Мы в ответе за тех, кого приручили

Даже спустя долгое время после его ухода я не могу прийти в себя. Меряю шагами комнату. Нервно ковыряю обои. Бегаю глазами по интерьеру. Машинально достаю сигарету, но вовремя себя останавливаю - бросать же хотел. Неудачное, правда, время выбрал для избавления от вредных привычек. Крайне неудачное. Я вдруг раздраженно фыркаю. "А что он ожидал? Запихал мне язык по самые гланды, и хочет, чтоб я ему оды хвалебные пел? Так, что ли?" Я все еще не до конца понимаю такой вот реакции со своей стороны. Не подросток же сопливый, чтобы смущаться от такой хуйни... Возможно, взыграл таки фактор неожиданности - нет, серьезно, на моем месте любой адекватный человек бы слегка... Подрастерялся. Надо бы об этом сообщить, как вернётся. А он точно вернётся, куда ему деваться. Я выглядываю в окно. За время моей саморефлексии и, не побоюсь этого слова, пиздостраданий метель практически стихла. Только напоминание в виде легкого ветерка осталось. "Проветриться, что ли." Одевшись, я выхожу из квартиры и иду куда глаза глядят. Разгоряченное тело постепенное остывает, а вместе с ним остываю и я. Вокруг - предрождественская суета. В самом деле, я совсем забываю, что оно уже сегодня... Я бы и не вспомнил даже, если бы не ярко украшенные вывески, нарисованные елки на каждом шагу и мигающие всеми цветами радуги гирлянды. И реклама рождественских скидок, конечно, куда же без нее. "Распродажа, последний день, успейте купить, лучшие новогодние украшения"... Рекламы вокруг едва ли не больше, чем самих украшений. Родина капитализма, мать ее. Однако что-то выбивается из общей праздничной атмосферы. Крики - испуганные, отчаянные - никак не вяжутся у меня в голове с Рождеством. Я хмурюсь и оглядываюсь по сторонам в поисках источника шума. Мое внимание привлекает густой черный дым из-за парковых деревьев. Чуть прищурившись, я замечаю и причину этого. По ту сторону парка полыхает жилой дом. Знатно так полыхает, пламя добралось аж до верхних этажей. Около многоэтажки - столпотворение. Это не мое дело, но мы же в социуме живем, как-никак. Подхожу ближе и интересуюсь: —Что происходит? —Ты больной, парень? Сам не видишь, что дом горит? — на меня кидают раздраженный взгляд. Логично. Я вообще-то причину хотел узнать, но тут все какие-то недружелюбные. Впрочем, наверное, их можно понять - если бы у меня сгорела квартира, а вместе с ней и вся моя коллекция детективных романов, я бы тоже расстроился. Пожав плечами, я уже собираюсь уходить, все равно только мешаться буду. Но тут внимание привлекает до боли знакомая красная майка. Алой вспышкой она мелькает впереди, а затем исчезает среди людей. "Что за?..." Я изо всех сил напрягаю глаза. Проталкиваюсь сквозь плотную человеческую массу, пытаясь разглядеть поближе. Со всех сторон на меня давит куча тел, и я невольно представляю, как мое тело сжимают беспощадные человеческие тиски. На секунду сознание охватывает первобытный страх: быть задавленным толпой - не совсем та смерть, к которой стоило бы стремиться. Усилием воли прогоняю невеселые мысли и упорно пробиваюсь дальше. Что, если всё-таки показалось? Когда я наконец добираюсь до передней части столпотворения, тело словно парализует. Ваас Монтенегро ебанулся окончательно, перескакивая через оцепляющую ленту и легкой, играючей походкой направляясь прямо к дому. К горящему, блядь, дому, с которого только что отвалился кусок чего-то очень тяжелого. Я хочу вопить. Если он хочет самоубиться, есть гораздо более безболезненные и быстрые способы, сука! Набираю полные легкие воздуха: —Ваас! Не слышит. Или просто не обращает внимания: действительно, когда это лидер пиратов и "царь собственного острова" хоть кого-то слушал?.. Мелькнувший ирокез быстро исчезает в одном из зияющих провалов дома, и я рычу от отчаяния. А затем... Затем перелезаю через ленту и бегу по тому же самому направлению. Даже подумать не успеваю - собственно, а надо ли оно мне вообще? Надо ли спасать человека, убившего моего брата? Человека, который за всю свою свою никчемную жизнь успел только снаркоманиться и поубивать туристов? Вот только ответ на это я и без того знаю. Надо. Я последние полгода только этим и занимаюсь, что его спасаю. Отталкиваю стража порядка, который кричит что-то мне в ухо. Чуть торможу перед черным провалом в стене, но, собравшись с духом, ныряю внутрь. Из-за плотного дыма мало что видно, но глаза постепенно привыкают. Разве что, слезятся. Спотыкаясь, я бегу наверх. Я налетаю и врезаюсь прямо в спину Монтенегро, который сосредоточенно замер посреди этажа. Он резко оборачивается, лицо искажает гневная гримаса. —Ты чего тут забыл? — Ваас раздраженно выплевывает мне в лицо. Отталкиваю его и рычу в ответ: —Это ты мне объясни, сука! Если совсем надоело жить, мог бы и мне сказать, я бы тебя нейролептиками накормил и ты б сдох безболезненно! Он иронично выгибает бровь. —Какая забота, hermano, я ценю, — кажется, он хочет сказать что-то еще, но не успевает. Откуда-то издалека доносится звук. Мы оба замираем. Время как будто останавливается, когда до меня доходит, что звук был похожим на человеческой крик. Возможно, даже детский. Я растерянно гляжу на Монтенегро, но он уже сбрасывает оцепенение и ловко ныряет в боковую комнату. Мне ничего не остается, как следовать за ним. Кажется, это не так давно было кухней, хотя теперь от нее мало что осталось. Со стен клочьями слезают обгоревшие обои, деревянная мебель охвачена огнем. Дверной проем тоже полыхает, и, прежде чем я успеваю придумать, как через него пробраться, в нем уже появляется Ваас. Я хочу было крикнуть ему, чтоб убирался оттуда нахуй, но тут он резко выталкивает из проема что-то, подозрительно похожее на ребенка. А затем, отборно матерясь, выползает сам. Минуту. Что?.. Я смотрю вниз. Девчонка лет семи широкими напуганными глазами таращится на меня и оглядывается на того, кто только что вытащил ее из горящей комнаты. Оторопело я смотрю на ребенка. Тупо спрашиваю, скорее риторически, чем действительно ожидая ответа: —Тут... Люди еще остались? Однако ответ все-таки приходит. —Ну если малолетние пиздюки и придурки, курящие в кровати, считаются за людей - то да, Джесси. Он ухмыляется мне белоснежной улыбкой во все тридцать два. Я неверяще смотрю на него. Ему еще и смешно? Но кое-что не дает мне покоя. —А ты откуда знаешь? — пристально сверлю его глазами, до сих пор в сомнениях. Ваас пожимает плечами: —Услышал от федералов. Орут друг другу так, будто у них рации сломаны и приходится собственными голосовыми связками впрягаться. "В здании люди, спасатели не успеют приехать, вчера вечером я ебал твою жену, бла-бла-бла... "— он сплевывает и закатывает глаза, — нет бы помочь. Законники у вас здесь дерьмо полное, точно тебе говорю. Я все еще отказываюсь верить. Осторожно покашливаю: —То есть... Ты... Сам помочь решил?.. —Нет, блядь, просто погреться зашел, — Монтенегро рявкает, встряхивая меня за воротник, — хватай давай личинку и погнали наверх, наверняка же не последний! Ну не тупи, Белоснежка, я только перестал в тебе разочаровываться... С этими словами он ловко начинает лавировать между обрушившимися балками, громко матерясь, когда искры от пламени попадают на открытую кожу. Я стараюсь не отставать.

***

Я и подумать не мог, что даже после эвакуации остается столько народа. Мы насобирали с десяток человек: кого-то, полузадохнувшегося, вытащили из-под обломков, кого-то уговорили не кидаться в панике из окон и идти за нами. Так или иначе, спасение - дело благое, но мне все еще надо объясниться перед Монтенегро. Напрягая связки, кричу сквозь треск пламени и грохот рушившегося дома: —Ээээ... Слушай, насчет того, что было... Ну, когда мы... Монтенегро ведет головой на звук. —А? Чё говоришь? —Я говорю, что мне понра-... ХРЯСЬ. Где-то совсем близко раздается оглушительный треск. Я отшатываюсь. Обвалившаяся стена с грохотом рушится на то место, где секунду назад было мое тщедушное тело. В попытке успокоить бешено колотящееся сердце, отчаянно выискиваю глазами Монтенегро. Куда он успел пропасть?.. Вздох облегчения - он машет мне из противоположного коридора. Собрав в кучку несколько людей, пробираюсь к нему. "Ладно, позже скажу. Сейчас явно не подходящее время... " Спустя минуту мы стоим посреди относительно целого пока что вестибюля и оглядываем людей. —Вроде все, — я облегченно выдыхаю, но тут же беру себя в руки: сделано только полдела, нам еще как-то выбираться надо. Не время расслабляться. —Ага, —Ваас кивает как раз в тот момент, когда сверху слышится крик. Он затихает, но вдруг возобновляется с новой силой, перемешиваясь с рыданиями. Несколько томительных секунд мы смотрим друг на друга. Монтенегро вполголоса матерится, кидает на меня быстрый взгляд. Говорит серьёзно: —Этих, —кивок в сторону остальных людей, — надо увести. Пойдем оба - те, кто наверху, откинут лапки. Так что, amigo, предлагаю следующее: ты уводишь придурков из дома, я иду за остальными. —Сдурел? — я возмущаюсь, — это же, блядь, самоубийство! Тут вот-вот все рухнет, даже если вытащишь их, сам хуй выберешься! Ваас огрызается: —Джесси, детка, я на островах собаку съел на такой хуйне! Или ты думал, что когда я тебя с подружкой поджигал, успел свалить до тотального фейерверка? Ничего со мной не будет. Пиздуй! Я не успеваю и слова вставить, как он с упорством коммодского варана начинает пробираться на верхние этажи. "Черт, черт, черт..." Панически обвожу взглядом жавшихся друг к дружке людей. Монтенегро прав. Кто-то должен вывести остальных. Жертвовать десятком ради одного - очень героически, конечно, но сомневаюсь, что правильно. Хотя черт его знает. Времени на раздумья все равно больше не остается, и я резким криком подгоняю выживших, чтобы держались поближе и шли за мной. В голове все перемешивается в сплошную какофонию звуков и пляшущих языков пламени, и я благодарю всех, кого можно, что мне удалось довести их в относительно целом состоянии до выхода. Впереди уже виднеется тот проем, через который мы с Монтенегро сюда и попали. Я вглядываюсь сквозь дым. Вааса все не видно. Убедившись, что последний человек снаружи, поглубже вдыхаю и вновь оказываюсь в многоэтажке. Через несколько лестничных пролетов навстречу выбегает девушка - очевидно, та, что кричала. Одна. Обезумевшая от ужаса, она вряд ли чем-то может мне помочь. Я указываю ей на выход и слежу, чтобы она добралась до него в целости. Только когда она скрывается из виду, я продолжаю движение. —Ваас! Мой крик эхом разносится по этажам. Я замираю, силясь услышать в ответ хоть что-нибудь, что позволило бы определить его местоположение. Хоть что-нибудь. Пожалуйста. Но до ушей доносится только треск пламени. —ВААС! — прогорклый дым забирается в легкие, и я кашляю, упав на колени. Перед глазами плывут темные круги, но я через силу поднимаюсь и бреду дальше, высматривая любые признаки живого человека. "Живого ли?" К горлу подступает тошнота, когда я об этом думаю. Взгляд вдруг падает на скопление обломков в одном из помещений - черт знает, чем оно было раньше. Важнее то, что под этими обломками я безошибочно угадываю красную майку. Быстро подбегаю. Его тело зажато между огромными балками: видно, с потолка обвалились. Пальцы царапают пол, глаза закрыты. Мне становится плохо при виде сильно обожженых участков кожи. Спотыкаясь, падаю на колени рядом с ним. —Ваас... Он дышит с трудом, чертовы балки мешают сдвинуться хоть на миллиметр. Я пытаюсь сдвинуть их, но они слишком тяжелые. Я не оставляю попыток, пока дым окончательно не забивает легкие. Монтенегро открывает глаза и восторженно мне ухмыляется: —Ты прикинь... В последний момент же вытащил, — он кашляет. —Ага... Молодец, — я с трудом удерживаю глаза открытыми, — только с чего вдруг... Такое... Самопожертвование? Каждое слово дается с трудом. Ему, видимо, тоже, поскольку он выворачивает шею, чтобы глотнуть немного воздуха. Выдыхает сипло: —Да ладно, надо же хоть что-то хорошее сделать в жизни. Снова захлебывающийся кашель. Мои руки по-прежнему пытаются на автомате отодвинуть обломки с его тела, но я уже понимаю, что это бесполезно. Воздуха не хватает, и я из последних сил прижимаюсь лицом к его плечу. Совсем рядом слышу еле слышный шепот: —К тому же, —он цепляется пальцами за край моей футболки, — без одного белого пидора этого бы не было... Ты ж меня спас. В его закатывающихся глазах я вижу адскую боль. Сознание быстро меня покидает, и последнее, что мне удается увидеть в его взгляде, кроме боли - это бесконечная благодарность.

***

—Пожалуйста, успокойтесь. Вы чуть не отравились угарным газом, нам следует... —Я сказал, если вы сейчас же не отведёте меня к нему, я разнесу тут все к черту! Моя паника растет с каждой потраченной впустую минутой. Я практически не соображаю, что делаю, вырываясь из железной хватки двух медработников. Заряжаю одному под дых, коленной чашечкой разбиваю второму лицо. Меня не особо волнуют нанесенные врачам травмы - гораздо важнее добраться до Монтенегро. Я был в отключке, когда меня доставили в больницу, но никто так и не удосужился мне сказать, где, блядь, Ваас. Ни одна сволочь. О таких вещах вообще-то первым делом надо сообщать, если только... Глаза застывают на указателе с коротким словом, которое заставляет сердце провалиться куда-то вниз. "Морг". Ногти непроизвольно впиваются в ладони. Глубокие вдохи получаются слишком рваными, из-за этого головокружение только сильнее. "Нет. Не, не может быть..." Я заставляю себя оторвать взгляд от пугающей надписи и на негнущихся ногах врываюсь в холл. Опираюсь на стойку регистрации. Не могу узнать собственный голос, доносящийся до ушей, словно из-под толстого слоя песка: —Где. Ваас. Монтенегро. Ирокез, красная майка. Рожа в шрамах. Где он?! Девушка напротив отшатывается, испуганная моим внешним видом. Говорит что-то очень быстро, но сквозь поток болтовни я не слышу единственно важной для меня информации. Ударяю кулаком о стол. —Где он, твою мать?! Девушка что-то кричит, и, обернувшись, я вижу охранников, стремительно направляющихся в мою сторону. Резко разворачиваюсь и сжимаю кулаки, готовясь пробираться силой. —Пропустите, я его знаю! Он со мной. Мне требуется несколько секунд, чтобы опознать голос. Марк. Отчаянно рычу ему в лицо: —Эти идиоты не говорят, где он! Где... Он жестом меня останавливает и зовет следом. Я покидаю растерянную охрану и так быстро, насколько позволяет мое состояние, иду за ним. Дверь палаты мало чем отличается от тысяч таких же, заполняющих этажи. Первый же шаг в нее меняет мое мнение. —Черт, — я выдыхаю. Время останавливается, когда я вижу Монтенегро, подключенного к капельницам и еще какой-то неведомой хуйне. Его тело - неподвижное, изломанное, как у сломанной куклы. Неправильное. Так не должно быть. —Джейсон, присядьте, пожалуйста, — Марк обращается ко мне спокойно, но довольно настойчиво. Ноги сами собой подкашиваются, и я чувствую под собой жесткий больничный стул. —Что... Что с ним? Мой голос все еще доходит до меня с опозданием. Когда-то в детстве я нашел кассету с дерьмовой аудиодорожкой... Звук там задерживался на целые секунды, и, когда актеры открывали рот, из их уст не вырывалось ни звука. Казалось, будто они просто на автомате шевелят челюстями, как рыбы, отыгрывая свою роль. Сейчас я ощущаю себя тем самым актёром. Марк серьезно смотрит мне в лицо. —Если коротко - множественные переломы тазовых костей, сотрясение второй степени, ожоги тяжелой степени и, возможно, паралич нижних конечностей. Мозг очень медленно обрабатывает полученную информацию. —И... Что это значит?.. — мой взгляд направлен в одну точку, немигающий и жуткий. —Это значит, — Марк устало вздыхает, потирая переносицу, — что даже если он выживет, шанс того, что организм восстановится на сто процентов, ничтожно мал. Мне очень жаль, Джейсон. По голове будто ударяют чем-то тяжелым. Не может такого быть. Это же Ваас, мать его, Монтенегро... Взяв себя в руки, разъяренно смотрю на него: —Но он ведь есть, этот шанс! Вы сами сказали... Он же не нулевой! Психиатр примирительно поднимает руки. —Да, верно. Загадывать пока рано, но я счел нужным предупредить, чтобы... Не было чрезмерно оптимистичных иллюзий. Мне не нравится, каким тоном он говорит про эти самые "иллюзии". Так обычно говорят людям, пришедшим к умирающим родственникам. Но Ваас-то не мертв! Пальцы стискивают край стула. —Я буду с ним, — говорю не терпящим возражения голосом, — скажите этим гориллам, пусть только попробуют меня выгнать, блядь. Мои глаза угрожающе суживаются. Марк кивает, намереваясь уходить. —Я оповещу персонал о вас. Проблем не будет, только не мешайте врачам делать свою работу. У двери палаты он оборачивается: —И, Джейсон... —Да? — кидаю на него усталый взгляд. —Шанс есть всегда. И во многом он зависит от тех, кто рядом. Дверь за ним закрывается. Я сижу неподвижно, не двигаясь. Мне страшно. Я боюсь посмотреть на того, чье неправильно изломанное тело лежит сейчас на кровати. Наконец собираюсь с духом и сажусь на краешек кровати. Осторожно кладу руку поверх его. Слегка сжимаю, боясь навредить еще больше. Мой хриплый шепот не слышит никто, и я даже не уверен, что его слышит Ваас. Но все равно шепчу, сжимая его пальцы: —Я хотел сказать, что мне тогда понравилось... Правда. И... Ты не ошибся. У нас и правда все к этому шло, ясновидец ты сраный. Я усмехаюсь, едва замечая, как перед глазами все плывет от слез. Я все еще неподвижно сижу рядом с ним, пока за окном цветными огоньками вспыхивают рождественские фейерверки.