Финдуилас: если из нас троих кто и вероломен, то это я; да только не по своей воле. «Дети Хурина»
Кроме того, дракон взял за обыкновение выползать по ночам из Главных Ворот наружу и наведываться в Дейл, где хватал людей, большей частью девушек, и утаскивал к себе, чтобы сожрать. «Хоббит»
Середина лета – лучшее время для свадьбы. Одни страхи и испытания остались далеко позади, другие пока кажутся бесконечно далекими. Позади у Финдуилас – павший и разоренный Нарготронд, мёртвое поле долины Тумхалад, где остался лежать ее отец и все его войско, месяцы тягостного и унизительного плена в подземельях Ангбанда. Впереди – сплошной туман неизвестности, сквозь который можно разглядеть лишь неизбежность новых потерь. Но здесь и сейчас – теплый и ясный солнечный день, зелень древесных крон, пение птиц и гостей, счастливые лица, столы, полные снеди. Рядом – в таком же венке из цветов, что и у нее самой – ее судьба и отрада. И даже когда ладья Ариен скроется за морем и ночь упадет на мир, Финдуилас в этой ночи ждет лишь уединение в доме, который добрый народ Бретиля построил им в свадебный дар, и ласки супруга. Того, кого, как ей казалось она лишилась навсегда… и, однако же, обрела вновь. «Оба они здесь. Обоих ты оплакала, оба вернулись к тебе, оба спасли тебя. Но одному из них, и без того израненному, к чьим страданиям ты клялась не добавлять и единой слезы, ты отплатила изменой». Оттого – несмотря на безоблачный день и всеобщую радость – нет-нет, да и клонилась тонкая шея невесты, как если бы на голове у нее был не венок, а железный венец. Или сразу два брачных венка. Гвиндор, может, и сам был бы рад в это день не смущать бывшую невесту своим видом, но он – последний из ее подданных, и он же – последний из друзей жениха. А значит место ему рядом с ними. И Финдуилас была этому рада. И тому, что он остался жив после того ужаса, который им троим довелось вынести, хоть исхудал и выцвел еще больше прежнего – на бледном лице теперь жили только казавшиеся неестественно огромными глаза. Живая тень себя прошлого и всей их прежней жизни. И рада была и тому, что Гвиндор сейчас рядом, а не отказался от праздника под каким-то предлогом. Значит, что еще не все силы, благородство и гордость его оставили. Что он не боится смотреть в лицо своей горечи, не хочет ей поддаться, забившись в дальний угол, в нору, словно червь. Или это в самой Финдуилас говорила надежда, что его любовь к ней сильнее его гордости? Но потом она вновь вспоминает, как Гвиндор, поняв, что сердце Финдуилас к нему охладело, впервые после своего возвращения из плена заговорил с ней начистоту и расторг помолвку. От этого воспоминания каждый раз обжигали обида и горечь. И разочарование в нем. За то, что он все решил за нее. И за то, что так легко от нее отказался. Прежний он - пылкий и смелый воин, которого она когда-то провожала на битву, теперь известную как Битва бесчисленных слез, так бы не поступил. Не уступил бы Финдуилас тому, кто пусть ее и чтит, и ценит, а сейчас преисполнен виной… вот только не любит. И даже сейчас у Турина любви к ней не больше, чем в тот день. То, что раньше она лишь угадывала – сердцем, тонким женским чутьём, - со всей беспощадностью подтвердил глас дракона. Эти чары разбить мог лишь голос возлюбленной или лучшего друга… и Турин не услышал ее криков, когда орки вели перед ним пленных перед рухнувшими вратами Нарготронда. И во всех его ласках и словах, которыми он осыпал ее с тех самых пор, когда вместе с Гвиндором вывел из подземелий Ангбанда – сквозили и забота, и нежность, и долг, и вина. Вот только любви как не было, так и нет. Впрочем, Финдуилас не горда. Зато теперь он ее муж. И теперь он хотя бы знает о ее любви. Это намного больше, чем она могла получить, когда была принцессой Нарготронда. Когда Турин приходил к ней, чтобы чуть утолить свою тоску по матери и сестрам – одной, давно утраченной, другой – никогда не виденной. Приходил часто, но за все эти встречи ни разу не увидел в своей золотой королевне саму Финдуилас. Не увидел ее любви к нему, измучившей ее и иссушившей. Да и сейчас едва ли он заметил ее чувства сам. И едва ли мысль взять Финдуилас в жены пришла в его голову. «Дорого бы я заплатила, чтобы увидеть этот разговор между ними!» Но точно разговор этот был непрост – судя по тому, что Турин и сейчас то и дело задумчиво склонял голову под венком, и смотрел куда угодно, только не на обездоленного им друга. Он бы и на Финдуилас точно также избегал бы смотреть… но ведь он наверняка обещал Гвиндору сделать ее счастливой. И он старался. Хотя отчасти, быть может, эту задумчивость вызывала и мысль, что во многом через его советы Финдуилас осталась без своего королевства. И вместо пышной свадьбы, достойной ее происхождения и имени, он может дать ей только этот – пусть подготовленный от души, но скудный по меркам эльдар праздник. Впрочем, саму Финдуилас эта скромность скорее успокаивает. И то, что гостей не так много, и что все они ей, халадины, незнакомы, и то, что посуда на столах из дерева и глины, а не из золота и серебра. Долгий торжественный пир – точно не то, в чем она нуждалась после того, что пережила за это год, и где побывала. Ее теперь почти что мутило от вида золота, драгоценных камней и дорогих тканей. А вот простое платье, которое сшили ей здешние женщины, венок из цветов и тонкая нитка рябиновых ягод вместо бус – казались если не совершенными, то... безопасными. «На них бы точно не польстился дракон». В своих снах она иногда видела другие образы этого дня – сияющие всем блеском Нарготронда, ныне угасшим. В этих снах все были живы и все счастливы. Даже Финрод и Гельмир. Даже Гвиндор – искренне за нее радостный, и вновь полный сил и красоты. Эти сны были слащавы и фальшивы до невозможности. Финдуилас не верила им и на малую долю, лишь сильнее ценя то немногое, что имела теперь в реальности. Быть может, тот, кто был мудрее ее, был сильнее ее – не стал бы бросаться, как оголодавший пес, на оказанную ей из жалости и стыда милость. Но Финдуилас никогда не была ни достаточно мудра и ни достаточно сильна. А в эти дни она и вовсе словно смотрела на мир глазами эдайн, глазами тех, кому и счастье, и беда даются лишь на краткий миг. И этот миг, и всё, что он дарит – благое ли, недоброе, - упускать было нельзя. Всё, что у нее было всю ее жизнь – не такую уж и долгую по меркам эльфов – но то, что ей казалось вечным, сгинуло в одно мгновение. А то немногое, что уцелело лишь чудом – тоже будет неизбежно потеряно. Если Гвиндор был призраком ее утраченного прошлого, то Турин – ее настоящее. А в будущем ей суждены лишь вечное вдовство и печаль. Поэтому теперь для нее существовали только здесь и сейчас.