********
Они все равно опаздывают, но это не так ужасно. Джокер постарался решить проблему с дорогой, крикнув Брюсу, чтобы тот держал руль, в то время как он сам наполовину высунулся из окна со стороны водителя и выстрелил из ракетницы в сигналящую очередь. Брюс даже не может заставить себя ужаснуться. Он должен признать, что это эффективно. Трудно было держать Джокера в метре от себя в пустой церкви, единственным положительным качеством которой была вентиляция. Сидеть с ним в одном фургоне намного хуже. Брюс вцепляется в сиденье, не только из-за того, как гоняет Джокер. Слишком быстро они въезжают на парковку штаба Уэйн Энтерпрайзес. Дорога позади них — море синих вспышек и сирен. Гордон захочет поговорить с Брюсом после этого — а это значит, он должен взять себя в руки настолько, чтобы прийти в штаб GCPD, а также на заседание правления. Как-нибудь. Хоть и прошло много времени с момента его последнего приступа, он помнит симптомы. Он все еще находится на ранней стадии: разум вялый, зрение затуманенное, мир движется слишком быстро и слишком медленно одновременно. Но расплавленное желание уже лижет его живот. У Брюса есть, возможно, час, прежде чем его мыслительные процессы распадутся, оставив его изменчивым и порочным, уязвимым для внушения, особенно если оно сопровождается запахом Омеги. Им будут управлять необузданные всплески эмоций. Его мир сократится до желаний и нужды. Его кожа будет гореть. Его член встанет, а узел набухнет, и он не будет знать покоя, пока не насытится. И все потому, что он не мог следовать простым ебанным инструкциям на упаковке таблеток. Это мерзко. Это позорно. Его руки подрагивают, крепко вцепившись в пассажирское сиденье фургона, а желчь обжигает горло. Он прав в своем стремлении пропускать гон как можно чаще — это ад на земле. Джокер перегибается через него, чтобы открыть дверь фургона, хихикая, когда Брюс съеживается. — Хорошо, большой мальчик. Ты поднимешься наверх, зайдешь в ближайший туалет и передернешь, потом неторопливо придешь на собрание и кивнешь моей прекрасной мисс Старлинг. Потом вернешься сюда, чтобы дать мне полный отчет. — Джокер поворачивается лицом к нему, упираясь коленом в руль. Он случайно сигналит, но либо не замечает, либо — что более вероятно — ему все равно. — В противном случае, мальчику-дворецкому не поздоровится. Понял? Брюс кивает. Что еще он может сделать? В свое время у нас будет время разобраться с новым менеджером по фармацевтике. — Чего ты ждешь? Кыш! Он не может достаточно быстро выбраться из фургона. Он беспокоится, что его ноги не выдержат, но едва опирается на фургон для поддержки, Джокер заводит двигатель и срывается с места с громким хохотом, как раз в тот момент, когда первая полицейская машина въезжает на стоянку. Брюс смотрит, как они разворачиваются и с ревом мчатся за ним. Белый фургон Джокера раньше принадлежал мяснику. Три маленьких поросенка нарисованы на его боку, они улыбаются в радостном предвкушении. Без сомнения, Джокер находит нынешнюю погоню подходящей. Брюс надеется, что Джиму не придется дежурить над гробами в полицейском участке сегодня вечером. Он спешит к зданию. Скоро ему придется дать показания, но, если Джим захочет знать, почему же он немедленно не отправился в участок, то можно разыграть карту окаменевшего гражданского, слишком напуганного, чтобы привлекать власти, опасаясь за жизнь дворецкого. Его личный черный ход ведет к VIP-лифту. Отдельная ванная комната примыкает к его кабинету на восемьдесят первом этаже. Захлопнув дверь, Брюс опирается на мраморную стойку умывальника и расстегивает ширинку. Его член выпирает навстречу его дрожащим рукам, выглядывая из-под нижнего белья. Жарко — так жарко. Брюс подавляет всхлип, когда он, наконец, прикасается к себе, бедра дергаются без какой-либо сознательной команды, толкая его скользкий член глубже в его слабую, ненавидящую себя хватку. Отвратительно. Прискорбно. Отчаянно. И он называет себя героем? Он тот, кто нужен Готэму? Ему требуется всего несколько движений, чтобы кончить в комок туалетной бумаги, который у него хватило ума схватить. Он не слишком далеко зашел, чтобы возбуждение ушло — пока нет — и оно все еще мерцает под его кожей. Его рефрактерный период сократится в ответ на выброс гормонов, вспенивающих белую воду в его крови. Но он должен поторопиться. Прогулка до зала заседаний столь же долгая, сколь и мучительная. Он с ужасом осознает, что влажное пятно предэякулята пропитало его штаны с тех пор, как они с Джокером вышли из церкви. Он ведь ещё скоро сядет, а стол непрозрачный. Он думает об Альфреде. Об Тиме и Дэмиане — у них уже должен был закончится первый урок. Закончив свою классную работу, Тим будет листать папки с делами на своем телефоне под столом, в то время как Дэмиан будет смотреть эти ужасные обязательные секс-ролики с его обычной суровой сосредоточенностью. Что касается Альфреда… Он будет ждать Брюса в особняке, как и обещал Джокер. Он должен ждать там. Это дает некоторую столь необходимую ясность. Брюс сдерживает назревающий гон, приходя на собрание, не внося коррективы в свою промежность. Он приветствует мисс Старлинг — высокую, статную женщину в безупречно сшитом костюме в тонкую полоску, её черные локоны свободно спадают на плечи. Насколько известно Брюсу, её предложение относительно нового СИОЗС является обоснованным, как и химия. Он бы согласился с ее назначением, даже если бы Джокер не поймал его за руку, но тень клоуна нависает над ней. Брюс смотрит на её лицо в поисках каких-либо намеков на уловку, но ему трудно сосредоточиться, когда правое полушарие его мозга настаивает, что единственное, о чем он должен беспокоиться, — это найти теплое, влажное и удобное место и Омегу, чтобы спрятать член. Мисс Старлинг заканчивает свою презентацию, даже не взглянув в его сторону, но когда она, наконец, уделяет ему все свое внимание, это сопровождается поднятием бровей и вежливым фырканьем, указывающим на то, что, независимо от ее положения в Динамичном Триумвирате, она не Бета. — У вас есть вопрос, мистер Уэйн? Щеки Брюса пылают. Он прочищает горло и одаривает мисс Старлинг натянутой улыбкой. — Прошу прощения. Плохо спал — был в миле отсюда. Но все это звучит превосходно. Мы рады приветствовать вас в нашей компании. Вы не согласны, леди и джентльмены? Сидящие за столом люди кивают. Мисс Старлинг еще мгновение наблюдает за Брюсом, затем позволяет своим губам изогнуться в улыбке. Они выкрашены в нейтральный красный цвет, на один оттенок темнее ее кожи — ничего похожего на зловещие тона Джокера. И — черт возьми — Брюс действительно не хочет думать о нем. Его ужасные обстоятельства сжимаются вокруг него, словно он кролик в силке. Угроза Джокера Альфреду. Сумасшедшая поездка на машине сюда. Его опасения по поводу новой продуктовой линейки его компании и неисправимый накат его гона. Брюсу хочется кричать. Он хочет выпрыгнуть из окна, не обращая внимания на то, что они находятся на пятьдесят восьмом этаже. Он хочет выследить Джокера и заставить его заплатить синяками и сломанными зубами — Его член дергается в штанах, словно собака, почуявшая запах мяса. Брюс чувствует себя немного нехорошо. Он извиняется и убегает, прежде чем сможет напоить зал заседаний еще какими-нибудь феромонами. К счастью, каждый второй директор — Бета. Не то чтобы Брюс отличался разборчивостью, но это облегчение — знать, что они не чувствуют его ускользающего самоконтроля и что они не подчиняются капризам своей эндокринной системы. В отличии от него. Джокер с визгом останавливается на парковке как раз в тот момент, когда он выходит из здания. Как тот рассчитал это время, Брюс не имеет ни малейшего представления. — Чоп, чоп! — рявкает он, ударяя по рулю. Сердитый рев приводит Брюса в реальность. — На кону жизнь Дживса, помнишь? Верно. Брюс цепляется за эту цель. Ему нужно заверить Джокера, что он сделал то, что тот хотел, найти Альфреда в целости и сохранности, запереться в своих комнатах в поместье и спокойно пережить свой гон. Просто. Тогда он сможет обеспокоиться мисс Старлинг. Брюс открывает дверь со стороны пассажира. Внутри автомобиля не свежо и дымно — без сомнения, благодаря гранатомету, закрепленному за водительским сиденьем и почерневшему от выстрелов. Это каким-то образом маскирует запах Омеги. Но этого почти недостаточно. Брюс презирает показывать слабость перед кем бы то ни было, не говоря уже о Джокере. Но ради собственного здравомыслия он прижимает рукав к носу. Джокер хихикает. Он давит на газ, прежде чем Брюс пристегивает ремень безопасности, возвращая их обратно на улицы Готэма. — Ты в порядке, чемпион? Да. С ним все в порядке. Справляется, как может. Подавляя свои порывы. Борясь со всеми низменными желаниями — особенно с теми, которые относятся к мужчине на водительском сиденье. Брюс защелкивает ремень, тот слишком тугой, но в то же время не обеспечивает достаточного давления. — Давай просто покончим с этим. Я сделал то, что ты хотел — теперь отвези меня домой. — Скажи, пожалуйста, — напевает Джокер, а затем хихикает над гримасой Брюса. — Пожалуйста. — Мм. Хороший мальчик. Брюс впивается взглядом в его лицо, когда Джокер сворачивает на три полосы, не удосуживаясь указать на это. Он подкрасил губы — без сомнения, пока водил полицию в веселой погоне по Готэму и взорвал еще несколько машин. Отсутствие пятен впечатляет. Практика, предполагает Брюс. Эта поездка такая же захватывающая, как и их предыдущая, хотя, к счастью, на дорогах гораздо меньше машин и Джокеру не нужно доставать свою базуку. Тем не менее, когда они въезжают в подземный переход, который ведет к кольцу, впадая в темный Нарроуз, на твердой обочине дымится развалина, окруженная пожарной командой. Брюс отводит взгляд. Он молится, чтобы они вовремя вытащили водителя. Ему требуется смущающе много времени, чтобы понять, что они направляются не в поместье Уэйнов. К тому времени, как Джокер с визгом останавливается на дороге, четко обозначенной надписью «парковка запрещена», Брюс теряется в себе. Пот выступает у него на лбу и окаймляет верхнюю губу. Его дыхание становится хриплым, хотя его единственным усилием за эти последние несколько минут было отчаянное стремление не наклоняться ближе к Джокеру на поворотах. Мысль об Альфреде удерживает его здесь и сейчас. Он может бороться с этим. Он может быть Брюсом Уэйном, обеспокоенным работодателем и другом. Ни больше, ни меньше. — Где Альфред? — спрашивает он. Джокер пожимает плечами. Он нажимает на ручной тормоз и выходит из машины, неторопливо направляясь к мрачной маленькой церкви, где все это началось. Он играет с ним. Ублюдок-садист. Брюс бьет себя по ноге, вонзая костяшки пальцев в четырехглавую мышцу. Боль помогает ему сосредоточиться. Он не может сказать, уверен ли в этом или просто усиливает своё нежелательное возбуждение, но у него нет выбора, кроме как сделать именно то, о чем его умоляют инстинкты: а именно, выскользнуть из фургона, опустить куртку поверх натянутой промежности брюк и поспешить за Джокером. При дневном свете переулок выглядит по-другому. Стрип-клуб выглядит более убого, его облупившаяся краска и разбитые окна больше не замаскированы тенями и неоном; а церковь еще меньше и гротескнее, чем он сначала предполагал. Брюс пытается это заметить. Пытается осматривать свое окружение, уловить любые изменения, любые намеки на то, что он идет в ловушку. Но когда Джокер идет по дорожке на кладбище, тело Брюса тянется за ним, как железная опилка за магнитом. Его гон — это живое существо, паразит, который питается его ненавистью, грызет его кости. Брюс отбрасывает его — пока. Но надолго ли его хватит? — Зачем ты привел меня сюда? — требует он, как только за ним закрывается дверь церкви. — Где Альфред? Что ты сделал? — Черт — по одному вопросу за раз мишка-Брюси. — Внутри всё такое же, как было утром: пыльное, пустое и печальное. Джокер опирается на скамью в середине прохода и отвечает на вопросы в обратном порядке, загибая пальцы. — Я сделал именно то, что обещал насчет Дживса — ничего... Я был слишком занят веселой погоней и играми в шофера для тебя, помнишь? — Его голос становится высоким и вкрадчивым. — У меня есть алиби и все такое, ваша честь! Клянусь на мизинцах! Как будто это успокаивает Брюса. — Ты оставил его со своими людьми. Что они с ним сделали? Джокер позволяет напряжению нарастать. Затем закатывает глаза, как будто не может поверить, что Брюс такой зануда, что заботится о благополучии другого человека. — Он в порядке. На самом деле, он ждет тебя на пороге твоего шикарного дома, связанный, с красивым большим бантом на шее. Я даже велел своим ребятам не затягивать его сильно, чтобы он мог дышать! Никто не скажет, что я не умею планировать. Брюс складывает руки на груди. Он ждет у двери, его тень почти касается Джокера самым кончиком. — А что касается того, почему я здесь…? — Верно, верно! Малыша Брюса не вернули в его кроватку, потому что… ну. — Ресницы Джокера от природы зеленые. Их было бы трудно разглядеть издалека, если бы он не красил их в черный цвет так, чтобы они слиплись от количества туши. Брюс хорошо видит, как они опускаются. — Я подумал, что тебе нужно выпустить немного пара. У Брюса пересыхает во рту. Если Джокер пытается соблазнить его, в то время как его запреты ослаблены… Он, конечно, скажет «нет». Вот только Джокер его не послушает. Джокер не приближается. Вместо этого он поворачивается спиной к Брюсу и идет вперед, его пальто развевается в пурпурном извращении свадебного шлейфа. — Серьезно! Я не видел никого, кто был бы так напуган гоном со времен старшей школы! Что такое, а? — Он поворачивается на пятках лицом к нему, широко раскинув руки. — Я думал, вы, гедонисты из трастовых фондов, все стремитесь хорошо провести время! Брюс не хочет это объяснять. Никому, и уж точно не ему. Но какой у него выбор? Насколько ему известно, Джокер держит своих дружков на быстром наборе, к виску Альфреда может быть приставлен пистолет. Безопаснее всего подыгрывать ему, пока он не сможет вернуться в пещеру. Пока он не сможет выследить Джокера, доставить его в Аркхэм и должным образом исследовать мисс Старлинг и её новый препарат. Брюс просто должен оставаться рациональным. Он просто должен сохранять контроль. — Обычно я принимаю подавители, — ворчит он. — Я не… не привык к этому. Вот и все. — Подавители? — Голос Джокера громкий, заполняет всю церковь. — Что? Почему ты… почему ты делаешь это с собой? — Извини меня за то, что я не хочу поддаваться своим низменным инстинктам. — Эй, парень! Низменные инстинкты — единственная причина выживания нашей великой и великолепной человеческой расы. Последняя часть звучит довольно саркастично. — Гон делает меня тем, кем я не являюсь. Мне это не нравится. — Ух! Разве ты не смешон? — Джокер плюхается на алтарь, вытягивая свои тощие ноги. — Дай угадаю — с таким милым носиком ты даже на выходных ни за кем не гоняешься. Ты хотя бы пьешь? — Иногда. — Пфф! Шлюхи? — Разве ты не видел таблоиды? У меня есть свои пороки, как и у любого мужчины. — Или, скорее, у Брюса Уэйна есть. Бэтмен не может себе этого позволить. — Ты бы не узнал порока, если бы не застрял в нем. — Джокер качает головой, его рот кривится в преувеличенно грустной клоунской гримасе. — Плейбой не знает, как веселиться. Честно говоря, к чему идет общество? — Я и не жду, что ты поймешь. — Я, конечно, не понимаю! — Джокер свирепо смотрит на него, затем переворачивается на спину, смотря в потолок. Возможно, он растянулся на том месте, где должна была быть Библия, но, в отличии от неё, клоун совсем не святой. Брюс удивлен, что алтарь не рассыпается в прах. — Насколько я понимаю, ты тот человек, у которого есть все. Почему ты так боишься брать? Разве не в этом вопрос? Не «боюсь», Брюс хочет огрызнуться. Просто он цивилизованный. Здравомыслящий. Современный Альфа, который хочет, чтобы им управляла логика, а не пол. Что в этом такого плохого? Но его трясущиеся руки называют его лжецом. Они провозглашают правду всему миру — и, без сомнения, Джокеру тоже. Он не просто боится. Он чертовски напуган. Он не хочет никому причинять боль. Он не может никому причинить вреда. Он не будет монстром, им не будет править демон, который живет в его крови, злобный, голодный и разъяренный тем, как долго ему отказывают. Бам, из пистолета вылетает пуля, хотя он ничего не слышит. Только чувствует ударную волну вытесненного воздуха, чувствует запах сгоревшего пороха, видит красную полосу крови, расползающуюся на груди его отца. Бам, бам, бам — Гон не только побуждает альф трахаться. Он делает их жестокими. Опасными. Склонными нарушать правила. Клоун сидит перед ним, изучая выражения лица Брюса. Его галстук-бабочка сдвинут набок, верхняя пуговица рубашки расстегнута. Небольшой кусок белой груди, тонкий, словно лезвие ножа, насмехается над Брюсом, выглядывая из-под его сиреневой рубашки. — У тебя, — говорит Джокер, погрозив пальцем в перчатке. — проблемы, мистер Уэйн. Явное преуменьшение. Брюс фыркает, и лицо Джокера становится светлее, как будто ему предложили конфету на Хэллоуин. — Ах — еще не все потеряно! Где-то там есть чувство юмора! Думаю, я просто должен покопать. — Приготовь сначала лопату, — говорит Брюс. Он продолжает, прежде чем Джокер может воспринять это как вдохновение для творческих увечий: — Ты всё ещё не сказал, почему я на самом деле здесь. — Разве нет? — Джокер причмокивает губами, постукивая каблуками по ножкам алтаря. — Я имею в виду, это итак понятно. Подумал, что ты, возможно, захочешь позаботиться о себе, прежде чем я доставлю тебя обратно к дворецкому. И есть ли место лучше, чем… хм. — Он указывает вверх. — Дом, где Бог всегда наблюдает? Ха! Желудок Брюса сжимается, пока его сердце бешено колотится в груди. Ему это ни капельки не нравится, хотя он признает, что мысль о встрече с Альфредом, всё ещё со стояком, явно непривлекательна. — Есть шанс на уединение? — Разве ты не слышал, как я сказал, что Бог наблюдает? Что значит еще один участник, а? — Джокер подмигивает Брюсу. — Не обращай на меня внимания. Я просто, ах, муха на стене. Конечно, Джокер не облегчит ему задачу. Гон снова накапливается. Поход в туалет на работе был временной мерой, неким клапаном сброса давления на перегревающемся бойлере. Это помогло замедлить надвигающийся взрыв, но не остановило его полностью. Брюс слышал всевозможные ужасные истории с Зевенеской. В худшем случае его ждет долгий и трудный гон, который выведет его из строя на неделю, пока у него на уме будет только одно — засунуть куда-нибудь свой член. Как бы сильно он не порицал Джокера, он не может винить его за это. Это вина Брюса. Потому что он думал, что выше обычных правил применения Деволоксина. Потому что он думал, что какие бы побочные эффекты ни были, он может с ними справиться. Потому что он был так чертовски напуган— — Ты снова делаешь эту штуку с гипервентиляцией, — замечает Джокер. Он ближе. Нет — он не шевелился. Все еще на алтаре, наблюдает за ним с непроницаемой ухмылкой. Это Брюс движется, сокращая расстояние между ними. Когда это произошло? — Я должен признать, что получаю противоречивые сообщения. Ты хочешь трахнуть меня или нет, богатый мальчик? Да. Нет. Брюс не знает. Еще один шаг вперед, потом еще. Его колени ударяются об алтарь между коленями Джокера. Его тень теперь полностью покрывает его, как полоса смолы, лужа крови, а Джокер просто смотрит на него и улыбается. Брюс считает свои вдохи, заставляя их замедлиться. У него кружится голова. Он чувствует себя больным. Его тошнит, он хочет поджать хвост и убежать, и трахнуть Джокера так сильно, что алтарь раскрошится. У каждого действия равные возможности. Это всего лишь химикаты, говорит он себе. Это единственная причина, по которой его тело так реагирует на него. Он был бы так же голоден по любой другой Омеге. Хотя какой другой Омега мог похитить его и угрожать жизни Альфреда? Какой другой Омега стал бы использовать свои феромоны, как грязный одеколон? Какой еще Омега сгибался бы от каждого удара Бэтмена, словно они драгоценны, выкрикивая его имя? — Не волнуйся, — бормочет Джокер. — Если ты действительно этого не хочешь, Бэтмен остановит меня, прежде чем я сделаю что-нибудь слишком ужасное. Он всегда так делает. О, как же Брюсу хочется, чтобы это было правдой. Он больше не может сдерживаться. Жар обжигает его живот, его Альфа воет, и он хватает костлявое лицо Джокера и притягивает его достаточно близко, чтобы укусить. Его помада на вкус дешевая и восковая. Она размазывается по подбородку Брюса, когда их лица беспорядочно соприкасаются. Его губы на удивление мягкие, за исключением грубого шрама на нижней, и, о, теперь Брюс понимает, почему Джокер всегда играет с ними. Он хочет вскрыть его зубами. Он хнычет. Его эмоции подобны патоке, отвращение слишком медленно просачивается между основными мыслями о поцелуе, Джокере и, блять, я возбужден. Он подвел всю свою семью: Джейсона, Дика, Тима, Дэмиана, Барбару, Альфреда. Он может только представить себе их отвращение, их ужас. Стыд тяжело ложится на его плечи — но это никак не влияет на его член, который напрягается под его гладкими брюками. Он становится невероятно твердым, когда Джокер сжимает в кулаке его короткие темные волосы и откидывает голову назад, чтобы лизнуть его шею. Грубое прикосновение к его железам заставляет кровь Брюса кипеть. Он замирает, его тело — натянутая, дрожащая проволока, охваченная болезненным страхом и ожиданием, что Джокер может укусить. Но даже тот не настолько безумен, чтобы связать себя семейными узами с Альфой, с которым только что познакомился. Клоун потирает железы своими обнаженными резцами, затем прикусывает сонную артерию Брюса, словно напоминая ему, как легко он может её вырвать. Брюс не может удержаться от хныканья, хотя сразу жалеет об этом, когда Джокер выдыхает горячий, беззвучный смех за его воротник. От его дыхания пахнет жженым сахаром и крокодилом. Первый барьер соприкосновения между ними полностью разрушен. Альфа-часть его рычит, чтобы он швырнул Джокера плашмя на алтарь и осквернил его и этот храм Божий всеми мыслимыми способами. Использовал его тощее маленькое тело, пока Джокер не начнет плакать, Джокер будет умолять это прекратить, Джокер будет чувствовать себя сломленным. Член Брюса одобрительно подергивается. Его разум вопит от ненависти. Бам, несколько пуль вылетают из пистолета, и его родители падают на пол. Жемчужины его матери рассыпаются по мокрой от дождя дороге, погружаясь в грязь сточной канавы… — Чего ты так боишься, а? — хрупкие пальцы Джокера скользят вниз по рубашке Брюса, расстегивая пуговицы. — Я причиняю тебе боль? Или ты делаешь мне больно? Брюс закрывает глаза. — Что насчет Бэтмена? — хрипит он. Последняя линия обороны. — То, о чем Бэтси не знает, не причинит ему вреда. Это не должно ранить. Но ему больно. Джокер хихикает над хмурым Брюсом. — О, мистер Уэйн! Так благородно. А я-то думал, что ты настоящий хам. — Просто… просто не хочу взбесить Бэта. — В самом деле? Я нахожу это довольно бодрящим времяпрепровождением. Острые зубы Джокера смыкаются на мочке уха Брюса, чуть ли не разрывая её. Брюс шипит и испытывает дискомфорт от того, что слышит ответное хихиканье Джокера ближе, чем когда-либо прежде. Прохладный воздух ласкает его пылающий торс, когда рубашка соскальзывает с плеч, оставляя на нем одну майку. Солнце сейчас выше, почти на полуденном пике, и его свет радужно струится сквозь витражное изображение Девы Марии и её младенца. Брюс изо всех сил старается не встречаться с ними глазами, когда отпускает Джокера и снимает штаны. К тому времени, как он выпрямляется, Джокер уже голый. Должно быть, это еще один из его трюков, как, например, он достает ножи с легкостью фокусника, вытаскивающего белого кролика из шляпы. Никто никогда не назвал бы его красивым. Он воплощение голода — заостренный и истощенный, его кожа плотно прилегает к костям. Он высокий, но и близко не такой, как Брюс. Жилистый — сильный, но не такой, как Брюс. Бледный, словно обескровленный труп. Он чужой, неописуемый. И все же, когда Брюс смотрит на него, остается сбивающая с толку фамильярность, словно ловишь свое искаженное отражение в зеркале дома смеха. Он не может избавиться от ощущения, что где-то там есть мир, где Джокер — Бэт, а Брюс — клоун. Однако прямо сейчас они ни то, ни другое. Они оба голые. И Джокер, может, и не красавец, но владеет своим уродством, провокационно ухмыляясь ему. Вызов, которому Брюс больше не может сопротивляться. Хотя у Джокера нет течки, его возбуждение выражается в раздвигании ног, в смазке, которая мерцает на внутренней стороне бедер. Его член маленький и узкий, как и все остальное в нем, но твердый, подпрыгивающий на гнезде из зеленых волос, когда клоун перестраивается на алтаре, пожирая глазами каждое мельчайшее подергивание лица Брюса. Никаких яиц — анатомия самца Омеги похожа на анатомию самки Альфы, расширенный клитор, образующий их член, и половые губы, спрятанными ниже. Разница в том, что у Альфа-женщин гон, а не течка, и у них гораздо меньше смазки. И, ладно, да, возможно, Брюс отчаянно вспоминает учебные схемы Дэмиана из домашнего задания, потому что это намного проще, чем признать тот факт, что его злейший враг лежит, обнаженный перед ним, растянувшись бесстыдно, как кошка, демонстрируя влажные складки своей вульвы и мерцающую смазку, стекающую вниз, на задницу. И тот факт, что Брюс отчаянно хочет трахнуть его. — Давай уже, большой мальчик. Не заставляй меня ждать. — Джокер быстро барабанит пальцами по алтарю. — Я тебе не понравлюсь, если мне станет скучно. Нужно добавить угрозы к списку вещей, которые, вероятно, не должны его заводить. Брюс делает шаг вперед, почти рыча — Только для того, чтобы рука Джокера сомкнулась вокруг его члена. Длинные белые пальцы обхватывают стержень у основания, над чувствительной тканью узла. — Только не торопись. — Джокер демонстративно проводит пальцем по своей вульве, раздвигая её достаточно, чтобы Брюс увидел, что его жуткая белая окраска не распространяется на всё тело. — Эта маленькая пещера предназначена для Бэтса, мм-ладно? Нужно приберечь что-нибудь для нашей брачной ночи. Брюсу хочется фыркнуть. Но в его голове водоворот желания и отвращения, и прямо сейчас то, кем является Джокер, кажется второстепенным по сравнению с его хваткой на члене. Особенно когда его рука расслабляется достаточно, чтобы скользнуть вверх к кончику, размазывая большим пальцем предэякулят, придавая блеск головке. — А остальное? — тихо говорит Джокер. — Это бесплатная игра. Брюс старается не смотреть на его вагину — аккуратную, нежную, покрасневшую, как морская раковина, и покрытую смазкой. Когда Джокер отпускает его член, он хватает его за лодыжки, поднимает ноги и перекрещивает их друг с другом, пока его тощие бедра не соприкасаются. Джокер хлопает в ладоши. Он лежит на спине, его голова окружена незаслуженным ореолом зеленых кудрей. — Вот это инновация! Этому учат в частной школе? Челюсть Брюса дергается. Он может хотеть трахнуть его, но это не значит, что ему интересно слушать, что тот говорит. Он кладет тощие ноги Джокера себе на плечо, пока направляет член в узкое пространство между бедер. Джокер выглядит в равной степени восхищенным и разочарованным. Почему? Потому что Брюс не проигнорировал его единственное условие и не проникнул в него? Этого почти достаточно, чтобы вернуть Брюса в реальность. Почти. — Ты просто собираешься стоять там? — спрашивает Джокер. — Забыл, как это делается? Если тебе нужен курс повышения квалификации, я более чем счастлив — о, привет. Брюс покачивает бедрами. Проверяя угол. Проверяя силу, с которой ему нужно прижать ноги Джокера друг к другу, чтобы он мог стимулировать член, имея возможность скользить между ними. Его бедра ударяются об алтарь, об призрачно-белую кожу. Кожа Джокера в некоторых местах кажется странно мягкой — слишком эластичной, больше похожей на бархат, чем на плоть. В других местах она грубая, потрескавшаяся. Не то чтобы Брюс должен беспокоиться о каких-либо дерматологических побочных эффектах кислоты, когда Джокер выгибается ему навстречу с омерзительной ухмылкой, как будто хочет большего контакта. Брюс кладет одну руку на его живот, поверх зеленых волос в паху. Он удерживает Джокер, когда тот двигается. Ему нужно только его освобождение, толстый ствол его Альфа-члена затмевает член Джокера. Тот ерзает, хмурясь. — Думаю, это способ заставить парня почувствовать себя секс-игрушкой. Но Джокер не прибегает к более жестоким средствам убеждения, что может означать только то, что любое действие Брюса ему понравится. Животная удовлетворенность скручивается в его животе. Да. Джокер принимает то, что ему дают; Джокер позволяет использовать себя. Верно. Это хорошо. Это кажется комфортным; похоже на контроль… Но это не так. Это не так, это не так, это не так. Ради всего святого, он занимается сексом с Джокером. На алтаре в обветшалой церкви в беднейшем районе Готэма. Если это не кричит о полном, вопиющем отсутствии контроля, то он не знает, что будет кричать громче. Возможно, он просчитался. Самое худшее в гоне — это не похоть. Даже не гнев. А то, как сильно он, блять, это любит. Он толкает свой набухший член раз, ещё, через тонкие белые бедра, смазанные преякулятом Брюса так же сильно, как и остро пахнущей смазкой Джокера. Он впивается ногтями в ноги Джокера с такой силой, что на них остаются рубцы в виде красных полумесяцев. Затем его голова откидывается назад. Его пресс вздрагивает, квадрицепсы сводит судорога. Еще один толчок. Первый всхлип вырывается из его горла, когда он кончает прямо на тощую грудь Джокера.********
Туман медленно рассеивается в его сознании. Он все еще пропитан запахом Джокера. Все еще тяжело дышит, каждый выдох слишком неровный и влажный. Его щеки в слезах, торс Джокера покрыт густым белым семенем. Но гон получил насыщение — по крайней мере, на какое-то время. Брюс поднимается на ноги. Джокер продолжает лежать, тихо хихикая. Одной рукой он рисует ленивые узоры остывающей спермой на животе. Другой машет потолку, как будто действительно верит, что Бог, возможно, неодобрительно хмурится с облаков. Брюс жалеет, что не представил Селину на его месте в те последние яркие моменты. Но у него вряд ли бы получилось, Джокер в этом постарался. Каждый из его преувеличенных стонов разносился по всей церкви, усиленный акустикой, разработанной так, чтобы хор из трех человек звучал как тридцать. Его голое тело усеяно знакомыми шрамами, каждый из которых наполнен воспоминаниями. Здесь: царапины на руке от каждого раза, когда он защищал свое лицо от перчаток Бэтмена. Там: линия от бэтаранга над сердцем. Брюсу хочется облизать его, почти так же сильно, как выхватить нож из груды одежды Джокера и закончить работу. Он вытирает глаза. Хорошо, что он не снял майку — если он подсознательно отслеживал каждую отметину, которую оставил на Джокере, тот, вероятно, считает шрамы Бэтмена по ночам, пытаясь заснуть. К нему возвращается здравомыслие, когда гон уходит на время. Это благословение и проклятие. Чудовищность того, что он сделал, нависает над ним, как меч, подвешенный на изношенной нити. Его сознание находится в центре круглого корта, трибуны заполнены жертвами Джокера. Джейсон и Барбара кричат в первых рядах толпы. Сумасшедший. Злой. Монстр. Как Брюс мог это сделать? Как он мог так сильно подвести их — подвести себя? Новые слезы заменяют те, которые он вытер. Брюс испускает ужасный, судорожный вздох, который вырывает воздух из глубины его легких. Его ноги подкашиваются, и он падает на ступени, ведущие к алтарю, прислоняясь к нему лбом. Ноги Джокера болтаются совсем рядом. — Ха, — говорит он. — Это что-то новенькое. Брюс издает последний хриплый звук, прежде чем закрыть рот. Покажи Джокеру слабость, и он воткнет в неё нож. Его узел еще не сдулся — а это значит, что гон еще далек от завершения. Ему нужно убраться отсюда до следующей волны. Нужно убраться подальше от Джокера. Однако на данный момент он никуда не уходит. Джокер соскальзывает с алтаря, осторожно обходя Брюса. Тот предполагает, что клоун идет за штанами. Глупый. Если во всем Готэме есть хоть один мужчина, рядом с которым тебе никогда не следует терять бдительность… Брюс отстраняется от алтаря, когда острый металл пролетает мимо его лица. На дюйм левее, и он лишился бы глаза. Ключи — не нож? — отскакивают от алтаря и приземляются Брюсу на колени. Очнувшись от своих страданий, он смотрит на Джокера, который успел надеть только измятую рубашку. Брюс не хочет думать о том, где лежат его брюки, не говоря уже о нижнем белье. Его член покачивается, всё еще твердый. Клоун не кончил. Не то чтобы это имеет значение. Из всех причин, по которым Брюс чувствует себя виноватым, это, безусловно, занимает самый низ в его списке приоритетов. — Для фургона, — объясняет Джокер, указывая на ключи, как будто он думает, что Брюс не понимает этого. — Иди и убедись, что я говорил правду об Дживсе. — Он погружает пальцы в месиво, которое Брюс устроил у него на животе, и осторожно облизывает их, затем морщится от вкуса, высовывая язык. — Буэээ. Не стесняйся возвращаться после, для того чтобы — ха, вернуть услугу. Разум Брюса дрожит, как будто он только что проехал на бэт-мобиле по выбоине. — Что? — Для владельца крупного бизнеса ты не так уж умен, да? — Джокер принимает широко другую позу, выставив бедра вперед, и указывает на свой член, который все еще очень заинтересован в происходящем. — Ты у меня в долгу, приятель. — Я… я не думал, что сделал это так хорошо, что ты захочешь второй раунд. — О, не пойми меня неправильно — в середине был момент, когда было так скучно, что я захотел убить тебя. Но ты действительно спас ситуацию этим грандиозным финалом! Я никогда непреднамеренно не заставлял Альфу рыдать и кончать одновременно. — Ухмылка Джокера расползается по его лицу, широкая и маниакальная. — И ты, может быть, жуткий гипервентилятор, но, боже мой, ты такой хорошенький, когда плачешь. Сквозняк со свистом проникает сквозь поврежденную крышу и лижет его вспотевшую кожу. Брюс сжимает ключи до тех пор, пока боль в его ладони не превосходит вновь поднимающийся жар в его члене. Он застегивает брюки, натягивает рубашку, не заморачиваясь с пуговицами, и, не сказав больше ни слова, направляется к двери церкви. Джокер может выстрелить ему в спину, но на данный момент ему на самом деле все равно. В любом случае, он никогда сюда не вернется. Разве что в костюме. И тогда он придет, чтобы избить Джокера кулаками, а не какой-либо другой частью его тела. — Только съешь немного ананаса! — Джокер кричит ему вслед, прыгая на одной ноге и натягивая свои отвратительные оранжевые носки. Остальная часть его тела остается обнаженной, покрываясь гусиной кожей от декабрьского холода. — Совет знатока!********
Брюс застегивает пуговицы на рубашке одной рукой, пока ведет машину. Только когда он становится немного презентабельным, то понимает, что потерял левую запонку. Дыра в форме Селины в сердце причиняет боль. Брюс едва замечает это. Он едва замечает ракетную установку, все еще пристегнутую за водительским сиденьем, или поток машин в обеденное время. Только когда ему сигналят за то, что он проехал на красный свет, Брюс берет себя в руки и заставляет сосредоточиться на фактах дела. Он принял слишком много подавителей. Он неожиданно впал в гон, будучи в гражданском, после того, как его схватил Джокер. Которого он хотел трахнуть. Бог свидетель. Брюс машет рукой, извиняясь перед разгневанным водителем, и борется с желанием стукнуться головой об руль. Забудь об этом, пытается он сказать себе. Это ничего не значило. Это мог быть кто угодно. Но Брюс знает, что это не так. Это не твоя вина. Ты этого не хотел. За исключением того, что он сказал «да», пусть и не буквально. Это был единичный случай. Это никогда больше не повторится. Это, по крайней мере, правда. Брюс может собрать осколки своего достоинства и сознания и отступить в поместье, чтобы зализать свои раны. Он будет дрочить столько, сколько потребуется, чтобы вывести этот гон из своего организма, и он сделает это, не думая об красных улыбках и смертоносных зеленых глазах. Брюс выезжает из города. Он жмет на газ, с ревом проносясь по поворотам, пока не сворачивает на длинную вечнозеленую аллею поместья Уэйнов. Скоро частота перерывов сократится, а продолжительность его гона увеличится, пока он не прокатится на волнообразной, ничем не сдерживаемой волне возбуждения, останавливаясь только для того, чтобы поесть, поспать и помочиться. Напряжение спадет после того, как он завяжет узел, скорее всего, в конце недели. Он вернется в патруль к пятнице. Как и к подавителям. В будущем он будет проявлять больше осторожности, гарантируя, что каждые три месяца будет делать недельный перерыв для занятий с пониженной интенсивностью. Это не идеально, но определенно предпочтительнее этого. Джокеру и Брюсу Уэйну больше никогда не придется пересекаться, а что касается Бэтмена… Брюс заставляет себя ослабить хватку на руле, прежде чем он сломается. Все так, как и сказал Джокер. То, о чем Бэтси не знает, не причинит ему вреда.