Надевать маску —
это не значит проявлять неискренность.
Маски стали требованием времени.
Эльчин Сафарли
«Я вернусь»
°
Казалось, что дела в Великобритании идут хорошо. Ну, или, по крайней мере, настолько неплохо, чтобы у Корнелиуса был шанс переизбраться и остаться в кресле министра ещё на несколько лет. «Тёмных сил», как их называл Альбус, больше не было. Дети преступников, коих осталось слишком много — сироты, которые не сделали ничего, за что их можно было бы посадить или департировать, как предлагал всё тот же старик — были помещены в созданное на скорую руку специально для них заведение. Оно было больше всего похоже на маггловский приют, только с меньшим количеством людей и с бóльшим — домашних эльфов, увязавшихся за своими «молодыми хозяевами». На его столе стояла не особо красивая, но такая милая ему кружка. Слишком уродливая и слишком неказистая, чтобы стоять на столе у человека с такой высокой должностью, она выглядела чересчур неаккуратно, чтобы быть изготовленной в Магическом мире, где всё, кроме людей, законов и взаимоотношений было идеально. Кажущаяся отвратительной для многих посетителей Фаджа чашка выглядела откровенно странно: она походила на кусочек не особо толстой ветки, аккуратно отпиленный и принесённый прямиком из дремучего леса. Выпуклые, вогнутые и просто нарисованные полосы, создающие весьма реалистичный рисунок коры, покрывал и всю поверхность кружки, оставляя свободной от себя только лишь ручку этой ни на что не годной для всех, кроме её владельца, чашки. На ней даже был мухомор, «вырастающий из дерева» — хотя это, вроде бы, неправдоподобно — который, изгибаясь, создавал собой ручку и являлся единственной, видимо, причиной её свободы от дурацкого узора Из кружки, ни на секунду не переставая, валил белый пар всё никак не остывающего напитка. Светлые потоки разгорячённой водяной дымки поднимались к высокому потолку комнаты и охлаждались там, навсегда исчезая из виду. Корнелиус выдохнул слишком тёплый из-за крепкого кофе воздух и откинулся в своё кресло, застыв, глядя в потолок. Мысли нынешнего — и, как он сам надеялся, будущего — министра путались и так же, как пар растворялось в общем ворохе смешанных в снежный ком планов и воспоминаний. Он не мог не задуматься о том, как же лучше всего использовать чуть не погибшего ребёнка, оставшегося буквально без всего — только с совой и фотоальбомом на руках. Но в то же время он хотел хотя бы раз проведать маленького человека, который спас все их жизни, несмотря на то, что это они должны были его спасать. Именно он, прибывший изначально в Хогвартс только чтобы поздравить Поттера с победой в Турнире Трёх Волшебников, рассказал парню о том, что вообще произошло. Именно он рассказал, что все — по крайней мере в Великобритании — уже давным давно в курсе потерь Избранного и теперь только и ждут его ухода обратно в маггловский мир. Именно он объяснил мальчику, что смерть Того-кого-нельзя-называть была официально подтверждена Альбусом Дамблдором, который привёл в качестве аргументов смерть всех Пожирателей смерти и какой-то ещё факт, который директор обрисовал так туманно, что Фадж попросту так его и не понял. Именно он, в конце концов, рассказал едва-едва подростку о том, что ему отныне закрыт ход в мир, ставший спасением от его родственников, о которых он слышал только плохое, но к которым парня раз за разом отправлял Дамблдор — его опекун. Тогда Корнелиус, понимая роль гонца, принёсшего плохие вести, наложенную на его одним старым ублюдком, несколько раз извинился перед ребёнком. Маленький мальчик, лежащий без сил на больничной койке, тогда был так благодарен даже за эти неискренние слова, что горько улыбнулся. Как мужчина, как взрослый — и как, чёрт возьми, человек — министр не мог поступить так же, как и весь остальной Волшебный мир, и просто забыть о похожем на выпавшего из гнезда грустного и потерянного воронёнка, Поттере. Именно поэтому он сейчас стоял под дезиллюминационным заклинанием возле дома номер четыре по Тисовой улице. Нормальность этого места была настолько преувеличена и гипертрофирована, что всё вокруг выглядело даже более не нормальным, чем даже в Хогсмиде или на Косой аллее. Всё вокруг было настолько похоже, что, наверное, даже у трезвых людей могла закружиться голова, когда они приезжали сюда в первый раз. В небольших каменных домах не было никакой индивидуальности, а были только белый деревянный забор, за которым находились идеально подстриженный газон и идеально уложенные асфальт или плитка. Одинаковые автомобили — если Фадж правильно помнил, как называются эти штуки — настолько медленно, что быстрее было бы дойти пешком, разъёзжали по идентичным улочкам, которые пересекались под прямыми углами, создавая серую сетку. Идентично простые и идентично расслабленные взрослые не спеша плелись по тротуарам или сидели на лавочках, расставленных через каждые несколько метров. Только один дом выделялся на фоне этого государства «нормальности», находящегося внутри страны традиций. Только один дом с лёгкостью притягивал к себе многочисленные взгляды, разительно отличаясь от всех остальных двухэтажных каменных зданий за белым деревянным забором. Иглы давно не стриженной травы, превратившей некогда такой же идеальный — как и всё тут — газон в заросший двор заброшенного дома, склонялись под собственным весом. Белая лента с синими полосами и надписями опоясывала весь участок наконец-то приобрётшего хоть какую-то индивидуальность дома и предупреждала всех и каждого о том, что здесь что-то случилось. Презрительные же взгляды проходящих мимо людей, оглядывабщих место преступления так, словно это просто пятно каминного пороха на белом ковре идеальной гостиной, завершали картину. — И всё же, — произнесла, абсолютно не скрываясь, какая-то женщина, искоса взглянув на тёмные окна с металлическими решётками и грязную дверь. — Интересно, почему их убили? — Может из-за их племянника? — ответила ей другая, щурясь и, видимо, пытаясь прочитать, что было написано на листе бумаги, приклеенном к забору. — Он ведь только приехал, а их сразу же… — Да не! — отмахнулась первая, не дав своей собеседнице закончить. — Ты бы его видела! — она приложила руку к груди, явно потрясённая. — Весь дрожащий, потерянный. Да он только благодаря своему новому опекуну вообще на ногах стоял! Вторая женщина поражённо вздохнула, прикрыв глаза и покачав головой. Она не выглядела пристыженной — скорее была невероятно рада узнать новые подробности, чтобы потом рассказать их кому-нибудь ещё. Весь вид говорящих казался Корнелиусу невероятно странным. Как можно было так спокойно говорить о смерти своих соседей? — Похоже, даже у такого преступника, как Поттер, — первая поморщилась. — Есть чувства. — Действительно, — согласилась её собеседница. — А кому, интересно, отойдёт дом? — быстро переключилась женщина. Министр шокированно отвёл взгляд от продолживших разговаривать соседок и уставился на заброшенный теперь дом номер четыре по Тисовой улице. Он подошёл поближе и прочитал, что же было написано на листке, приклеенном к белому забору, и кивнул сам себе, развернувшись, чтобы уйти в какой-нибудь переулок и аппарировать в полицейский участок. Всё же чары чарами, но ни одно заклинание не смогло бы скрыть хлопок перемещения. — Нет. Сестра-то Вернона тоже убита, — продолжила говорить одна из женщин, отвечая видимо, на какой-то вопрос. — А у Петунии все родственники давно уже умерли… — Тогда, получается, участок отойдёт парню-преступнику? — спросила другая, преувеличенно разочарованно приложив руку к губам. — Ну, по крайней мере, он хорошо ухаживает за цветами. «У мальчика-то чувства есть, — подумал Фадж, пройдя мимо сплетниц и «случайно» несильно толкнув одну из них. — Но у вас явно нет, — он зашёл в тёмный даже при свете дня закоулок и аппарировал, даже не поморщившись. — Мир, может, и другой, но люди совершенно одинаковые». Мужчина быстро нашёл нужного ему человека — всё-таки было невероятно удобным то, что на всех были специальные нашивки с именами — и задумался на несколько минут. Он не мог придумать, как ему представиться, чтобы не вызвать подозрений, пока не вспомнил одну очень важную вещь. Никто из Хогвартса не был в Суррее после того, как парня отчислили из школы и выбросили из мира. — Офицер? — позвал волшебник нужного ему служащего, создав слабенькие чары, чтобы к нему не возникало вопросов, где его документы. — Корнелиус Фадж, здравствуйте, — он чуть нахмурился, даже не притворяясь, и протянул руку. — Я из школы Гарри Поттера… — Здравствуйте, мистер Фадж, — пожал протянутую ладонь полицейский. — Не понимаю, почему Вы пришли ко мне, а не к новому опекуну мальчика. — Видете ли в чём дело, — министр изобразил на лице нужные ему эмоции. — Мистер и миссис Дурсль забрали документы мистера Поттера из школы и, конечно же, не оставили никакого другого номера, — он мягко посмотрел на офицера. — Я просто хотел проверить парня, но тут такое горе. Служащий сморщил скорбное выражение лица и пожал губы. Он, видимо, действительно сочувствовал подростку и теперь пытался придумать, как объяснить кажущемуся небезразличным человеку, что же собственно произошло. — За два дня убили всех четверых, — тихо, но чётко проговорил полицейский, прекрасно, похоже, зная, как сообщать плохие новости, и показал, куда идти. — И, честно говоря, мы очень боимся, что убъют и двоих оставшихся. Оставшийся диалог был недолгим — Корнелиус рассказал офицеру о мальчике то, что знал — то есть немало из-за его известности, но при этом очень немного из-за поверхностности прессы — и невзначай спросил номер этого «мистера Коста». Спустя меньше, чем пятнадцать минут, и всего одно крохотное заклинание у служащего не осталось никаких сомнений, что стоящий рядом с ним мужчина не был причастен к смерти целой семьи. — Что ж, тогда до свидания, мистер Фадж, — произнёс полицейский, когда в его рации что-то зашуршало. — Да. Спасибо за разговор, — сказал маг, кивая на прощание. — До свидания. Корнелиус снова зашёл в какой-то переулок и аппарировал ко входу в министерство, слабо улыбнувшись. Он не мог точно сказать, что именно он чувствовал, но он точно знал, что смерть Дурслей на самом деле не вредит ни одному из его планов. Во-первых, министр и вправду хотел проведать подростка, хотел убедиться, что он хотя бы относительно в порядке и снова сказать ему слова благодарности и извинений. Это не стало ни более сложной, ни более простой задачей. Изменился только человек, которому надо будет попытаться объяснить, кто он такой, и то ему вообще надо от ребёнка. А во-вторых, он хотел переизбраться и продолжить занимать своё удобное и ставшее уже привычным кресло главы Магической Великобритании. Мысли в его седой голове, твердящие о том, что можно использовать отсутствие Мальчика-который-выжил своих интересах и наконец-то избавиться от надоевшего уже директора Хогвартса, наверняка были похожи на крохотных сумасшедших человечков. Маленькие Фаджи, наверное, бегали среди редких волос своей большой копии, радовались возможности обнародовать то, что они помогли Избранному привыкнуть к миру магглов, и продумывали, как это подать людям, чтобы они отдали ему свои голоса на предстоящих выборах. Одна цель Корнелиуса совершенно не мешала другой. Он вполне мог волноваться о Гарри и знать, что можно использовать его статус в своих интересах. Тем более, что и сам парень всё прекрасно понимал. Именно поэтому министр никогда не мог понять Дамблдора. Зачем притворяться святым? Человек — не лист бумаги, приклеенный к забору, у него может быть куда больше одной стороны. — Здравствуйте, мистер Коста, — произнёс он спокойным голосом, после того, как в телефонном автомате прозвучал сигнал, подтверждающий, что на том конце провода сняли трубку. — Вас беспокоит Корнелиус Фадж…