Драконий морок

Турин пришел перед рассветом, впустив в дом запах влажной от росы земли и травы. И, конечно, сильный острый запах пота, который большинство соплеменников Финдуилас находили отталкивающим, но она, как и все влюбленные, была готова если не любить, то терпеть недостатки любимого. К тому же пребывание в драконьем чертоге изрядно расширило ее представления о действительно неприятных запахах. Возиться в темноте он не стал, зажег лампу, подозревая, что жена уже проснулась. Для него, выросшего среди эльфов, не было секретом, что тем не требуется много сна. И все же он чуть заметно вздрогнул, увидев в свете лампы Финдуилас. Взгляд его был странным – одновременно усталым, счастливым, испуганным и удивленным, как будто Турина до сих пор изумляло видеть ее живой и тем более на его ложе. Все же, несмотря на падение Нарготронда, Финдуилас оставалась эльфийкой из рода королей и одной из прекраснейших дочерей своего народа. - Привет, - негромко произнес он и принялся раздеваться. - С возвращением, - также негромко ответила Финдуилас, глядя как он скидывает верхнюю одежду и сапоги. – Как все прошло? - Неплохо, но всегда может быть лучше, - усмехнулся Турин, изгибаясь телом и стаскивая прилипшую к коже рубашку. Заметил полотенце на драконьем шлеме и поторопился добавить. – Но поводов для тревоги нет. Змей не решается покинуть свое новое логово, только рассылает по округе орочьи отряды. Но до нас этому отребью не добраться. Теперь они бояться даже лишний раз подойти к переправе. Приходиться нам самим за ними бегать. «И никто из твоих спутников не поинтересовался тем, что ты на третий день после свадьбы предпочитаешь гоняться за орками, а не проводить время с женой?» Впрочем, Турин пользовался у местных жителей огромным уважением и даже если кто-то и задумался о подобной странности, то едва ли стал спрашивать вслух. «Но если эти вылазки уже в ближайшие недели станут обычными, то о том, что у нас что-то не ладится на супружеском ложе, поймет не только Гвиндор». - Да, и во многом благодаря тебе, - она села на кровати, придерживая руками покрывало и не позволяя тому сползти с ее тела, хотя местные рубашки и близко не стояли с теми полупрозрачными и воздушными нижними одеждами, которые она носила в Нарготронде. Любовная игра была бы сейчас неуместна - ее муж устал, к тому же они так и не поговорили. Во внезапное же чудо Финдуилас не верилось. - И Гвиндору, - уточнил Турин и замолк, словно о чем-то задумавшись. Потом тряхнул головой, прогоняя мысль. Налил неподогретой воды в таз, умыл лицо и шею. – Пусть в этот раз он с нами и не пошел. Я вообще не видел его после брачного пира. Хотя казалось бы, где тут можно спрятаться? - Бретиль – большой лес, - ответила Финдуилас, и сама теперь только понимая, что ее друг искал утешения среди лесной тиши. Поэтому-то она не видела его со свадьбы до вчерашнего дня. - Это верно. И мало кто сможет найти в лесу эльфа, если тот сам того не желает… - опять с какой-то задумчивостью протянул сын Хурина. Намочил в тазу другое полотенце и принялся быстро им обтираться, смывая с кожи явно и его раздражавшие запах и пот. Финдуилас поднялась с постели, легкими шагами пересекла небольшую комнатку, чувствуя под голыми ступнями узкую вязанную циновку, и взяв у явно несколько смутившегося мужа полотенце, принялась ему помогать. – Не хотел тебе говорить, - нарушил неловкое молчание Турин, повисшее, пока она обмывала его плечи и спину, а он легко вздрагивал от прикосновения холодной влажной ткани, - но это столь же ужасно, сколь и смешно: попавшиеся нам орки сказали, что этот золоченный червь Глаурунг теперь называет себя королем Нарготронда! Вроде как по праву завоевателя! Тоже мне, король орочьих шаек и костей… Во рту стало кисло. Финдуилас вспомнился ее родной Минас-Тирит на Тол Сирионе, где она появилась на свет, построенный государем Финродом, ее дядей, чтобы потом стать прибежищем для Саурона и его тварей, а также – местом мучений и могилой для своего создателя. И всё повторилось вновь – дивный подземный город стал логовом для твари Моргота и источником бед и ужаса для всей округи. - Ну… - попыталась отшутиться она, но уже сейчас понимая, что это вовсе не шутка. – Он честно старался закрепить свои права на трон через брак со мной. Я ведь единственный ребенок последнего короля. К счастью, теперь я жена другого. И верю, что Единый сохранит моего мужа от бед. Турин вздрогнул так сильно, что она и без слов, и без осанве поняла – он подумал о том же: их брак должен быть закреплен как можно скорее. А еще – что он сейчас клянет свое происхождение от Людей, за то, что рано или поздно оставит ее. Или тоже обрекая на смерть от тоски, как смерть Берена убила Лютиэнь, или на одиночество, в котором у нее не будет защитника. - Кто знает Его волю и сколько лет Он мне отмерил? – И без околичностей произнес то, о чем они думали оба. - Нам нужен ребенок. Финдуилас промолчала на его удачную догадку. Как промолчала и когда он подобно Гвиндору ошибся: - Я… я понимаю, почему ты не готова к этому, или не готово твое тело… - он повернул голову, бросая взгляд на скрытое тканью изображение Глаурунга. – Помня через что тебе пришлось пройти. Такое случается. И тут могу надеяться только на милосердное время. – Он перехватил ее ладонь и прижался губами к ее тыльной стороне. – И на то, что буду достоин тебя. Хотя бы в этом выполню свой долг. Финдуилас натянуто улыбнулась ему в спину – ей от него был нужен совсем не долг. «Быть может, поэтому мое тело его и не желает? Из-за того, что ему предлагают стекляшку вместо смарагда? Но ведь бывают же и у нас браки по согласию, а не от пылкой страсти». - Но я не понимаю, что со мной, - продолжил Турин, посчитав ее молчание за более чем красноречивый ответ. – Я молод, я здоров, а ты – прекрасна, как солнечный луч… «… отраженный в водах Иврина». Взяв из ее руки полотенце, Турин бросил его в таз и развернулся к ней. Финдуилас чувствовала, что ему хотелось бы сейчас смотреть куда угодно, но только не ей в лицо, но он не был бы собой, если бы позволил себе подобную трусость. - Возможно я скажу сейчас то, что покажется тебе странным… Говорят же, что женщинам сложно понять, что такое мужская дружба. Хоть я не знаю, похожи в этом дочери эльдар со смертными девами, - он запнулся, чувствуя, что этими словами и оскорбляет ее, и уклоняется от сути, и потому сказал напрямую. – Мне кажется, дело в Гвиндоре. Это внезапное предположение в первый момент вызвало у нее изумление, потом смутное ощущение правильности этой догадки… и отчего-то страх. - Причем здесь он? Среди нас не знают подобных чар, к тому же у Гвиндора нет желания причинить нам зло, хоть наш брак и причиняет ему страдание и горечь. - Что? Нет, дело, конечно не в этом! Я и не смею его ни в чем обвинять, но… Ты помнишь, что я говорил тебе о Белеге Могучем луке, госпожа моя? И это обращение, и то, что он усадил ее на скамью, а сам сел у ее ног, говорили о том, что он готов высказать нечто давно сокрытое и давно его терзавшее. И надеялся если не на ее совет, то хотя бы на ее сострадание. Как тогда, в Нарготронде, когда он приходил к ней в поисках давно утраченного им тепла его любимых женщин – матери и сестры. - Не было и не будет в Арде друга более верного, чем он. Тень горя из-за его смерти навечно останется на моем лице, а его кровь – на моих руках. – Голова Турина склонилась Финдуилас на колени, и она скользнула пальцами ему в волосы, утешая. - И как мне казалось – не было и не будет того, кого я, столь многим ему обязанный, ранил бы сильнее. Ведь что может быть сильнее смертельной раны? Но я ошибся. В тот самый черный час, когда я лишил Белега жизни, судьба послала мне спасителя, нового друга, выведшего из-под власти тьмы и мое тело, и разум, и которого мне, словно в насмешку, суждено было лишить всего, кроме жизни. А кто знает какая рана больнее – та, которая убивает сразу или когда от тебя отрезают куском за куском всё, что дорого? Белегу, пусть он и остался ради меня в глуши, среди разбойников, было куда возвращаться: Дориат и ныне невредим. Не отнимал я у него и власти, и не был соперником в королевском совете во всем оспаривая его слова. И уж тем более не отнимал я у Белега того единственного сокровища, которое и впрямь было ему ценно. «С какой бы стати мне радоваться, — не я ли всего из-за тебя лишился?» - когда-то Гвиндор сказал мне это прямо в лицо, но я в своей слепоте решил, что эти слова вызваны его завистью перед тем, какое важное место я занял в сердце короля и среди его советников. Не понял я того, что невольно лишил его света твоей любви, и после Тумхалада, когда мы оба с ним думали, что наступили последние мгновения его жизни, и он завещал мне одно – спасти тебя, моя королева. И ты помнишь, что тогда произошло. Драконьи чары оказались сильнее. Финдуилас помнила. Эта боли тоже суждено было остаться с нею навечно, ведь исцеления этой ране не принесли даже сказанные Турином брачные клятвы. «Турин не любит меня и никогда не полюбит», - когда-то, бесконечно давно, хоть на деле минул лишь год, она сказала это Гвиндору, и, увы, как оказалось в ней тогда говорил не страх, а встречавшийся в ее роду дар предвиденья. - На наше общее счастье, ему удалость остаться в живых. Видимо, чтобы мой долг перед ним возрос еще больше. Гвиндор снял с моего разума ту ядовитую паутину, и, хотя требовал, чтобы я пустился за тобой сию же минуту, я не смог вновь бросить его умирать. Только немного выходив его и найдя кому поручить о нем заботу – одним из синдар в приграничье, я стал искать твой след, терзаемый при этом и мыслями о моих родных, так как посеянная змеем тревога за их судьбу все же пустила корни в моем сердце. Благо или увы, в Нарготронде взяли множество пленных и отыскать их путь не составляло труда. И, как отказалось, этот полон заметил не только я: бретильцы попытались отбить пленных, но орки успели их всех перебить. Наверное, тут и пришла бы моя смерть, если бы среди тел несчастных твоих соплеменниц я увидел бы и тебя. Но Единый был милосерден – тебя не было среди них, а взятые для допроса орки сказали, что дочь короля Ородрета, как особо ценную добычу, направили в Ангбанд иным путем. Эта новость вселила в меня и радость, и страх. Горько мне было возвращаться к Гвиндору с пустыми руками, особенно, когда он меня встретил вестями иными: что мои мать и сестра прибыли к Тинголу и живут теперь в безопасности под его защитой. Узнав о твоей судьбе, он молчал потом целые ночь и день, и по их истечении сказал, что раз так – нам нужно идти за тобой, что он помнит дорогу, да и светильник Феанора способен найти путь сквозь любую тьму. Я колебался, боясь, что моя злая судьба испортит и это. Но он сказал, что, напротив, несмотря ни на что удача нас не оставила: он оправился от, казалось бы, смертельной раны, я избег расставленной драконом ловушки, а ты – смерти от орочьего копья. А значит, возможно, мы преуспеем. И снова был прав. Турин замолчал, словно устав от такой долгой и мучительной для него речи. Финдуилас молчала тоже, не желая его торопить, и лишь смутно угадывая к чему он ведет. Внезапно он вскинул голову, вновь глядя ей в лицо: - По всем законам твоим мужем должен был стать Гвиндор. Он из твоего народа, он равен тебе и по происхождению, он был с тобой обручен и любит тебя так, как должно любить такую как ты. Ему, а не мне, ты в первую очередь обязана и свободой, и жизнью. Даже в первые дни после того, как мы вывели тебя из Ангбанда, я был уверен, что помогал спасать невесту моего друга. И лишь потом он открыл мне тайну твоего сердца, и я понял, что ухищрением моей несчастливой судьбы вонзился между вами, словно клин. Разъединив то, что, видимо, в своем замысле соединил сам Эру. Каждое его слово – безжалостное в своей истинности - было словно кинжал, повернутый в ране. Прошлогодняя Финдуилас, наверное, разрыдалась бы еще в самом начале, но та, что прошла через подземелье драконов, отучилась лить слезы. - Думаешь, что твое желание ослабляет чувство вины перед ним? Вместо ответа он лишь поцеловал ее руки – так целуют мать или королеву, ища у них прощения и милосердия, но не возлюбленную. - Что же ты хочешь, чтобы я сделала? - Отыщи его через осанве и пригласи его к нам. Пусть разделит с нами наш ужин.