1937 год, Сеул
Никогда прежде глава департамента общественной безопасности даже вообразить себе не мог, что ему будет трудно попасть к одному-единственному человеку. Так ещё и в больнице, которую охраняют его же подчинённые. Сценарий немыслимый, однако с Его Высочеством ставший явью. Бдительный наложник Ким ни в какую не хотел отходить от постели любимого сына, а на все просьбы Хосока лишь отвечал, что принц — последний, кого в этом деле нужно допрашивать. Омега осторожно намекал, что главе департамента было бы неплохо навестить отца, однако младший Чон не торопился этот совет исполнять. Его отец, в отличие от всех остальных пострадавших, прекрасно себя чувствовал и в сочувствии от родного сына отнюдь не нуждался. За Сукчона можно было совершенно не тревожиться, а вот любое упоминание Тэхёна вызывало у Хосока сильнейшее беспокойство, готовое вот-вот перерасти в страх, пускай даже всё самое страшное уже было позади.
Только когда стало известно, что император пришёл в себя, наложник Ким направился к нему, прекратив дежурить у дверей сына и наконец дав альфе возможность попасть к Его Высочеству. Хорошо, что Сунджон пришёл в себя столь скоро, потому что ещё одного дня без возможности взглянуть на Тэхёна Хосок уже мог и не выдержать. Наплевал бы на их секрет и ворвался бы внутрь, лишь бы лично удостовериться, что с омегой всё в порядке.
Никто и никогда прежде не вызывал в Хосоке столько беспокойства, как этот своенравный, самовлюблённый, ужасно стервозный, но отчего-то всё равно обожаемый Чоном омега. Стоило задуматься, а действительно ли принц всё ещё оставался развлечением, позволяющим альфе развеять скуку и получить удовольствие, или же глава департамента, желая завладеть этой добычей, и сам не заметил, как угодил в лапы искусного охотника? Что ж, даже если и так, Хосок соврёт, если скажет, что не рад быть покорённым. Пускай Тэхён радуется, насмехается, празднует свою победу, но главное, пусть и дальше позволяет быть рядом. На большее Чон не смеет надеяться, как бы сильно ему ни хотелось обратного.
Хосок стучит несколько раз, а после слышит столь обожаемый им голос, сообщающий, что можно войти. Медлить сейчас совершенно не хотелось, а потому Чон сразу заходит внутрь и бросает взгляд на сидящего на постели омегу с закутанной в белоснежные бинты головой. Вначале альфу пугает подобное зрелище, однако он старается сразу же взять себя в руки, когда понимает, что Тэхён совершенно не выглядит измученным. Скорее принц сосредоточен и долго смотрит в сторону вошедшего, словно не узнаёт.
— Наконец смог к тебе попасть, — Хосок закрывает дверь, а после садится на приставленный к изголовью кровати принца стул и ещё долго рассматривает фигуру омеги, дабы точно проверить, не было ли больше никаких травм.
— А ещё позже не мог прийти? — даже отходя от травмы, Ли Тэхён продолжает оставаться Ли Тэхёном и начинает разговор с любовником с колкости, которая, впрочем, Чона отнюдь не обижает, а лишь вызывает улыбку на лице. — Я тут умираю со скуки, мне нельзя ничего читать, потому что перед глазами всё начинает плыть, мой компаньон никак не объявится, папа замучил со своими волнениями, так ещё и ты где-то прохлаждаешься! Совсем что ли неинтересно, как я здесь?
— Твой папа не хуже цербера, ни в какую не хотел меня пускать.
— Но теперь-то ты здесь, а так до сих пор и не поздоровался со мной как следует, — любого другого мог бы задеть этот капризный тон, однако Хосок прекрасно понимал, что он означает: принц тоже соскучился.
Чона дважды просить не нужно, к тому же он без труда разгадывает, что Тэхён имел в виду, когда говорил, что с ним следует поздороваться как следует. Альфа осторожно притягивает Его Высочество к себе, дабы не было слишком резких движений, из-за которых может начаться головная боль, а после достаточно пылко, чтобы омега мог понять, как сильно Хосок скучал, целует его. Чон готов поспорить, что Тэхён в этот момент улыбается и с охотой отвечает на ласку, не уступая в инициативе, а порой даже перехватывая её. Принц крепко обнимает главу департамента, давая понять, что в ближайшие несколько минут совершенно не намерен отпускать, и это заставляет Хосока на мгновение начать надеяться, что для омеги всё, что происходит между ними тоже не просто развлечение.
— У меня сейчас снова закружится голова, — с заметной неохотой оторвавшись от губ альфы, произносит Его Высочество.
— Всегда мечтал, чтобы какой-нибудь красивый омега сказал, что от поцелуев со мной у него кружится голова, — Хосок усмехается, а после опускается с поцелуями к шее Тэхёна, которая была, пожалуй, для Чона самым излюбленным для ласк участком тела принца.
— Но не при таких же обстоятельствах, — невольно омега смеётся, словно ему было щекотно, однако остановиться альфу не просит. — Я сейчас, наверное, ужасно выгляжу в этих бинтах.
— Тебе к лицу белый, — ненадолго оторвавшись от слегка загорелой кожи, делится своими мыслями альфа. — Мы теперь хорошо гармонируем.
— Не могу дождаться, когда наконец отсюда уеду, мне ужасно скучно, а персонал меня побаивается и развлечь не может.
— Давай я развлеку. Рассказать политический анекдот? По долгу службы я их знаю много.
— Давай, — сейчас Тэхён был готов согласиться на всё что угодно, лишь бы его хотя бы на мгновение развлекли.
— Разговаривает как-то премьер-министр Чон Сукчон по телефону с императором и говорит, — при упоминании отца Хосок немного отстраняется от омеги и старается изобразить выражение лица Сукчона, а также повторить его манеру речи: — «Нет, нет, нет, нет, да, нет, нет», — это представление уже заставляет принца улыбнуться, потому что получилось действительно похоже. — Разговор на этом заканчивается, к Сукчону подходит один из его помощников и спрашивает: «Господин премьер-министр, а в чём вы согласились с Его Величеством?». На что Сукчон отвечает: «А это император спросил, хорошо ли я его слышу».
После в палате раздаётся звонкий смех принца, который даже не знает, что его рассмешило больше: умелая пародия на Сукчона или же само содержание. В любом случае, с возложенной на него задачей Хосок определённо справился.
— А ещё про кого-нибудь есть?
— Есть про департамент. Обнаружили, значит, корейские археологи в Египте гробницу очередного фараона, но никак не могут понять, чья она. Решили позвать сотрудников департамента общественной безопасности. Приходят три здоровых амбала в чёрной форме и с дипломатами. Зашли в гробницу и вышли через три часа. Археологи у них спрашивают: «Ну что, выяснили что-то?». Сотрудники департамента отвечают: «Это гробница Аменхотепа третьего». Археологи восклицают: «Но как вы это узнали?». На что получают ответ: «Он сам признался».
Этот анекдот также вызывает у Тэхёна смех, и Хосок сам невольно начинает улыбаться. Всё же радовать этого омегу ему необычайно нравилось.
— Голова, кстати, уже не кружится, — перестав смеяться, чуть тише произносит принц и улыбается при этом так, что Чон не смог бы ему отказать даже при всё желании. Благо и желания такого у альфы не было.
Хосок вновь целует своего принца, и ему кажется, что в эту самую минуту нет никого во всём Чосоне счастливее, чем он. Его Высочество нежно обнимает его в ответ, отвечает на поцелуй со всей той пылкостью и страстью, что его переполняла, и большего Чону не нужно. Лишь бы этот сладостный миг длился вечно.
Однако наши мечты весьма редко сбываются. Так происходит и с этой. Неожиданно любовников заставляет отвлечься настойчивый стук в дверь от неизвестного посетителя. Лечащий врач должен был подойти позже, наложник Ким наверняка ещё был с императором, а потому Тэхён продолжает целовать Хосока, стараясь не обращать внимания на непрошенного гостя. Но стук в дверь всё равно продолжается, и омеге с альфой всё же приходится прерваться, дабы принц мог сказать «Войдите», а Чон вовремя отойти на допустимое расстояние.
После слов Его Высочества дверь открывается, и вначале находящиеся в палате могут увидеть пышный букет тёмно-алых роз, а уже после нёсшего его высокого статного альфу с бронзовым загаром, словно он только что прибыл с жаркого юга. На вошедшем был изысканный светло-серый костюм-тройка в тонкую чёрную полоску, в нагрудный кармашек которого был вложен аккуратно сложенный голубой шёлковый платок. Во второй же руке у альфы Хосок замечает небольшую картонную коробку, перевязанную лентой. После всего произошедшего во дворце Чон мог бы сказать гостю немедленно покинуть палату, дабы сотрудники департамента проверили его вещи, и так непременно бы произошло, если бы не одно «но». Заключалось оно в том, что глава департамента вошедшего узнал. Блистательного герцога Нам Джэсона было трудно не признать, всё же не так много альф Чосона умело при первом же появлении производить столь приятное впечатление благодаря своему безупречному внешнему виду. Герцог мало того, что был прекрасный дипломат, он также являлся воплощением образцового джентльмена.
Ни один омега не посмел бы ответить ему отказом на предложение руки и сердца. Значит, и Тэхён наверняка согласится, и эта мысль отчего-то вызывала в Хосоке ужаснейшее раздражение.
— А вы кто? — похоже, в отличие от Хосока, сам принц собственного жениха не узнал.
— Герцог Нам. Прошу меня простить, Ваше Высочество, должно быть, это ужасно невежливо с моей стороны вот так врываться без предупреждения, однако я не мог не приехать с аэродрома сразу сюда, когда мне сообщили о произошедшем во дворце, — тот факт, что герцог столь безупречно выглядит после долгого полёта из Рима, ещё сильнее ударяет по самолюбию главы департамента.
— Вы бы хотя бы предупредили, я в совершенно ужасном виде, — произносит омега с намёком, что Наму лучше уйти, однако Джэсон не стал бы прекрасным дипломатом, если бы так просто отступал.
Вместо того, чтобы извиниться и выйти из палаты, он подходит ближе к изголовью кровати принца, из-за чего Хосоку приходится отойти в сторону, ставит на прикроватную тумбочку картонную коробку, а после тянется к ладони Тэхёна и галантно целует тыльную сторону.
— Что вы, Ваше Высочество, вы абсолютно прекрасны, эти розы блекнут на фоне вас, — и уже в следующее мгновение пышный букет оказывается протянут принцу, пока сам Тэхён с некоторым подозрением косился то в сторону Хосока, то в сторону странной коробки, которую с собой принёс Нам.
— А что вы принесли? — наконец всё же спрашивает Его Высочество.
— Мой маленький подарок из Рима. Итальянцы превосходно готовят, и я подумал, что вам было бы интересно попробовать их пирожные. Купил прямо перед вылетом, пускай прошло уже порядком десяти часов, они должны быть ещё свежими.
— Как мило с вашей стороны, я обожаю сладкое, — Чон не может не заметить, как уголки губ омеги приподнимаются вверх, и у главы департамента тут же возникает жгучее желание эти самые итальянские пирожные вывалить на голову герцогу.
— Я рад, что мой сюрприз вам понравился, — после этих слов Джэсон поворачивается в сторону всё ещё находившегося в палате Хосока, а после осматривает его недовольно-оценивающим взглядом, не сулящим ничего хорошего. — Господин Чон, вы могли бы нас с Его Высочеством ненадолго оставить? Боюсь, принц сейчас не в лучшем состоянии, чтобы отвечать на вопросы департамента, — и ведь говорит мерзавец в точности как наложник Ким.
— Если Его Высочество так пожелает, — Хосок произносит это с надеждой, что Тэхён выставит настырного герцога за дверь, и они продолжат то, на чём остановились, однако омега, похоже, этот намёк не понимает.
— Думаю, мы на сегодня правда уже закончили, — Его Высочество выносит свой жестокий приговор, и Чону не остаётся ничего другого, кроме как выйти из палаты.
Когда альфа закрывает за собой дверь, ему стоит огромных усилий, чтобы ею не хлопнуть. Вот так просто ему сказали убираться. И пускай даже Тэхён мог это сказать, чтобы герцог не заподозрил неладное, однако пусть лучше Нам знает, кто развлекает его фактического жениха в Сеуле. Это было бы намного приятнее, чем та ситуация, в которой сейчас оказался Хосок.
Ситуация, когда он особенно ясно осознал, что против герцога Нам Джэсона у него нет и не может быть ни единого шанса.
***
1965 год, Токио
Новые образцы статьи уже были посланы Чимином в редакцию, и теперь оставалось лишь смиренно ожидать суровый вердикт начальства. Если и во второй раз их не удовлетворит полученный результат, то о командировке Пака можно было навсегда забыть, равно как и о возвращении Его Высочества на Родину. Ожидая письмо из Сеула, журналист часто проводил время в доме принца, продолжая его расспрашивать о различных эпизодах из жизни. Если даже редакция не одобрит собранный Чимином материал, ничто ведь не мешает ему издать плоды своей работы в виде отдельной книги. Всё же альфе ужасно не хотелось, чтобы история принца канула в небытие.
— Значит, так вы впервые встретились с герцогом Намом? — подводя своеобразный итог сказанному, уточняет Пак, переворачивая в блокноте уже исписанную страницу, пока Его Высочество сидел напротив стола в кресле и вышивал что-то отдалённо напоминающее цветы.
— Да, исключительно замечательный был альфа, — отвлёкшись от рукоделия, продолжает говорить принц своим тихим и несколько монотонным в силу возраста голосом. — Новое правительство очень зря не оценило его таланты. Бедняга в республике так и не получил никакую должность, насколько мне известно, и скончался в нищете. Впрочем, эта участь постигла очень много моих знакомых. На севере все активы приватизировали, а на юге отдали в руки людей, лояльных новой власти. Мне по-своему повезло, что я оказался в Японии после войны.
— Вы так лестно говорите о герцоге, вы испытывали к нему что-то?
— Абсолютно ничего, но чтобы осознать это потребовалось некоторое время. Бедный мой муж, наверное, в эти моменты страдал от ревности.
— Но у него были и куда более важные задачи по службе. К примеру, чем закончилась история со взрывом во дворце? Сдаётся мне, кто-то из вашего близкого окружения был причастен к этому. Возможно, даже ваш компаньон. Куда он, кстати, пропал в тот момент?
— Не переживайте, господин Пак, о Ким Сокджине вы ещё непременно послушаете. Его история на этом моменте не заканчивается, скорее наоборот, только начинается.
***
1937 год, Сеул
Юнги был непреклонен и всё же покинул столицу, а остальным членам группы оставалось лишь гадать, каким образом альфе удалось подобное провернуть. Впрочем, думать о Мине сейчас хотелось в самую последнюю очередь, ведь у остальных подпольщиков были задачи куда важнее. В первую очередь, спастись самим и не угодить в цепкие руки сотрудников департамента общественной безопасности, а эта задача с каждым днём начинала казаться всё менее и менее выполнимой. Выезд из города всё ещё был ограничен, все машины досматривались, в любой момент на улице могли потребовать предъявить документы, прорабатывали целый ворох подозреваемых, благодаря чему разоблачили несколько других групп подпольщиков, однако на истинных виновных так до сих пор и не вышли. Но всем было понятно, что рано или поздно это всё же произойдёт.
Несмотря на все слова Миндже, всё же вот так просто бросить остальных членов группы он не мог. Одно дело Юнги и совершенно другое Донгиль и Хёнджу. Омеге было важно знать, что товарищи собираются делать теперь, и где, в случае чего, их искать. Именно поэтому Пак не торопился возвращаться к принцу, предпочитая проводить дни в конспиративной комнате, чей срок аренды постепенно подходил к концу.
— Не боишься, что если здесь объявятся сотрудники департамента, то тебя тоже схватят? — спрашивает Хёнджу, пока в номере находились только он и омега, а Донгиль ненадолго ушёл разведать обстановку.
— Это было бы справедливо, ведь всё это мы совершили вместе.
— Но закончить нам, увы, придётся порознь, — тот неутешительный тон, с которым эти слова произносит альфа, Миндже не нравится от слова совсем.
— Хёнджу, если ты о ситуации, которая произошла между мной и Юнги, то она касается исключительно нас двоих и никак на вас с Донгилем не отразится. Бросать я вас не собираюсь.
— Миндже, ты должен понимать, что вечность прохлаждаться в этой комнате мы не сможем. Рано или поздно на наш след выйдут, явятся сюда и непременно всех арестуют. Нам нужно разделиться и попробовать затаиться. Так будет шанс, что даже если поймают кого-то одного, остальные успеют скрыться. Я хочу попробовать, как и Юнги, покинуть Сеул. Тебе советую сделать то же самое.
— Нет, я останусь. Мой внезапный отъезд может вызвать подозрения, и тогда на нас точно выйдут, — омега ненадолго замолкает, обдумывая, следует ли продолжить свою мысль, но в итоге всё же решается заговорить: — И не бросай Донгиля, возьми его с собой. Он совсем юный и точно один не справится. Я тревожусь за него, как за младшего брата.
— Боюсь, моё присутствие рядом сделает ему только хуже. Меня ведь уже задерживали за другие акции, на мой след выйдут быстрее всего, так что не хочу никого из вас подвергать излишней опасности. А касательно твоего решения, уверен, что сможешь продолжать непринуждённо находиться рядом с людьми, которых пытался убить?
Признаться честно, Миндже совершенно не был в этом уверен. Он до сих пор никак не мог решиться даже просто ненадолго навестить Его Высочество, что уж говорить о возвращении к работе. Однако иного варианта омега для себя не видел. Если попробует вернуться к родным — наверняка навлечёт на них беду и семью арестуют. Уж лучше продолжать оставаться в столице и поддерживать легенду. Возможно, находясь рядом с принцем, Пак хотя бы в малой степени сумеет загладить свою колоссальную вину перед этим человеком. Да, омега первым оказал помощь императору и именно благодаря ему Сунджон остался в живых, но с другой стороны, именно из-за Миндже Его Величество теперь будет до самой смерти прикован к инвалидной коляске. Сбежать теперь было бы настоящим преступлением.
— Надеюсь, я справлюсь, — коротко отвечает омега, не желая слишком развивать неприятную тему.
— Миндже, ответь мне только на один вопрос, — неожиданно просит Хёнджу. — Это ведь благодаря тебе император выжил? Сдаётся мне, только ты в эту минуту был рядом и в сознании.
Сразу ответить Пак не решается, ведь непонятно было, какой реакции ожидать от товарища. Воспримет ли он этот поступок как страшное предательство, или же наоборот отнесётся с весомой долей понимания? Главное зло ведь Чон Сукчон, а кому способен навредить уже постаревший и лишённый какой-либо власти император? Сунджона в этой ситуации скорее было жалко, и омега начинал ловить себя на мысли, что отныне иначе смотрит на своеобразный союз Его Величества и лидера националистов. Какой был выбор у императора? Продолжать и дальше жить под властью японцев с тревожным ожиданием, что в любую минуту его семью могут либо сослать, либо убить, или же пойти на сделку с Сукчоном, готовым подарить Чосону независимость? В обмен нужно было только поддержать этого политического фанатика, стать для него своеобразным символом старой власти и обеспечить таким образом всем своим близким благополучие и безопасность. Любой на месте Его Величества поступил бы так же. Так за что его убивать? За общечеловеческое желание обезопасить семью?
— Да, — всё же решает признаться Миндже, понимая, что нет смысла скрывать. — Ты теперь наверняка захочешь меня выгнать, но знай, что даже если бы я мог вернуться в прошлое, я бы поступил точно так же.
— Не стану отрицать, я твоего решения не понимаю, однако сейчас нет ни сил, ни времени на осуждение. Оно нам сейчас ни к чему. Я лишь надеюсь, что ты живёшь в ладах со своей совестью, и что не пожалеешь о том, что сделал.
— Я тоже надеюсь на это. Что ж, не буду больше у тебя задерживаться и мозолить глаза, — Пак без слов осознаёт, какое напряжение повисло в комнате после его признания, а потому решает, что наилучшим решением в этой ситуации будет как можно скорее удалиться. — Передай Донгилю, что если ему потребуется помощь, то он всегда может ко мне обратиться. Это касается и тебя.
— Помоги в первую очередь себе, всё же ты будешь прямо под носом у Чон Хосока, если действительно вернёшься во дворец.
— Как говорится, если хочешь что-то надёжно спрятать — прячь на самом видном месте.
