*
Темур не слишком хорошо понимал, как дожил до вечера. Как не сошел с ума за долгий день, который, начавшись с завтрака, грозил стать бесконечным из-за прогулки по огромному дворцу, любезно устроенной для них наместником. Прогулки, в течение которой ему надо было изображать внимание и интерес к чужим словам, в то время как Туткун издевались над ним, хитрая: то, идя рядом, касалась ладони, то поправляла волосы или воротник, когда несомненно знала, что он на нее смотрел, то просто улыбалась, а у него от этой улыбки сердце ухало вниз… В конце концов в очередной длинной галерее, пока Даныш-ата впереди восторгался военными трофеями, Темур не выдержал – схватил Туткун под локоть, втолкнул в кстати подвернувшуюся нишу и опередил притворное удивление поцелуем. Горячим, жадным, срывающим два дыхания. – Темур… увидят… – Пусть увидят. Пусть… – выдохнул он, зарываясь пальцами в ее волосы. – Я хочу тебя. Очень хочу… Когда Темур был так рядом, думать здраво становилось немыслимо сложно, и Туткун, во всех иных ситуациях способная держать себя в руках, сейчас бездумно сдавалась желанию, пульсировавшему в висках и внизу живота. С тихим вздохом прижавшись плотнее, ощущая, насколько Темур возбужден, она прикусила его губу, вырывая несдержанный стон. – Хатун, если сделаешь так еще раз, мы даже до кровати не дойдем… Я просто вобью тебя в эту стену. – Я разве против?.. До комнаты – на этот раз ее покоев – они все-таки добрались, хотя дорогу Темур не вспомнил бы и под страхом смерти. Одежда снималась рывками словно сама собой, и наконец он опустился на постель, притягивая Туткун на свои колени. Она, полностью обнаженная, смотрела теперь на него чуть сверху, открыто и доверчиво, и Темура затопила волна немыслимой нежности. Коснувшись ее виска, он убрал за ухо прядь густых волос, очертил линию щеки, подбородка, повел кончиками пальцев по плечу назад, меж лопаток вниз… Туткун выгнулась, и Темур припал поцелуем к ее груди там, где справа, на ладонь ниже ключицы, белел едва заметный маленький шрам. Один из трех на ее теле… Он знал историю каждого. Этот оставил острый край частокола, на который она в детстве напоролась с разбега. Второй – пролитая чаша горячего отвара – чуть шероховатая кожа на внутренней стороне бедра, сейчас влажная от того, насколько Туткун возбуждена. И третий – Небесное клеймо, цена их предначертанной встречи. Его он всегда касался особенно нежно, безмолвно прося прощения за давно забытую боль. – Темур… Туткун выдохнула любимое имя, чувствуя, как ладонь Темура скользила по ее бедру, по животу и ниже, почти невесомо, распаляя и без того безумное желание нарочито легкими медленными движениями. Сжала широкие плечи, сама подаваясь изводящей до дрожи ласке, безмолвно умоляя о большем… Темур отчетливо, будто оголенными нервами, ощущал, как Туткун впивалась в его спину, оставляя на коже белые полосы. Они исчезнут раньше, чем взойдет солнце, но он бы предпочел, чтобы остались навсегда. Туманило разум, как она откликалась на каждое прикосновение, и как собственное сердце заставлял стучать сильнее каждый ее вздох. Он мог бы сдерживаться, наверно, мог бы быть не таким жадным до нее… Но зачем, когда она была рядом, когда позволяла все, чего он желал?.. А Темур желал Туткун так, как когда-то и представить не мог, что возможно, – каждой клеткой тела, каждой струной души, всем своим существом. По-животному низко и по-человечески всеобъемлюще… Туткун обхватила ладонями его лицо, коснулась кончиками пальцев губ, и Темур закрыл глаза, сильнее прижимая ее к себе. Соприкосновение двух обнаженных тел и душ, такое естественное и необходимое – этого всегда было достаточно и в то же время всегда мало. Слишком мало. Когда ее руки снова легли на его плечи, Темур аккуратно приподнял Туткун, позволяя затем опуститься самой, и закусил губу. Ощущения были обострены до предела, и все это было так жарко и влажно, так мучительно медленно до того, что он сам не понимал, чего хотел больше: чтобы эта сладкая пытка закончилась или длилась вечно… Его никогда не хватало на вечность. Никогда, и в этот раз тоже не хватило, и Темур сам завершил движение Туткун рывком, превращающим ее выдох в стон. – Хоть бы раз ты позволил… – Когда-нибудь, жизнь моя. Когда-нибудь. Туткун улыбнулась, поднялась почти полностью и опустилась, и снова, и снова, с каждым разом чуть быстрее… – Туткун… Она забрала его стон поцелуем, ощущая, как все внутри сжималось от наслаждения – и вдвойне от мысли, что Темур это тоже чувствовал и что это подводило его к самому краю. Удерживаться на нем становилось сложнее с каждым мигом, и Темур перекатился, мягко опуская их на постель, уткнулся в ее шею, упиваясь ароматом, смешанным из сладких цветов и желания. Желания, причиной которого был он сам, которое толкало ее к нему так же жадно, как его к ней. – Те… Темур… – Скажи. – Темур… пожалуйста… – Скажи, – он зажмурился. – Скажи, я сделаю. Все, чего ты хочешь, сделаю… Скажи… Туткун плотнее обхватила его ногами за пояс и запрокинула голову. Внизу живота тянуло сладкой болью, источником и спасением от которой был Темур. Он двигался ровно, сильно, нарочно растягивая это безумие, ради нее готовый предать необходимость собственного тела… Туткун снова потянула его к себе, ощущая под ладонями напряженные мышцы. Уткнулась губами в мокрый висок. – Сказал, все сделаешь?.. – Сделаю. – Тогда… отпусти. Темур вздрогнул. Замер на безумно длинное мгновение. И – отпустил. Себя. Следующий его толчок, резкий и глубокий, сорвал Туткун в крик, и Темур сжал пальцы на ее бедрах так, что на утро наверняка останутся следы. Сейчас он не чувствовал сожаления за это – он чувствовал Туткун. Каждый ее вздох, каждое движение, каждый короткий спазм, от которых напрочь отшибало любые мысли кроме одного-единственного стремления – стать единым целым с любимой женщиной, отдать всего себя и остаться в этом мгновении дикой страсти и шелковой нежности… Чтобы спустя бесконечность раствориться в горячей волне наслаждения – одного для них двоих…*
Темур лежал, уместив затылок на плече Туткун, и она лениво выводила круги на линии его ключиц. Здесь совсем недавно прибавился еще один шрам ко всем на его шкуре, который пока бессовестно ныл на непогоду, но всегда меньше, когда его нежно касались ее пальцы. – Если бы можно было остановить время… – Что? Туткун наклонилась, и Темур повернул голову. Поймал ее вопросительный взгляд и повторил четко, словно зачитывал то, что было написало в собственном сердце: – Если бы можно было попросить Небесного Тенгри остановить время, я бы попросил. И навсегда остался бы здесь, сейчас, этой ночью в твоих руках… Туткун мягко улыбнулась. Ей до невероятного нравилось наблюдать за Темуром в такие мгновения, когда он был расслаблен и чуть сонно-задумчив. Она любила его и желала, но едва ли не больше любила дарить ему то, чего желал он. – Для этого не нужно останавливать время, мой Темур. И эту ночь, и следующую, и каждую до тех пор, пока я дышу и пока ты этого желаешь, я буду рядом с тобой. Туткун сказала это просто и спокойно, и Темур прижался к ее губам поцелуем легко и ненавязчиво – ничего общего с недавно горевшей в них страстью, укутывая жену в сильные объятия. – Ты все, чего я желаю, моя Туткун. Все.