое родное, и такое чужое лицо! Она своим видом бередила его избитую душу. У него ведь была совершенно другая любимая. И дети! Герман дернулся. Катя с тех самых пор моталась по больницам. Несколько ударов пришлись в живот и существовала угроза выкидыша. Ребенка удалось спасти, но сама Катя была слишком слаба, чтоб можно было ее выписывать. Да и на Германа посматривали настороженно. Столько ударов на маленьком, хрупком теле. В селе на лесника теперь вообще поглядывали косо. В селах часто били жен, вот только такой вылощенный, бывший городским, а ставший дикарем. Сменивший одно село, которое было очень быстро разрушено… А их будущий малыш рос быстро. Крупный и для хрупкого, пострадавшего организма матери это была огромная нагрузка. Катя же, никак не могла прийти в форму, поэтому просто прописалась в больнице. А Герман бродил по лесу уже три месяца голодный во всех смыслах. А эта, так похожая на его первую, такую грустную любовь. Издевательство в чистом виде. На собрании он не услышал ничего нового. Говорили о тварях, о том, что надо делать облаву, что нельзя, чтоб лишняя информация выходила за пределы района во избежании еще большие, нежели уже имеются, проблем. Хотя, и так уже слишком много вышло. Но подобной ерундой заинтересовался бы разве что РЕН тв. Остальные были заняты более реальными проблемами. Это все понимали. Вопрос у всех был один, как избавиться от тварей? Переливать из пустого в порожнее не было смысла — все итак все знали, поэтому решено было устроить облаву в лесу ближе к концу мая. Все доводы Германа с Михаила про то, что облавой этих тварей не возьмешь , прошли бы даром, так как руководство, кажется, для себя уже все решило, но в этот момент слово взяла Сусанна. Она, как оказалось, обладала достаточно звонким и четко поставленным голосом, поэтому тут же приковала к себе всеобщее внимание. Говорила серьезно, даже жестко, разложив по полочкам, что облава на крылатую скотину не даст ровным счетом ничего. Она даже умудрилась склонить большую часть мужчин на свою сторону довольно разумными аргументами о том, что ночью делать облаву очень несподручно, а днём твари очень талантливо прячутся. Будто в воздухе растворяются. Да и летают они очень быстро, взлетают высоко, пируэты в воздухе выписывают, будто заправские ассы. Поэтому толка от облавы ровным счётом не будет никакого. Надежнее было бы обходить село дозором каждую ночь. А скотину ставить в пару общих сараев и ставить там облавы. Плюс установить комендантский час, пока все дело не уладится. Герман слушал ее в пол уха, но в какой-то момент помимо воли понял, что пялится на нее, словно пес на мясо. Внезапно напал такой стыд, что он невольно покраснел и потупился в блокнот, в котором все это время черкал что-то ручкой. Как оказалось, черкал он все это время что-то не самое пристойное. Он стукнул ручкой по столу, привлекая внимание. После встал и откланялся под важным предлогом. Из сельсовета тут же вышел прямо в больницу, навестить Катю. Он долго целовал ее в коридоре. Ни за что не хотел отпускать жену, хотя и понимал, что в нынешнем своем состоянии дома ей быть опасно, не говоря уже о всем остальном. Катя же понимала, что мужу без нее сейчас очень тяжело, но тоже ничего не могла с собой поделать. Она невольно всхлипывала, обхватил его тонкую талию руками. – Карина тебя не кормит, – шептала она, но он лишь отрицательно качал головой в ответ. – Мне не до еды сейчас. – Когда все это закончится, – прошептала она ему на ухо заговорчески, – оставим детей Карине и закроемся в каком-нибудь отеле на сутки. Герман растянул губы в улыбке. – Я тебя очень люблю, – прошептал он, провожая ее до палаты. Снова притянул ее к себе, целуя так горячо, что она задыхалась от этой дикой страсти, – ты мое счастье. Вы моя семья. И вот настала уже весна, а она все так и не вышла из больницы и теперь уставший, измученный постоянными рейдами, засадами на зверье и недотрахом, брел среди деревьев. Конь, радый такому стеченью обстоятельств, умудрялся на ходу хватать ветки, а у Германа голове был лишь белый шум. Что делать, как жить дальше, лесник совершенно не знал. Навалилась какая-то безвылазная апатия, в смеси с меланхолией. – Эй, дикарь, что забыл в этих краях? – мелодичный голос вывел его из раздумий и к своему вящему удивлению Герман узрел, что умудрился выйти далеко за пределы своей территории. А напротив внезапно оказалась Сусанна. Стояла, опершись на древесный ствол и просто ослепительно улыбалась, вгнояя в невыносимое смущение. – Да как-то задумался, да не заметил, куда иду, – пробурчал он, невольно краснея. На мгновенье отвернулся. – Далеко же ты зашел, – она оторвалась от дерева и, красиво повиливая бедрами, подошла, – не меня ли искал? – ее горячее дыхание опалило его щеку. – Вряд ли, – шепнул Герман делая неуловимый шаг в сторону, ровно настолько, чтоб не прижималась к нему, словно к родному и была при этом в поле зрения. – Давно ходишь? Проголодался? – она посмотрела на него, словно мать на ребенка. – Да не особо. – Ага, а бледный просто от природы. Ну да, ну да. Совсем жена о тебе не заботится, смотрю. – Жена в больнице. – Хм, – Сусанна задумалась, будто смутилась, – очень жаль. Разговор как-то скомкался. Она достала из рюкзака термос, налила чая. Протянула ему. – На, успокойся. Это чай с корицей, имбирем и медом. Герман взял чашку из ее рук и поднес ее к губам. От чая приятно пахло специями… *** Карина сидела у окна, когда лесник приплелся, наконец, домой. Взволнованная, она было двинулась навстречу, но странное состояние Германа заставило ее остановиться. Он покачивался, будто пьяный. Молча прошел мимо полностью проигнорировав, цеплялся за стенку и, наконец, хлопнул дверью в своей спальне. Карина Только сейчас отмерла и поняла, что полностью распласталась по стене. Мало того, что она безумно боялась пьяных, памятуя о не самых приятных событиях в своей жизни, но не только это испугало ее едва ли не заикания. От него будто веяло смертью и холодом. Да и вел себя лесник, будто робот, хотя запах алкоголя и был, но не такой сильный, как она подумала изначально. Она бросилась в детскую, закрываясь с Василисой изнутри. Хотя из спальни Германа не доносилось ни звука. Но сейчас Карину трясло, будто в лихорадке. Она схватила лежащий у кровати девочки смартфон и хаотично принялась набирать сообщение.