Портовый квартал

— Шестёрка! Получается, сейчас твой черёд рассказывать, Кардиф, — хмыкнул Брахим, кинув взгляд на кость. — Выходит, что так. Уговор есть уговор, — кивнул Кардиф. — Про кого ты нам расскажешь? Тебе, наверно, известны делишки всех портовых жителей, — подал голос Фарим. — Всех не всех, но о некоторых кое-что слышал. Вон, к примеру, есть у нас мясник Альвин. Его дом стоит неподалёку от портового склада, а возле городской стены он устроил загон, где держит предназначенных на убой овец, — начал свой рассказ хозяин таверны. — Вы наверно знаете, что Альвин — порядочный скупердяй и тратить деньги на выпивку не любит. Но недавно он заявился ко мне в таверну и принялся заказывать пиво кружку за кружкой, а время от времени заливал его шнапсом... *** — Ещё! — бахнул Альвин опустевшей кружкой о барную стойку. Его уныло обвисшие светлые усы украшали хлопья пивной пены. — Что-то ты сегодня разошёлся, приятель. Как бы Мо не пришлось выволакивать тебя наружу и окунать головой с причала в морскую водицу, чтобы опомнился, — внимательно глядя на клиента, проговорил Кардиф. — А-а, к Белиару всё! Наливай! — выкрикнул мясник и швырнул на стойку несколько монет. — Ну, как знаешь, — пожал плечами хозяин таверны, ловко сгрёб раскатившиеся по доскам золотые кругляши и пододвинул Альвину наполненную кружку. Тот схватил её и принялся пить крупными глотками. Кардиф окинул таверну цепким взглядом. Всё было в порядке. В дальнем углу Нагур и ещё какие-то мутные типы обсуждали что-то, сдвинув головы над столом и поминутно зыркая по сторонам. Посреди зала размахивали руками и о чём-то увлечённо спорили двое портовых жителей неопределённого рода занятий. Ближе к двери усердно работали челюстями, запивая пивом простой, но обильный ужин, плотники с верфи. Никто не дрался, посуду не бил и не ломал мебель. — Овца! — опустошив кружку, громко сказал Альвин и снова грохнул кружкой о стойку. — Наливай, држи... дружище Кардиф! — А не хватит ли с тебя, братишка Альвин? — ухмыльнулся хозяин таверны. — Лей ещё! Душа рыдает... понимаешь, душа! Чего ухмля... ухымляешься? Думаешь, у мясника не бывает души? — обиделся перепивший посетитель. — Ну что ты! И в мыслях такого не было. Все мы дети Аданоса — и мясники, и рыбаки, и воры, и даже стражники... — пряча усмешку, проговорил Кардиф. — И бабы? — уточнил Альвин. — Насчёт баб точно не скажу, это тебе лучше спросить у Ватраса. Он у нас маг воды всё-таки. — Не-е... Баб точно не Аданос создал и не Иннос, а сам Белиар! — направив в лицо Кардифа толстый кривоватый палец, заявил мясник. — Не стану спорить, братишка. Тебе виднее. Похоже, одна из них крепко наступила тебе на хвост. А, может, и не одна? — Овца! — согласился с хозяином таверны Альвин, пьяно замотав головой. — Вот ты меня понимаешь, дружище! Дай я тебя обниму! — с этими словами мясник навалился на стойку и потянулся к Кардифу, опрокидывая бутылки и кружки. — Пожалуй, это лишнее, братишка! — спихнул его обратно Кардиф, поймал на лету скатившуюся бутылку и водрузил обратно на стойку. — Лучше расскажи толком, что у тебя произошло. — Так я ж и говр-рю — овца! — возмутился его непонятливостью Альвин. — Нет, так не пойдёт! Давай по порядку. А сначала пожуй немного, а то тебя совсем развезло, — Кардиф пододвинул мяснику блюдо с мелко нарезанным сыром, а потом отвлёкся на других посетителей, которые тоже потребовали выпивки. Затем он вновь обратился в Альвину. — Так кто, говоришь, тебя обидел, братишка Альвин? — Это всё Люси... Овца! — Овца? — Да, моя жена! Она совсем ко мне охладела. Ничего ей не надо! Только жрёт и толстеет, толстеет и жрёт! С трудом ворочая языком, время от времени давясь сыром и сбиваясь, мясник поведал Кардифу свою печальную историю... *** Альвин доставил торговцу Бальтраму очередную партию баранины и возвращался с рынка домой. Пояс оттягивал мешочек с монетами, и настроение у мясника было приподнятое. Он уже свернул вдоль городской стены в сторону своего дома, как вдруг ему показалось, что кто-то произнёс имя его жены Люси. Мясник замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, прислушиваясь к разговору, который вели за углом ближайшей хижины местные кумушки. —...точно тебе говорю! — Это тот беглый королевский пехотинец, который поселился за складом? — Да! И она к нему бегает, когда мужа нет дома! Представляешь? — Не может быть! — Клянусь Аданосом, всё так и есть! — А что муж? — Ни о чём не догадывается... Увлечённо подслушивающий Альвин сделал шаг вперёд и неосторожно зацепился широкой штаниной за сложенные у стены дрова. Поленница с грохотом раскатилась. Голоса испуганно умолкли, затем послышался задавленный смешок и шаги двух торопливо удаляющихся пар ног. Мясник выругался сквозь зубы и торопливо направился к своему дому. Хорошая выручка его больше не радовала. Душу терзали мрачные подозрения. В своё неопрятное, провонявшее бараньими потрохами жилище Альвин ворвался как орк в проломленные ворота миртанского замка. Не хватало лишь топора наперевес и грозного боевого клича. Люси в доме не было. — Ага! — сказал мясник и, грозно раздувая ноздри, кинулся обратно. Он выскочил наружу, свернул налево, в направлении портового склада, и тут же столкнулся с Люси. Она, что-то тихо напевая, полола грядку с репой, которую ещё весной разбила на крохотной полоске земли возле стены дома. Женщина вскинула на него испуганный взгляд, но, узнав мужа, тотчас же успокоилась. — Альвин! — Ты где была? — подступил к ней мясник. — Как где? За водой к колодцу ходила. А потом здесь возилась, — ответила Люси, с недоумением глядя на мужа. — Точно? — Да что на тебя нашло? Ты сам не свой! На рынке обсчитали? — Что? На рынке? А... нет, всё хорошо, — рассеянно ответил Альвин. Он внимательно оглядел окрестности, не заметил ничего подозрительного и, шаркая ногами, направился к загону с овцами. Вид источника своего дохода неизменно приводил мясника в благодушное расположение духа. Но сегодня созерцание увлечённо жующих овец его не радовало. Подозрения в неверности жены продолжали терзать его душу. Досадливо плюнув, Альвин повернулся и направился к известному на весь Портовый квартал алхимику Игнацу. Алхимик, по счастью, оказался дома. Он сидел за столом, подперев голову тощими, как лапы падальщика, ладонями, и негромко о чём-то разговаривал с висевшим на стене чучелом гарпии. Но, услышав шаги посетителя, сразу уже умолк и вскочил на ноги. — Чего тебе? — обернувшись к Альвину, не слишком приветливо спросил он. — Почтенный Игнац, мне бы это... зелье... — смущённо пробормотал тот. — Зелье? Какое зелье? Говори толком! — Зелье... в общем... Ну, ты понимаешь? — Не понимаю. Не мямли, говори яснее! Живот, что ли, прихватило? — Да нет же, не живот... Просто, говорят, моя жена Люси... Она... в общем, бегает там к одному... И вот мне бы зелье, чтобы... — Так тебе нужно зелье силы мужского корня? — понимающе вскинул брови Игнац. — Тогда тебе не повезло. Я не могу приготовить такое зелье — у меня нет нужных ингредиентов. — Да нет же! Мне нужно, чтобы Люси смотрела только на меня, а на других внимания не обращала, — разозлившись, вернул себе, наконец, дар членораздельной речи Альвин. — А-а, так речь всего лишь о приворотном зелье! Так бы сразу и сказал. Игнац взял с полки склянку с густой золотистой жидкостью и протянул мяснику; — Держи! С тебя пятнадцать монет. Лучше всего давать, подмешав в вино. Но не больше десяти капель в день! Ты меня понял? — Угу, — кивнул Альвин, расплатился и, ободрённый, заспешил домой. Люси удивило, что к ужину её скуповатый супруг достал бутылку красного монастырского, которую приберегал для особого случая. Пока она нарезала хлеб, баранью колбасу и сыр, Альвин наполнил вином две кружки. — Люси, а у нас зелени нет какой-нибудь к ужину? — спросил он, едва она собралась сесть за стол. — Найдётся. Сейчас принесу. Люси встала и направилась к своей грядке, а мясник, бросив ей вслед вороватый взгляд, достал купленную у Игнаца склянку и нацедил в её кружку десяток капель. Потом, вспомнив упитанную фигуру жены, шёпотом помянул Белиара и отсчитал ещё капель двадцать. Едва он успел спрятать склянку, как вернулась Люси и водрузила на стол пучок свежей зелени. Альвин одобрительно улыбнулся. — Ну что, выпьем за нашу любовь? — подняв кружку, спросил он. *** — И что, подействовало зелье? — с интересом спросил Кардиф. — Ага! Подействовало! — грохнул днищем кружки о стойку Альвин. — Эта овца завалилась в кровать и уснула как убитая! И пр-р... проспала до полудня! — Проспала? — Да! А потом просыпается и такая: «Ты зачем опоил меня снотворным, мерзавец?!» Мерзавец — это, значит, я. «Ты, говорит, по девкам бегал, пока я спала?» Кардиф не удержался от ехидного смешка, но сразу же оборвал его под обиженным взглядом пьяного мясника. — А ты что? — спросил он. — А я что? Я — к Игнацу. «Ты что мне подсунул?» — спрашиваю. И склянку ему в нос! Он открыл, понюхал, принялся извиняться. Перепутал, говорит. Это, говорит, сонное зелье. Вот, мол, настоящее прирво... приворотное. И даёт мне другую склянку, с виду точно такую же. И знаешь, что? — перешёл Альвин на громкий шёпот. — Что? — стараясь не морщиться от перегара, наклонился к нему Кардиф. — Когда я уходил, Игнац меня окликнул! «Эй, говорит, Альвин, не знаешь, где достать яиц?» Я спрашиваю, каких ему надо яиц. Если яиц падальщика или шныга, то это у охотников лучше спросить. А если бараньих, то я могу продать, когда скот забивать стану. А он говорит: «Нет, не то. Мне крысиные яйца нужны». Представляешь? — Зачем Игнацу крысиные яйца? — удивился хозяин таверны. — Не знаю! — многозначительно округлил глаза Альвин. — А зелье? Ты напоил Люси ещё и этой отравой? — Хотел напоить, да... Не вышло! — с досадой махнул рукой мясник. — Почему? — Заметила! Выхватила у меня склянку — и на двор. Я за ней. А она к овечьей поилке и всё туда — бульк! И давай меня крыть последними словами. Мол, и подлец я, и отравитель, и развратник! А овцы тем временем к поилке — и ну хлебать воду с зельем! — И как? Передохли, небось? — Ты что! Живые... Глядят на меня влюблёнными глазами и блеют... Жалобно так... — едва не плача, пробормотал Альвин. — А я им не этот... Не какой-нибудь малолетний придурок вроде моего бывшего работника! Этого дурачка отправили на каторгу за... слишком тесную дружбу с овцами. А они, между прочим, презна... предназначались для губернаторского стола... — Да, братишка... Вот так история! — покачал головой Кардиф. — История? Да что история! Овцы! Как я теперь их забивать буду? Они же меня лю-ю-юбят! — не сдерживаясь больше, разрыдался мясник. *** — И что Альвин стал делать дальше? — отсмеявшись, спросил Брахим. — Отправился в «Красный фонарь». Сказал, мол, раз уж Люси всё равно считает его развратником, то пусть у неё для этого хотя бы будут основания, — ответил Кардиф. Фарим и Брахим снова расхохотались. — Ну что, пусть теперь Фарим рассказывает? Или опять бросим кость? — дождавшись окончания веселья, спросил хозяин таверны. — Бросай!