Иллюзия невинности

1937 год, Сеул Поверить в то, что всё происходящее Тэхён видит наяву, а не в одном из чарующих снов, не так просто, однако всё же омега старается это сделать. В одной из гостиных Чхандоккуна собрались в эту минуту не только принц, но также его папа, супруг Мин, и даже наследный принц с Банджа нашли время прийти озвучить поздравления. Не смог прийти лишь Босон, у которого были занятия с приглашёнными во дворец учителями, однако и он передал старшему брату безэмоциональные пожелания всего наилучшего. В искренности остальных поздравлений Его Высочество так же сильно сомневался, но это его не слишком волновало. Куда важнее слова императора, которые доносились через закрытые двери из соседнего гостиной зала: — Чон Хосок, я дарую вам и вашим законным наследникам-альфам титулы барона Янджу, графа Йончхон и герцога Понхе, а также я назначаю вас кавалером ордена Мугунхва. Голос императора звучит надломленно, и многие могли бы предположить, что сказывались последствия его тяжёлой травмы, однако Тэхён прекрасно понимал, в чём здесь дело. Перед глазами всё ещё стояла картина, как отцу стало плохо после признания принца, и это останавливало омегу от дальнейших откровений. Тэхён не был эмпатичен, ни о ком не заботился, но родители были для Его Высочества важным исключением. Он не хотел больше делать любимому отцу больно, предпочитая унести с собой в могилу секрет о своём венчании посреди ночи с Чон Хосоком. Вот только не согласен с этим был премьер-министр Чон. Он никогда не стал бы помогать исключительно из неожиданно возникшей отцовской любви. Ему нужна была выгода, а выгоду он мог получить лишь породнившись с династией Ли напрямую. Поэтому до Его Величества очень скоро дошли неутешительные для него новости: его горячо любимый сын перед лицом Господа связал себя узами брака с безродным потомком нищих крестьян с севера. Не был бы Сунджон крайне религиозен, закрыл бы глаза на свидетельство о венчании, однако альфа был глубоко верующим христианином, о чём премьер-министру было известно, и что он решил использовать против императора. Вера не позволяла Его Величеству расторгнуть этот нежеланный брак или же посметь выдать Тэхёна замуж второй раз, ведь он уже был мужем другого. Было бы очень кстати, если бы Его Высочество неожиданно овдовел, но Сунджон убийцей никогда не был. Пришлось, стиснув зубы, даровать неугодному зятю титулы, якобы за особые заслуги перед империей, но даже полные счастья глаза Тэхёна не могли императора в полной мере успокоить. Пожалуй, появилась единственная вольность, которую Его Величество среднему сыну никогда не простит. — Не понимаю, почему Его Величество согласился на это пойти, — напряжённое молчание, до этого царившее в гостиной, прерывает супруг Мин, который даже не пытался скрыть, как сильно его весь этот фарс раздражает. Впервые их мнения с наложником Кимом совпадали. — Потому что глава департамента многое сделал для Чосона и заслуживает титул герцога, — реагировать на колкие слова в столь счастливую минуту Тэхён совершенно не хотел, а потому предпочитает отмахнуться от короля-консорта цитатой из газет. — Тэхён, мы все прекрасно знаем, как на самом деле обстоят дела, не держи нас за идиотов, — впрочем, супруга Мина, который и без того уже был на взводе из-за того, как, по его мнению, позорили прямо сейчас всю династию Ли, было не остановить: — Уже всему Чхандоккуну известно, что ты ждёшь ребёнка от этого ничтожества, которое не достойно даже стоять рядом с нами, но теперь станет частью императорской семьи. — Оставьте своё мнение при себе, Ваше Величество, и не портьте мне настроение перед скорой свадьбой, — сегодня принц решает проявить несвойственное ему терпение, благо игнорировать короля-консорта оказывается не так трудно, когда стоишь спиной к небольшим диванчикам, на которых расположились остальные собравшиеся. — Эта свадьба незаконна. — Почему же? Я выхожу замуж за герцога, всё в рамках чосонских законов. — От того, что император пошёл на уступки, Чон Хосок настоящим аристократом не стал и не станет никогда, — Тэхён мог ожидать, что папа захочет вступиться за него, однако наложник Ким молчит, похоже, полностью соглашаясь со всем сказанным супругом Мином. — Ещё раз оскорбите моего мужа, и я сдерживаться не стану, — наконец, терпение омеги заканчивается, и он, развернувшись к оппоненту, пронзает его гневным взглядом, а после озвучивает столь же гневные слова: — Императору наверняка будет интересно послушать о ваших встречах с японскими военными. Этот факт так же известен практически всему Чхандоккуну, как и моя беременность, — как бы ни было неприятно, но Его Высочество понимает, что отрицать и без того очевидный факт уже не имеет никакого смысла. Лишь после этого супруг Мин замолкает. Какие бы между ними ни были отношения, король-консорт императора искренне любил и новых потрясений точно не желал. Впрочем, разговор в любом случае пришлось бы прервать, потому что через несколько минут двери в соседний зал распахиваются, и оттуда выходят Его Высочество вместе с премьер-министром, ещё несколькими чиновниками, присутствовавшими при церемонии, и новоиспечённым герцогом Понхе. При виде последнего глаза Тэхёна загораются искренним счастьем, и он сразу же подходит к альфе, облачённому в парадную чёрную форму, к которой теперь добавилась красная орденская лента из атласа. Когда-то эта форма пленила принца, теперь же было сложно поверить, что человек в ней его, пускай пока неофициальный, но всё же муж. — Мой герцог, — с придыханием произносит принц, обнимая альфу за шею. Не будь в гостиной столько людей, Тэхён бы непременно не сдержался и поцеловал Хосока, настолько сильным в это мгновение было чувство таящейся внутри любви. — Мне идёт быть аристократом? — с самодовольной усмешкой спрашивает Чон, который определённо наслаждался своим нынешним положением. — Очень, — омега оглаживает ладонями лацканы кителя, а после смахивает заметные лишь ему пылинки с орденской ленты. — Но я теперь жду, что ты сделаешь мне предложение, как полагается герцогу. И кольцо непременно должно быть с большим грушевидным сапфиром, я его ещё с герцога Нама затребовал. — Больше ни слова об этом альфе, — явное недовольство в голосе Хосока заставляет Тэхёна коротко засмеяться. — А кольцо у тебя обязательно будет. — Поздравляем вас, — неожиданно к паре подходят наследный принц с супругом, впрочем, Намджун решает промолчать, и поздравления оглашает Банджа с на удивление искренней улыбкой. — Уверен, свадьба будет великолепной. — Спасибо, я тоже в этом не сомневаюсь, — с такой же неподдельной улыбкой принимает поздравления принц, который был слишком погружён в собственное счастье, чтобы размышлять, а с чего Банджа вообще за него радоваться, ведь его возможности выйти замуж за любимого жестоко лишили. — Ваше Высочество, пока вы не приступили к планированию свадьбы, думаю, мне стоит обозначить потолок вашей фантазии, — неожиданно присоединяется к разговору премьер-министр, всё это время стоявший рядом. — Чосону нужно готовиться к войне, бюджет империи не готов потянуть две пышные императорские свадьбы в один год, он и с одной то справился с трудом. Торжество будет скромным. — Не понимаю, почему я не имею права на роскошь, для которой был рождён. Перенести войну намного проще, чем мою свадьбу. — Боюсь, японская императорская ставка и Чан Кайши с вами не согласятся. — В таком случае, сразу несколько гостей убираем из списка приглашённых. Думаю, этой экономии будет вполне достаточно, — Тэхён чувствует мягкое прикосновение тёплой ладони к талии, явно намекающее, что омеге пора бы остановиться, но принц не привык отступать, в особенности когда отстаивал свои права. В данный момент Его Императорское Высочество был уверен, что имеет право на роскошную свадьбу. — Полагаю, этот спор продолжать бессмысленно, всё равно я не выделю излишне большой бюджет на проведение церемонии. Или Его Высочество забыл, за чей счёт живёт императорская семья? Сказанное премьер-министром было абсолютной правдой, но как же сильно эта самая правда Тэхёна задевала. Он представитель древней династии, основавшей Чосон, его отец полноправный император, некогда державший всю полноту власти в своих руках, а теперь он живёт по указке какого-то полуграмотного националиста из глухой деревни, так ещё от этого националиста надо ждать подачки. Сколько денег Его Величеству Чон Сукчону будет угодно предоставить в распоряжение императора и его семьи в этом месяце? А может, завтра альфе и вовсе надоест этот монархический маскарад, и он преобразует страну в республику. И что тогда будет с Тэхёном и всей его семьёй? Было очевидно лишь одно — они всего лишь куклы в руках премьер-министра, которому пока нравится играть в империю. Кукол наряжают, кукол выводят на публику, вот только под должным контролем всё же держат. Омега ни на минуту не забывал тот факт, что охрана монарших резиденций не подчиняется ни императору, ни кому-либо из его близких. Недавно Хосок без каких-либо проблем проник в покои Тэхёна, а что случится, когда благосклонность семейства Чон будет потеряна? Пропустят во дворец убийц и расправятся так же, как с папой Сунджона — королём Мин? От этих мыслей кровь в жилах Его Высочества стынет, однако злобу это унять не способно. Никто не смеет унижать Ли Тэхёна! Омега уже готовится высказать премьер-министру всё, что о нём думает, и пускай после Сукчон делает всё, что ему только вздумается, вот только что-либо сказать Тэхёну не даёт его муж. Крепче приобнимает за талию, уводя чуть в сторону, а после сам начинает говорить с отцом: — Мы услышали тебя, отец, спасибо за заботу и помощь с организацией свадьбы, — Хосок говорит с лёгкой улыбкой на лице, однако принц уже успел изучить, что искренняя радость или же благодарность у альфы выглядела совершенно иначе. — Хотя бы один благодарный человек, — на этом премьер-министр решает, что его долг исполнен и удаляется поговорить с наложником Кимом, продолжавшим неподвижно сидеть на обитом жёлтым шёлком диване, оставляя молодых супругов относительно наедине. — Мной не смеет помыкать даже собственный отец, твоему я этого тем более не позволю, — с нескрываемым раздражением произносит Тэхён, который и сам не понимает, почему минутой ранее повиновался супругу и не высказал Сукчону всё то, что вертелось на языке. — Ты ведь понимаешь, что этот спор ничем хорошим не закончился бы. Тем более отец прав, мы действительно зависим от него. — Вот только я с этим, дорогой муж, мириться не собираюсь. Я на венчании поклялся любить, оберегать и быть покорным тебе, а не твоему отцу. — Всё будет, мой принц, нужно лишь немного подождать, — Хосок приближается к нему, обхватывает ладонями лицо и нежно поглаживает, стараясь успокоить. Тэхён действительно немного успокаивается, однако от своего отступать не намерен. Он не позволит Сукчону оказывать хоть какое-то влияние на жизнь их с Хосоком семьи.

***

Через несколько дней после оглашения новостей о том, что Чон Хосоку за особые заслуги перед империей даровали дворянский титул, весь Чосон узнал о готовящейся свадьбе между принцем Ли Тэхёном и главой департамента общественной безопасности. Всем было очевидно, что за несколько дней предложение не делают и не дают на него согласие, предварительно расторгнув все договорённости с герцогом Намом, о помолвке с которым все подданные говорили как о свершившимся факте. При иных обстоятельствах секретариат Его Величества непременно повременил бы с оглашением новостей, а ещё лучше, предложил бы провести свадьбу через год, вот только это не представлялось возможным. Со дня на день постепенно увеличивающийся живот Его Высочества мог стать заметным, и тогда его ни под каким свадебным нарядом не спрятать. Все спешили, не желая терять драгоценное время. Пускай лучше сейчас вокруг этой свадьбы собираются различные слухи, нежели беременность принца станет для всех очевидным фактом, разрушив репутацию императорской семьи раз и навсегда. В христианизированном, но что ещё хуже, конфуцианском до мозга костей Чосоне омегу, вступившего в запретную добрачную связь, не принимали ни в одном приличном месте. Если выяснится, что этот омега — любимый сын императора, последствия могут быть самыми ужасающими. Но всё же, несмотря на страдающий из-за непомерных военных расходов бюджет, какие-никакие празднества премьер-министр всё же позволил организовать. В частности, во всех крупных городах империи, где имелся достаточно оснащённый театр, давали оперы, билеты на которые по распоряжению правительства в честь предстоящего праздника продавались по значительно сниженным ценам. Тэхён, когда с ним поделились новостями о подобной задумке, воспрял духом и тут же попросил непременно поставить оперы Джузеппе Верди. Вот только какого же было удивление омеги, стоило ему узнать, что весь репертуар уже согласован и утверждён. Снедаемый любопытством, принц заглянул в список одобренных правительством постановок и даже не удивился, когда увидел там оперы исключительно Рихарда Вагнера. Ну конечно же, любимый композитор фюрера, Тэхёну стоило сразу догадаться, на что упадёт выбор при составлении программ спектаклей. Чон Сукчон совершенно ничего не знал об опере, но зато знал достаточно о своём немецком кумире. Тэхён Вагнера не любил, считал излишне воинственным, без толики нежности, ненавязчивости и полутонов. Если пение, то исполняет громадный хор, если мелодия, то отовсюду доносится грохот духовых и ударных, чеканящих каждую ноту подобно солдатам на военных парадах. Будь на то воля принца, не сходил бы ни на одну постановку, вот только явиться в один из сеульских театров под руку с Хосоком ему всё же пришлось. Было бы странно не поприсутствовать на одном из мероприятий, организованных в честь их свадьбы. Им с альфой выделяют императорскую ложу, а перед началом спектакля, как и полагалось, дирижёр оглашает, что сегодня в зале особые гости, а после вместе с оркестром приступает к исполнению короткого отрывка из государственного гимна, во время которого всем зрителям полагалось встать. Обычно гимн исполнялся только если театр желал посетить лично император, однако похоже, Тэхёну и его жениху решили сделать своеобразный подарок перед предстоящей свадьбой. Омега смотрит в партер, где уже все поднялись со своих мест, устремляя взоры в сторону императорской ложи, а после вытягивают правые руки в знак приветствия. До чего же быстро и успешно партия Чон Сукчона всех приучила к этому незамысловатому действию. Хосок так же вытягивает правую руку в знак ответного приветствия, и лишь Тэхёну как монаршей особе позволялось стоять смирно и не присоединяться к всеобщей вакханалии. Хотя бы на этом спасибо. Омега был бы рад и вовсе в театр не приходить, но поделать ничего не мог. Оставалось лишь надеяться, что к алтарю его не поведут под какое-то из сочинений Вагнера. Не хватало Тэхёну ещё на собственной свадьбе слышать что-то в духе «Полёта валькирий». — Мне здесь не нравится, давай уйдём в антракте, — когда исполнение гимна завершается, все в зале вновь занимают свои места, в том числе Хосок с Тэхёном, и последний не упускает возможности высказать собственное недовольство. — Ты столько собирался, неужели не жалко стараний? — намекает альфа на изысканный тёмно-синий костюм, состоящий из широкий брюк из атласа и такого же глубокого синего цвета блузы из шёлка с мягкими подушечками, спрятанными под тканью, придававшими объём в плечах, довершали образ накинутая на плечи горжетка из белоснежного струящегося меха, а также тиара, украшенная мелкими сапфирами, но главным украшением было помолвочное кольцо с большим грушевидным сапфиром. Чон Хосок исполнил обещание. — Я всегда долго собираюсь, не берём это в расчёт. Мне не нравятся все эти мероприятия в честь нашей свадьбы. — Разве ты не хотел пышного торжества? — Я хотел другого, но тут возник твой отец с расходами на неизвестно какую войну. — Поверь, Тэхён, сегодня ты поймёшь о чём идёт речь. Больше Хосок ничего не произносит, предпочитая смотреть оперу, а внутри омеги поселяется странная тревога. Он смотрит на альфу в идеально сидящей на нём чёрной военной форме и кажется, будто эмоции на лице Чона так же безупречно выглажены, как и лацканы на его кителе. Ничто не выражает тревогу или же какое-либо беспокойство, и в этой безмятежности Тэхён ищет своё спасение. Он переплетает их пальцы и через прикосновения чувствует, как покой передаётся и ему. В какой-то момент Его Высочеству даже удаётся искренне наслаждаться постановкой. Вот только новости всё же настигают принца, когда он возвращается во дворец. В газетах писали, что сегодня произошло столкновение между китайскими и японскими военными на мосту Лугоуцяо в пригороде Пекина. Недоразумение, повлекшее за собой серьёзную перестрелку, однако оставалось надеяться, что из этого инцидента не станут раздувать ничего серьёзного. Предчувствие, однако, подсказывало принцу, что его надежды грозят не оправдаться.

***

Назначенная дата торжества неумолимо приближалась, и Тэхёну пришлось столкнуться с ещё одним очевидным недостатком его нынешнего положения. Не успевали омеге пошить свадебный наряд, как на новой примерке оказывалось, что брюки необходимо делать шире. Вообще одежда принца на свадьбу стала ещё одним камнем преткновения между ним и Чон Сукчоном. Его Высочество мечтал идти к алтарю в пошитом специально для него наряде от обожаемого Скиапарелли, ну или же в одном из вечерних образов от Кристобаля Баленсиага, однако премьер-министр и здесь решил вмешаться и заявил, что на своей свадьбе чосонский принц будет исключительно в одежде, созданной чосонцами. Спорить и в этот раз оказалось бесполезно, и Тэхёну пришлось смириться с простой, напоминающей по фасону чогори блузой, единственным плюсом которой было то, что она скрывала начинающий округляться живот. С ней проблем не возникло, а вот с брюками приглашённому портному пришлось повозиться, и принц предпочитал думать, что постоянные перешивания — это карма безвкусному омеге, сшившему для Его Высочества это невзрачное нечто цвета слоновой кости. — Ещё одна встреча с этим подобием портного, и я вздёрнусь на собственной фате, — напряжённо проговаривает принц, делая очередную затяжку, пока Сокджин помогает ему переодеться в более привычную одежду. — Мне кажется, что получилось очень нежно и красиво, — отвечает компаньон, который, однако, едва ли рассматривал получившийся наряд, будучи полностью погружённым в свои тяжёлые мысли. — Терпеть не могу слово «нежно» по отношению ко мне. Хотя бы дали немного переделать изначальный эскиз, но нет, премьер-министр одобрил, значит, всё, ни шаг вправо, ни шаг влево. Как же меня это раздражает, лучше бы выходил замуж за сироту, — когда с последними пуговицами на блузе оказывается покончено, омега отходит от зеркала к плетёному креслу и, смахнув пепел с сигареты в стоящую на журнальном столике пепельницу, неожиданно добавляет, прикоснувшись правой ладонью к своему животу: — Не переживай, тобой дедушка помыкать не посмеет, я не допущу. В последнее время у Тэхёна появилась привычка обращаться к своему ещё не успевшему родиться ребёнку, и Миндже в такие моменты становилось ещё более тошно от осознания, насколько же он подлый лжец и лицемер. Его Высочество ведь всецело ему доверяет в самый уязвимый для себя момент, непринуждённо находится рядом и даже не подозревает, что на самом деле скрывается под маской всегда услужливого компаньона. Тэхён даже как-то раз во время вечернего чтения начал обсуждать с «Сокджином» варианты имён для ребёнка, и в эти минуты Пак ещё более отчётливо осознавал, что так продолжаться больше не может. Он ведь точно такой же омега, он тоже когда-то будет ждать ребёнка, будет в эти несколько месяцев слаб и беспомощен, не в силах себя защитить от внешних угроз. Так неужели Миндже может допустить, чтобы точно такое же нежное, вопреки всем словам самого принца, ранимое и уязвимое существо находилось в непосредственной близи от опасности, которую из себя представляет Пак? Он ведь один раз уже поддался своим пламенным идеалам, он пронёс бомбу во дворец, он сделал так, что заряд сдетонировал. Его никто не вёл к той беседке под дулом пистолета, не угрожал расправой. Он сам решился на подобный шаг, и Миндже не станет отрицать, что теперь боится самого себя. Что если он опять навредит дорогому сердцу принцу? Отрицать уже было бесполезно — Пак пропал в этих глазах цвета терпкого кофе, в этом обманчиво ласковом баритоне, в этой внешней холодности и отстранённости. Он больше не может молчать, не может скрываться под чужим именем и продолжать обманывать. Миндже понимает, что признание повлечёт за собой верную погибель, но пускай. От завораживающе прекрасных рук Тэхёна смерть принять не страшно, это будет даже приятно — момент наивысшего единения с объектом своего бесконечного обожания. Чего стоит физическая близость по сравнению с тем, что собирался Миндже сделать? Это лишь соединение тел в непродолжительной сладкой неге, омега же намеревался сейчас добиться большего — соединения душ, когда одна жизнь полностью зависит от решений другой. Захер-Мазох, которого так любил принц, писал о мотивах влюблённых: «Нас влечёт и двигает какая-то сладостная и грустная, таинственная сила, и под её влиянием мы перестаёт мыслить, чувствовать, желать — мы позволяем ей толкать себя, не спрашивая даже куда». Прямо сейчас эта таинственная сила подталкивала Миндже к признанию, и он не мог ей противиться. — Ваше Высочество, — робкое и крайне неуверенное начало, но иначе и не может быть, когда эти слова могут стать последними в жизни, — мне нужно вам сказать кое-что очень важное, — на негнущихся ногах Миндже подходит ближе к плетёному креслу, в котором продолжал сидеть ничего не подозревающий принц. — Ты заставляешь волноваться из-за твоих слов, Сокджин, но надеюсь, ничего тревожного не произошло, — Тэхён всё так же непринуждённо курит, а Пак точно осознаёт, что назад дороги нет и быть не может. — Произошло, и я никакой не Сокджин, Ваше Высочество. В это мгновение отчётливо заметно, как принц замирает, не понимая, как интерпретировать только что услышанное, а Миндже приходит к мысли, что нежели объяснять, куда лучше будет всё наглядно показать. Омега никогда не расставался с партийным билетом, запрятанном в специальный потайной карман, который Пак пришил к каждому своему пиджаку. Вот и сейчас достать заветную небольшую книжечку с красной обложкой оказывается совершенно не сложно, что Миндже и делает, в следующее мгновение кладя главную улику против самого себя на столик недалеко от пепельницы Его Высочества. Тэхён всё так же неверяще рассматривает странную вещь перед собой, по размерам похожую на паспорт, а глаза упорно сопротивляются и будто бы не желают читать слова, аккуратно пропечатанные чёрными чернилами на обложке. Но даже если бы принц в это мгновение совершенно ослеп, ему не нужно зрение, чтобы понять, что было на красных плотных страницах написано. «Коммунистическая партия Чосонской империи». И всё же, вопреки всякой логики, руки сами тянутся к неприятному предмету, и Тэхён сам не замечает, как раскрывает книжку и пробегает взглядом по строчкам. Партийный билет под номером две тысяча сорок восемь, выданный Паку Миндже тысяча девятьсот шестнадцатого года рождения, пятнадцатого марта тридцать четвёртого года. Рядом была вклеена фотография, с которой на принца смотрело такое знакомое лицо его фаворита, его Ким Сокджина. Или же теперь вернее было бы говорить «Его Пак Миндже»? — Я больше не мог молчать и не признаться вам, — поясняет свои действия Миндже, стараясь при этом звучать спокойно, вот только предательские слёзы всё же скапливаются в уголках глаз. Какой же он мерзавец, мерзавец, которому нет прощения. — Получается, это ты... — говорить Тэхёну тяжело, и сложно сказать, что именно было тому причиной: лишь шок или же постепенно усиливающаяся внутри ярость, которая, по мнению Пака, непременно должна по отношению к нему возникнуть после всего, что он собственными руками сотворил. — Да, я, — не желая, чтобы принц произносил те страшные слова, компаньон делает это вместо него, — Я под чужим именем и с поддельными документами проник во дворец, я помог пронести бомбу, я оставил заряд рядом с той беседкой, я привёл весь механизм в действие, — чем больше Миндже говорил, тем быстрее слёзы брали в свои коварные руки бразды правления над разумом, и в какой-то момент Пак понимает простую вещь: бесполезно сдерживаться и пытаться что-то скрыть, а потому омега падает перед принцем на колени, обхватывая его ноги своими трясущимися руками и через плач продолжает говорить: — Я достоин чтобы меня ненавидели, я достоин самой жестокой расправы, но умоляю, пускай моим палачом будете вы, — Тэхён всё ещё пребывает в оцепенении, и рыдающий омега пользуется последней возможностью прикоснуться к самому прекрасному в его жизни, начав покрывать спешными поцелуями его левую ладонь, лежащую на коленях. — Я так сильно вас люблю, — звучит уже сбивчивым шёпотом, однако Миндже смеет предположить, что принц услышал, потому что в это мгновение Тэхён словно приходит в себя и без труда вырывается из пылких объятий. Пак сквозь пелену слёз успевает лишь заметить, как Его Высочество, будучи очевидно напуганным, убегает в соседнюю комнату, заперев за собой дверь. Теперь точно наступал неутешительный финал, и от осознания скорой гибели слёзы лишь усиливаются. Тэхён, кажется, впервые со времён осады дворца восставшими против японцев националистами чувствует, как его всего трясёт. Будто он вновь четырёхлетний ребёнок, громко плачущий и прижимающийся к груди папы, пока за стенами слышатся выстрелы, крики и залп орудий. На этот раз слышно лишь громкие рыдания одного омеги, но от этого ужас и паника внутри принца не меньше, чем тогда, восемнадцать лет назад. Тэхёну страшно думать о том, кто всё это время находился совсем рядом, страшно предполагать, на что ещё мог быть способен этот коварный Ким Сокджин, он же Пак Миндже. Впрочем, его громкий плач и чувственные поцелуи едва ли соотносились с образом коварного злодея, но Его Высочество старается отмахиваться от подобных мыслей. Этот человек сделал его любимого отца прикованным к коляске инвалидом, впрочем, если бы не Миндже, император и вовсе мог бы не пережить тот страшный день, но не стоит путать причины и следствие. В такой ситуации правильным было лишь одно решение, и Тэхён должен был решиться. Пускай в сердце что-то неприятно сжималось из-за звуков плача и тех слов, которые Пак успел произнести, но принц спишет всё на последствия беременности. Он не сентиментален и сентиментальным быть не должен никогда. Пошатываясь, Тэхён подходит к стоящему на небольшой круглой стойке телефону, а после прикладывает трубку к уху, предварительно прокрутив несколько цифр, после чего слышит: — Коммутатор, Ваше Высочество, с кем вас соединить? — звучит сдержанный голос немолодого альфы, и омега вновь на мгновение колеблется, но после всё же произносит: — С департаментом общественной безопасности, — смертный приговор для Пак Миндже наконец был озвучен. И покарал его Господь, и отдал его в руки омеги.