*19 июня 1996, конец пятого курса, день возвращения с учебы из Хогвартса*
По мере приближения Лондона Гарри Поттер становился все тише и тише, и в конечном итоге вовсе перестал реагировать на чьи-либо вопросы или реплики. Гермиона кидала на него такие взгляды, за которые и сама себя ругала: ее друг не любил жалость и старался избегать всех этих неловких и болезненных разговоров. Подошел к концу пятый учебный курс в Хогвартсе, который снова мог похвастаться своим сумасшествием и трагизмом. Это становилось какой-то глупой традицией, когда кто-то в конце года погибал. В прошлом году это был Седрик, от смерти которого Гарри отходил так долго, будто Диггори был его братом. В этом году в сражении с Пожирателями смерти от руки Беллатрисы Лестрейндж, своей сестры, погиб Сириус Блэк. Вот кто уж действительно был для Гарри ближе и роднее всех остальных. Только-только ему стало казаться, что скоро справедливость восторжествует, крестного наконец оправдают, и Гарри съедет от Дурслей, переберется к лучшему другу своего отца на Гриммо 12... Но Гарри в одночасье снова остался один. И этого, увы, больше не исправить. Никто и никогда не сможет встать на место крестного, чтобы у парня хоть немного затянулась дыра в сердце. Наверное, такова его судьба — приносить всем несчастье. Ему было невыносимо тоскливо. Когда контролер пропустил Гарри, Рона и Гермиону, тащивших свои вещи на тележках через волшебный барьер между платформами девять и десять, с магловской стороны на платформе их уже ждали Уизли в лице Артура, Молли, Фреда и Джорджа, а также Грюм, Тонкс и Люпин. Пока миссис Уизли обнимала подошедших друзей своего сына, Грюм, хромая, направился в сторону поджидавших Гарри Дурслей. Те, в свою очередь, заметно напряглись, когда к Грозному Глазу, который и так выглядел устрашающе, присоединились и остальные. Гермиона, вырвавшись из объятий своей мамы, быстро обняла отца и попросила подождать ее еще немного. Она также пошла к большой компании, окружившей Дурслей. — Добрый день, — вежливо произнес мистер Уизли, останавливаясь прямо перед носом у дяди Вернона. — Наверное, вы меня помните? Мое имя Артур Уизли. Поскольку два года назад мистер Уизли собственноручно разнес вдребезги всю обстановку дурслевской гостиной, Гарри был бы очень удивлен, если бы дядя Вернон его забыл. И действительно, лицо мужчины приобрело еще более густой кирпичный оттенок, и он ответил мистеру Уизли свирепым взглядом, однако предпочел промолчать — возможно, еще и потому, что Дурслей было вдвое меньше, чем волшебников. Тетя Петунья выглядела одновременно смущенной и испуганной. Ее глаза шныряли по сторонам, точно она боялась, что ее заметят в этом сомнительном обществе. Дадли же пытался казаться маленьким и незначительным, хотя такой подвиг был ему явно не под силу из-за его необъятных габаритов. — Мы хотели бы потолковать с вами минутку насчет Гарри, — по-прежнему улыбаясь, продолжал мистер Уизли. — Да, — рыкнул Грюм. — Насчет того, как вы с ним обращаетесь у себя дома. Усы дяди Вернона встопорщились от гнева. Возможно, под влиянием полностью ошибочного впечатления, что котелок свидетельствует о некоем духовном родстве между его обладателем и им, Верноном Дурслем, он решил обратиться прямиком к Грюму. — Я не знал, что мои домашние дела касаются вас! — Если записать все, чего вы не знаете, Дурсль, получится целая библиотека, — прорычал Грюм. — Все это неважно, — вмешалась Тонкс, чьи розовые волосы, похоже, возмущали тетю Петунью больше всего остального, вместе взятого: она даже закрыла глаза, чтобы их не видеть. — Суть в другом. Если мы узнаем, что вы плохо обращаетесь с Гарри... — А мы обо всем узнаем, можете не сомневаться, — дружелюбно вставил Люпин. — Да, — добавил мистер Уизли, — и если вы не позволите Гарри воспользоваться фелетоном... — Телефоном, — прошептала только что подошедшая Гермиона, которой даже не надо было слышать начало разговора. Она знала, о чем, точнее, о ком тут идет речь. — Так вот, если мы хоть краем уха услышим, что Поттеру приходится несладко, вы за это ответите! — заявил Грюм. Дядя Вернон стал зловеще раздуваться. Видимо, его ярость перевесила даже страх перед этой бандой ненормальных. — Вы мне угрожаете, сэр? — рявкнул он так громко, что несколько прохожих, тащивших свои чемоданы к такси, удивленно на него обернулись. — Именно так, — ответил Грозный Глаз, очень довольный тем, что дядя Вернон так быстро ухватил самую суть дела. — По-вашему, я похож на человека, которого можно запугать? — пролаял дядя Гарри. — Ну-у... — протянул Грюм, сдвигая назад котелок и открывая свой дико вращающийся волшебный глаз. Дядя Вернон в ужасе отскочил назад и больно ударился о багажную тележку. — Думаю, что похожи, Дурсль, — он повернулся к Гарри. — Итак, Поттер... когда мы тебе понадобимся, дай знать. Если от тебя не будет известий три дня кряду, кого-нибудь пришлем... У тети Петуньи вырвался звук, напоминающий жалобное поскуливание. Вне всяких сомнений, она подумала о том, что скажут соседи, увидев подобных персонажей на ее садовой дорожке. — Ну, бывай, Поттер. — Грюм на мгновение сжал плечо Гарри своей костлявой рукой. — Береги себя, Гарри, — негромко сказал Люпин. — Не пропадай. — Мы заберем тебя отсюда, как только сможем, — шепнула миссис Уизли, снова обнимая его. — Скоро увидимся, дружище. — В голосе Рона звучала тревога. Они обменялись рукопожатием. — Правда, скоро, Гарри, — серьезно сказала Гермиона. — Обещаем! Гарри кивнул. Он будто не находил слов, чтобы выразить, что это для него значит — видеть их всех здесь, рядом с собой. Парень только улыбнулся, поднял ладонь в знак прощания и, повернувшись, первым зашагал из здания вокзала на залитую солнцем улицу, а дядя Вернон с тетей Петуньей и Дадли, не задержавшись ни на секунду, поспешили за ним. Гермиона, развернувшись, побежала к дожидавшимся ее родителям. Запрыгнув в машину, она выглянула из окна, увидев, как отъезжает с парковки машина дяди Вернона, который выглядел, как надутый помидор. Ее друг сидел рядом с толстым Дадли, а тот косился на брата, как на прокаженного. Девушка, чуть высунувшись из окна, помахала на прощание другу, и тот помахал ей в ответ. — Как дела, милая? — спросила Моника, обернувшись с переднего пассажирского сиденья к дочери. Та оторвала взгляд от машины Дурслей и улыбнулась матери. — Все отлично! Да, врать родителям приходилось частенько. Не рассказывать же им о том, через что Гарри, а заодно и ей с Роном приходилось проходить каждый год в Хогвартсе. Хогвартсе, который, как считал весь магический мир, являлся самым безопасным местом для волшебников. — Надеюсь, ты достаточно устала, — сказал Вендел, остановившись на перекрестке, когда светофор поменял цвет с зеленого на желтый. — Потому что через три дня мы улетаем в Испанию на целых три недели! Гермиона улыбнулась, встретившись с папиным взглядом в зеркале заднего вида. — Мы до последнего думали, что все сорвется! — рассказывала Моника, активно жестикулируя. — Но нам все же подписали отпуск! Та конференция, о которой мы тебе писали, прошла на неделю раньше! — У Фармена, нашего друга и партнера по бизнесу, просто не осталось выбора! Моника ему столько о тебе рассказывает, доченька, и о том, как ты отлично учишься, поэтому он дал нам даже большее количество дней! — сказал Вендел, и выжал педаль газа. — Мы с нашим главным врачом давние друзья, поэтому почему бы и не рассказать, какая она у нас умница! — Да он же ее и лично знает с самого детства! — Ну и что? Она же делает успехи сейчас, почему бы ему не знать, что наша дочка умницей была не только несколько лет назад? Мама Гермионы нежно посмотрела на мужа, а девушка, откинувшись головой на подголовник, посмотрела вбок, наблюдая за потоком машин. Она так устала. И у нее, как бы это странно ни прозвучало, совершенно не было сил лететь куда-то. Гермиона с удовольствием бы осталась дома. Или уехала к Уизли. Да, забрав Гарри с Тисовой улицы, лежала бы в палисаднике за Норой, что-то читая, а парни играли бы в квиддич или очищали сад от гномов. Но она не могла оставить родителей без возможности сделать для нее что-то хорошее. Гермиона и так подолгу не бывала дома, и ни разу ни отец, ни мать не высказались против этого. Ей и самой нужна была передышка. В прошлом году она вообще весь август провела в доме Сириуса... Сириус. Черт... Горькие слезы тонкой струйкой покатились из карих глаз по щекам. Если ей, для кого Сириус Блэк был сродни взрослому наставнику, было так больно от его смерти, то как это отразится на Гарри? А ему ведь теперь мало того, что придется одному это пережить и принять, так еще и надо терпеть своих невыносимых родственничков. После нажатия на кнопку стекло опустилось, и теплый ветер подхватил длинные пушистые волосы гриффиндорки. Гермиона прищурилась, тихонько шмыгнув носом. Они проезжали мимо парка Камли-стрит, представляющего своеобразный оазис среди городских массивов. Громко пели птицы, чьи радостные щебетания не мог перекрыть даже шум проезжающим мимо машин. — Дочка! Держись! Голос отца и крик матери, которые она никогда не сможет забыть, ворвались в ее сознание громким, практически оглушающим звуком. Резко повернувшись, Гермиона заметила только то, что прям на них, не сбавляя скорости, ехал туристический красный автобус. Его на ходу разворачивало боком к их маленькому седану. Она даже не успела полноценно испугаться, когда все закончилось. Визг шин тормозящих машин. Столкновение. И темнота. А птицы, на мгновение замолкнув, снова продолжили свои песнопения.*21 июня 1996. Спустя пару дней после битвы в Отделе тайн*
— Мам, прости, ты спятила?! — Драко Малфой стоял около ворот своего поместья, наблюдая за собственной матерью, которая, по его мнению, делала нечто из ряда вон выходящее. — Темный Лорд рассчитывает на наш Менор! Нарцисса, поджав губы, делала взмахи волшебной палочкой, из-за чего по высокому забору, словно большой купол, расползалась тонкая переливающаяся разными цветами дымка. — Выбирай выражения! Ты либо помогай, либо помолчи, Драко! Лицо стройной женщины в темноте ночи неестественно бледнело. Подол черного бархатного платья чуть парил над землей, избегая загрязнений. Парень, недовольно выпятив нижнюю губу, наблюдал за нервными движениями убитой горем матери и искренне считал, что у той пострадал рассудок. Несколько дней назад, когда Люциус Малфой отправился с небольшим отрядом Пожирателей в Министерство для того, чтобы изъять из лап «бессмертного» Поттера какое-то пророчество, его сын, совсем немного посвященный в детали операции, ни на толику не сомневался в успехе этого дела. Ведь быть такого не могло, чтобы человек, с которого Драко всегда брал пример, мог так просто умереть. Погибнуть. Глупой, бессмысленной смертью. Даже не от заклинания. Как рассказали Нарциссе, кто-то из Ордена Феникса сбил его отца с помощью обездвиживающего заклятья, а тот неудачно упал на какие-то острые обломки головой и истек кровью. Смерть пришла практически мгновенно. Обычная, по меркам маглов, очень болезненная, и позорная для волшебника смерть. Впрочем, как именно умер Люциус, сейчас было неважно. Ведь как и он, Драко, лишился отца в шестнадцать лет, так и его мать осталась одна. Стала вдовой в самом расцвете сил. Именно на ее хрупкие плечи упали все дела их семьи. А также, поскольку Темному Лорду нужен был хоть один Малфой в своих рядах, по логике вещей, следующей должна была принять метку Нарцисса. Ему, шестнадцатилетнему слизеринцу, еще даже не окончившему школу, такой перспективы пока не светило. Сейчас же Драко не понимал поведения матери. Он искренне считал, что это честь. Это большая гордость принять Темную метку на свое левое предплечье... Однако по силам ли была такая награда для Нарциссы Малфой? Точно нет, в этом Малфой-младший был уверен. За своим мужем она была, как за каменной стеной. Каким бы ни был Люциус, он не позволял вовлекать свою жену во все это дерьмо. Теперь все перевернулось с ног на голову. Днем ранее Министерство передало тело его отца, и Нарцисса похоронила своего мужа на семейном кладбище. Она хорошо держалась, не позволяя себе впадать в истерику, когда гроб, подхваченный магией, опустился на дно вырытой могилы. Все слезы уже закончились. Она их выплакала чуть раньше, когда только узнала об исходе той операции в Отделе тайн. Все Пожиратели смерти, которые до этого жили в их доме, временно разбежались кто куда, даже не высказав вдове своих соболезнований. Даже Темный Лорд нашел себе другое пристанище, так как все прекрасно понимали, что авроры нагрянут в поместье в самое ближайшее время, чтобы допросить супругу погибшего Пожирателя и передать ей тело. Драко узнал о случившемся от Северуса Снейпа. Декан сразу же отправил ученика домой по каминной сети, а сам прибыл немного позже. Дамблдора постоянно не было в школе. Он, как непосредственный участник тех событий, пропадал в Министерстве. Поэтому Малфой-младший не возвращался вместе со всеми в Лондон на Хогвартс-экспрессе. Хотя лучше бы Поттер мозолил ему глаза, чем пришлось пережить то, что он пережил: истерики матери; собственные горькие слезы, которых раньше почти и не было на юношеском лице; вид обескровленного, бледного, холодного и не похожего на себя отца в гробу — все это выбило почву из-под ног... Весь день после погребения Нарцисса сидела в склепе около плиты мужа, уставившись в одну точку. Драко же сидел снаружи, опершись спиной на толстый ствол векового дуба, росшего на семейном кладбище. Когда стемнело, мать вышла из склепа, полная решимости, которая даже напугала ее сына. Сам парень выглядел еще хуже, чем ощущал себя. Потерянным. Одиноким. Пустым. Никчемным. Пьяным. Куда делись вся его малфоевская спесь и хладнокровие? Не стесняясь матери, он схватил полную бутылку виски из бара, которую выпил до последней капли, сидя у того дуба. Когда Нарцисса вышла из склепа, встал, сильно покачнувшись и с трудом фокусируя взгляд. — Иди поспи, Драко. Грядут большие перемены. Это была ее единственная фраза за несколько прошедших дней. Все последующие она почти не спала, перебирая документы и перерывая в поисках нужной информации всю семейную библиотеку. Спустя несколько дней в рабочем кабинете Люциуса на пустом холсте в темной рамке появился его портрет. Именно с ним Нарцисса советовалась по вопросам, в которые Драко никто не посвящал. Парень злился от того, что чувствовал свою полную никчемность. Все его планы пошли мантикоре под хвост, а родной дом стал местом собственного заточения на все лето. Ни тебе моря, ни солнца, ни отдыха на дорогой вилле в Италии, как было каждое лето. Он слонялся по дому, не имея возможности ни получить от кого-то письмо, ни отправить. Камины также были заблокированы. Теперь они служили только средством обогрева дома, совершенно не согревая хозяев поместья, в которых, как казалось, что-то умерло и больше никогда ничего не зажжется. — Драко, ты будешь помогать?! — нервно оглянулась Нарцисса, и Драко моргнул, выныривая из собственных мыслей. Они все также стояли во дворе своего поместья. Солнце давно зашло за горизонт, кутая окрестности в сумеречное прохладное одеяло. — Протего Максима! — первая вспышка улетела в воздух, по которому, словно живой, растекался купол над Малфой-Менором. — Фианто Дури! — вторая вспышка защищающего от темных чар и врагов ударилась в купол, укрепляя его. — Репелло Инимикум! — последнее заклинание укрепляло предыдущие. Через долгих и изнурительных полчаса сын и мать добились того, чего хотела последняя. Их поместье стало трудно досягаемым для кого-либо, кто мог представлять для них опасность. И, как стал догадываться Драко, первым в таком списке стоял Темный Лорд. — Мама, может, ты объяснишь, что происходит? — спросил он, нервной походкой следуя в дом за торопящейся матерью. Та кинула на него быстрый острый взгляд, а когда спустя несколько минут они прошли в большую гостиную, остановилась. — Мне еще надо кое-что решить, Драко... — Только не говори, что ты хочешь запретить поехать мне в Хогвартс в следующем учебном году?! Услышав это, Нарцисса облегченно выдохнула. Это был вопрос, на который она могла однозначно ответить. — Конечно же ты поедешь! Но сейчас мне надо еще настроить Фиделиус... — Мы прячемся? От него?! — чересчур возбужденно спросил слизеринец, стоя на месте, как истукан. — Да. Ты станешь Пожирателем смерти только через мой труп.*4 июля 1996*
Гарри провел в доме Дурслей всего две недели, после чего Дамблдор забрал его к Уизли. Прежде чем добраться до Норы, они навестили профессора Слизнорта, прячущегося от преследующих его Пожирателей смерти в домах маглов. И хоть Гарри не до конца понял смысл этого путешествия, кажется, все-таки каким-то образом помог директору уговорить Слизнорта вернуться в Хогвартс. Около часа ночи профессор Дамблдор доставил его в Нору, где на кухне сидела Тонкс с посеревшими волосами. Она быстро ушла, а гриффиндорец вдруг подумал, что, наверное, Нимфадора тоже скорбит по Сириусу... Молли Уизли накормила Гарри горячим супом и теплым хлебом, а чуть позже, впустив в дом мужа, назвавшего замысловатый пароль, отправила гостя спать. Комната Фреда и Джорджа была на третьем этаже. Миссис Уизли махнула волшебной палочкой в сторону ночника на тумбочке у кровати, и он тут же зажегся, заливая комнату приятным мягким золотистым светом. На письменном столе у окошка стояла большая ваза с цветами, но их аромат не мог заглушить застоявшегося запаха, похожего на запах пороха. Значительная часть комнаты была заставлена запечатанными картонными коробками без всяких надписей или этикеток. Рядом с ними приткнулся чемодан Гарри. Видимо, комната временно использовалась как склад. Букля при виде Гарри радостно заухала с верхушки большого платяного шкафа, затем сорвалась с места и вылетела в окно. Гарри понял, что она дожидалась его, прежде чем отправиться на охоту. Он пожелал миссис Уизли спокойной ночи, переоделся в пижаму и забрался в одну из двух кроватей. В наволочке прощупывалось что-то жесткое. Гарри пошарил рукой и вытащил липучую красно-оранжевую конфету, в которой тут же узнал блевательный батончик. Улыбаясь про себя, он повернулся на бок и мгновенно заснул. Ему показалось, что прошло всего несколько секунд, как его разбудил звук пушечного выстрела — это распахнулась дверь комнаты, и ее ручка с размаху ударилась о стену. Гарри рывком сел на постели и услышал, как отдернулись занавески на окнах. Ослепительный солнечный свет ударил ему в глаза. Прикрывшись ладонью, он другой рукой принялся вслепую искать очки. — А мы и не знали, что ты уже здесь! — послышался громкий веселый голос, и кто-то сильно стукнул его по затылку. — Рон, не бей его! — воскликнул с укором знакомый девчачий голос. Гарри нащупал наконец очки и нацепил их на нос, хотя из-за яркого света все равно толком не мог ничего разобрать. Прямо перед глазами расплывалась, мерцая, чья-то длинная тень; он моргнул, и перед ним сфокусировался Рон Уизли с широкой улыбкой на лице. — Как жизнь? — Лучше некуда! — сказал Гарри, потирая затылок, и снова плюхнулся на подушку. — А ты как? — Ничего так. — Рон придвинул картонную коробку и уселся на нее. — Ты когда приехал? Мама только сейчас нам сказала! — В час ночи примерно. — Как твои маглы? Нормально с тобой обращались? — Как всегда, — ответил Гарри. Тем временем Джинни присела на краешек кровати. — Они со мной почти не разговаривают, но мне так даже больше нравится. Ты как, Джинни? Она как-то недовольно скривилась, надув губы. — Ооо, это отдельная тема для разговора! — ответил за нее Рон, посмеиваясь, а сестра сильнее насупилась. — Но она меня уже достала! Ей Мерлин, сил моих больше нет! — Кто? — Гарри с энтузиазмом подхватил тему, поскольку ему сейчас совершенно не хотелось говорить о смерти Сириуса или еще о каких-нибудь несчастьях. — Билл сделал предложение Флер! И она теперь живет у нас! — Ого! — отозвался Поттер, переводя взгляд на Рона. Тот как-то странно посмотрел на сестру. — Ты чересчур к ней предвзято относишься! — Она флегма! — не соглашалась рыжеволосая девушка. Тут дверь открылась, и внутрь маленькой комнатки вошла миссис Уизли, держа на руках поднос с зажаристой яичницей и сосисками. — Гарри, дорогой, ты уже встал? Тогда хорошо, что не я тебя разбудила, кушай! Она поставила поднос ему на колени, а позади нее в дверном проеме появилась Флер Делакур, чья внешность не просто притягивала взгляд, а приковывала его к себе. Гены вейлы делали свое дело. Все последующие дни Джинни и Молли только и делали, что кидали на невестку косые взгляды, а за ее спиной выражали полное недоверие в сторону ее чувств к их сыну и брату. Гарри помогал семейству по хозяйству, работал во дворе и летал на метле с Роном. Он рассказал Джинни и Рону о том, куда они трансгрессировали с директором и с какой целью. Описал профессора Слизнорта и разговор с ним. А также поведал друзьям о том, что Дамблдор хочет давать ему индивидуальные уроки. Друзья предполагали, что директор обучит его какой-то серьезной защитной магии, контр-заклятьям или противо-сглазам. В тот же день к ним прилетели две совы с результатами СОВ, которые они сдавали в конце учебного года. И Рон, и Гарри остались полностью довольны результатами. — Наверное, Гермиона сейчас читает свои результаты, где получила все «П»! Ну не могла она получить оценку меньшую, чем превосходно по всем предметам! — улыбался счастливый Рон, уже жующий сосиску, оставшуюся с завтрака. — А тебе она давно писала? — убирая пергамент с оценками обратно в конверт, вдруг спросил Гарри. Рыжеволосый друг прищурился. — Ни разу, хотя и я, и Джинни ей уже писали по несколько раз! — парень почесал макушку мизинцем. — И мне она не ответила. Я ей писал где-то неделю назад. Парни озадаченно переглянулись. — Вообще-то она упоминала, что родители должны были увезти ее на каникулах куда-то на море. Может, ей пока просто некогда ответить? Или неудобно? Мы же не знаем, как там у маглов заграницей... — это предположила Джинни, услышав их разговор. — Точно! — Рону эта версия понравилась, но Гарри она не устроила. С этого дня Букля стала летать до Гермионы почти каждый день. Но всегда возвращалась с его письмом обратно. Это было странно и несвойственно Гермионе.*10 июля 1996*
У нее болело, кажется, абсолютно все. В особенности голова. Гермиона сразу поняла: только что она находилась без сознания, потому что глаза совершенно не хотели поддаваться. Ей потребовалось гораздо больше времени, чтобы открыть их, чем обычно. Взгляд уперся в белый потолок, а слух различил какой-то неясный писк. Повернув голову вбок, что в принципе оказалось наисложнейшей задачей, девушка увидела медицинский прибор, издающий пронзительный звук на каждый удар ее сердца. — Мама? — ее голос был настолько тих и хрип, а говорить было так сложно, будто у нее только-только прорезался голос. — Не напрягайся, дорогая, тебе пока надо прийти в себя, — раздался еле знакомый женский голос, и девушка услышала шаркающие шаги, а потом ее руки коснулась чья-то теплая ладонь. Вдруг дверь открылась, и внутрь заглянула медсестра. Она кинула взволнованный взгляд на пациентку, несколько секунд посмотрела на медицинский прибор и вновь скрылась из виду. Над Гермионой стояла ее двоюродная по маме бабушка Изабель Клиленд. С ней они виделись так редко, что гриффиндорка сначала ее даже не узнала. Бабушка Изабель была родной сестрой мамы Моники Грейнджер, Глории Остин. Глория умерла, когда Гермионе едва исполнилось девять, поэтому со временем связь с Изабель потерялась, а все общение заключалось в двустороннем отправлении поздравительных открыток. — Сейчас подойдет доктор, медсестра уже за ним побежала! Лежи пока, лежи, дорогая! Гермиона зажмурилась, ничего не понимая. В ее руке стоял катетер для капельницы, а голова болела нещадно. К тому же, насколько она могла чувствовать, та была перемотана. — Где родители? — все-таки спросила девушка, кривясь от боли в горле. Изабель постарела с их последней встречи, виделись они лет шесть назад, не меньше. Но она все еще держала осанку, была стройной, носила высокие прически на седые волосы, делала макияж, не забывала и про маникюр и одевалась не по-старушечьи, подчеркивая свою преклонную красоту модными джинсами и блузками. Наверное, на ее лице было бы поменьше морщин, не свались на нее несколько лет назад внук, который потерял мать. Она налила в стакан чистой воды из графина и, чуть приподняв голову двоюродной внучки, поднесла тот к ее губам. Гриффиндорка жадно пила, с облегчением ощущая, что горло постепенно перестает першить. В палату снова кто-то вошел, и Гермиона, все еще пьющая воду, увидела высокого мужчину в белом халате и со стетоскопом, висящим на шее. — Наконец-то, мисс Грейнджер! Мы вас долго ждали! — улыбался доктор, что-то помечая ручкой в планшете, который только что передала ему худая, как щепка, медсестра. — Долго ждали? — словно эхо, повторила девушка, аккуратно откидывая голову на подушку. — Вы были в коме с девятнадцатого июня, — не отрывая взгляда от своей писанины, ответил доктор, и тут же спохватился, взглянув на электронные наручные часы. — Сегодня, кстати, десятое июля. Гермиона ошарашено посмотрела на всех присутствующих, онемев от осознания. — У вас диагностировали сильнейшее сотрясение мозга, перелом двух ребер, вывих ключицы, ну и многочисленные несерьезные ушибы. Можно сказать, что отделались легким испугом в такой аварии, — мужчина присел на кровать, достал фонарик и стал светить им в выпученные от шока глаза пациентки. — Отличная реакция зрачков на свет. Теперь следите за моим пальцем! Он стал водить им по воздуху, очерчивая импровизированный квадрат. — Отлично, с фокусировкой и концентрацией все хорошо! Теперь закройте глаза и дотроньтесь до кончика носа. Вздохнув, гриффиндорка сделала то, что от нее просили. Палец чуть съехал на левое крыло носа, но доктор остался доволен. — Нам необходимо сделать рентген и убедиться, что все переломы хорошо срастаются, а потом будем готовить вас к выписке! — Я три недели была в коме? — обрела дар речи Гермиона, все еще ощущая боль в голове. Она скривилась, когда чересчур резко попыталась сесть. — Может, дать ей обезболивающее? — Изабель повернулась к медсестре, а та перевела взгляд на лечащего врача. — Доктор Стерджис? — Сначала обследование, потом капельница. Или совсем нестерпимо? — последний вопрос он обратил Гермионе. Та неопределенно пожала плечами, думая, что вполне сможет это перетерпеть. — Голова болит и тело ломит, — пояснила девушка, все-таки попытавшись принять полусидячую позу. — Это обычная реакция, вы долго лежали, мышцы ослабли. А голова болит после сотрясения. Капельница вам больше не нужна, я выпишу вам обезболивающие таблетки. — Что с моими родителями? — кажется, этот вопрос непрестанно крутился у нее в голове с той секунды, как она очнулась. Доктор поднял глаза на родственницу Гермионы, привстав с кровати. Он явно не желал сам отвечать на этот вопрос. — Дорогая, мне очень жаль! Мы похоронили их около бабушки Глории, в Шеффилде, недалеко от моего дома, — наконец отозвалась Изабель, с тоской глядя на двоюродную внучку, оставшуюся сиротой так рано. Кардиомонитор резко затих, погрузив все пространство в мертвую тишину, а потом стал пищать так часто, что казалось, бедное сердце Гермионы сейчас вылетит из груди, доломав ребра до конца.*31 июля 1996*
Следующие несколько недель Гарри прожил в Норе, не выходя за пределы сада. Целыми днями они играли в квиддич, хоть Поттер и находился в постоянном состоянии беспокойства. Но их было всего трое, так как Гермиона до сих пор не только не приехала в Нору, но и все еще не выходила на связь. Джинни же играла хорошо, так что в целом силы уравнивались, когда она была в команде с Роном, потому что Гарри успевал и ловить мячи, и забрасывать. А по вечерам он объедался тройными порциями всяческих вкусностей, которые готовила для него миссис Уизли. Это были бы мирные, счастливые каникулы, если бы в «Ежедневном пророке» не появлялись чуть ли не каждый день сообщения о загадочных несчастных случаях, о пропавших без вести, а то и погибших волшебниках. Волнения за подругу также усиливались. Иногда Билл и мистер Уизли приносили новости еще раньше, чем они появлялись в газете. К большому огорчению миссис Уизли, шестнадцатый день рождения Гарри был омрачен зловещими рассказами Римуса Люпина, пришедшего на праздник изможденным и посуровевшим, с сединой в каштановых волосах; одежда у него была еще более рваная и заплатанная, чем обычно. В один из июльских вечеров Поттер обратился к нему с разговором о Гермионе. Он поделился с оборотнем своими опасениями, что подруга так долго не выходит на связь. На что Ремус, нахмурившись, внимательно выслушал, а через несколько дней в Нору прилетела сова с письмом от него. Гарри, в доме Грейнджер давно никого не было. Возможно, они еще в отпуске. Не волнуйся и никуда не высовывайся, все под контролем. Р.Л.*Начало августа 1996*
У Гермионы ничего не осталось. Абсолютно. Она стояла на кладбище в Шеффилде, где была похоронена вся ее семья, и слушала звон колоколов, доносившийся с белоснежной церквушки. После известия о том, что Моника и Вендел Грейнджер не выжили в той автокатастрофе, девушка замкнулась в себе и просто отказывалась принимать горькую реальность. Спустя пару дней, когда истерики стали стихать, Гермиона вспомнила о том, что в машине был Живоглот. И вот его гибель стала последней каплей. — Лучше бы я тогда умерла, чем вы трое... — горячие слезы катились по ее щекам, когда она смотрела на две серые могильные плиты. Ее кота, к сожалению, с места аварии никто забирать не стал, поэтому похоронить любимого питомца она не могла ввиду отсутствия погибшего пушистого тельца. После того, как Гермиона очнулась от комы, она лежала в больнице еще полторы недели. Врачу не понравился рентген ее ребер, поэтому пришлось задержаться в белой палате. Хотя было очевидно, что они скорее переживали за ее психологическое состояние. К слову, ей было все равно. На все. Ни бабушка Изабель, ни доктора, ни подосланный психолог, ни кто-либо другой не мог вытащить из нее больше, чем пару слов. Никогда в жизни она не ощущала себя такой неживой. Ей не за что было уцепиться. Ее кровь, самые родные люди теперь лежат под землей, по которой ходит она. Топчет своими грязными кроссовками землю, поросшую зеленой травой, пока под ней уснули вечным сном ее родители. Девушку выписали из больницы во второй половине июля, когда Лондон умирал от жары. Дышать было нечем, раскаленный асфальт плавился, колеса машин и подошва от ботинок в буквальном смысле прилипали к тротуарам и пешеходным переходам. — За нами уже должен приехать Дилан, — оглядывая парковку около больницы, бормотала Изабель. Она жила в гостинице при госпитале, не решившись поехать в дом Грейнджеров. Сама Гермиона ей этого не предложила, как и не изъявила желания поехать туда самостоятельно. Поэтому старушка благочестиво сняла номер, чтобы всегда быть по близости с двоюродной внучкой. Дилана Гермиона помнила, как мальчишку-разгильдяя, вечно влипающего в неприятности. Неприятности, которые частенько приводили его за решетку в полицейском участке. В одночасье его отец и по совместительству единственный сын Изабель — Марк, сбагрил отпрыска бабуле на перевоспитание, а сам смотался жить в США со своей молодой женой около шести лет назад. — Его что же, не лишили водительских прав еще? — ровным тоном и без интереса спросила девушка, чувствуя, как сейчас начнет плавиться ее кожа под палящим солнцем. — Ох, — лицо старушки помрачнело, — нет сладу с этим парнем! Может, хоть ты теперь на него положительно повлияешь? Ты отличница, мама твоя писала про тебя в открытках! Меня он совсем не слушается! Гермиона равнодушно пожала плечами. Ей было плевать на него. Она не обязана была вытаскивать из очередного пиздеца какого-то придурка, хоть тот и был ее братом. Наконец перед ними остановился черный шевроле. Раритетный шевроле, отполированный кузов которого блестел на солнце. Дилан, курчавый шатен с солнцезащитными очками на вздернутом, как у самой Гермионы носу, открыл водительскую дверь и выбежал на улицу. Он вырос за те годы, что они не виделись. Был выше сестры минимум на голову. Подкачался и возмужал, поборов детскую полноту, от которой сейчас не осталось и следа. — Прости, бабусь, дела были! Вы тут как, не замерзли? — Иди ты! — по-доброму огрызнулась Изабель, все же позволив внуку поцеловать себя в щеку. Из вещей у гриффиндорки с собой был только чемодан, спасенный из машины родителей. Поэтому она молча и быстро залезла в душный салон на задний ряд сидений, поставив чемодан рядом. Когда Дилан помог усесться бабушке, обежал машину и рухнул на водительское сиденье. — Город сходит с ума! Поехали в Шеффилд, там жара ощущается легче! Всю дорогу он бросал на Гермиону обеспокоенные взгляды и неустанно болтал, поддерживаемый Изабель. Видимо, для них это было привычным делом. Парень вел аккуратно, и через два с половиной часа они приехали в графство Саут-Йоркшир, в котором Грейнджер была когда-то в далеком детстве, когда она еще и не догадывалась, что родилась волшебницей. Шеффилд являлся своеобразным зеленым оазисом, настолько был озеленен. Раньше он славился своей тяжелой промышленностью, но сейчас дым из труб тех заводов не шел, да и заводов уже не было. Дни потекли своей чередой, пока однажды утром, когда на улице шел дождь, Гермиона не попросила отвезти ее на кладбище. До этого дня она не могла пересилить себя на этот поступок: слишком было больно. Дилан, абсолютно бестолково проводивший каникулы, взялся ее проводить. Показав, где находятся могилы родителей девушки, молчавшей всю дорогу до кладбища, парень ушел в машину, не став смущать сестру своим присутствием. Тогда она простояла под дождем целый час, позволяя теплым каплям смывать с лица горькие слезы. У нее не укладывалось в голове, что их больше нет. Было стойкое ощущение, что все, что сейчас происходит — чья-то злая шутка. Неправда. Розыгрыш. Будто это было не с ней... Но шли дни, которые юная девушка проводила сидя у могильных плит своих родителей. Она больше не просила брата подвезти ее. Молча завтракала со всеми на небольшой уютной веранде дома бабушки Изабель и уходила, возвращаясь только тогда, когда летнее солнце кренилось к горизонту. Ей было нестерпимо больно, а от того еще больше не хотелось делиться этой самой болью с кем-то. И она была благодарна Дилану, который тоже пропадал неизвестно где, а возвращался домой уже затемно, тем самым не доставая сестру расспросами; а также и двоюродной бабушке за ее терпение. Или, может, той было просто все равно? Старушка подолгу могла возиться в палисаднике, рыхлить землю под любимыми кустами пышных белых и розовых гортензий. Она полола траву, таскала лейку с водой, даже сама косила траву на газоне, не дожидаясь, пока внук сдержит обещание и поможет ей. В начале августа Гермиона впервые вспомнила, что она волшебница, когда подумала, что могла бы одним движением палочки помочь навести порядок во всем доме. Однако палочка, лежащая в глубине ее чемодана, до сих пор не была распакована. Девушка не решалась даже прикоснуться к ней, а колдовать вне стен школы так и вообще было запрещено. Одним утром, когда дождь стоял непроглядной стеной, все жители дома на Брэдуэй Роуд остались по своим местам. Бабушка сидела у телевизора, смотря какое-то новое ток-шоу и перебирая старые мотки ниток. Дилан развалился на диване, жуя чипсы и кроша ими себе на футболку, а Гермиона сразу после завтрака ушла к себе. Сидя на кровати в своей поношенной пижаме, вспомнила, что забыла сегодня даже почистить зубы. Войдя в ванную, которая была всего одна на весь дом, девушка уставилась на себя в зеркале. Увиденное повергло ее в шок. Ее волосы и раньше были похожи на гнездо, как выражались некоторые личности в школе, а теперь... Ей настолько было плохо, что она совершенно и окончательно забросила свой внешний вид. Трехнедельная кома напрочь убила ее гриву, а на затылке у самой шеи даже образовался колтун. Быстро выскочив из ванной в коридор, она, словно вихрь, влетела в небольшую гостиную, обратив на себя взгляды присутствующих. Изабель держала в наманикюренных руках большие швейные ножницы, которыми разрезала запутанные нитки. — Можно? — Гермиона протянула за ними руку и, получив в свои владения инструмент, мгновенно вышла. Дилан, отряхнув крошки чипсов с футболки, покосился на обеспокоенную бабушку. — Кажется, кто-то сходит с ума! — прокряхтел парень, поднимаясь с места. Изабель посмотрела на него и махнула в сторону внучки. Она так и сидела, замерев с мотками ниток на коленях. — Сходи, глянь, ей сейчас очень тяжело! Не дай Бог чего случится! Гермиона вернулась в ванную, уставившись на свое отражение. Не дав себе шанса на то, чтобы передумать, одной рукой схватила волосы, а второй поднесла ножницы к ним. — Эй, систр, чего ты там... — Дилан не успел договорить, так как в этот момент, когда он заглянул в ванную, дверь которой была не заперта, Грейнджер щелкнула ножницами, и длинная прядь волос осталась у нее в руке. Ненадолго замерев, она смотрела на пучок запутанных волос, а затем продолжила кромсать и остальные пряди. Дилан стоял молча, тупо открыв рот и наблюдая, как его сестра с диким блеском в глазах обрезает свою густую, хоть и немного свалявшуюся шевелюру. Когда работа была закончена, а длина волос еле доходила до плеч, Гермиона швырнула ножницы на тумбочку, и вдруг ее подбородок дрогнул. — А ну-ка иди сюда! — произнес парень, захватывая сестру в медвежьи объятия. — Все хорошо, поплачь, так будет легче! Гермиона уткнулась в грудь своего дальнего родственника, понимая, что он, такой чужой и незнакомый, в данный момент являлся ее единственной поддержкой и опорой. Да, вот так человек, которого она не видела уже много лет, стал ее семьей практически в одночасье. Когда истерика чуть поутихла, а футболка парня промокла от девичьих горьких слез, он слегка отодвинул ее от себя, держа за подрагивающие плечи. — Так, пошли. Через пять минут они уже сидели на веранде, о крышу которой сильно колотил августовский дождь, а в воздухе пахло долгожданной свежестью и мокрой землей. — Держи, — он протянул большую кружку с чаем сидящей на плетеном диване девушке. — Спасибо, — она шмыгнула носом, все еще чувствуя себя очень плохо. Горячие стенки кружки согревали подрагивающие пальцы, но не согревали душу. Дилан сел рядом, выглянув из-за головы двоюродной сестры на дверь, ведущую в дом. Затем поднял один цветочный горшок и достал оттуда маленький целлофановый пакет. Схватив с журнального столика чуть отсыревшую от дождя газету, он оторвал от листа небольшой прямоугольник, отсыпал туда немного содержимого пакетика и убрал его обратно под горшок. Облизнув рваный листочек корреспонденции, парень свернул самокрутку и поджег один конец зажигалкой. Сделав несколько коротких затяжек, он с довольным видом откинулся на спинку диванчика. Гермиона смотрела на него во все глаза. Никто и никогда раньше не курил в ее компании, тем более... — Это что, трава? — она будто не узнала свой голос, завышенный на пару октав. Прокашлявшись от сладковатого, но едкого запаха подожженной травы, Грейнджер отхлебнула чай, чтобы унять першение в горле. — Не будь занудой, — отмахнулся от нее брат, с довольным видом делая еще одну затяжку. — За это тебя постоянно упекают копы? Парень хохотнул, глянув на девушку с широкой улыбкой на лице. — Мой папенька, хоть и свалил в закат, но всегда откупает меня. Тем более, копы все в лицо меня знают и даже, если я просто иду мимо кого-то из них, стараются меня арестовать, чтобы получить «на лапу». — Зато у тебя хотя бы есть отец, — негромко отозвалась Гермиона, снова почувствовав, как у нее подкатывает ком к горлу. — Кстати, я хотел спросить, — Дилан явно пытался отвлечь сестру от ее грустных мыслей. К слову, ему никогда прежде не приходилось кого-то утешать после потери близких. Его собственная мать умерла, когда ему не было и семи — пневмония. — Ты где учишься? Может, перейдешь в мою школу? Девушка вдруг вздрогнула так, что практически подскочила с диванчика. Из ее забитой прошедшими событиями головы совсем вылетело то, что к сентябрю нужно будет вернуться в Хогвартс. Но... Нужно ли теперь? — В закрытой школе в Шотландии, — буркнула Гермиона, поставив кружку на столик и уронив лицо на ладони, оперев локти на колени. — Дорого, наверное, там? Тут до нее дошло еще одно осознание: она же даже не знает, были ли у ее родителей какие-либо сбережения. Ведь одна закупка учебников и новой формы к шестому учебному году чего только стоила... — Наверное, мне придется перейти в обычную школу, — ответила Гермиона себе в ладони. — Переходи в мою! Я тебя со всеми своими познакомлю, хочешь? Они крутые ребята! — воодушевился Дилан и толкнул локтем сестру в плечо. Она подняла голову, сдунув с глаз прядь волос. Он протянул ей на половину скуренный косяк. — Будешь? Она энергично замотала головой. Короткие волосы защекотали шею. По привычке попытавшись отбросить длинную копну, Гермиона махнула ладонью, обнаружив отсутствие той самой длины. Подбородок снова задрожал. — Да твою ж! — чертыхнулся Дилан, с лица которого сошла улыбка. Он пододвинулся ближе и снова протянул ей сигарету. — Держи, я сказал! Гермиона, шмыгнув носом, уставилась влажными глазами на брата. — Я не умею. Да, аргумент так себе, Гермиона. Парень удивленно вскинул брови и наклонил вбок голову с каштановыми лохматыми волосами. — Грейнджер, ты что, никогда не курила?! Тебе же почти 17! — А что, есть определенный возраст, к которому надо успеть все попробовать? — она попыталась улыбнуться, но выходило не очень. Улыбка была похожа на кислую мину. — Еще скажи, что ты девственница! — расхохотался Дилан, а заметив выпученные глаза сестры, резко замолк. — Охренеть! — Отстань! — она снова закрыла покрасневшее от стыда лицо ладонями. — Да ладно тебе! Успеешь еще! Это дело нехитрое! За все то недолгое время, что Гермиона провела в доме Клилендов, она успела понять, что жили те до банального просто и не заморочисто. Позитиву Дилана можно было только позавидовать, так же, как и бабушка Изабель просто наполняла мир своей безудержной энергетикой и добротой. Сама же Грейнджер такой не была. Никогда прежде. Она была ответственной, даже до скрипа зубов правильной, лишь Рон и Гарри могли вытащить подругу из ее панциря и статуса заучки школы. Гарри! — А какое сегодня число? Дилан нахмурился, вспоминая. — Кажется, второе августа. — Черт! Как она могла забыть про день рождения друга? Мало того, что она больше месяца не выходила на связь, так еще и не поздравила его. Ведь у Гарри тоже был сложный период! Он тоже потерял последнего родного человека... Какая же она эгоистка! — Давай сюда! — Гермиона протянула руку, и Дилан тут же вложил в ее пальцы почти докуренный косяк. Она смотрела на самокрутку и вдруг занервничала, будто сейчас ей надо было идти на экзамен, на который забыла подготовиться. Абсурдно, но ощущения похожи. — Просто сделай маленькую затяжку и вдыхай прям в легкие, — подсказал брат, довольно улыбаясь. Покрутив в пальцах косяк, Гермиона поднесла его к губам, остро ощущая запах жженной травы. Вдохнув так, как советовал ей брат, она закашлялась, прикрыв рот тыльной стороной ладони. — Тише-тише, скоро привыкнешь, — хохотнул парень, наблюдая за девушкой. Та, откашлявшись, сделала вторую затяжку, которая на этот раз пошла уже гораздо легче. Ровно выдохнув дым, она тут же вдохнула его еще и носом, пытаясь привыкнуть к запаху. — О, да ты истинная француженка! — Почему это? — поинтересовалась Грейнджер, вдыхая третий раз. — Не бери в голову. Они сидели так еще некоторое время, пока Гермиона не докурила. Забрав косяк из ее пальцев, он сделал одну затяжку, поняв, что тот дотлел. Дилан, улыбаясь, повернулся к сестре. — Ну как? Та неопределенно пожала плечами, к удивлению для самой себя глупо захихикав. — О-о-о, вижу, что помогло! — хохотнул парень, наблюдая, как девушка расслабилась. Ее руки перестали дрожать, а глаза высохли от слез. Вдруг дверь на веранду открылась, и Дилан быстро выкинул косяк прям на газон под непрекращающийся дождь. — Что вы тут делаете, а? — бабушка Изабель, накинув на плечи вязаную накидку, которую вязала для диванной сидушки, выглянула на веранду. Тут ее строгий взгляд, прикованный к не вызывающему доверия внуку, переметнулся на внучку. Женщина охнула. — Гермиона, девочка, ты что же... — Волосы не зубы, бабуль, отрастут, — ответил за сестру Дилан. Сама же Грейнджер попыталась сесть ровно. — Они мне надоели, — пожала плечами девушка, пытаясь сфокусировать взгляд на Изабель. — Ясно, — протянула та и вдруг бросила взгляд себе за плечо. — Гермиона, милая, тут к тебе пришли... Ее голос был каким-то настороженным, и гриффиндорка напряглась, хотя после нескольких затяжек на голодный желудок это было не легко сделать. Изабель отошла в сторону, и на веранду вышла Минерва Макгонагалл. Как всегда строго и оценивающе глядя на всех вокруг поверх узких очков. На ней была черная длинная мантия и ее фирменная остроконечная шляпа. — Здравствуйте, профессор Макгонагалл, — Гермиона резко встала, покачнувшись. — Дилан, давай не будем мешать! — позвала бабушка внука, и тот, с любопытством глядя на странный наряд их гостьи, все-таки скрылся в доме. Когда дверь за ними захлопнулась, декан Гриффиндора снова посмотрела на свою ученицу. — Мисс Грейнджер, я и вся администрация Хогвартса приносим вам наши самые искренние соболезнования. Потерять родителей в таком раннем возрасте — непоправимая утрата. — Спасибо, — тихо отозвалась Гермиона, не зная, что обычно на такое отвечают. Она неловко провела вспотевшими ладонями о ткань джинсов. Статная волшебница присела на плетеный диванчик поверх накиданных туда подушек, которые бабушка Изабель шила своими руками. — Мы узнали об аварии только спустя неделю. В магическом мире такая суета из-за того, что все узнали о возвращении Сами-Знаете-Кого, Фадж ушел в отставку, в общем... — она посмотрела на стоявшую на том же месте Гермиону, а потом полезла во внутренний карман мантии, вытащив письмо. — Это ваши оценки за СОВ, а также список необходимых учебников и... Она не успела договорить, так как Гермиона ее перебила. — Я не вернусь в Хогвартс. Макгонагалл несколько раз моргнула, пытаясь осознать услышанное. — Мисс Грейнджер, вы не можете вот так все бросить! Осталось доучиться всего два года! Гермиона отошла к перилам, выкрашенным в белую краску, и оперлась на них. Чувствовала она себя, как никогда уверенной в своем решении. — Сильно ли мне помогла магия, как вы считаете? Меня все называют самой умной на курсе, но, если бы это было так, тогда мои родители сейчас были бы живы! А иначе зачем это все? Я не вернусь...