Долго и счастливо

      Самарканд оказался совсем не похож на город, окружавший Небесный дворец, – гораздо больше, многолюднее, шумный и пестрый, словно один огромный базар. Здесь не везде получалось ехать стремя в стремя, слишком узки были улочки от прилавков и толп, и Туткун придержала коня.       – Кошмар, – едва слышно прошептал Темур, направляя своего скакуна вперед.       Туткун усмехнулась. Муж и без того не был рад приказу ехать сюда, а суетный город еще больше давил на него. Отказаться, впрочем, повода не нашлось тоже: быть послом на переговорах с наместником Хорасана пристало только первому наследнику Небесного ханства. И не столь важно, что вести сами переговоры было делом Даныш-аты.       Дворец наместника Муслима, как и Небесный, стоял на холме, обнесенный стеной, но высился над ней синими крышами. Он казался огромным даже издали, а вблизи и вовсе настолько, что толпа придворных, выстроившихся у ступеней, терялась на его фоне.       – Добро пожаловать, Темур-ябгу! – выступивший вперед мужчина, низенький и загорелый, говорил на их языке очень чисто, а улыбался очень приветливо. – Добро пожаловать, советник Даныш! Добро пожаловать, госпожа. Мы рады вашему приезду в наш прекрасный город! Дорога утомила вас?       – Слегка, – Даныш-ата огладил бороду. – Но красота Самарканда и этого дворца стоят любой усталости.       Спешиваясь, Туткун подавила смешок. Мужчина, очевидно занимавший здесь положение, схожее с положением Чалаира при их кагане, вряд ли пропустил тяжкий вздох, с которым Даныш-ата слез с коня.       Тем не менее его улыбка осталась все такой же доброжелательно-спокойной.       – Я слышал, при необходимости Небесные тюрки могут есть и спать в седле семь дней и семь ночей, – слуга покивал головой, особенно усердствуя в этом перед Даныш-атой, как будто грузный советник являл собой главный пример тюркской стойкости. – Однако, к счастью, необходимости в этом нет. Вы прибыли в дом наместника Муслима, а наш господин известен своим гостеприимством не меньше, чем своими завоеваниями. По его приказу мы уже приготовили для вас лучшие покои. Прошу вас!       Внутри дворец оказался еще прекраснее, чем снаружи, – словно выложенный из драгоценных камней и сотканный из тончайших нитей, он искрился и переливался разными цветами. Пока гости вслед за слугой миновали коридоры и залы, Туткун, не удержавшись, запрокинула голову, разглядывая мозаику на потолке, и Темур тихо хмыкнул, подхватывая ее под локоть:       – Нравится?       – Очень красиво, – так же тихо отозвалась она, засматриваясь на резные решетки на высоких окнах. – Даже не верится, что это создали человеческие руки!       – Да уж, не наша юрта, – с улыбкой поддел он ее.       Туткун, тут же потеряв интерес к богатому убранству вокруг, ущипнула его за локоть.       – Я разве сказала, что обменяла бы?       – А нет?       – Только если ты станешь здесь наместником. Да и то подумаю.       Темур усмехнулся. Их юрта руками Туткун была похожа на маленький дворец, теплый, уютный и счастливый, и он знал, что они не променяли бы это ни на что другое…       К ним тем временем приблизилась юная девушка в блеклой одежде, и слуга остановился. Улыбнулся, глядя на Туткун и делая легкий жест в сторону подошедшей:       – Госпожа, если позволите, – это Хезаль, ваша служанка на то время, пока вы будете нашей гостьей. Прошу, следуйте за ней, она покажет вам ваши покои.       – Мои покои?       Туткун приподняла бровь, метнула на Темура непонимающий взгляд, и тот так же непонимающе качнул головой.       Слуга, однако, остался бесстрастно-вежлив.       – По приказу господина Муслима, для ябгу и вас приготовлены отдельные комнаты. Таковы правила нашего господина и этого дворца.       «И эти правила изменению не подлежат», – отчетливо прочитала Туткун в глазах слуги. Растянула губы в такой же вежливой, как у него, улыбке, не глядя кладя ладонь на запястье Темура и чувствуя, как в ябгу боролись желание встряхнуть мужчину за шкирку с пониманием того, что за сорванный договор уже его за шкирку встряхнет Кая… Она, впрочем, наперед знала, что Темур сумеет совладать с собой, а потому больше ничего говорить не стала, лишь с улыбкой следила за тем, как слуга бледнел на несколько оттенков, наблюдая изменения выражения лица высокого во всех смыслах гостя.       – Мы благодарим наместника Муслима за его щедрость, – наконец процедил свозь зубы Темур, не слишком заботясь о том, насколько уместно прозвучали его слова.       Слуга в ответ склонился немного ниже, и Туткун мимоходом подумала, что у него были стальные нервы:       – Сделать ваше пребывание здесь удобным и благополучным – моя первейшая забота, ябгу. Уверяю вас, для вашей жены мы выбрали лучшие гостевые покои женской половины. Прошу, госпожа, следуйте за Хезаль и хорошо отдохните сегодня. А завтра утром господин Муслим ожидает всех вас на завтрак.       Туткун кивнула. Устраивать сцену недовольства дальше было бы равно неуместно и унизительно, а потому она только еще раз коснулась руки Темура, задержав пальцы в его теплой ладони…       Ей показалось, они прошли еще по меньшей мере половину дворца, прежде чем наконец достигли нужных покоев. Войдя внутрь, Туткун не сдержала удивленного вздоха. То, что она представляла как комнату навроде тех, которые были в Небесном дворце, оказалось огромным залом, разгороженным на отдельные ниши ажурными каменными арками.       – Ваши вещи уже принесли, госпожа, – служанка указала на сундук, о котором Туткун успела подзабыть. – Если вам будет нужно что-то еще, пожалуйста, скажите. Пока вы будете нашей гостьей, я буду рядом и исполню любой ваш приказ.       – Любой? – оторвавшись от разглядывания малахитового столика, Туткун поджала губы. – Тебя зовут Хезаль, верно?       – Да, госпожа.       – Тогда скажи мне вот что, Хезаль, – ты знаешь, какие покои приготовили для моего мужа?       Девушка помотала головой.       – Нет, госпожа, мне это неизвестно. Я служу только на женской половине дворца.       Туткун нахмурилась. Она уже слышала эти слова от старшего слуги, однако он их не пояснил…       – Что значит «женская половина»? И почему вообще мне с мужем дали разные комнаты?       Хезаль, прежде смотревшая в пол, подняла глаза и воззрилась на нее с удивлением.       – Как… разве вы не знаете, госпожа?       – Знала бы, не спрашивала. Так почему?       – Согласно нашим обычаям, дом делится на мужскую и женскую половины. Женщинами запрещено входить на мужскую половину без разрешения. А на женскую разрешено заходить лишь мужчинам-членам семьи и слугам-евнухам, – служанка говорила медленно, очевидно подбирая слова на неродном языке. – Конечно, в обычных домах супруги делят одну комнату, и все немного проще, однако во дворце иной порядок. Здесь мужская и женская половины разделены строго. Это сделано для того, чтобы не было ссор между женами и наложницами господина наместника и его сыновей.       Туткун пожала плечами. Обычаи другого народа звучали странно, хотя и занимательно, однако…       – Какое отношение это имеет к нам? Мой муж – не сын наместника, а я – не его жена или наложница…       – Таковы правила, – не дав ей договорить, Хезаль упрямо помотала головой. – Кроме того, сегодня наместник устраивает вечер в честь приезда гостей из Небесного ханства.       – Вечер?       Удивление в ее голосе заставило прежде ставшую бойкой девушку снова потупить глаза.       – Да… Небольшой праздник для важных гостей. Господин Муслим очень любит такие вечера… – и, совсем оробев, последние слова Хезаль едва выдавила из себя: – Поэтому, госпожа, для вас приказали приготовить отдельные покои.       Туткун провела пальцами по малахитовому столику. Служанка не сказала прямо, однако и по сказанному нетрудно было догадаться, какого рода и для кого праздники устраивали в этом дворце.       – Поня-ятно…       Сквозь стрельчатые окна было видно опускавшееся к горизонту красное солнце.

***

      – Вы чрезвычайно гостеприимны, господин наместник. Мы благодарим вас за оказанную честь.       Темур с трудом сдержался, чтобы не поморщиться от слов Даныш-аты. На его взгляд, было мало гостеприимного в том, чтобы тащить людей с дороги на ночную пьянку, едва дав умыться и переодеться, да еще сажая рядом целый выводок местных беев, чьи имена слились для ябгу в неразличимый поток… Но говорить это вслух он, конечно, не стал: наместник Хорасана слыл человеком себялюбивым и еще более злопамятным, чем Кая, которого Темур мысленно посылал к Эрлик-хану каждый день их пути до Самарканда.       «Вот сам бы и ехал, раз этот договор так важен», – он со вздохом опустился на подушки слева от хозяина дворца и окинул взглядом ломившиеся от угощений столики. Все-таки поморщился. И правда, две недели в седле – не так уж много для тюрка, но, выбирая сейчас между сомнительным праздником и мягкой постелью, Темур все-таки отдал бы предпочтение постели. Ему даже просто есть не хотелось.       – Апельсиновый щербет с мятой – лучшее лекарство от усталости после долгой дороги, – наместник сделал плавный жест, и служанки, до этого смирно стоявшие вдоль стен, сдвинулись со своих мест. – Завтра у нас будет долгий день, Темур-ябгу, советник Даныш, будет много важных дел. Но сегодня самое важное дело для нас – хорошо отдохнуть. Прошу, угощайтесь, ешьте, пейте и наслаждайтесь этой ночью!       Темур, следуя за остальными, поднял вверх чашу с янтарным напитком в знак благодарности и уважения к хозяину. Муслим ответил зеркальным жестом. Вершитель судеб Самарканда и всего Хорасана был полководцем и воином равно успешным и жестоким, а потому ябгу загодя представлял его высоким, широкоплечим и суровым. На деле же наместник оказался ниже почти на голову и весьма строен. Однако за этим обманчиво-беззащитным видом в его движениях и блеске подведенных сурьмой глаз Темур видел такого же опасного хищника, как он сам. Быть может, даже более опасного…       Который сейчас, облаченный в пестрый шелковый халат, лежал на подушках, покачивая в ладони чашу, и с улыбкой глядел на прислуживавших ему девушек.       Темур отметил, что некоторые были одеты так же, как приставленная к Туткун служанка, – в простые светлые платья, мало отличавшиеся от платьев рабынь Небесного дворца. Таких здесь было немного. Другие же, напротив, носили яркие одежды и украшения, а некоторые еще и закрывали лица так, что оставались видны лишь глаза. И не сказать, что Темура сильно заинтересовало это отличие, однако усталость все же сказывалась, и в тепле под монотонную мелодию, которую бренчали на струнах музыканты, его начинало клонить в сон. Только поэтому он решил спросить:       – Скажи, наместник, почему твои служанки носят разную одежду?       Муслим проводил взглядом одну из тех, чьи лица были закрыты, и засмеялся.       – Потому что не все они служанки, ябгу. Или, вернее сказать, не все они служат одному и тому же. Те, что одеты одинаково, служат моей необходимости. А другие – моим желаниям.       Наместник склонил голову, будто бы спрашивая, понял ли гость его ответ, и Темур пожал плечами. Вопреки подначкам Каи, краткий рассказ советника о нравах правителя Самарканда Темур мимо ушей почти не пропустил.       – То есть вторые – твои наложницы.       – Верно, наложницы, нынешние или будущие… Как ты их находишь?       Темур скользнул равнодушным взглядом по залу и снова пожал плечами, ничего не отвечая, надеясь тем самым завершить пустой разговор. Девушки как девушки, что Муслим хотел от него услышать?..       Наместник же, кажется, расценив это молчание по-своему, неожиданно подался ближе и улыбнулся. И произнес с заметным воодушевлением:       – Принимать в своем дворце брата Небесного кагана – радость и честь для меня, Темур-ябгу. Однако к этим чувствам, кои я испытываю как наместник Хорасана, примешивается и радость моя личная. Я пока не знаю тебя близко, но ты мне уже нравишься. А потому я хочу сделать тебе подарок – не как хозяин гостю, а как мужчина мужчине. Сегодня здесь много красивых девушек. Те, у которых лица открыты, уже вошли наложницами в мой гарем. Те же, чьи лица скрыты, – пока еще не сорванные цветы. И я готов подарить тебе один такой цветок. Выбирай любую девушку, и пусть она скрасит для тебя сегодняшнюю ночь.       На счастье Темура, он так и не донес чашу до рта, когда Муслим начал говорить, и лишь поэтому избежал участи захлебнуться от неожиданности. Всмотрелся в лицо наместника, подозревая его в шутке… Но нет, тот был совершенно серьезен.       А потому и Темур ответил серьезно, на ходу вспоминая хоть что-то о приличиях:       – Я… благодарю за такой щедрый жест, наместник. Однако в нем нет нужды: я женат.       Брови Муслима приподнялись в недоумении.       – И что с того?       Темур все-таки поперхнулся – не щербетом, но воздухом. Открыл рот, чтобы объяснить… Однако собственный словарный запас оказался внезапно слишком мал. Поэтому он просто повторил:       – Я женат.       Муслим сузил подведенные глаза, став похожим на степного кота.       – И как давно ты делишь постель с этой женщиной?       Темура едва не перекосило от подобной постановки вопроса.       – Мы женаты четыре года.       – Всего лишь? – наместник хмыкнул. – Ты не так уж юн для столь недолгого брака, ябгу. А значит, до этого были либо другие жены, либо наложницы.       – У нас не бывает наложниц. И жены у меня прежде не было.       – Тем более почему отказываешься? Одной женщины мало, мало даже двух… Впрочем, количество неважно. Сколько бы женщин ни было, каждая все равно рано или поздно надоедает. Поэтому их всегда недостаточно.       Темур покачал головой.       – Мне достаточно одной.       Муслим поджал губы, однако, вопреки опасению, продолжать убеждать не стал.       Темур украдкой выдохнул, заодно радуясь, что их разговор не услышали ни Даныш-ата, ни другие гости, сидевшие чуть поодаль. Иначе советник, несомненно, указал бы ябгу на то, что отказываться от подарка было большим неуважением к радушному хозяину…       «Да пусть провалится со своим «подарком», – с отвращением подумал Темур, глядя, как наложница в темно-зеленом платье подливала наместнику щербет. – И вовсе не сейчас он решил это, а гораздо раньше. Иначе с чего нам с Туткун дали разные покои?!»       При мысли о жене взяла досада. Как бы ей не донесли о некоторых особенностях местного «гостеприимства»… Ни ревности, ни злости Темур от нее не ожидал: для них он поводов не давал никогда. Но что если этой ночью Туткун стала гостьей схожего праздника в женском обществе? Тогда ей было не избежать подколов и намеков…       «Но, может, я напрасно огорчаюсь, и никакого праздника там нет, а Туткун давно уже спит?..» – пытался Темур убедить сам себя.       А Муслим тем временем, хозяйским жестом притянув к себе очередную девушку, осмотрел столик перед собой и громко сказал:       – Кажется, здесь чего-то не достает… Где же самаркандские финики, которыми так славится мой город? Где розовая вода?       Немолодая служанка, услышав приказ своего господина, с коротким поклоном отступила назад, кому-то что-то шепнула, кого-то куда-то отправила, и спустя недолгое время двери в зал снова открылись, пропуская трех наложниц.       А сердце Темура пропустило удар.       Она несла кувшин, очевидно, с розовой водой. Высокая, статная, она не шла – парила над полом в ярком всполохе желтого пламени, объятая им с ног до головы так, что за струящейся тканью видны оставались лишь глаза да распущенные темные волосы, в которых не было украшений. Летела по залу, будто легендарная птица из огня, взор которой обращается к самой душе того несчастного, кто посмеет не отвести свой…       И Темур не отводил. Он, не отрываясь, смотрел, как она приближалась к ним, как выверенными и плавными движениями наклоняла кувшин над двумя чашами. Как, дождавшись, пока другая наложница подаст воду наместнику, подняла голову, встречая его взгляд… Ябгу протянул руку, забирая свою чашу, нечаянно касаясь пальцев под широким золотым рукавом. Касание вышло таким мимолетным, что непонятно даже, действительно ли было… Она тут же опустила глаза, скрывая их блеск, а Темур выпил поданное залпом, ощущая, как прохладная вода внутри него испарялась от того жара, который вместе с кровью разгоняло по телу неистово стучавшее сердце.       – Сядь, – выдохнул он, глядя на нее снизу вверх, нимало не заботясь о том, с каким смешком теперь смотрел на него наместник.       – Кажется, ты поменял свое решение, ябгу?..       Голос Муслима шел откуда-то извне, оттуда, куда Темур возвращаться не хотел и что не имело никакого значения в то время, как она, повинуясь его просьбе, опускалась на подушку рядом. Достаточно близко, чтобы он чувствовал аромат нанесенных на кожу масел, и достаточно далеко, чтобы он не подмял ее под себя прямо здесь.       Кажется, наместник опять завел какой-то разговор – Темур был не слишком уверен, что вопросы задавались именно ему, тем более не был уверен, что отвечал верно. Все его внимание было отдано той, которая сидела боком, сложив ладони на коленях и чуть опустив голову, точно сошедшая с небес богиня, ставшая внезапно покорной смертному. Она застыла ровно, неподвижно, и жизнь в ней выдавали только взмахи длинных ресниц и то, как от глубокого дыхания поднималась и опадала затянутая в золотой шелк грудь, на которую были перекинуты чуть вьющиеся локоны. Их так хотелось пропустить сквозь пальцы…       И, словно подслушав его спутанные мысли, она вдруг наклонилась к столику, по-кошачьи грациозно прогибаясь в спине, оказавшись совсем близко к нему. Темур инстинктивно подался вперед, стремясь хотя бы на краткий миг уткнуться лицом в водопад темных волос… Но не успел: она выпрямилась, будто бы и не заметив его порыва, и протянула вновь наполненную чашу.       Темур сжал зубы, принял напиток и вернул обратно на столик. Решительно поднялся с подушки, и она поднялась тоже, легким движением оправляя широкие рукава.       – Приятной ночи, ябгу.       Он посмотрела на Муслима, поймал его одобрительную насмешку и удивление Даныш-аты, и все-таки кивнул наместнику на прощание.       До его покоев их сопровождал слуга, а потому Темур молчал и не оборачивался на нее, следовавшую на шаг позади.       Когда же двери комнаты закрылись за ними, Темур остановился, глядя, как она прошла чуть вперед, а затем сам подошел ближе, замер за ее спиной, так близко, что почти дышал в затылок, но не прикасаясь. Уловил, как чуть напряглись укрытые шелком плечи. Медленно обошел…       В темных глазах не было ни капли смущения – только бездна страсти, озорства и любви.       Темур стянул закрывавший ее лицо платок. И усмехнулся:       – Не твой цвет.       – Какой на наложнице был, тот и сняла.       – Лишила бедную девушку возможности показаться наместнику? Жестоко.       Туткун коснулась его пояса и повела линию вверх по краю запаха:       – Нашла возможность показаться тебе. Не рад?       Темур обхватил ладонью тонкое запястье, поднес к губам, оставляя поцелуй на тыльной стороне.       – Рад. Очень. Однако теперь наместник будет считать, что я солгал.       – Солгал? В чем?       – Я сказал ему, что мне нужна только одна женщина, – он обнял ее за талию, прижимая к себе, чувствуя, как тело отзывалось на эту близость тяжелым жаром, – и это ты.       – Так значит, не соврал.       Туткун обхватила его шею, подалась вверх и – увернулась от поцелуя, который Темур уже почти сорвал с ее губ.       Смешок вышел с легкой хрипотой.       – Ты играешь со мной, Туткун… Но никогда твои игры не касаются других мужчин. Почему?       – Разве?       Она удивилась слишком притворно, но он все-таки ответил:       – Сегодня в зале, наливая розовую воду, ты не подала чашу наместнику. Подождала, пока это сделает другая служанка.       Туткун улыбнулась. В этой улыбке ябгу видел и ее радость оттого, что он заметил такую деталь, и неизбывную нежность.       – Потому что игра должна радовать, мой Темур. А другие мужчины не порадуют ни тебя, ни меня.       На этот раз он все-таки смог ее поймать, поцеловать не спеша, наслаждаясь этой неспешностью и ощущая внезапную ухмылку Туткун.       – Что?..       – Темур, я по твоим глазам вижу, что спать ты хочешь больше, чем меня.       Он засмеялся, прижимаясь лбом к ее лбу, и врать не стал:       – Не то чтобы намного больше, но… да. Спать очень хочу. Простишь?       – Только подумать, и на это я потратила сегодня столько сил!.. – Туткун сердито поджала губы, но не выдержала и пары мгновений, засмеялась. – Прощу. Но за это тебе придется заплатить вдвойне.       – Не сомневайся, моя Туткун, – Темур улыбнулся. – Заплачу.