***
После смерти Цитры я собирался послать Рук Айленд куда подальше и уехать вместе с освобожденными друзьями. Лиза, Оливер, Дейзи… Мы уже собирались отплывать в тот день на починенной лодке, но во мне взыграла, ебать ее в сраку, сентиментальность. Я пошел прогуляться по острову в последний раз, насладиться, так сказать, пением птичек, тропической флорой и трупами убитых мной пиратов. Именно тогда я увидел его. А ведь так все хорошо начиналось. Живучий пидорас точил, сидя на камне, свой ножик и смотрел на меня, щерясь во все тридцать два. Но, что удивительно, молчал. Молчал и я – зачем портить такую идиллию? Жаль, любая идиллия имеет неприятное свойство рано или поздно заканчиваться. -Что, мудила, убил, а теперь валишь? Съебываешь, как крыса с тонущего корабля, сученыш ты продажный? В голосе звучат знакомые истеричные нотки. По его глазам я понимаю, что мертвый-но-не-совсем Монтенегро обдолбан по самые гланды. Отвечаю, глядя ему в лицо: -Ты брата моего убил. Друзей в рабство продал. Считаешь, я примкну к тебе, выряжусь в красные шмотки и буду танцы с бубном плясать под твою дудку? Выпаливаю на одном дыхании, даже забываю продолжать удивляться его поразительной живучести, надо же. Он недобро, зло как-то хмурится и в два прыжка оказывается у меня перед носом. Я чувствую его пальцы у себя на горле, но дышать еще могу. Пока что. Он шипит мне в лицо, он так близко, что я в подробностях могу разглядеть его укуренные зрачки. -Ты, бля, залупаешься, Белоснежка?! На меня смотри, сука! Ты так ничего и не понял?! Ничегошеньки, да, блядь?! Его рука с ножом стремительно движется к моим глазам. Но я готов. Прежде, чем его зубочистка выколет мне глазное яблоко, я отскакиваю и бью его в висок. Наша потасовка длилась чуть меньше пары минут, хотя тогда мне казалось, что прошло больше часа. Видимо, чем этот ублюдок обдолбанней, тем быстрее у него открывалось второе дыхание. Наконец мне удалось сбить его с ног и усесться сверху, прижимая всем весом его тушу. Он бешено извивался, как сука во время течки, и таращил полный ярости взгляд куда-то мне между глаз. Понятия не имею, почему именно туда. Вероятно, определенное количество наркотиков несколько мешает сфокусировать взгляд. Вот тогда-то я и положил начало моему личному аду. Я сказал: -Пойдем со мной. Уедешь с острова вместе с нами. Я видел, как комично расширились его глаза и отвисла челюсть. Он даже перестал брыкаться и обмяк, как желе, которое я когда-то ел в одном из клубов Калифорнии. А потом он ухмыльнулся и ответил: -Идет, hermano. Мне очень не понравилась его ухмылка. Тогда я осознал, что окончательно и бесповоротно ебнулся.***
И сейчас я смотрю прямо в глаза персональному доказательству своей ебанутости. Здорово. Класс. Молодец, Джейсон, следующая остановка – желтый дом. И ладно он тогда был под кайфом, но какой-такой интересной кислотой были залиты мои мозги – этого я решительно не понимал. Когда я сказал друзьям, что с нами едет бывший лидер пиратов с Рук Айленд, они не поверили. Сначала. Потом пытались меня отговорить, а после неудачных попыток решили, что я сошел с ума. Я с ними был согласен, если честно. В конце концов, осознание проблемы -первый шаг к ее решению. Насчет второго, правда, не уверен. Я поселил Вааса в своей квартире. Какая-то крохотная часть меня вовсю надрывалась о том, что жить в соседней комнате с психопатом-садистом – не самая лучшая из идей. Откровенно говоря, у меня и раньше бывали плохие идеи, но конкретно эта была лидером среди всех дерьмовых идей, когда-либо приходивших в мою черепную коробку. Но остальная часть меня, убитая и рожденная заново на Рук Айленд, требовала посмотреть, что будет дальше. Иначе говоря, думаю, мне было интересно, как далеко я смогу зайти. Надо признать, результат, сука, меня не разочаровал.В первую же ночь совместного проживания я проснулся от страшного грохота на кухне. Открывшаяся моим глазам картина превосходила самые смелые мои ожидания. Хуев абориген стоял посреди моей, блядь, кухни, с моей, блядь, бутылкой молока в руках. Поправочка: разбитой бутылкой молока. Разбитой и окровавленной бутылкой, к которой пристали куски органов и клочки шерсти. Я перевожу охреневший взгляд на пол. Там, посреди кроваво-молочных разводов лежал труп кошки. С трудом оторвав глаза от трупика, я посмотрел сначала на Вааса, потом на распахнутое позади него окно. Вероятно, соседский зверь перебрался по карнизу и заглянул на огонек ко мне на кухню, не подозревая, что там его ожидало гораздо худшее животное. -Твою мать, да я просто испугался, Белоснежка! - оправдывался он потом. Ага, конечно. Испугался кошки. Прославленный (по крайней мере, в своей голове) лидер пиратов Ваас Монтенегро испугался домашней кошки. Очень смешно. Интересно, в его черепушку не приходила мысль, что когда он наркоманит, это прекрасно видно по бешеным, как у спидозной псины, глазам? Наверное, я недооценил неадекватность этого психа. Или переоценил.В пугающей тишине я тру виски, а потом отталкиваю Монтенегро в сторону и иду убирать трупик бедного животного. Технически, я понимал, что в таком состоянии лучше вообще не трогать тварь, но я настолько заебался, что было как-то похуй. Я даже не обратил внимания, что он не стал наматывать мои кишки на люстру за нарушение личного пространства. На тот момент меня беспокоило только то, как я буду объяснять соседке пропажу ее питомца.Методично оттирая пол от крови и пролитого молока, я размышлял о жизни. Может быть, мне стоит заняться йогой. Или медитацией. Во всяком случае, до тех пор, пока меня не посадят из-за моего не совсем домашнего животного в тюрьму. Я убираю последние осколки стекла и иду искать Вааса. Он сидит, развалившись, на диване в гостиной, и с секунду я думаю, чего хочу больше - размозжить его череп об стену или сунуть яйца в мясорубку. Я беру себя в руки и иду мимо него за аптечкой. Не отрывая взгляда, он настороженно следит за мной, словно ожидая, что в следующий миг я возьму нож и начну херачить его по всем доступным местам. Ваас дергано брыкается и щурится, когда я сажусь рядом с ним и начинаю поливать антисептиком его руки, все в крови и глубоких порезах от разбитой бутылки. Все это время я молчу, и тишина, видимо, нехило действует ему на нервы, потому что когда я туго перебинтовываю его руки, срывается и лает: - Джесси, если хочешь что-то сказать, говори уже! Или мне этой бутылкой тебе жопу разорвать, утырок уторчанный?! -Ваас, - я ласково, почти нежно смотрю ему в глаза, но мой тон какой-то застывший, - ты ебанько? Кто из нас тут уторчанный? Он хочет огрызнуться, но почему-то хватает ртом воздух и будто задыхается. Его зрачки практически закрывают радужку, и я отрешенно думаю, чем же он закинулся на этот раз.***
Следующий приступ был неделей спустя. На моем теле - швы от огромной раны, нанесенной оторванной ножкой стула, и куча синяков. На ваасовской шкуре - гематомы от моих ударов и небольшое сотрясение мозга. А еще глубокий порез поперек его сраного горла: следствие попытки это самое горло перерезать кухонным ножом. Я устало вырубаюсь возле его кровати, закончив вливать в него ложку за ложкой суп и поменяв повязки нам обоим. Я ненавижу Вааса Монтенегро, чокнутого ублюдка со страстью к шекспировским монологам. Я ненавижу его и не позволю, блядь, умереть от перерезанной им же самим глотки.Перед тем, как провалиться в тяжелый сон, наклоняюсь к его уху и шепчу: "Не смей подыхать, скотина. Не. Смей. Блядь. Подыхать. Все еще только начинается." Возможно, мне кажется от усталости, но Монтенегро улыбается какой-то совершенно стремной, отбитой улыбкой. И эта улыбка странным образом кажется совершенно счастливой. Хотя, это может быть просто гримаса боли. Мне абсолютно насрать. После того раза я убедил его завязать. "Убедил", пожалуй, некорректное выражение для нескольких месяцев нашей войны, которая чудом не превратилась в кровавую бойню. Но в конце концов он согласился. 1:0, мудила. Убедить его на наблюдение у психиатра было гораздо тяжелее. Ладно, вру, это было неебически тяжело. В какой-то момент я думал, что он задушит меня во сне бельевой веревкой. В принципе, он и пытался, только моим старым галстуком. К счастью для меня, попытка убийства успехом не увенчалась, но горло потом болело адски.Я стал все больше отдаляться от друзей. Их беспокоил мой постоянно побитый внешний вид, будто я вернулся со Вьетнама. Я почти перестал зависать с ними в клубах, поскольку мне теперь надо было присматривать за Ваасом, и однажды Лиза поставила мне ультиматум. -Джейсон, послушай. Мы с ребятами посовещались... В общем, либо мы, либо этот гребаный психопат. Выбирай. "Выбирай"... Разве я недостаточно навыбирался, когда Цитра велела мне их всех убить? Наверное, она ждала, что я тут же все осознаю, в рыданиях брошусь ей на шею и пойду отвисать вместе с ними, как в старые добрые. Я разворачиваюсь и ухожу, не говоря ни слова. Дома Монтенегро пытливо заглядывает мне в глаза, бросает так по-блядски небрежно: -Принцесска, я всегда вижу, когда что-то не так. Мою Белоснежку снова кто-то обидел, а, hermano?Я устало тру глаза. Огрызаться нет никаких сил. -Нет. Они поставили мне условия, либо ты, либо они, - с этими словами я ухожу и падаю лицом вниз на кровать, где и вырубаюсь. Ваас тем вечером был подозрительно тихим, ничего не крушил и не пытался действовать мне на нервы. Проснувшись, я пришел в гостиную и рухнул на диван, где он смотрел какое-то юмористическое шоу. Периодически я чувствовал на себе его взгляд. Потом небрежно брошенный в пустоту вопрос: -Ну так и что, Джесс, когда мне выметаться, ммм? Учти, плазму я прихвачу с собой, мне пиздецки нравится твое мажорское дерьмо. Я вздыхаю и смотрю на него. -Никогда, дебил. Как видишь, я еще здесь. Монтенегро какое-то время молчит. Очень долго молчит, даже не двигается, по-моему. Меня начинает напрягать его незаметность. А потом, когда я готов плюнуть и отправиться спать, неохотно так, с хрипотцой, говорит: -Ладно, пойду я к твоему мозгоправу. 2:0. "И снова победа за Джейсоном Броди, троекратное "Ура" нашему мученику!" - слышится в голове визгливый голос со знакомыми истеричными нотками, и я смеюсь, долго, до хрипоты в связках, смеюсь так, как никогда не смеялся до этого. Надо бы таблеток от нервов попить, что ли. Монтенегро впервые засыпает рядом со мной, по-хозяйски закинув ноги мне на живот и заняв почти весь диван. Не то, чтобы я был очень рад перспективе заснуть в непосредственной близости от бешеной гиены. Но я был слишком вымотан, чтобы что-то предпринимать, и принял единственно верное в такой ситуации решение: пустить все на самотёк. Я заснул, ощущая у себя в волосах его руку.***
И вот теперь я смотрю прямо в его безумные, абсолютно поехавшие глаза. Я уже говорил, что они нечеловеческие? Все потому, что он и не человек, а пародия на него. Пародия, неспособная на нормальные отношения, честную жизнь и привязанность. Жалкая кукла из мяса и костей, набитая пополам наркотой и ненавистью. Тогда почему я, блядь, с такой осторожностью протягиваю к нему руку? Почему бережно отнимаю его пальцы от его глаз, которые он явно в приступе психоза намеревался выдавить? Почему боюсь причинить ему еще большую боль, чем он и так уже себе причинил? -Ваас. Ваас, посмотри на меня. Смотри мне в глаза. Сам того не осознавая, я повторяю его же фразу, которую он рявкнул в лицо Гранту, когда нам впервые довелось "познакомиться". -Смотри на меня, Ваас, смотри в глаза. Вот так, - я успокаивающе провожу ладонью по ирокезу, опускаясь ниже, и продолжаю водить круги по напряженной спине. Монтенегро дышит рвано, с перебоями, видно, ему не хватает воздуха. В темноте я слышу его осипший от крика голос: -Цитра... Блядь, ты... Я тебя... -Ее больше нет. Здесь только я, видишь? Как же, видит он. Сомневаюсь, что он сейчас способен что-либо воспринимать вообще, но все равно притягиваю ближе, укладывая к себе на колени, продолжаю гладить и бормотать что-то успокаивающее. Он лбом утыкается мне в грудь, рычит и орет что-то бессвязное. В каком-то исступленном отчаянии цепляется за мою футболку, и я предполагаю, что к утру от нее ничего не останется. Я мягко покачиваю его из стороны в сторону. Господи, блядь. Я не знаю, зачем я все это делаю. Наверное, объебанной мрази всё-таки удалось вырвать мое сердце, и вместо того, чтобы похоронить его на Рук Айленд, он оставил его себе как трофей. Скотина. Глядя в темноту комнаты, я гадаю, кто же не выдержит первым - либо я приведу его в относительно адекватное состояние рассудка, либо он утянет меня за собой в бездну безумия. Третьего не дано. Но сейчас, чувствуя сквозь дрему его выровнявшееся дыхание, я думаю, что это не так уж и важно. Важно лишь то, что мы в ответе за тех, кого приручили. Эта мысль - последнее, что я запомнил перед тем, как провалиться в такой долгожданный сон. А еще мозолистые пальцы Монтенегро, переплетенные с моими собственными.