***
Николай чувствовал их обоих близко, настолько близко, что в цветной, душащей круговерти ему иногда казалось: их сплавило воедино и все они теперь — просто пирог с начинкой. Два застывших коржа и Николай между ними. Тоненько размазан кремовым липким слоем, втиснут котлетой в булке, разрезанной пополам. Николая тащило, влекло, вертело. Грудь нестерпимо жгло. Что-то клокотало в горле. Пахло металлом и солью. Глаза ослепляло яркостью, многоцветностью, и, не выдержав этого, в какой-то момент Николай отрешился разумом. мВедь всё провалилось. Всё всё равно провалилось. Хуже того, Николай погубил других. «А может и нет». «Чего?!» «Соберись, тряпка. Если мы не сдохли сразу, значит ещё не всё потеряно. Даже, если тебя сожрали, у тебя есть два выхода». «Было бы наивно полагать, что…» Закончить направленную мысль Николай не успел. Он вдруг ощутил, что его ничего не держит. Магический гул в ушах сменился грохотом, похожим на звук камнепада. Секунда свободного падения, судорожный вдох… Тело сгруппировалось автоматически. Приземлившись на колени и руки, Николай осмотрелся. Всё, что происходило дальше, заняло каких-то несколько секунд. Над головой продолжала вращаться магическая воронка. Откуда-то сзади щедрым потоком вливался солнечный свет. В этом свете, разбавляемом цветными вспышками, Николай явственно видел небольшую каменную комнатушку, видел человеческую фигурку, лежащую у стены… А потом Николая пронзило болью, потому что вместе с невероятным зрением Бартимеуса сознание заполнилось его совершенной памятью. Николай знал, где, а вернее, когда они находятся. Николай знал, что сейчас произойдет, и от неизбежности этого Бартимеусу было больно, а Николаю — просто не по себе. «Зачем? И как?» Раскалённая докрасна дверь сперва прогнулась, а после разлетелась осколками. Три тёмные тени. Возня справа и слева. Китти? Мстислав? Живы ли? В состоянии ли действовать, подчиняться? Бартимеус внутри как будто обмяк и съёжился. «Ну же! И кто тут тряпка?» Выпрямиться, оттолкнувшись от шершавости камня. В левой ладони — боль. На расстоянии вытянутой руки Николай увидел знакомую деревянную палку. Надо же… неужели? Но есть ли время подчинять посох? Есть ли вообще надежда, что он исправен? Тяжесть в ладони. Обойма — полупустая. Высокие тени. И выстрелы. Справа — стон. Вскинутый пистолет в чужой, подрагивающей руке. Блёклые глаза полны решимости, густо замешанной с глубоким непониманием. — Кот, прикрой! «Напомни мне, сколько их? М… многовато. Увидел. Тряпка, ну соберись!» Бартимеус соображал медленно и каждая его мысль сочилась сухим песком, скребла наждаком по нервам. «Зачем?» Посох в руке скользил. Вцепившись в него до хруста, Николай затравленно наблюдал, как крохотная комнатушка заполняется жуткими силуэтами. Китти и Мстислав, прижавшись спина к спине, методично отстреливались. Эдак не хватит пуль. Заклинание Николай шептал торопливо, силу из Бартимеуса вытягивал, словно из накопителя. «Ты никогда не сражался с афритами. Это безнадёжно». — Да заткнись ты уже! — сбившись, выпалил вслух в сердцах и Бартимеус смолк. Демоны наступали и Николай заметил, что тянутся они не к ним и не к воронке Разрыва, а к хрупкой, безжизненной с виду фигурке. Воспоминания Бартимеуса были смазаны. Это — Птолемей и он, вероятно, мёртв. А если не мёртв? Снова шепча заклинание, Николай взвешивал варианты. Сейчас они могут отступить. Демонам нет дела до появившихся из неоткуда людей. Они заберут мальчишку — и просто уйдут. Но Николай не любил оставлять кого-то. Даже, если это было обусловлено здравым рассудком. Николай мог хотя бы попытаться. Ведь сколько ему? Четырнадцать Кем будет Николай, если бросит ребёнка тут? Посох в руках задрожал. Престольным взглядом перехватив глаза Мстислава, Николай быстро указал на безжизненную фигурку и шевельнул губами. Бакулин в ответ кивнул. Правильно ли понял? И понял ли? Луч света из Посоха. Стоны и вой. Выстрелы, вопли, усталость. Сколько всё это длилось? Тишина накатила внезапно. Тишина, пустота, тихий, знакомый гул, тяжёлое дыхание Мстислава и Китти. Мстислава и Китти. Живых. Опираясь на посох всем своим весом, это Николай наконец-то осознал впервые по-настоящему. И тут же осознал ещё одно: они победили в схватке. Теперь нужно набраться сил, решимости и сил, чтобы подойти к съёжившейся у стены мальчишеской фигурке. Но тело закоченело. Это был Бартимеус. Николай понял и почувствовал, что именно воля джинна сковала его, вынуждая стоять на месте. «Он… мёртв. Я… не могу. Прикасаться. И ты не мо…» Мучительным волевым усилием Николай возвратил контроль. Два шага. Боль в колене, которым тяжело ударился при падении. Тёплое, тонкое плечо от касания дёрнулось. Николай был готов к тому, что увидит, но, встретив глазами иссушенное, измождённое лицо старика, практически отшатнулся. Тёмные глаза смотрели без осмысления, но всё-таки в этом ребёнке ещё сохранялась жизнь. — Птолемей. Губы Николая шепнули чужим, совершенно потерянным голосом Бартимеуса. И тёмные глаза на лице старика закрылись. Аккуратно вернув ребёнка на пол, Николай поднялся на ноги. Китти и Мстислав стояли и смотрели. Молча, устало, без выражения. — Мы должны уходить. — Кто говорил? Николай? Бартимеус ли? — Ты сказал: Птолемей? — Китти комкала окровавленный рукав куртки. Покалечилась ли в схватке? Или всё-таки от падения? Только сейчас Николай почувствовал мучительную жару. Стоя в полном зимнем обмундировании в жаркий египетский полдень, он буквально истекал потом. Но, как и сам Николай, Мстислав и Китти не спешили даже расстёгивать змейки. Оба смотрели на Николая с вопросом и ожиданием. Николай сглотнул и скинул с плеча рюкзак. Продуманный до мелочей, к счастью рюкзак почти не мешал движениям. Только сейчас Николай поблагодарил себя за то, что перед уходом проверил его комплектацию. Может быть это наитие было не ошибкой, а интуицией? — Плохо. — Мстислав пальпировал грудь смуглокожего мальчишки с осторожностью и тщанием. Не смея спорить с обеспокоенным, но в тоже время совершенно растерянным Бартимеусом, Николай застыл на коленях рядом, а добровольно вызвавшаяся Китти стояла неподалёку, бдя. — Несколько часов — и он умрёт. Будем его двигать — и он умрёт. Мальчик тихонько застонал. Полные боли глаза распахнулись. Он что-то прошептал. — Рукописи. — Николай перевёл лишь благодаря Бартимеусу в мыслях. — Мои рукописи. — Тихо. Тихонько. — Притиснув его тонкие плечи к полу, Мстислав поглядел на Николая. — Милосердие? Я… смогу сделать это. Мне духу хватит. — Не хватит тебе. — В удушающей жаре пальцы похолодели. Медленно потянувшись, Николай стиснул ладонью тяжёлую рукоятку, и в этот момент Бартимеус понял. Рот Николая распахнулся в душераздирающем вопле: — Нет!***
— Николай, ты можешь. Я знаю: ты можешь. — Я не могу. Мы говорили вслух. Стоя около раскуроченной двери, спорили одним на двоих ртом. И пусть мы читали мысли друг друга, чтобы понять их полностью, приходилось облечь в слова. — Я согласен на это. Добровольно. И я. Тебя. Прошу. Заклинаю, африт бы тебя побрал! Грех не возьмёшь на душу? А ребёнка застрелить — это не грех для тебя? Не грех! Я понял, что он задыхается. Чтобы продолжить, пришлось не на долго заткнуться. Краем нашего глаза я мог наблюдать медленное вращение воронки Разрыва. Зависнув в паре метров над руинами вынесенной стены, воронка размеренно пульсировала. Чтобы осознать всё произошедшее, мне требовалось хорошенечко поразмыслить. Но у меня не было времени поразмыслить. Потому что Птолемей… Мой Птолемей, по которому я скорбел и которого отпустил, которого потерял и чудом теперь обрёл, медленно умирал, кашляя кровью и не приходя в сознание, а этот мудак-Николай… — Как я могу? Я не могу. Я не имею права. — Ты. Исцелил своего заместителя. — Потому что у меня был накопитель! А тут накопителя не хватит. Даже, если бы он был! — Потому я и предлагаю тебе себя! — А я… не… могу! — Кто тогда может? Кто — не тряпка?! Я уже в тебе. Просто возьми и сделай это! — Да чёрт бы тебя побрал! — Он изобразил странное движение, будто попытался бежать во все стороны одновременно. — Я даже один не могу побыть. Чтобы принять решение. Чтобы вообще осознать! Шаги за спиной. Медленные, тяжёлые. Обернувшись, мы с Николаем отрешённо пронаблюдали, как Мстислав сбросил куртку на груду вещей в углу, а следом стянул через голову и серую водолазку. В солнечном свете блеснул ремешок часов. — Я сделал ему несколько внутривенок. — Приближаясь к нам, он похрустывал пальцами. — Ты закончил с собой разговаривать? Есть… дело. Максимально тактичным с моей стороны сейчас было отстраниться, всецело уступая Николаю его мозги. Как джинн порядочный, именно так я и поступил. Это походило на то, как если бы две жирные задницы пытались поместиться на маленьком стуле так, чтобы ещё и не мешать друг другу. Получалось не очень, но я старался. — Если ты хочешь задать мне вопросы, ответов нет. — Медленно сложив руки на груди, Николай всмотрелся в племянника, а я впервые отметил, насколько они похожи. Аура Мстислава была чистой и яркой, однако сейчас излучала то леденящее кровь спокойствие, которое есть ничто иное, как оборотная сторона смертельной ярости. «Я, конечно, не очень хочу вмешиваться, но по-моему сейчас тебя будут бить». Услышал ли он меня? Если и услышал, то просто проигнорировал. — Вопросы подождут. А потом нам, конечно же, прилетело.***
Мстислав ударил резко, без замаха и, несмотря на предупреждение Бартимеуса, это для Николая стало сокрушительно неожиданным. Костяшки кулака оставили на челюсти жгучий отпечаток. Каменное лицо напротив, казалось, заледенело. «Вот тебе и ласковый, мягкий котик. Это вообще-то больно. — Мстислав замахнулся снова. — Ты что, мазохист? Или ковёр и просто ждёшь, пока тебя выбьют?» Это было трудно, но Николай отрешился от ехидного, немного обиженного голоса в голове. Уклонившись в сторону, стремительным броском перехватил нацеленный в скулу кулак. Но Мстислав был хорош и быстр. Вторая его рука пробила живот, вынуждая согнуться. — Да успокойся ты! — Успокоиться? Нет, Николай! Да какого хера? И снова удар. Изнутри поднималась злость. — Хера какого? Хера какого? — Всё-таки сидение на бумагах давало свои плоды. Оборона Николая трещала по швам и он пропускал атаки. — Ты попёрся за мной. Кто тебя звал?! — А ты думал, я позволю тебе сдохнуть?! — Доволен теперь? — Отступая, Николай споткнулся и, потеряв равновесие, рухнул на каменный пол, потащив за собой Мстислава. Руки и кулаки мелькали перед глазами вместе с его оскалом. — Я не просил меня спасать. И причинять мне добро я не просил. — Ты. Должен ценить свою жизнь! — Это моя жизнь и я сам решаю, как ею распоряжаться! Из красной пелены захлестнувшего гнева внезапно возникли руки. Вцепившись Мстиславу в плечи, руки его встряхнули. — Достаточно! Хватит! Сидя у Николая на животе со стиснутыми кулаками, Мстислав тяжело дышал. Растрёпанная и испуганная, Китти смотрела из-за его плеча. — А знаете, я согласен, — воспользовавшись заминкой, перехватил контроль над голосом Бартимеус. — Прежде, чем драться, сначала выпустите меня. Я не заслужил терпеть это вместе с ним — или как вам кажется. А вот со стороны бы с удовольствием понаблюдал. Но только тогда, когда у нас будет на это время. Николай сидел на каменных ступенях, водя пальцами по едва заметным сколам на их краях. — Ты ведь понимаешь, что я не мог поступить иначе? — Думаешь, мог я? — И долгая, гнетущая тишина. В этой тишине Мстислав отрешённо смотрел вперёд. — Я не понимаю и половины. Ни того, что ты сделал, ни того, где мы. Ни даже того, с кем разговариваю сейчас. И кто этот мальчик, которого мы… защитили? Усаживаясь удобнее, Николай крякнул. Внимая его просьбе, Бартимеус возился где-то на периферии, однако само осознание и ощущение его присутствия, заполняя энергией и бодростью, ментально утомляло невероятно. — Давай начнём с мальчика? И это… ответит на другие вопросы. Если мы не умерли и это — не наш коллективный предсмертный бред, мы где-то в конце старой эры. В Египте. Этот мальчик имеет значение для Бартимеуса. Наверное потому нас и выбросило сюда. — Яснее не стало. Он… этот мальчик… кажется таким… будто живой труп. Но аура у него невероятная. Вспышки чужих воспоминаний сводили с ума своей болезненной, сумбурной, жестокой яркостью. — Чтобы ответить на этот вопрос, мне пришлось бы воспользоваться памятью Бартимеуса. Это кажется мне неправильным. — Порыв ветра принес горсть песка и Николай отряхнул колени. — Если бы ты мог спасти чью-то жизнь, пошёл бы на грех? Чужой бы рискнул? — Скажи напрямик. Но, качнув головой, Николай поднялся и медленно побрёл по ступеням вниз. Древний, полуразрушенный храм возвышался громадой на фоне выцветшего, блёклого пустынного неба. Блики магической воронки отсюда казались лишь миражом, лишь причудой воображения. «Когда я читал о пустынях, я думал, что они…» «Какие? О… боги… смешно. Золотые пески — они не везде и пустыня пустыне — рознь». «Я уже несколько раз уловил. Ты сравниваешь меня с этим мальчиком? Почему?» Молчание было долгим. Стремясь отгородиться, Джинн думал на странных, певучих языках, которые сплетались в сознании дурманящим, мягким шёпотом. Так и не дождавшись ответа, Николай задал другой вопрос: «Разве ты не помнишь, как это больно? А, если помнишь, то всё равно хочешь пойти на это?» Ответ был исполнен глухой тоски. «А ты бы не пошёл, Николай?»***
Николай был мертвенно спокоен. Это спокойствие Китти ощущала и у себя внутри. Будто все эмоции, притупившись, сгладились пустынным песком под порывом ветра. Сама душа, само сознание — они ограждали себя от происходящего. От боли, которую испытала, бесконечно долго вращаясь в магической центрифуге; от ужаса последовавшей за этим непонятной, но страшной схватки; от брошенного заклинания, которое поймала рукой и которого не выдержала даже сопротивляемость; от безумия прошлого, ставшего для Китти не сказкой, а настоящим. — Что он будет делать? — Китти спросила Мстислава. Притулившийся к стене в углу, целитель тоже был спокоен. Словно само умение испытывать эмоции выплеснул вместе с ударами, вместе с гневом. Китти тогда испугалась — его, за него. И за Николая тоже. Но теперь племянник и дядя общались так, будто и не было этой ужасной драки, будто усталые лица обоих не пламенели кровоподтёками. — Грешить. — Мм… — Китти подумала, что ошиблась с переводом, но целитель только пожал плечами. — Он владеет магией, которую придумал сам. Это плохая магия. — Он хочет исцелить Птолемея? — Он хочет попытаться. Поэтому мы уйдём.