неизвестный

      — Его нет?       — Что? Достоевского здесь нет?       — Нет, конечно. Он же умер вчера. Тебе ещё не сказали?       — Как умер?.. — Коля отшатнулся в сторону. Его ноги резко стали словно ватными и совершенно отказались держать своего хозяина.       — Ну вот так. Взял и умер.       — Нет…       — Твой Достоевский умер. Всё. Он исчез.       — Как ты можешь говорить об этом так спокойно, Вань?.. — Гоголь недоумевал, почему тон Гончарова такой беззаботный, как будто бы умер не человек, а какая-то мелкая вошка.       — Да, именно вошка и умерла, — продолжил Ваня, сумев прочитать чужие мысли.       — Нет… Нет, нет, нет…       — Нет! — прокричал сам Достоевский, находившийся тут совсем рядом. Он подскочил к одноклассникам и встал прямо между ними, демонстрируя при этом, что он ничуть не умер, а жив и здоров.       …Но никто его не увидел. И один, и другой его полностью игнорировали. Заметив, что Коля вот-вот упадёт, Федя попытался придержать тело друга; но его руки, словно руки приведения, просто прошли сквозь плоть.       Испугавшись самого себя, Достоевский взглянул на свои ладони, но ничего странного не заметил… Неужели? Неужели он действительно умер?..

***

      Лицо было опухшим после вчерашних слёз, голова раскалывалась изнутри, в груди болело; но это ничуть не помешало взять и закурить одноразку, которую парень до всего этого не курил.       И почему же ему сейчас так тяжело?       Он спал целых шестнадцать часов, и ему, скорее всего, приснилось очень много всего; но помнил Федя только этот сон. Он умер, и вроде это даже и не плохо, но с другой стороны… Коля так на это отреагировал… Так… Так… Так испуганно. Но ведь это только сон, и, вероятнее всего, в реальности его реакция будет абсолютно никакой. Ну умер и умер, умер и ладно.       Интересно, а если бы Достоевский вчера и в самом деле умер, то что было бы сейчас? Скорее всего его тело до сих пор лежало на кровати, только уже холодное и бледное. Быть может, через неделю или сколько-нибудь труп был бы найден, а дальше? Что дальше? Узнает отец, потратится ли он на похороны? Мать обрадуется? Или накричит на мертвого? А сестра? Хотя что она? Как она узнает, если Федя, по сути, всего лишь будет игнорировать её сообщения?       Умирать пока будет не удобно, нужно дождаться того момента, когда о теле смогут позаботиться.       А какой бы заботы хотел Достоевский после смерти? Спокойно сгнить в земле? Остаться пылью в дальнем ящике чьего-то шкафа?       Нет! Нужно бесследно исчезнуть. И как же это сделать? Сгореть вживую вместе со всяким мусором? Гореть вживую не хочется.       Чайник вскипел, можно налить себе чаю.       На часах скоро будет десять. Второй урок подходит к концу, а он все ещё дома.       …И он не пойдет сегодня в школу. Нет, ему сегодня просто не до уроков. И дело тут не только в опухшем лице и нежелании идти куда-либо.       Позавтракав, Достоевский отправился в комнату матери. Игнорируя весь мусор на полу, он пробрался к первому попавшемуся шкафу и заглянул в него, а затем, обхватив руками сразу всё, что там лежало, вывалил на пол. Так… Какие-то безделушки, украшения и даже какие-то семена для посадки. Что угодно ожидал увидеть юноша, но явно не последнее…       Тут нет, значит время следующего шкафа. Вновь вывалив всё, что там было, на пол, Федя продолжил копаться в вещах матери. Ох, а вот и он!       Небольшой, но достаточно толстый кожаный кошелёчек.       Открыв его, Федя быстро пересчитал все купюры, которые в нём находились. Пять, десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять, тридцать, тридцать два, тридцать четыре, тридцать пять… В сумме тридцать девять тысяч. Достоевский прекрасно знал, что денег должно было быть больше; но был безумно рад и этому количеству, что мать не пропила и не потратила на всякую дрянь.       Он тоже на дрянь не растратит.       Забрав кошелёк, он направился в свою комнату. Оглядываясь по сторонам, парень убрал деньги в шкаф, аккуратно зарыв всё это одеждой. После Достоевский вернулся обратно и продолжил ползать в чужих вещах, но больше ничего для себя не нашёл, кроме… Кроме двух камер в самом углу комода. Они, понятное дело, уже давно не работали, но Федя прекрасно помнил взгляд ярко-синего глаза каждой; помнил, как они хрустят, когда двигаются; помнил… Он всё помнил.       Юноша кинул их в стену со всей силы. И одна и вторая развалились на несколько частей, с громким звоном упав на пол. Достоевский подскочил к ним и взял в руки, а затем отнёс на кухню и выбросил в мусорный мешок.       На самой дальней полке в комнате матери Федя нашёл небольшой фотоальбом. Он был весь в пыли, серый и будто безжизненный. Раскрыв его, парень на первой же фотографии увидел самого себя. Тут он ещё малыш, ему лет шесть, он улыбается, смотря прямо в объектив. Далее фотография его отца: мужчина стоит в плавках на каком-то пляже, молодой совсем. Следующая — фотография матери в компании её подруг из колледжа, в котором та училась.       В альбоме попадались пустые страницы, где не было ни единой фотографии. Ничего не было. А затем переворачиваешь, и там уже изображён кто-то из семьи… Кто угодно, но не Варя…       Пролистав весь альбом, Достоевский не нашёл ни одного фото с ней. Нигде её не было! Эта женщина действительно сделала всё для того чтобы создать иллюзию, будто у неё никогда не было дочери?!       Не выдав никакой реакции, Федя спокойно убрал альбом на место. Ему не жалко её, нет. В конце концов, она тоже его бросила.       Вернувшись в свою комнату, Федя просто встал посреди помещения, а затем и вовсе сел на пол. Темно, одиноко, пахнет табаком. Взяв сигарету, он поджёг её и хорошенько затянулся. Достоевский будто и забыл уже о передозировке никотином, и о наркотиках вроде бы также забыл…       …И вообще пусто как-то стало. Словно он недавно родился. Вернее, недавно переродился, а всё то, что было раньше, было вовсе не с ним, а с мальчиком, которого ему необходимо теперь подменять.       Жизнь с чистого листа, получается?       «Помогите мне, у меня проблемы.»       Но не выбрасывать же, правда?       И вот он уже держит в руках этого предателя, что должен был остаться в прошлой жизни. Начать новую жизнь с того, что убивало предыдущую, серьезно? Нет! Предыдущую жизнь убили не наркотики, а причина их употребления! Такая вредная причина! Причина, которую он не выбирал, которая досталась ему сразу после рождения!       А сейчас она ютится у того, кто вроде бы и помог осторожно вырулить на светлый путь со светлой дорожки, выложенной мелким порошком.       Мать.       Стоя какое-то время с экстази в ладони, юноша о чём-то думает, а затем как бы под чьим-то влиянием глотает таблетку.       — Я ведь правильно сделал. Сейчас произойдет ужасное, а потом всё будет хорошо, — нашептал он сам себе.       Всё будет хорошо?       Может ли всё быть хорошо, если всё уже хуже некуда? Будет ли всё хорошо когда-нибудь? Рано или поздно будет?!       Резко осознав происходящее, Достоевский на ватных ногах бросился к раковине, включил воду и, сполоснув пальцы, отправил их в рот, пытаясь вызвать рвоту. Начало сводить скулы, язык, появился кашель. Выплюнув свои слюни, Федя вновь отправил пальцы в рот, но ничего не происходило. Совсем ничего! Как бы он не пытался, всё было впустую!       Вот он, стоит у раковины и пытается исправить ошибку, а ошибка никак не исправляется! Было бы совершенно смехотворно, если бы сейчас кто-либо ворвался в квартиру и увидел его состояние.       …А кто может ворваться? Мать? Соседи? Мусора?..        Понимая, что все попытки избавиться от экстази абсолютно бесполезны, Достоевский медленно отошёл от раковины, и вдруг услышал короткий звонок в дверь.