Птицы без крыльев

Вечером жара отступает. Уступает тяжелым облакам, влажному ветру и трескотне кузнечиков в высокой траве. Он едва не раздавил такого, грузно опустив ногу в тяжелом берце на проклюнувшийся зелёный пучок. Насекомое нервно стрекануло и что есть силы отпрыгнуло в сторону, практически смазавшись с первыми сумерками. Диего его даже не заметил. Дани заметил только потому, что до неосознанных рефлексов отточил замечать неочевидные движения вокруг себя. — В порядке? Хрипло интересуется он, за последний час промачивая горло разве что вязкой слизью слюны. Мальчишка коротко кивает головой, растрёпывая слипшиеся от пота пряди, туго очерченные вокруг лба красной банданой. Её бывшему владельцу она уже вряд ли понадобится, но даже истинному яранцу необходимо прикрывать голову от палящего солнца. Они шли уже больше часа. Поначалу Дани отсчитывал в голове минуты, потом неловко сбивал их в десятки, схематично прикидывая сколько ещё таких осталось до вершины с поправкой на их скорость. Тропы Либертад не были ровными, никто не стелил асфальта вдоль узких горных полос и уж тем более, никто не озадачивал себя подстригать буйный подлесник, со свиной жадностью заполнявший собой любой необжитый кусок. В основном, всё сводилось к постоянной проходимости и утаптыванию грунта копытами лошадей. Конь проскочит и ладно. И, с одной стороны, это было даже очень удобно. Тайные тропы на то и тайные тропы, чтобы никто не смог вынюхать на них твой след. Надо ли объяснять, что заросли плюща не просто сбивали собакам нюх, но и ранили слизистую едкой пыльцой, надолго выводя животное из шпионского строя. С другой же. Безопаснее было влезть на отвесную скалу и благополучно достичь вершины, чем пройти непопулярной тропой Либертад и не набить хотя бы пару шишек. Особенно когда каждая твоя мышца готова продать душу дьяволу за возможность отключиться. Особенно, когда с каждым шорохом, ты вынужден бросаться в ядовитые кусты и затихнув, гадать кто именно сейчас протащится перед тобой. Красно-белый ублюдок, решивший выделиться и обыскать неочевидный маршрут. Или синий патруль, осматривающий окрестности, с большой вероятностью просто уставший, голодный и злой, а значит не слишком-то парящийся по поводу их «ситуации». Это первое, что он уяснил, когда дымящаяся машина осталась позади, а нога ступила в разнотравье тропы. Друзей у них нет. Даже если Клара не знает, даже если каким-то чудом вся Яра ещё не стоит на ушах, сын президента в его компании может быть принят только со связанными руками и заткнутым кляпом во рту. Все остальные направления считаются розовыми фантазиями, неприменимыми в условиях сложившегося положения. Они не могут так рисковать. Не могут доверять подкупленным воякам или дружественным повстанцам, ещё недавно жавшим Дани руку за кровавую бойню на сбросе груза. Они дойдут до хребта, заберутся на него, обоснуются в одном из убежищ, и только после этого Дани вернёт аккумулятор в гнездо телефона и наберёт номер. Он пока ещё не решил, какой именно. Не сопоставил точки переговоров, не превращающих Диего в банальный объект шантажа. Но он это сделает. Обязательно сделает и только тогда они смогут смотреть в глаза людям не через призму заросшей зелёной гадины. — Эй, иди сюда. Они остановились на пике, уже третьем по счёту на их пути, достаточно заросшим невысокими деревцами, чтобы можно было ненадолго остаться в их тени и устроить импровизированный привал. Плюхнувшись на мягкую траву, первым делом Дани ощупал лоб. Гладкая выстилка широкого пластыря была уже насквозь мокрой от пота и подтёков крови. Внутренняя прослойка вздулась неровной шишкой и оставалось только надеется, что под их кустарной обработкой там ещё ничего не начало гнить. Подушечки легко надавили на край и к виску выстрелило искрой боли. Этот пластырь едва ли не единственное, что удалось откопать в той груде металла, в которую превратился джип. Он, да ещё несколько боеприпасов и тряпок. Спирта найти не удалось, даже завалявшегося бутылька ликёра, твою мать. Военные в Яре бухать перестали? Диего выглядел чуть бодрее, почти не приваливался на пострадавшую ногу, но за последний километр спотыкаться стал чаще. В основном, отвлекаясь на расчёсывание голых предплечий, подвергшихся нападению ядовитой пыльцы. И как на зло у Дани не было совершенно ничего, чтобы облегчить его участь. Рукава его защитной куртки были едва ли длиннее. — Почти пришли? В его голосе уже нет былого энтузиазма. Нету страха и даже скрытой мольбы об отдыхе и пище, должно быть исправно поступающей в это время в его рацион последние тринадцать лет. Голос Диего совершенно бесцветен и только глаза смотрят на оранжевый круг заходящего солнца с лёгкой поволокой внимания. Вид отсюда и впрямь открывался отличный. — Почти. Давай, надо обработать твои руки. Дани аккуратно задирает края рукавов, обнажая тёмную кожу, сплошь покрытую красными точками волдырей. Они совсем маленькие, но уже сильно опухшие, должно быть доставляющие Диего ужасный дискомфорт. Что удивительно, судя по их состоянию, чесал он их не так часто, как того требовали рецепторы. Чудовищные тренировки отца, должно быть дали свои плоды. — Смотри, давай я научу тебя, что нужно делать. Диего не отвлёкся. Он так и продолжил смотреть на закат, почти не моргая, полной грудью вдыхая остывший вечерний воздух. — Диего. Два пальца аккуратно коснулись под подбородком. Совсем чуть-чуть, привлекая размазанное по горизонту внимание. — Понимаю, занятие это не слишком интересное, но в наших джунглях оно тебе точно ещё пригодится. — Мы пойдём в джунгли? Диего качнулся навстречу, но смог устоять на ногах, выправляя равновесие, опершись на так и не убранную Дани руку. — Здесь везде джунгли. Куда ни глянь. Даже в городе появляются. Наверняка ты видел траву, пробивающуюся сквозь плитку Капитолия. — Её всегда срезают. Совершенно безвольно, точно он и не был мальчиком, а какой-то деревянной марионеткой из западной сказки, Диего позволил усадить себя на траву и развернуть руки ровно в то, положение, в которое требовалось. Где-то на подсознательном уровне, Дани даже захотелось его встряхнуть, лишь бы не видеть этой зазубренной покорности. Но рациональность вовремя взяла верх, напоминая, что сегодня этот ребёнок пережил колоссальную моральную встряску, а физически едва не был размозжён о камни. На него просто напала усталость, и единственное, что сейчас было сделать лучше всего, это дать ему отдохнуть. — Урбанисты считают, что это уродует городской ландшафт. — Придурки они. Дани коротко усмехается, мягко поворачивая предплечья, давая закатному свету полностью покрыть кожу. — Ну правда, придурки. Только посмотри, как здесь красиво. Он ведёт в сторону свободной рукой, охватывая все окрестности, какие только может конечность, встряхивая ладонью кустарник и едва пробившиеся голубые цветки ночницы. — Думается мне, что это наши бетонные коробки больше уродуют ландшафт, чем самый последний горный сорняк. Он постарался скорчить какую-то смешную рожицу, но при попытке карикатурно напрячь мышцы лица, что-то резко кольнуло под челюстью и гримасу исказило в болевой оскал. Может и хорошо, что Диего устал и, кажется, просто не обратил внимания на все эти метаморфозы. — Ты думаешь, люди здесь лишние? Даже без его бесцветного тона, это прозвучало слишком жестоко. Даже попытайся они превратить это в какую-то шутку, и ничего бы не изменилось — некоторым фразам просто невозможно замазать их первородный цинизм. Дани осмотрелся. Отвлёкся, поворачивая голову из стороны в сторону, наконец натыкаясь глазами на то, что ему было необходимо. Может лишние, а может… — Но мы же здесь есть, верно, chamaco?! Он говорит это, напрягая связки, одновременно выдёргивая из земли листья молодого папоротника прямо с густым корневищем. Может, в мире было бы гораздо меньше необоснованной жестокости? — А значит, для чего-то были придуманы. Может высшая форма жизни, просто неудачный эволюционный эксперимент, напичканный всем и сразу, и теперь понятия не имеющий, что со всем этим делать? — Это папоротник. В некоторых яранских деревнях его ещё зовут — золотник. Но, честно говоря, я понятия не имею почему. Отряхнув от земли и оторвав корневище, Дани провернул между пальцев тонкий стебель, давая длинным листкам закрутиться вокруг своей оси, образуя зазубренный круг. — В детстве мы часто лазали, где придётся. Играли в прятки на старых развалинах зданий, гоняли в салки по заросшему полю плюща, прыгали в неглубокие овраги на смелость. Откровенно говоря, Дани так и не понял, как им вообще удалось выжить с настолько легкомысленным отношением к их маленьким жизням. Может, их подготовка в армию начиналась задолго до того, как они попадали в тренировочный лагерь?! — Когда однажды мы вернулись в комнаты с горящими щеками от волдырей… Ох, ты бы видел, как чесался Алехо. Мы были уверены, что он раздерет себя до крови. Методично оборвав листья со стебля, Дани сложил их на траве возле их ног и развернулся к сброшенному рюкзаку, доставая из его худосочных недр початую бутылку воды из ручья. — В общем, в тот день мы были уверены, что точно не сможем заснуть. Мы не хотели жаловаться, в приюте, где я рос это вообще было не принято. Однако, когда наш воспитатель увидела нас в таком состоянии, под её взволнованные причитания мы были выгнаны сначала в душевую, а потом в медицинское крыло. Собрав все сорванные листья, Дани зубами откупорил бутылку и налил немного воды в сложенную ковшиком ладонь, а затем подумал, и налил ещё. — Разве нам не нужна вода? В голосе Диего не прорезалось никаких взволнованных ноток, но та, скорость с какой сорвалась с его губ эта фраза, лучше всего говорила о зарождавшемся уровне тревоги. — Скоро дойдём до ключа. Там и пополним запасы. С силой приложив ладони друг к другу, Дани активно задвигал кистями, перетирая воду и листья до состояния однородного месива. Он остановился только тогда, когда между пальцев потёк густой, терпко-пахнущий сок. Руки Диего так и остались лежать в том положении, в каком их оставили несколько минут назад, что невероятно облегчило задачу. — Пахнет не очень, зато действует быстро. Мы в этой каше с ног до головы сидели всю ночь. Пришлось спать, привалившись к стене и друг другу. Зато, могли безнаказанно травить шутки всю ночь. Дани, а ты знаешь, что делают кофейные зёрна перед смертью? Смеси получается не так много и Дани старается размазывать слой, как можно более тонко. Погуще покрывать самые крупные волдыри и лишь едва касаться маленьких красных пятнышек. Тепло чужой кожи и липкая прохлада воды быстро смешивается, зарождая первый вздох облегчения. — Вижу тебе стало лучше. Посидим так немного и будем двигаться дальше. Через полтора километра будет пещера, сможем переждать в ней до рассвета. А если повезёт, за каменной кладкой можно будет обнаружить ещё не развороченный тайник. Вряд из кто-то из Либертад в ближайшее время заглядывал в эту глушь. — Дани. Это было так тихо, что он почти принял это за шелест листы. Дани повернулся на звук, но голова Диего снова была повёрнута к горизонту. Его губы были неподвижны. Должно быть ему и впрямь показалось. До пещеры они едва успели добраться до темноты. Пришлось ещё немного попетлять по кустам и пропустить вперёд человека, с автоматом наперевес и синей повязкой вокруг массивного бицепса. Он бросил несколько фраз в трещащую помехами рацию, но стрекот цикад к тому времени стал слишком сильным, и Дани почти ничего не расслышал. Отодвинув заросли лиан, Дани пропустил Диего перед собой, а сам ещё раз осмотрелся, обведя карманным фонариком ближайшие кусты и уступы. Они почти не включали его по пути, обходясь привыкающим к темноте зрением и Рохасовским познанием местности. Не слишком обширным, но достаточным, чтобы не сунуть ногу в глухую расщелину. В последний раз пристально вглядевшись в темноту, Дани запрыгнул внутрь и надёжно прикрыл за собой растительный полог. Тайник оказался не вскрытым. Его крышка давно почернела от старых комьев земли, а логотип практически вытерся, под грудой острых камней, наваленных горкой. Тем проще было выбить замок, размахнувшись и как следует врезав тяжелой подошвой сверху. Внутри оказалось несколько свёртков. Затянутые в полиэтилен запасные магазины беретты, непромокаемые спички, съёмный аккумулятор для рации, упаковка бинтов, и несколько тонких шприцов в жестких кожухах, увидев которые Дани непроизвольно облизал губы. И если до этого момента их утренний подъём представлялся в голове самыми туманными перспективами, то после этой находки смотреть на мир стало гораздо легче. Последнее, что Дани извлек из пыльного черного нутра деревянного ящика, были несколько свёртков до жути просоленной оленины. Трофеи Хуана, привезённые не то из Америки, не то из Мексики. — А это, что, не одно и то же? — Дани, не вздумай сморозить такое при гринго. На вкус было солёно и сухо. Диего, от чьих рук уже начал отслаиваться зелёный нарост папоротниковой каши, поморщился, но съел всё без вопросов. Если бы он только прихватил с собой яблоко или что-то такое. Дани забросил в рот очередной кусок оленины и жестко перетёр её в кашу. Протеиновый батончик, фруктовый леденец, да мало ли чем был набит Капитолий. Мог бы и помыкаться в паре комнат, не пришлось бы с первой же остановкой наращивать парню гастрит. Впрочем, лучше дрянная еда, чем вообще никакой. Свернувшийся в узел желудок быстро вбивает в башку эту истину. Огонь разводить он не стал. Фонарик давал тусклый свет, яро намекающий на то, что батарейки скоро придёт каюк, но ближайшие пару часов должен протянуть без вопросов. Дани понятия не имел, как именно Диего относится к темноте, стоит ли ночник в его комнате, или Антон давно сбросил их в яму с токсичными отходами вивиро, считая это новым проявлением слабости. Ты опасность в темноте! Тьфу, бред. Он не стал проверять. Диего сейчас слишком тихий для того, чтобы дать осознанную реакцию, а загонять ему под ногти детские травмы хотелось меньше всего. Чего бы там сейчас не требовала ситуация. — Диего, я думаю, тебе нужно поспать. Он протянул в расставленные ладони бутылку с остатками воды, едва сдержав мокрый глоток скопившейся во рту слюны. После грёбанной солонины пить хотелось до одури, но раньше, чем на рассвете, пытаться тыкаться в скалы и искать воду — форменное самоубийство. А значит кто-то должен терпеть. Ему привычнее. — Здесь туго с удобствами, но думаю, что смогу сообразить что-то из этих лиан. А под голову подложишь рюкзак. Всяко лучше, чем спать на голых камнях, пусть и прогретой пещеры. Ходов у неё было мало, в основном заваленные древние проходы и несколько рельефных трещин по стенам. Ветру разгуляться негде, а подземные реки протекали слишком глубоко внизу, выхолажия едва ли половину породы. Причудливая природная экосистема. Практически лучшее, что мог придумать для них Либертад. Если бы ещё закинули пару матрасов. — Дани. На этот раз громче. На этот раз Диего смотрел на него и его губы ещё не успели закрыться от сорвавшихся слов. Нагретый лёгкими воздух просачивался сквозь них тихим свистящим выдохом. По его прижатым рукам пробежали мурашки, поднимая на коже мелкие тёмные волоски. — Всё будет хорошо, обещаю. Одна ночь, и больше мы не будем ночевать, в чём-то похожим на гроб. В голове это звучало куда оптимистичнее. Может стоило просто заткнуться? Не болтать ответов на вопрос, который даже не спрашивали. Диего просто смотрел на него. Редко моргал, быстро и глубоко дышал полной грудью, будто погружаясь в какой-то мистический транс. Может просто стоило следовать плану? Видеть внутри кого-то большего, чем просто ребёнка, сворачивающегося калачиком от темноты? Так было бы проще. Спустя пару секунд голова Диего кивает в ответ. Коротко, загнанно. Диего следит глазами, пока он орудует складным ножом, срезая от входа лианы и относит побеги к ближайшей стене, сооружая плотный настил. Этот взгляд Дани чувствует каждой мышцей спины, вытянутой, каменной, точно мелкое крошево, сочно хрустящее под подошвами берц. Он выпотрошил рюкзак практически полностью. На дне остались солонина, завёрнутая в пергамент, запасной карманный ножик, сложенный в потёртый кожаный чехол, скомканные в бумажной упаковке бинты, измятая карта и сложенный в несколько слоёв моток пеньковой верёвки, с завёрнутыми внутрь металлическими карабинами. На случай, если тайник у гряды всё-таки будет разворочен до них. Так себе подушка. Дани постарался сложить мешковину в несколько слоёв, скрывая за тканью всё, что может жестко упираться в голову. Импровизированно устроил на лианах, защекотавших кожу первыми молодыми побегами. Робкое чувство ностальгии невесомо кольнуло в веки. Свежий запах травы забил в носу землю и пыль, а над головой застрекотали цикады, перемежая мелодию с первыми ночными птицами. — Давай. Должно быть неплохо. Он помогает разместится, подбивает ёрзающие лианы плотнее под ноги, убирает побеги, липнущие к носу и шее. Диего сворачивается калачиком, подбирая колени ближе к груди и руки складывает, переплетая пальцы крепко друг с другом. Дани не уверен, смог бы он их разлепить сейчас, даже если бы и хотел. Он стаскивает с себя защитную куртку, грязную, местами прожжённую от кислоты, огня и Бог ещё знает, чего, истрёпанную, насквозь пропитанную мускусом жестокости и оглашенного безрассудства. Он накрывает ею сверху, утапливая в жестком брезенте переплетённые мышцы, и кажется, это схлынивает пелену с них обоих. Диего расслабляется, ещё вертится, пытаясь найти удобную позу и крепко закрывает глаза. Дани держит глаза открытыми, но под куполом куртки его беспокойство смазывается ночными тенями. — Спокойной ночи, Диего. Всё почти хорошо. — Спокойной ночи, Дани. Наверное, ему тоже стоит поспать. Ему определённо необходимо это сделать, если завтра он хочет добраться до вершины и при этом затащить туда и Диего на своих плечах. Он не питал иллюзий на этот счёт. Вряд ли мальчишка когда-нибудь видел скалы. Вряд ли карабкался куда-то выше удобной лестничной клетки, вымощенной мрамором Капитолия. Вряд ли держал в руках карабин и обвязку. Вряд ли представлял себе высотные ветра и их завывания, будто в уши тебе кричащие — ты долго тут не протянешь! Стоило бы поговорить с ним. Подготовить. Вселить уверенность, что даже при всех полученных травмах, этот маршрут для него не сложнее, чем на холм в Эсперансе забраться. Тупая бравада ведь всегда была его слабостью. Ну нет, только не с теми малышками, что он сегодня нашел в тайнике. Самое худшее, сердце прихватит, но на вершине он уже сможет позволить себе поваляться в припадке. Чуть-чуть. Отойдя на несколько шагов вглубь пещеры, туда, где звуки глохли под толстыми сводами, Дани направил на себя мерцающий свет фонарика и щелкнул креплениями разгрузочного ремня. Набитый инструментами и запасными магазинами он сухо щелкнул о землю, приземляясь на камни длинной чёрной змеёй. Дани блаженно выдохнул. Потянулся в разные стороны и приятно заскрипел мышцами, едва не стянувшие его в новый болезненный спазм такой разминкой. Эй, потише. Сколько ему лет? Сорок что ли? Впрочем, какая нафиг разница, сколько тебе лет, когда на скорости под сотню проскачешь по камням и со всей дури врубишься в скальник?! Спасибо башку не разбил. Хрустнув мышцами шеи, он спустился рукой по шву укреплённых штанов и с новым щелчком отстегнул набедренную кобуру. В магазине осталось всего пять патронов. В двух запасных выходит двадцатка. Неплохо. Пока. Оптимизм не мог не сработать, учитывая, что за весь путь сюда ему не так и пришлось никого пристрелить. Жалел только, что не удалось прихватить с собой ту малышку, оставшуюся валятся у бесхозного тела на снайперской вышке. Неплохо мог подсобить и Супремо, но его изначально пришлось оставить в укрытии. Двигаться надо было тихо и быстро, быть незаметным и не вызывать подозрений. Попробуй тут быть незаметным с такой бандуриной за плечами. В конце концов, внутри тлело тёплое чувство, что после завершения миссии, диковатое оружие может вообще не понадобится. Неподалёку лежали ещё несколько связок гранат, что Дани заблаговременно вытащил из рюкзака, тщетно пытаясь сделать его ещё более мягким. В основном дымовые, хорошее подспорье для отступления, в случае чего. Впрочем, одна боевая тоже нашлась, новая смесь, с увеличенным радиусом поражения. Ему ещё не приходилось видеть таких. Маркировка была свежая и некоторые анаграммы ещё не были недоступны для расшифровки. Но о новом химическом составе он уже слышал в лаборатории Рейеса, а значит эта дрянь либо таковой и являлось, либо была ещё более секретной разработкой, не упоминавшаяся даже в кулуарных шептаньях. Дани даёт себе слово проверить при случае. При любом раскладе от рвущейся гранаты лучше держаться подальше. Он так и оставил всё это лежать разгруженным на камнях пещеры. Не смог позволить себе оставить лишь пистолет. Стараясь двигаться, как можно тише, Дани проследовал к выходу и отодвинув лианы проскользнул в ночную темноту. Он обещает себе надолго не задержаться. Не оставлять Диего одного в давящих стенах пещеры, наедине со своими мыслями. Он говорит себе, что просто хочет убедиться в их безопасности, и ещё немного глотнуть свежего воздуха. Стрекот цикад почти заглушает мысли. Внутри его практически не слышно, но здесь, в этой дикой расщелине он фактически Бог, заполняет собой всю звучащую сущность, заставляя посвятиться всеобъемлющей инфернальной какофонии. Здесь не было фонарей. Не было костров, и электрических гирлянд, свисающих с беленьких ажурных окон. Здесь не было шепота чужих разговоров, скрежета шин по асфальту и мелодичных распевов джаза. Иоланда поёт о любви. Иоланда не жестокая, она просто хочет защитить свою семью. Дани едва видит собственные руки, поднесённые к лицу, такие чёрные, что он практически часть этой ночи. Здесь так легко забыть обо всём. О ноющих мышцах, о свисте пуль за спиной, о крике, о плаче, о кошмарных снах, преследующих едва ли с четырнадцати. Иоланда, Иоланда… Глаза президента смотрят с картины с величественным презрением. Иоланда. Казалось, всё будет так просто. Казалось, он делает всё как надо. Лита говорила — если ты служишь правде, сила всегда на твоей стороне. И где же теперь Лита? Где же теперь Карлос Монтеро и где Хулио, с его мелодичной освободительной песенкой? O bella ciao, bella ciao, bella ciao ciao ciao… Здесь песен нет. И Дани не чувствует от этого хоть какой-то урон. Думаешь, мы здесь лишние? Дани возвращается обратно так быстро, как только ему позволяют разносящиеся по округе двукратно умноженные звуки. Диего не спит. И не нужно обладать зрением Олува, чтобы понять, что это не так. Его тонкое, маленькое тело лежит на гибких лианах, заставляя их извиваться зелёными змеями, пока руки обнимают плечи, вжимая в кожу колкую дрожь. Куртка совсем не спасает. Тонкий брезент вздымается и топорщится волнами, просто потому что не предназначен искоренять внутренний холод. Дани молча опускается рядом. Заносит руку, но так и не решается деть её куда-либо. Веки Диего плотно сомкнуты, и он не просит продолжить движение, не смотрит умоляюще прося быть рядом. Диего не привередливый. Удобный. Достойный плод своего воспитания, что всегда прибивается к месту, как далеко бы не кинули. Как бумеранг. От судьбы не уйти. Дани сжимает пальцы в кулак, до боли, до побелевших костяшек, до вздувшихся вен, что мгновенно проступают под кожей, натягивая тонкие жилы. Вязкое, липкое, черное, оно лезет наружу, бьёт набатом по сердцу, и так славно сливается с темнотой, что почти является ею. Не говоря ни слова, он ложится рядом. Не слишком близко, стараясь не нарушать границы, что и так всю жизнь были сплошными условностями. Острые камни упираются в бок, на лианах нет места двоим, но сейчас наплевать. Будет больнее, потом, настолько что пофиг на все эти камни, пофиг на ножи и застрявшие пули. Дани знает, что будет. Он подталкивает ещё сжатые пальцы, расслабляет их и проникает за куртку, нащупывая подушечками сжатое тепло чужих. Ему мгновенно откликаются, разжимают хватку, дают свободу, мягко обхватывая запястье, почти невесомо, но Дани знает, ни за что не хотят отпускать. Он всё знает. — Знаешь, что генерал Санчес говорит о закатах? Зубы бьются друг о друга, высекая на слоги акцент. — Он говорит, что закаты — это кровь убитых нами врагов. Их колени соприкасаются, ёрзают тканью, разбрасывая по кругу пыль и мелкую крошку камней. Голоса в пещере не глохнут, они собираются под потолком и кружат тяжелой метановой тучью, пока насквозь не прожирают каменный свод. Голоса — это то, что ещё позволяет им не сойти с ума. — Иногда закат, это просто закат, Диего. Иногда генерал, это просто заигравшийся в войнушку капризный ребёнок. — Попытайся заснуть. Тебе сейчас это нужно. Хотя бы кому-то из них двоих необходимо это сделать.