***
Шкет не любит энциклопедии и параграфы из учебников. Она любит сказки. Любит ужин больше завтрака, стихи больше рассказов, а здесь и сейчас, больше любого где-то потом. Еще любит бабочек, созвездия, старый джаз, трехцветных кошек, кареглазых людей, астрологию, любовные романы и легенды про рыцарей Круглого стола. Любит долго болтать с друзьями, любит понаблюдать за людьми и поваляться в траве, любит рубашки и пышные юбки. Любит смех и боль в животе от смеха, когда кто-то рассказал смешную шутку, и не можешь перестать смеяться. Любит любить и быть любимой. Любит читать и делать пометки красной ручкой, рисовать и дописывать свои концовки. В фильмах и в книгах любит приключения, а в жизни — посидеть в комнате. Любит несколько раз перечитывать книги и по сто раз рассказывать сюжет друзьям, даже если они ее читали. Любит звуки гитары, но играть на ней не умеет, зато всегда внимательно слушает. Любит глубокие карманы, чтобы пол дома можно было утащить с собой. Любит защитные обереги, такие, чтобы каждый на что-то отдельное, а не сборники на все случаи жизни. Любит облепиху и облепиховый чай. Любит шляпы с широкими полями. Бантики, кружева, старые фотоаппараты, разбитые коленки, яркие волосы, разноцветные заколки, веснушки и ямочки на щеках, запах чистоты, рассветы и закаты; любит громко слушать музыку, любит читать вслух и представлять себя актрисой театра, любит во сне крепко обнимать кого-то, любит теплое молоко, хранить старые открытки, копаться в старых бумагах и фотографиях; любит свои глаза — они красивые — любит смотреть на облака, собирать цветы, обниматься и щекотать ребра. Любит долго стоять на улице, любит слушать других, умываться теплой водой. Она слишком много всего любит, перечислять можно бесконечно. А не любит она карты. Любые. По причинам, которые утомительно перечислять. Поэтому она этого делать не будет. А еще...скажу вам по секрету, будь то Шкет или Шаманка, ее никогда и не было...***
— Плохая это затея, — твердила девочка лет семи, увязавшись в маленькое приключение со своим новым другом — Вонючкой. Они познакомились совсем недавно в кабинете директора. Он там был из-за рок-представления в Могильнике, она — потому что ей стало скучно во время уборки девичьего крыла. — Чувствует моя селезенка, нам потом не поздоровится. — Твоя селезенка плохо чувствует, а вот моя голова предвещает прекрасное событие, — возразил мальчик. — С чего ты вообще решил, что сегодня кто-то приедет? Лето на дворе! — Если тебя оставили тута, не взяв в Дом на море, это не значит, что надо портить тут праздничную ауру! — Меня не взяли туда по той же причине, что и тебя! Меня накажут и посадят в Клетку, а с тобой ничего не сделают! Ругать и наказывать Вонючку разрешается только нянечкам. «Что-то в этом есть материнское, — уверяет Вонючка. — Что-то такое родное, страшное и ностальгическое». Замечено, что чем старше и некрасивее ругающая его нянечка, тем чаще он произносит эту фразу. Таков Вонючка — страшный человек девяти лет от роду. — Тебя тоже не накажут, я уже со всеми договорился… Поэтому, когда он одним злосчастным утром поднимает всех еще до рассвета и переворачивает комнату вверх дном, готовясь к Событию, никто не осмеливается ему перечить. Вонючка не вдается в объяснения. Он строит смотровую площадку. Основой ей служит придвинутый к окну письменный стол. На столе укрепляются подушки и штатив для подзорной трубы, после чего Вонючка занимает позицию наблюдателя, обложившись печеньем, биноклями, хлопушками и носовыми платками. Двое младших послушно раскрашивают буквы на белом полотне, сшитом из разрезанной простыни. Вонючка поминутно свешивается со смотровой площадки, оценивая их работу, и ругает за медлительность. Старшие ретируются из спальни, чтобы немного от него отдохнуть. Завтрак Вонючке подают на пост. Устрашенные его возрастающей нервозностью нянечки укрепляют на окне транспарант с надписью «Добро пожаловать!» и увозят младших, отмывать от краски. Вонючка нервничает все сильнее. К полудню он делается устрашающе мрачен. Нянечки запасаются нашатырным спиртом и скрываются в недрах Дома с перепуганными младшими. Старшие возвращаются и следят за Вонючкой с возрастающим интересом. Он раздает им хлопушки и просит стрелять из окна по его команде. Старшие готовятся. Судя по убитому виду Вонючки, Событие не состоялось и вряд ли уже состоится, поэтому, когда раздается его истошный визг: «Пли!» — двое из троих роняют хлопушки, и только один рефлекторно дергает за шнурок. Размахивая подзорной трубой, Вонючка выкрикивает троекратное «Ура!», размазывает по лицу слезы, огрызается на старших: «Чего уставились? Счастья не видели?» — и выстреливает из запасной хлопушки, осыпав вскарабкавшегося на подоконник старшего разноцветным конфетти. Они идут медленно. Мальчик — чуть отставая, женщина — ссутулившись под тяжестью чемодана. Оба в белом, оба светлоголовые, в рыжизну, оба выше, чем им полагается — мальчику по возрасту, женщине — чтобы казаться женственнее. Мальчик приволакивает ноги, шаркает кедами, прикрыв глаза от яркого солнца, так что ему виден только плавящийся от жары асфальт и дырчатые следы, оставленные на нем каблучками матери. Еще он видит рассыпанное конфетти. Яркие, сверкающие блестки на сером. И обходит их, стараясь не наступить, чтобы они не потускнели. Наткнувшись на мать, он останавливается. — Кажется, это здесь. Женщина ставит на землю чемодан. Дом возвышается перед ними приземистой серой брешью, попорченным зубом в белоснежных рядах соседних домов. Женщина приподнимает солнечные очки, рассматривая табличку над дверью. — Это оно и есть. Видишь, как мы быстро дошли? Разве стоило из-за такой малости брать такси? Мальчик равнодушно кивает. Здание кажется ему слишком мрачным. — Смотри, мам… — начинает он, когда раздается далекий хлопок, и их с матерью осыпает разноцветным конфетти. Мальчик отступает на шаг, удивленно рассматривая очередную порцию радужных бляшек, усеявшую асфальт. Часть конфетти застряла у него в волосах и на одежде. Он отбегает на несколько шагов назад, чтобы видеть окна Дома, и ему отчетливо слышится, как кто-то в его недрах, невидимый снизу, несколько раз выкрикивает хриплое: «Ура!» Из окна первого этажа высовываются две головы: одна мальчишечья, а другая девчоночная. Обе головы радостно улыбаются, демонстрируя отсутствие, так называемых кроличьих, зубов в одинаковых местах.