***
Где же ты, Ваас?! Выходи и дерись со мной!***
Но брат... Тут, внизу - облом.***
Я сделал это, Цитра. Я убил его.***
Ты облажался, Джейсон.***
Ты - это я... А я - это ты. Прими меня в свое сердце! Прими как Спасителя, прибей к сраному кресту... И дай возродиться!!!***
Глаза распахиваются сами собой. Дезориентированно моргают, словно отдельно от еще не проснувшегося мозга. Хотя Рук Айленд остались далеко в прошлом, мне все еще иногда снится этот сон. В нем я заново переживаю ту боль и ужас, которые, похоже, вытравить не удастся уже никогда. Заново вижу огонь, крики бывшей девушки и мертвые глаза брата. А среди всего этого - безумное лицо психопата, во что бы то ни стало желающего причинить мне страдания... К горлу подкатывает тошнота. В такие моменты я не могу понять, что из этого - сон. Мне кажется, что я никогда и не покидал острова, что я все еще, одичавший и потерявший надежду, брожу по джунглям и убиваю наемников. Я боюсь увидеть на своих руках кровь и кишки распотрошенных зверей. Я боюсь снова оказаться там. Но есть кое-что, что вытаскивает меня из цепких щупалец страха и возвращает в реальность. —Хватит дрыхнуть, Белоснежка! Не, ну охренеть - до Рождества двадцать минут, блядь, а он лапки кверху задрал... Тебе персональное приглашение надо? Я прячу улыбку за капюшоном кофты. Да, это именно оно: то самое, что каждый раз помогает справиться с болью и понять, что все прошедшее за последние пару лет - не сон. Ваас тяжело падает на меня и утыкается носом в мое плечо. Я обхватываю рукой бритый затылок и слегка треплю ирокез. —Отстань, я знаешь, как на работе уебался? Дай поспать. —А знаешь, как я уебался ждать, пока твоя задница притащится с этой работы? — он выгибает шею, подставляясь под руку. Едва не мурлычет от удовольствия, — ты принадлежишь только мне, Джесси, и я не позволю никакой работе тебя отбирать! Несмотря на угрожающий тон, его голос звучит умиротворенно. Спокойно. Нет, без скачущих интонаций никуда, конечно, но речь Вааса действительно стала гораздо более адекватной. И хотя голос из моего сна, разбрасывающийся издевками и унижениями, был все тот же... Я воспринимаю его по другому. Это не тот человек, который смотрел на меня тогда с той стороны клетки с обдолбанным, звериным выражением в глубине глаз. Это не тот человек, стоящий посреди ночи с остекленевшим взглядом и распотрошенным трупом кошки у ног. Тот человек был бракованной и неудачной копией, разбитой на части и кое-как собранной заново. А это... Это мой Ваас Монтенегро. Я притягиваю его ближе и вдруг хмурюсь, окидывая взглядом помещение. Он сюда на своих двоих приперся? Сука. Говорил же, что нельзя. Тяжело вздыхаю: —Да твою же мать, Ваас. Нахуя ты сам выполз? Если твою увечную тушу снова парализует, я тебя таскать не собираюсь. Ты пиздец тяжелый, между прочим! Он изворачивается в моих руках и лениво бросает: —Все со мной нормально, отъебись. Говорит вроде расслабленно, но я чувствую напряжение мышц под майкой. И короткие вздохи боли, когда обожженные ноги неосторожно задевают спинку дивана. "Вот же упрямый уебок." Обхватываю его за корпус и тащу к инвалидному креслу. Монтенегро раздраженно рычит, слабо пытаясь сопротивляться: —Убери руки, бля, я не калека! —Знаю, — я надавливаю на плечи и силой удерживаю его на месте, — это только благодаря тому, что я весь прошлый год не позволял тебе им стать. Ваас недовольно ерзает, но мои слова возымели эффект - встать уже не пытается. Шипит тихонько, выпрямляясь и устраиваясь поудобнее. Я ловлю идущего по своим кошачьим делам Себастьяно и пихаю его Монтенегро под нос, чтоб обиженным матом не сношал мне мозг. Кот лижет мне руку и когтями цепляется за ваасовскую майку.***
Мы сидим на лоджии в ожидании следующего года. Монтенегро расслаблено вытягивается в кресле и достает сигарету, чтоб скоротать время. Я хватаю его за запястье: —Мы же бросать договаривались! Ваас вырывает руку и глядит на меня с ухмылкой. —Это ты сам с собой договорился, Джесси, я ни при делах. Я на полный ЗОЖ переходить не собирался... Кроме того, я все еще могу сломать твою руку, hermano. Верно, дружок? —Конечно, ты как всегда прав, Ваас! Я закатываю глаза. Зеленый теннисный мячик с нарисованными глазами, с которым Монтенегро взял обыкновение вести задушевные беседы, будет преследовать меня в кошмарах. Как и его писклявый "голос", сымитированный самим Ваасом. Меня не покидало стойкое ощущение, что он делает это специально, чтобы лишний раз меня побесить. И это, как всегда, отлично ему удается. —Я этот твой мячик Себу отдам, когда ты спать будешь, так и знай, — предупреждаю. Себастьяно взмяргивает, заслышав свое имя. Перебирает в воздухе лапами, когда его берут на руки и чешут между ушами. Мурчит самозабвенно, обласканный хозяйским вниманием. Не переставая гладить кота, Монтенегро возмущенно восклицает: —Только попробуй! Это мой лучший друг, может, а ты, падла такая, хочешь его отдать на растерзание. Я тоже мог тебя на островах тиграм скормить, но не сделал этого, кстати... И вот это твоя благодарность?! Я хмыкаю: —Да ты тигров просто пожалел. У меня мясо жесткое, невкусное, у них бы несварение было. —Я уже жалею о несбывшихся возможностях, amigo. Теннисный мячик мельтешит перед моим лицом: —Да, тебе все-таки надо было скормить этого придурка тиграм... Я вздыхаю. Дальше сидим в тишине. Не гнетущей, а умиротворяющей какой-то. Я чувствую мимолетное торжество, когда зацепляю краем глаза, как Ваас все же убирает сигарету обратно. Два года. Один, проведенный на Рук Айленд в обществе разнообразных безумцев, а затем, в Калифорнии, в обществе одного конкретного безумца. И второй, полный отчаянных попыток поставить его на ноги после той страшной ночи. Я никогда раньше не задумывался, сколько всего может поменяться за каких-то два года. Как ублюдок, лишивший меня брата и относительно стабильной психики, может стать для меня всем. Заменить мне весь гребаный мир и измениться сам. Кому расскажи, не поверят. Я и сам не поверил бы. Если бы кто-то пару лет назад сказал мне, что я буду носиться с убийцей-работороговцем, я бы плюнул весельчаку в морду. Сейчас, глядя на Монтенегро и его бурное проявление эмоций к роду кошачьему, я чувствую, как в груди поднимается волна тепла. Откашливаюсь от долгого молчания. —Завтра Марк обещал заглянуть, кстати, — я нарушаю тишину, — просто посидеть. Ваас усмехается: —Наши рождественские запасы будет подъедать, значит? Ладно, я не против. Пускай приходит. Хоть поговорить можно будет с умным, блядь, человеком. Я иронично выгибаю бровь, но оставляю этот, без сомнения, провокационный комментарий без ответа. Спустя некоторое время я снова слышу его голос, правда, посерьезневший: —Эй, Джесс. Помнишь, я тогда сказал, что не случайно стрелял именно в ту зажигалку? Ну, которую сам же тебе в карман засунул? —Помню, конечно. Такое забудешь, — я веду плечом, имея в виду как саму ситуацию, так и его слова. Он шумно выдыхает. —Если бы я хотел, ты бы еще в первые полчаса в джунглях был мертв. Но... Не захотел. Поэтому и позволял сбегать столько раз. Ты мне еще тогда понравился, несмотря на замашки свои мажорские. —Я знаю. Я беру его руку в свою и переплетаю его пальцы с моими. Монтенегро замолкает и лишь сжимает ладонь в ответ. Я мягко раскачиваю наши переплетенные руки. Говорю тихо: —Не вставай больше пока, ладно? Я правда не хочу, чтобы ты еще полтора года провёл в инвалидном кресле. А если будешь шароёбиться туда-сюда, у тебя никогда так ничего не заживет. Подумай хоть раз не только о себе... Ты же доказал, что можешь это сделать. Тогда, в горящем доме, ты думал о тех людях - а теперь подумай обо мне. Ты нужен мне, Ваас. Его глаза искрятся в темноте лоджии. —Идет, hermano, — он вновь радостно ухмыляется, и меня словно отбрасывает во времени: с точно таким же счастливым оскалом он соглашался уехать вместе со мной с острова. Даже слова те же произнес. Я запомнил. А потом я слышу его громкий, уверенный голос, когда он смотрит прямо мне в глаза: —Ты мне тоже нужен. Я сжимаю руку крепче. Вдыхаю морозный воздух. Плечом чувствую тепло тела человека рядом со мной. Высоко в небе гремит салют, а по федеральному каналу в комнате люди поздравляют друг друга с Рождеством. Ваас крепко прижимает к себе подаренный мной стеклянный шар со снежинками. Встряхивает, все с тем же восторгом глядя на снежную бурю внутри, и улыбается мне - нормальной, человеческой улыбкой. А я улыбаюсь в ответ.