********
Его встреча с Джимом проходит так хорошо, как только может — то есть у Брюса нет стояка. Они встречаются в кабинете Джима в полицейском управлении, длинной узкой комнате с видом на горизонт Готэма, за который большинство заплатило бы миллионы. Кабинет Джима переполнен пыльными, шатающимися стопками папок. Его коллеги считают комиссара динозавром из-за его стойкого нежелания к цифровому ведению записей, но Брюс много раз видел, как Загадочник взламывал файлы GCPD, чтобы сочувствовать позиции Джима. Во время их интервью он изображает сбитого с толку плейбоя, не забывая ворчать о том, что, находясь здесь, он пропускает свидание. Тем не менее, покинув фургон с криминалистами, он раскрывает несколько избранных деталей — физическое описание головорезов Джокера, местоположение церкви — и опускает лакомый кусочек о мисс Старлинг. Лицо Джима остается тщательно нейтральным, но Брюс замечает, как он делает очень большой глоток черной смолы в своей чашке, которая маскируется под кофе. — Мистер Уэйн, — говорит он, со скрипом откидываясь на спинку своего облупленного черного офисного кресла. — Это может стать важной зацепкой. Насколько хорошо вы знаете своего нового менеджера по фармацевтике? — Не очень. Я многое контролирую — но на самом деле не участвую в процессе найма. — Я полагаю, все эти круизы отнимают у вас много времени, — говорит Джим, и Брюс смеется, будто это комплимент. — Мистер Уэйн, мой отдел должен разобраться с этим. Если Джокер объявился, то, что бы ни происходило в Уэйн Энтерпрайзес, это может представлять угрозу для всего города. Брюс делает свои глаза большими, как будто эти возможности только что пришли ему в голову. — Правильно — да. Да! Конечно. Пожалуйста, дайте мне знать, если я могу ещё чем-нибудь помочь. Моя компания полностью сотрудничает с вами — я хочу убедиться, что все будет сделано должным образом. — Он достает свой телефон, чтобы делать заметки. — Что я могу вам дать? Финансовые отчеты департамента мисс Старлинг? Спецификация нового СИОЗС? — Это, безусловно, будет неплохим началом. — Они будут на вашем столе к утру. — Брюс печатает требования в заметки, затем потирает затылок. — Но, э-э… Моя пиар-команда надерет мне задницу, если завтра это появится на первой полосе Газетт. Есть ли какой-нибудь шанс…? Джим постукивает по письменному заявлению Брюса на своем столе. — Я могу не сообщать об этом в новости, если только мы не найдем что-то серьезное. Брюс протягивает руку для рукопожатия. — Это все, о чем я прошу. Спасибо вам, комиссар. Если я могу быть полезен каким-либо другим способом, не стесняйтесь обращаться ко мне. Он скормил Джиму достаточно информации, чтобы тот мог передать её Бэтмену, дав ему повод продолжить после наступления темноты. Джим не слишком углублялся в то, что происходило в те моменты, когда Брюс и Джокер были наедине, кроме проверки того, что он «в порядке» — что бы это ни значило. Брюс утверждал, что Джокер не был заинтересован в том, чтобы завязать разговор, а просто использовал его как средство для достижения цели. Думая об этом, он не так уверен, что это ложь. А теперь гон поднимается из его подсознания, как болото, просачивающееся сквозь заболоченную землю, заставляя рубашку скользить по коже, напоминая холодные руки с тонкими пальцами. Он смотрит на свои часы. — Это все, для чего я был нужен? Я хотел модно опоздать на свидание, а не непростительно. — Вы могли бы позвонить ей и объяснить. — Допрос в полицейском участке — не самая приятная нота для начала отношений. Джим оценивает его еще мгновение, и Брюс борется с желанием поерзать. Пронзительный серо-голубой взгляд мужчины обычно не производит такого эффекта, но он неприятно ощущает пот под мышками, без сомнения, пропитанный феромонами. Он не знает динамики Джима — не просматривал его записи из профессиональной вежливости — но даже Бэта должен быть в состоянии распознать его дискомфорт. В конце концов, Джим встает и открывает дверь. — Вы свободны. Удачи вам на свидании, мистер Уэйн. — Удачи вам в расследовании. Я оставлю информацию вашей секретарше? Или офицеру внизу? Гордон колеблется, потирает усы и напоминает Брюсу о том, почему он один из немногих представителей государственной власти в Готэме, которым он доверяет. — Нет — лучше, если это попадет ко мне напрямую. — Нет проблем. Кстати, вы готовы ко Дню подарков? — Британский праздник, не так ли? — Дворецкий-британец, — говорит Брюс в качестве объяснения. — Он настаивает. Дик может уехать из Бладхейвена только на неделю из-за работы, и, конечно, Барбаре рады в любое время, но было бы хорошо, если бы вся ваша семья была с нами, пока графики совпадают. Гордон печально смотрит на посуду на своем столе, наполненную свежим салатом. — Если я получу какую-нибудь приличную еду, то, полагаю, что позволю вам и вашим подопечным забрать меня. Приличная еда, Брюс может это пообещать. Высокий уровень холестерина — нет. — Увидимся там, — говорит он, ослепительно улыбаясь Джиму, и делает все возможное, чтобы выйти из полицейского участка, не сосредотачиваясь на своем возбуждении. Его мысли виновато возвращаются к церкви, когда он садится в свой Ламбо и выезжает со стоянки. Был ли у Джокера носовой платок, чтобы вытереть сперму Брюса со своей груди? Или он просто пожал плечами и натянул поверх этого свою одежду? Будет ли от него по-прежнему пахнуть Брюсом, если их пути пересекутся во время патруля сегодня вечером? Он сдает свои вещи в химчистку? Брюс постукивает большим пальцем по рулю. Ему все равно, ему все равно, ему все равно, и ему все равно. Патруль с Джокером на свободе и его гормонами звучит как ужасная идея — хоть и привлекательная, что беспокоит Брюса гораздо больше. Он отправит Тима и Дэмиана сегодня вечером в патруль, но со строгим приказом держаться вместе и заниматься только мелкими преступлениями — грабежами, кражами и тому подобным. Барбара может координировать их действия, пока он проводит ночь в бэт-пещере, копаясь в Уэйн Фармацевтик. По крайней мере, таков план. Загадка Уэйна Фарм занимает его до конца этого дня и весь следующий. На самом деле он не остается в бэт-пещере, решив, что последнее, чего он хочет, — это общаться с Робинами и Оракулом, находясь в таком унизительном состоянии. Вместо этого он берет ноутбук в свою комнату в особняке. Оказавшись там, он запирает двери, сообщает Альфреду, что плохо себя чувствует, и устраивается. Однако он держит линию экстренной связи активной. На всякий случай. Гон не так уж ужасен, полагает он, несмотря на свои опасения. Ему приходится регулярно дрочить, но он делает это эффективно и быстро, почти также, как жует сэндвичи, которые Альфред оставляет за дверью. Это просто трение, тепло и ощущения. Его тело — это машина. Брюсу нужно приложить дополнительные усилия, чтобы стимулировать себя до тех пор, пока гон не пройдет. Это все. Представление о сексуальной разрядке таким образом облегчает его возбуждение, даже если каждый оргазм ощущается так, будто он позволяет себе чесаться от укуса комара: мгновенное облегчение, которое только усугубляет общую муку. Брюс справится с этим. Он принял слишком много Зевенески, потому что мысль о том, чтобы каждый месяц испытывать даже разбавленную версию гона, заставляла его чувствовать себя так, словно под кожей бегали муравьи. Но он с радостью перенесет это в будущем, если это означает, что ему больше никогда не придется проходить через это. Особенно учитывая то, что было с Джокером. Брюс сделает все, что в его силах, чтобы извлечь уроки из этой ошибки. Ему просто нужно пережить свой гон — тогда он сможет стереть воспоминания из своего разума: гротескная церковь в омертвевшем подбрюшье Готэма, грязная музыка стрип-клуба, просачивающаяся сквозь стены, как черная плесень. Сальные зеленые кудри и злобные, как у бешеной собаки, глаза. Тонкие белые ноги, сладкое химическое пятно и безумная улыбка… В середине был момент, когда это стало почти так скучно, что я захотел убить тебя, но ты такой хорошенький, когда плачешь... — Блять, — шепчет Брюс. Горячая вода стекает по его спине. Его бедра вздрагивают, член быстро и яростно скользит в его хватке. Оргазм обрушивается, как удар по голове: зрение расплывается, ноги подкашиваются, зубы оскалены. — Блять… Его колени опускаются на гладкий гранитный пол. Вода кружится вокруг него, стекая по углублению в канализацию. Брюс стонет, сжимая свою узловатую кожу — все еще не наполнился; черт возьми — и обхватывает рукой жирную, сочащуюся головку, выдавливая последние сливочные струйки. Гормоны гона приводят все в его организме к перегрузке. Его метаболизм ревет, чтобы компенсировать это. Как только возбуждение покидает его, то приходит голод, разъедающий его внутренности почти так же быстро, как чувство вины. Брюс прислоняется лбом к прохладному кафелю ванной, позволяя своей грязной руке упасть на бок. Затем он встает. Моется, переодевается, выключает душ и возвращается к работе. Он не может позволить тому, что произошло, преследовать его. В костюме из кевлара или Армани — он не может позволить Джокеру победить. Брюс устраивается на кровати, скрестив ноги, вводит пароль от ноутбука, открывая резюме Луизы Старлинг и заметок об её интервью. Следующие два часа он проводит, издеваясь над сэндвичами и просматривая её записи, проверяя полицию и медиков. Он встает только для того, чтобы задернуть шторы, пытаясь не пялиться в небо в мрачном ожидании бэт-сигнала, на который не может ответить. Он не находит ничего подозрительного. Луиза выросла в центре Готэма. Представительница солидного среднего класса — её отец и мать оба врачи. Она плохо училась в частной школе, но преуспела после поступления в высшее учебное заведение, где её интересы были сосредоточены на химии и бизнесе — идеальное сочетание для привлечения внимания Уэйн Фармацевтика. В резюме указан пробел, когда она пять лет не ходила в школу, прежде чем поступить в университет, оправдывая это путешествия по Европе с одним рюкзаком. Она принимает солидный курс антидепрессантов, но поскольку дозировка остается неизменной с тех пор, как ей исполнилось двадцать, Брюс предполагает, что это хорошо на нее действует. Тем не менее, заноза засела под его кожей; ощущение, что он упускает часть головоломки. Брюс откидывается на спинку кровати, изучая снимок лица мисс Старлинг с ее идентификационного значка Уэйн Энтерпрайзес. Длинные вьющиеся волосы, бронзовая кожа, широко расставленные темные глаза… Она прекрасна, это бесспорно. Дерьмо. Они определенно раньше не встречались. — Ладно, серьезно. Должен ли я ревновать? Брюс замирает. Он чувствует холод, словно в него только что попал один из лучей Виктора. — Я имею в виду, — продолжает Джокер непринужденно, как будто сейчас не одиннадцать вечера на третий день гона Брюса, и не он только что вломился в его особняк через окно третьего этажа. Он забирается внутрь, просовывая сначала одну тонкую, как у паука, ногу, затем другую, и, разворачиваясь, смахивает с костюма сухие листья оранжевого плюща. Брюсу нужно попросить садовников снова обрезать виноградные лозы. — Я знаю, что это была просто близость между нами, сладкоежка. Но я не без недостатков. Присутствует собственническая жилка! Тебе следует спросить об этом моего последнего психолога. Или нет, потому что я застал его на приеме у другого пациента — можешь себе представить? Как будто я недостаточно интересен, чтобы занимать все его время! — Джокер качает головой, делая шаг к Брюсу, медленный и хищный. Его кожаные оксфорды с крылышками оставляют следы грязи на коврике из овчины. — Ну, шутка обернулась против него. Мне было так больно, что я взял собак для моральной поддержки на свой следующий сеанс. Или, ты знаешь, гиен… Брюсу хочется закрыть глаза и взять себя в руки. Он не осмеливается. Он медленно закрывает ноутбук. — Ты сказал мне нанять Старлинг, — говорит он ровным голосом. Джокер пытается запугать его, и Брюс Уэйн должен притвориться, что это работает, но Бэтмен рычит в его сознании, горячий и территориальный. Сумасшедший в его доме. В его комнате. Это Джокеру следует бояться. — Это моя компания — я просто хотел быть уверенным в том, кого мы приветствуем. Джокер машет рукой. — Не забивай свою хорошенькую головку. Ты сказал копам, да? А они расскажут большому плохому Бэту. — Он перегибается через край кровати, ударяя Брюса по носу кончиком пальца. Его фиолетовые кожаные перчатки слегка пахнут порохом. — Позволь ему разобраться с этим. Старый вечный вопрос вонзает лом Брюсу под ребра и начинает разрывать его на части. Знает ли Джокер, кто он такой? Он играет с ним? В прошлом был случай — когда он пришел к Джокеру с игральной картой в его камере в Аркхэме, — когда Брюс был убежден, что тот знает его личность. Теперь, когда Джокер плюхается, скрестив ноги, на его кровать («О, египетский хлопок! Мило!») он не так в этом уверен. Или, возможно, власть безумца над ясностью сознания достаточно слаба, чтобы запомнить альтер-эго Бэтмена. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает он. — Э-э, разве это не очевидно? Довольно сложно заниматься сексом, когда ты забыл оставить свой номер, глупыш. Верно — он сказал, что хотел бы повторить. Брюс скрипит зубами, ругая себя. Почему он не мог остаться вне поля зрения Джокера? Почему он вообще не принимал свои чертовы лекарства должным образом? — Мм. — Джокер кладет свой заостренный подбородок на ладонь. На лице минимум макияжа. Зеленые ресницы почти прозрачны в теплом янтарном свете ночника. Джокер смотрит на Брюса из-под них так, что это было бы соблазнительно, если бы не гигантская, гротескная ухмылка. — Вот оно — твое жалкое лицо. Мне нравится. Как будто ты не знаешь, кому хочешь перегрызть горло, мне или себе… Спина Брюса так напряжена, что это больно. Он бросает взгляд на дальнюю сторону кровати, где спрятана бейсбольная бита. Он не должен драться с Джокером — не без костюма — но он определенно почувствует себя лучше, если будет вооружен. — И это тебя заводит? Он не скрывает отвращения в своем голосе. Джокер подпрыгивает на кровати, широко раскидывая руки. — Как выключатель, детка! Внутри тебя два волка, и они едят друг друга заживо. Это мой документальный фильм о природе. — Ты больной. Джокер вытаскивает из кармана абсурдно большой красный носовой платок. Он прижимает его к носу, шумно сморкаясь. — Знаешь, я действительно немного шмыгал этим утром… — Безумный. — Медицинский сертификат и все такое! Брюс сжимает челюсть. — Хорошо для тебя. Я все еще хочу, чтобы ты ушел. Он не питает особых надежд на то, что это сработает, но Джокер никогда не бывает предсказуем. Возможно, он удивит его. Его ухмылка остается на лице, ужасная, широко растянутая улыбка, как будто мышцы слишком туго натянуты вокруг его шрамов. Но когда он убирает платок обратно в карман, его глаза становятся холодными, как у акулы. — Ты думаешь, меня волнует, чего ты хочешь? Брюс кладет ноутбук на прикроватный столик, стараясь двигаться плавно и медленно, и приближается к краю кровати, где лежит бита. — В любом случае, неважно, чего, ты хочешь, — продолжает Джокер, и Брюс не может контролировать свой ужас. Но тот не набрасывается на него. Клоун растягивается на спине, вытягивая ноги, на огромной кровати Брюса. Его ботинки оставляют грязные следы на одеяле. — Знаешь, — говорит он, обращаясь скорее к потолку, чем к нему, — для существа, построенного, э–э, полностью из кода — как говорил мой последний психолог, до гиен, — я никогда особо не интересовался изнасилованием людей. Брюс сомневается в этом. Он сотни раз видел, как Джокер вторгается в личное пространство людей, флиртуя и поддразнивая, издеваясь. Черт возьми, да он любимая жертва Джокера. Он ничего не говорит. Просто сдвигается ещё на дюйм к левой стороне матраса. — Я имею в виду, я не понимаю сути! Где игры разума? Силовая игра очевидна, но она так неуклюжа. Зачем совать свой член в людей, когда я могу… — Он взмахивает рукой в перчатке. — Вместо этого засунуть пальцы им в мозги, а? Вот и всё, что требуется для его капли благородства. Конечно, для него ничто и никто не имеет ценности, кроме его собственного развлечения. — К тому же, — продолжает Джокер, — я бы так завидовал! Я имею в виду, когда тебя прижимают, бьют и трахают, пока ты смеешься — извини, умоляешь, чтобы это прекратилось — без мыслимого спасения… — Он преувеличенно вздрагивает. — Разве это не звучит забавно? Брюс усмехается. — Мне не нужно знать твои фантазии о Бэтмене. — Почему? — Джокер выпячивает нижнюю губу. — Ревнуешь? — Нет. — Жаль. Это могло бы быть забавно. Послушай, что я хочу сказать, большой мальчик, я не мог не заметить в тебе кое-что странное, там, в, эм, доме Божьем, который мы освятили телесными жидкостями. — Брюс напрягается. Джокер молчит несколько секунд, прежде чем продолжить. — Ты больше боишься себя, чем меня. Это… по-другому. Мне нравится это. Задержанный вдох вырывается из легких Брюса. — Ты сказал, что секс был скучным. — Секс часто бывает таким, — пренебрежительно говорит Джокер. — У людей оооочень много глупых правил. Нет, я не буду душить тебя до потери сознания. Если я буду действовать еще сильнее, то нанесу непоправимый ущерб. Бла-ди-бла-ди-бла. — Учитывая твою компанию, я уверен, что ты можешь найти кого-то достаточно жестокого, чтобы удовлетворить свои вкусы. — Ну, да, но они уже знают, что им нравится! — Джокер садится в мгновение ока, одним из тех резких, отрывистых движений, которые заставляют его казаться марионеткой, дергаемой за невидимые ниточки. — Это гораздо менее весело, чем то, что происходит в твоей большой, красивой голове. Джокеру часто нравится играть в психолога, когда они дерутся. У Брюса есть свои подозрения относительно того, почему, учитывая количество времени, которое Джокер провел в этой сфере. Теоретизирование Джокера заставляет его чувствовать себя достаточно некомфортно, когда он скрыт за броней. Сейчас, когда его лицо и жизнь выставлены напоказ, все намного хуже. Он изображает незаинтересованность. — Я уверен, ты скажешь мне. — Нет. Я позволю тебе разобраться с этим в свое время. — Джокер закатывает рукав, проверяя свои часы. Это одни из тех детских, которые можно купить за пять долларов в торговом центре: радужный ремешок и мультяшное лицо клоуна на циферблате. — Кстати, о времени… Как ты думаешь, сколько мне придется ждать, прежде чем ты снова станешь интересным? Видишь ли, у меня плохой контроль над импульсами. Когда мне скучно, случаются плохие вещи. Разве Брюс этого не знает? — Мы не будем этого делать, — говорит он натянуто. Джокер бросает на него жалостливый взгляд. — Серьезно. У меня нет никакого интереса к отношениям с тобой или к чему бы то ни было еще, чего ты добиваешься. — Наконец, он залезает под кровать, достает биту и встает, держа ее наготове для удара. — Не стесняйся уйти тем же путем, каким пришел. Глаза Джокера расширяются, но Брюс видел это выражение достаточно, чтобы понять, что его шок полностью притворный. — Итак, в чем, по-твоему, ты меня обвиняешь? Отношения? Я уже занят, помнишь? — Он подмигивает, что заставляет всё в желудке Брюса перевернуться. — Но я не мог не заметить, что у нас с тобой есть некоторый дисбаланс. Один ноль, так сказать. Я просто хочу, э-э, услугу за услугу. Горло Брюса сжимается от его следующих слов, как будто впадает в анафилаксию. Он не может поверить, что даже рассматривает это — но если это самый целесообразный способ убрать Джокера с его территории… Он поправляет биту. — Значит, если я доведу тебя до оргазма, ты оставишь меня в покое? — Зависит от обстоятельств. — Каких? — Ты ел ананас? Брюс моргает. — Нет? — Жаль. Я люблю сладкое. Намек попадает в цель, и — черт возьми — живот Брюса напрягается, член подергивается от интереса. С момента его последнего гона прошло едва ли десять минут. Он должен был продержаться намного дольше — но Джокер прямо здесь, и его запах проникает в ноздри Брюса, острый и токсичный, словно ядерные отходы. Клоун ухмыляется ему, развалившись на кровати Брюса так, будто бы она принадлежит ему. И, черт возьми, но этот широко очерченный рот выглядел бы гораздо лучше, если бы был растянут на его узле… Брюс поднимает биту немного выше. — Как я уже сказал, мне это не интересно. — Пох-жалуйста. У меня есть нос. — И я все еще говорю «нет». То, что мое тело готово к сексу, не означает, что я согласен… — Тьфу! Боже, ты такой скучный. — Джокер переворачивается на живот, снова смотря на часы. — И все же, я думаю, у нас есть примерно пять минут, прежде чем ты передумаешь… Нахуй это. Брюс замахивается битой. Джокер уворачивается. Металлическая бита проносится мимо. Она бьет по матрасу в дюйме от его лица, которое становится светлее, словно бы Брюс подарил ему шоколад на день Святого Валентина. Клоун вскакивает на кровати, размахивая руками, чтобы сохранить равновесие. Пронзительный смех эхом отражается от стен. — Вот, это моя прелюдия! Давай, Брюси-пай! Попробуй еще раз! Брюс рычит, этот звук слишком темный, слишком глубокий. — Поколоти меня! — кричит Джокер, уклоняясь от его следующей атаки. Бита разбивает ночник — жуткую модель от Тиффани, которую Дик нашел в комиссионном магазине в Бладхейвене и которая нравилась Брюсу гораздо больше, чем следовало бы. Он надеется, что звон бьющегося стекла не донесся до пещеры. Его третий и четвертый удары тоже проходят мимо, причинив ущерб картине над его кроватью — абстрактному пейзажу Готэма, написанную маслом. Его бита разбивает раму, холст рвется, и город будто расколот от удара молнии. Но к пятому удару первоначальный всплеск ярости превратился в холодную, клиническую точность. Он попадает по Джокеру наискось, и если бы он сознательно не сдерживался — будучи Брюсом, а не Бэтменом — то раздробил бы ему ребра так же, как антикварный абажур. Джокер визжит от смеха, пританцовывая на дальней стороне кровати, вне досягаемости Брюса. Его грязные ботинки цепляются за одеяло. Оно обвивается вокруг его лодыжек, сковывая, и ему удается сделать еще один шаг, прежде чем упасть, безвольный, как тряпичная кукла, на пол. Брюс следует за ним с поднятой битой и мрачным выражением лица, пока Джокер восстанавливает равновесие. — Ух ты, приятель! В этом году ты точно попадешь в Младшую Лигу! Еще один безумный смех. Если бы Брюс был объективен, он мог бы признать, что гоняться за чокнутым клоуном по своей спальне — довольно забавное зрелище. Но как он может быть объективен, когда дело касается этого ублюдка? Стекло от лампы хрустит под ботинками Джокера. Брюс в одних носках; ему придется быть осторожным. Он огибает угол кровати, держа биту в оборонительной позиции. — Пожалуйста, просто уйди, — говорит он, указывая на окно. — Я не вызову полицию. Джокер притворно хнычет, вытирая воображаемую слезу из уголка глаза. — О, мистер Уэйн, — говорит он, поддевая ярко-зеленый осколок стекла носком своего ботинка, перекинув его на ладонь. — Ты разбил девушке сердце. — Он переворачивает осколок, зажимая его между пальцами, словно зловещий, сияющий коготь. — Всё должно быть честно — так что я должен разбить твое! Глаза Брюса успевают расшириться — затем Джокер набрасывается на него. Скорее всего, у него под одеждой припрятано несколько ножей, но либо Джокер хочет приберечь их для более достойного противника, либо просто забыл о них сгоряча. В его глазах та яркая дымка, которую Брюс обычно ассоциирует с наркоманами под дозой, и он движется непредсказуемо и слегка отдаленно, из чего можно понять, что он просто держит Брюса на взводе, чем выполняет угрозу. Тем не менее, он опасен, и его запах обвивает Брюса стягивающими лозами, словно бы он попался в одну из пыльцевых ловушек Айви. Гон пробегает зазубренными когтями по его груди, трепет борьбы усиливает каждое ощущение. Кровь уже пульсирует у него между ног, а резинка нижнего белья натирает член. Гон возвращается. У него мало времени. А Джокер все еще в его ебанной комнате. Брюс сжимает челюсть. Он не может применить свою боевую подготовку без ущерба для своей личности — но, возможно, ему удастся отделаться несколькими удачными ударами. Один — по запястью Джокера, заставляя его выронить осколок. Тот ломает его ногами, когда отскакивает назад, оставаясь вне досягаемости Брюса. Брюс следует за ним и наносит следующий удачный удар по задней части колена Джокера. Джокер падает, но в следующее мгновение вскакивает, безостановочно смеясь. Брюс размахивает битой и перенастраивает захват. Он ловит себя на том, что поражен тем, насколько хорошо Джокер переносит наказание. Как он может истекать кровью и все еще стоять на ногах с этой ошеломленной, безумной улыбкой на лице. — Уходи, — говорит он. Это скорее просьба, чем приказ. Он оттеснил Джокера к открытому окну; тому будет легко выскользнуть в ночь. Но разве Джокер когда-нибудь облегчал ситуацию? — Я бы предпочел кончить, — говорит он, утирая кровь с прокушенной губы, а затем заходится в хохоте. Он бросается на Брюса с кулаками, и тот, вздыхая, делает шаг ему навстречу. Есть только две проблемы. Первая: Брюс несколько рассеян, его реакции смягчены накатом гона. И вторая: Джокер выдерживает столкновения с Бэтменом, пока тот в броне. И он не всегда проигрывает. Бам. Костяшки пальцев врезаются в его солнечное сплетение. Для такого небольшого парня Джокер наносит сильный удар. Обычно это поглощается кевларом, и удар распространяется по гладким изогнутым пластинам. Теперь Брюс принимает полную силу. Боль пронзает его торс. Слюна вырывается у него изо рта, как будто бы Джокер сжал его легкие. Он отшатывается назад. Черные пятна пляшут перед его глазами, кровь стучит в ушах. Член отвратительно твердый. Джокер разворачивается, нанося удар ногой. Потеряв равновесие, хрипя, Брюс падает на овчинный коврик. Никакой отсрочки — Джокер уже рядом. Брюс едва поднимает биту, как Джокер падает ему на живот, выдавливая весь воздух. Он вырывает биту. Брюс морщится, готовясь к удару по голове, который, по крайней мере, может лишить его сознания и ослабить эрекцию, но Джокер только рассматривает оружие, улыбается и наклоняется, прижимая биту к шее Брюса. Бита давит на трахею. Вздохи Брюса превращаются в хрипы. Потенциальные варианты искрятся и сталкиваются в его мозгу, как атомы в сердце реактора. Это ведь так просто. Поворот бедер, чтобы сбросить Джокера. Но тогда Брюс должен напрячься, а последнее, чего он хочет, это чтобы этот монстр получил от него еще какое-то удовольствие. В любом случае, Брюс Уэйн не должен драться. Брюс Уэйн не должен знать, куда можно надавить на запястье Джокера, чтобы заставить того ослабить хватку. Брюс Уэйн определенно не должен лежать на полу после кровавой драки с самым разыскиваемым преступником Готэма. Его голова кружится от недостатка кислорода, но член все еще пульсирует под ширинкой. Джокер смотрит на него сверху вниз, выражение его лица добродушное. Так или иначе, это самая тревожная вещь из всех. Он проводит кончиками пальцев по квадратной челюсти Брюса. — Ну, Уэйн? Готов ли ты признать то, что ты хочешь? Или… — Он наклоняется ближе. Брюс чувствует запах его дыхания, сладости и гнили. — Тебе нужно, чтобы я отнял у тебя право выбора? Не нужда. Необходимость. Брюс сглатывает так тяжело, что кажется, будто его горло разорвется на части. Он закрывает глаза, сосредотачиваясь на медленном покачивании бедер Джокера. Джокер издает низкий одобрительный звук. Он отбрасывает биту в дальний конец комнаты и наклоняется так, что его греховный красный рот оказывается в нескольких дюймах от уха Брюса. Его запах ошеломляет, разрушая запреты. — На крыльце стоит коробка, — шепчет он. — Маленький подарок на новоселье, который оставил по пути к твоему окну, дорогая Джульетта. И про «новоселье» я говорю буквально — там достаточное количество C4, чтобы превратить великое поместье Уэйна, эх, в кратер Уэйна. Так что, тебе лучше сделать то, что я хочу, хорошо? Брюс чувствует себя больным. И благодарным. Альфред в пещере, а Тим и Дэмиан на патрулировании. Он говорит себе, что это единственная причина, по которой угроза Джокера не ослабляет его возбуждения — потому что он знает, что его семье не угрожает серьезная опасность. Наконец, он позволяет себе расслабиться. Смешок Джокера посылает поток удовольствия прямо в промежность. — Хороший мальчик, — шепчет он и скользит вниз, утыкаясь носом в его ширинку. Брюс отхаркивает мокроту, прежде чем решается заговорить. Его горло словно сдавило — или, может быть, это всё из-за ужаса от того, на что он согласился. — Разве я не должен заставить тебя кончить? — хрипит он, когда губы Джокера, влажные и теплые, касаются выпуклости в его штанах. — У нас есть время. — он проводит языком по ткани. — Если только тебе не нужно быть где-то еще? Занавески трепещут, извиваясь на ветру, словно привидения. Единственное освещение в комнате — полная луна, плывущая высоко над облаками Готэма, которые украшает бэт-сигнал. Брюс надеется, что Тим и Дэмиан придерживаются его правил: не связываться с аффилированными членами банды, не контактировать ни с кем из заядлых преступников. Но трудно волноваться, когда самая большая угроза города находится здесь, пускает слюни на свои рубиново-красные губы, оттягивая молнию Брюса пожелтевшими, острыми как бритва зубами. — Так я и думал, — протягивает Джокер, стягивая нижнее белье. — Привет, малыш. Я скучал по тебе. — Ты разговариваешь с моим членом? — Нет — таблоиды говорят, что он съехал. — Джокер хихикает над гримасой Брюса. — Не волнуйся, красавчик. Просто расслабься и дай мамочке поработать. Брюсу не более комфортно, когда Джокер называет себя так, чем, когда он упоминает Дика, но все протесты забываются, когда тот берет его член в руку. Он гладит его отработанными движениями, словно метает ножи, останавливаясь у основания, чтобы провести большим пальцем по покалывающей ткани узла. На ощупь они сухие, хотя перчатки Джокера на удивление мягкие. Брюс только начинает ерзать от дискомфорта, когда Джокер приоткрывает свои порочно-красные губы и обхватывает ими головку, посасывая медленными, соблазнительными движениями, как будто это леденец, глядя на него своими кислыми глазами. Зеленые кудри падают на его лицо, волосы темные у корней от пота и жира. От него разит Омегой, сгоревшими опиатами и бензином. Брюс сдерживает стон. Он не хочет этого. Очевидно. Но какой у него выбор, когда Джокер пригрозил взорвать его дом в стратосферу вместе со всеми внутри? Теперь он должен позволить Джокеру повеселиться, вместо этого отправив Брюса в стратосферу. Метафорически. Тогда все закончится, и поместье Уэйнов будет в безопасности. Он может опуститься до уровня Джокера, унизить себя любым необходимым способом ради своей семьи. Ради его дома. Брюс откидывает локоны, падающие на лоб Джокера. Они недостаточно длинные, чтобы заправить их за ухо, поэтому он вместо этого обхватывает его голову, направляя Джокера на свой член. Вниз, вниз, вниз. Горло Джокера сжимается, как будто оно пытается втянуть его глубже. Как будто он хочет съесть Брюса живьем. Откидывая волосы назад, Брюс получает идеальный обзор — и слишком широкий рот Джокера, заполненный его членом, и то, как он смотрит на Брюса. Клоун поднимается, мучительно медленно, изгибаясь и потирая растянутую фиолетовую промежность своих брюк о голень Брюса. Брюс содрогается от желания снова опустить его на член. Судя по ухмылке Джокера, когда он выпускает член, оставляя его мерцать от слюны, клоун в курсе об этом. Был бы Джокер таким же с Бэтменом? Дразнящим, провокационным? Слизывал бы слюну и предэякулят, которые стекают по члену Брюса, а затем водил языком по вене? Это не имеет значения. Брюс делает это только потому, что должен помешать Джокеру превратить поместье Уэйнов в руины. Джокер целует его под головкой, зацепляя языком уздечку. Его накрашенные черным ногти впиваются в незатянутый узел Брюса, искажая нервные сигналы, смешивая удовольствие с болью. — Это все, что потребовалось, да? Одна маленькая угроза взрыва, и ты сдаешься? Раздвигаешь для меня ноги? Позволяешь мне отсосать этот жирный член Альфы? — его другая рука прижимается ниже яичек, над складкой растрепанных брюк. — Разве это не восхитительно трогательно? Рычание вибрирует в глубине горла Брюса. — Просто помни, что стоит на кону, ладно? — говорит Джокер. — Ты же не хочешь, чтобы мне стало скучно — я, возможно, решу устроить настоящий фейерверк. Твое поместье довольно большое, но с тем количеством взрывчатки, которое я упаковал, думаю, хватит от твоей башни до доков Готэма. Мы можем даже поспорить на то, где они приземлятся! Брюс сжимает ковер в кулак, вытаскивая белые шерстяные пучки. Мышцы его бедер напрягаются, скользкий от слюны член скользит по грязному подбородку Джокера. — Просто — просто покончи с этим и отпусти меня. — Это все, что ты можешь сказать? — Что еще я могу сказать? Ты угрожаешь убить меня и всех, кого я люблю; я делаю то, что ты хочешь. Насколько мне известно, именно так работает ситуация с заложниками. — Пф — и ты называешь себя Альфой? — Джокер слишком долго не моргает. Он слизывает каплю слюны с нижней губы, его ухмылка опасно приторная. — Хорошо, что дорогие мамочка и папочка мертвы. В противном случае, они были бы оооочень разочарованы… Брюс бы усмехнулся, сказав Джокеру, что этот упрощенный вид сексизма не в моде с пятидесятых годов, и что его родители были гораздо более либеральны в своих взглядах, чем Джокер им приписывает. Но Бэтмен крепче сжимает голову Джокера и насаживает его на свой член. На этот раз Джокер не расслабился настолько, чтобы проглотить его. Он давится, и сокращение мышц его горла почти так же восхитительно, как и рваный, сдавленный звук, который он издает. Он сжимает руками бедра Брюса. Эта позиция должна была позволить ему полностью контролировать ситуацию, но, черт возьми, Брюс не уступает. Он приподнимает бедра, удерживая голову Джокера на месте. Грубо толкаясь в теплое, влажное горло. Он покажет ему ебанного Альфу. Его не волнует, что Джокера давится и пускает слюни. Ему все равно, что его густая слюна стекает по члену, окрашенная в красный из-за крови. Плевать, что глаза Джокера закатились, а его тело обмякло, если не считать случайной дрожи чистого блаженства. Или что Джокер специально довел его до этого, и сейчас Брюс дает ему именно то, что он хочет. Брюс трахает горло Джокера. Он такой твердый, что это обжигает. Гон бушует в нем, разрушая высшие функции мозга. Если бы полиция сейчас выбивала дверь, он бы не повернулся к ним. Если бы Робин выбил окно ногой, он не смог бы гарантировать свое отступление. Он может пережить срыв позже. На данный момент пищевод Джокера сжимается тисками на его члене, когда он издает хриплые, хлюпающие звуки удушья. Брюс хочет слышать их снова и снова. Почти так же сильно, как он хочет услышать, как они замолкают. Он стонет и переворачивает их, подминая Джокера под себя. Склонившись над ним, он одной рукой прижимает его тонкие запястья к ковру, а другой приподнимает челюсть, чтобы продолжать толкаться в заднюю стенку горла. Брюс ненавидит свой гон. Всегда. Это извращенное, дикое самозабвение; этот звериный рев, который может быть утолен только насилием… Такой же волнующий, как и пугающий. Но если кто-то и может справиться с ним в его худшем проявлении, так это Джокер. За него не нужно беспокоиться, что он сломает его… Эта мысль — чистая эйфория. На вкус как жирная краска и свобода. Брюс достигает пика. Вспышки удовлетворения вырываются одна за другой из его тела, такие яростные, что он вцепляется кончиками пальцев в выбритые бока черепа Джокера, толкаясь сильнее, чем когда-либо. Отдаленно он слышит хруст носа Джокера о свой таз. Звук ломающегося хряща слишком знаком, учитывая, сколько раз он бил Джокера по лицу. Он чувствует кровь, но она не холоднее, чем слюна Джокера, впитывающаяся в брюки. Брюса это тоже не волнует. Или волнует. Он не знает точно. Это то, чего ты хотел, больной ублюдок? Он не знает, кому именно адресованы эти слова, ему или Джокеру. Брюс запрокидывает голову, обнажая зубы. Он двигает бедрами, как будто хочет затолкнуть свою сперму поглубже в Джокера, когда — наконец–то — знакомая вторичная выпуклость давления сжимается на его корне члена. Мускусная, тяжелая зыбь его узла. Он втискивает его в отвисший рот Джокера. Брюс дрожит, вымазанный его кровью. Глаза щиплет от слез при осознании того, что он никогда в жизни не испытывал такого сильного оргазма.********
Несколько фактов: узел начинает формироваться либо тогда, когда Альфа трахает Омегу во время течки, либо ближе к кульминационному пику гона Альфы, когда они достигают стадии «безостановочный двенадцатичасовой трах-фест». С этого момента все становится более напряженным — но первый узел является сигналом о том, что гон приближается к концу. Как правило, узел расширяется в течение минуты после оргазма, и для его спуска требуется около получаса. А это значит, что они застряли. Джокер смотрит на него снизу-вверх, лежа на ковре, а Брюс стоит над ним. На этот раз шок в его широко раскрытых зеленых глазах не кажется насмешкой над человеческими эмоциями. Его нос превратился в кровавую шишку, остальная часть его лица выглядит немногим лучше. Даже под размазанной боевой раскраской Брюс видит, что под глазами у клоуна будут синяки. Он снова издает этот восхитительный булькающий звук, хлопает Брюса по бедру — и — Ох. Брюс смотрит на узор костей, проступающих сквозь тонкую кожу Джокера. Святой пиздец. Челюсть Джокера выскочила из сустава. Нижняя челюсть выбита из паза грубым обращением Брюса, натяжением его узла. Джокер не может закрыть рот, даже если захочет. Любая попытка будет мучительной. Но это Джокер. Мучительность не останавливает его. Джокер сглатывает, чтобы привлечь его внимание. Его глаза сужаются, а зубы покалывают верхнюю и нижнюю часть узла Брюса. Брюс отвергает желание своего приятеля проверить, как растягиваются покрытые шрамами, окровавленные губы Джокера. Он буквально балансирует на канате. Возможно, то, что безумный клоун откусит ему член — наименьшее, чего заслуживает Брюс, но он все равно не хочет в случае подобного объясняться с Альфредом. Никаких мучительных болей. Джокер просто… смотрит на него. Зубы вдавливаются глубоко, но не причиняют боль. Чего он хочет? Его всегда трудно понять — именно это делает его большой угрозой. Но Брюс всегда гордился — или высмеивал себя — тем, что способен предугадать следующие шаги безумца. Джокер, должно быть, вырвался из хватки Брюса, когда тот испытывал оргазм. Клоун кладет руки в перчатках на его талию. Не отталкивая его. Но и не притягивая ближе. Он не предлагает никакого направления, и Брюс должен решить сам. Он взвешивает свои варианты. Напоминает себе о коварстве Джокера, его жестоких махинациях, бомбе. И уступает. Он толкается внутрь, заполняя влажную полость рта Джокера. Узел врезается в твердое небо, язык, заднюю часть резцов. Джокер издает новый звук, тихий и сдавленный. Его глаза полуприкрыты, бедра дрожат и подергиваются. В следующее мгновение он обмякает. Брюсу требуется принюхаться, чтобы понять, что только что произошло, и, несмотря на перевозбуждение, он не может удержаться, чтобы не толкнуться в податливое горло Джокера, снова и снова. Джокер кончил без прикосновений после того, как Брюс трахнул его в горло, заткнул ему рот узлом и вывихнул его ебанную челюсть… Брюс не может с этим справиться. Он не может — блять — Он кончает в горло Джокера во второй раз. Спина выгибается дугой, каждая мышца напряжена. Взрывы грянули — но только за его веками.********
После этого он предлагает помочь Джокеру восстановить челюсть и нос. Чисто из вежливости. Джокер бросает на него недоверчивый взгляд и говорит что-то, что, по мнению Брюса, должно быть: «Как будто богатый мальчик справится с этим». В очередной раз у Брюса есть желание спросить — ты знаешь, кто я? Но гон не полностью разрушил его здравый смысл. Он позволяет Джокеру вставить свою челюсть на место, убирая стекло и удивляясь, почему у него нет приступа паники. Он только что переспал с Джокером, снова. Принял свой гон. Разве он не должен сидеть в углу, дрожа и вспоминая выстрелы и стук жемчуга его матери, разбросанного по сточной канаве? Нет, напоминает он себе. Брюс никогда бы не пал так низко, если бы не угроза превращения его дома в дымящуюся шелуху. Джокер начал это. На нем полная ответственность. — Ха, — говорит Джокер, как только его рот восстанавливается. Он вращает челюстью, морщась от громких хлопков и щелчков, сухожилия снова натягиваются на смещенную кость. — Это определенно один из способов заставить меня заткнуться. Брюс прикусывает язык, прежде чем предлагает повторить. — А бомба? Джокер усаживается у кровати, положив голову на матрас. Его ноздри забиты сгустками крови, она стекает по его рубашке. Кудри прилипли к его вспотевшему лбу. Небольшое количество макияжа размазано по его лицу. Создается ошибочное впечатление, что он плакал. — Эх, ты мне не поверишь. Посмотри сам. Оставил на пороге, где лежал твой дворецкий. Брюс не хочет оставлять Джокера без присмотра в своей комнате. Еще больше он не хочет оставлять потенциальное зажигательное устройство без присмотра. В конце концов, он берет ноутбук под мышку — не то чтобы он забрал из пещеры что-то особенно компрометирующее, но он все же не хочет, чтобы Джокер шпионил — и отступает, оставляя Джокера на фоне бэт-сигнала в облаках. — Тебе всё еще нужно съесть ананас, — кричит он ему вслед. — До следующего раза! Следующего раза не будет. Брюс игнорирует его. Коробка стоит на ступеньке недалеко от двери. Брюс подумывает о том, чтобы облачиться в костюм, прежде чем продолжить расследование, но не может рисковать, когда Джокер так близко. В любом случае, нет времени. Уже за полночь, а это значит, что Робины вернутся в любую минуту. Альфред, возможно, уже поднимается из пещеры. Брюсу нужно знать, с чем он имеет дело. Осторожно, он осматривает коробку со всех сторон. Гладкий пластик, квадратный, черный, непритязательный. Внутри может быть спрятано что угодно. C4, как сказал Джокер. Новый штамм газа. Скорпионы. Или же — Поп. Крышка слетает с коробки, врезаясь в деревянную крышу крыльца. Когда Брюс расслабляется, он обнаруживает куклу-клоуна, болтающуюся на конце длинной пружинки. Это сопровождается взрывом ярко-розового конфетти. Брюс закрывает нос, но не чувствует привкуса кислого яда Джокера. Он испытывает слишком много эмоций, чтобы распознать их. Хотя гнев присутствует точно. Джокер обманул его. Черт, он практически навязал себя Брюсу, используя эту фальшивую бомбу как рычаг. Брюс смотрит на маленькую куклу-клоуна. Она радостно смотрит на него, покачиваясь на пружине. Мотыльки кружатся, потревоженные хлопком, а бэт-сигнал едва виден над далекими небоскребами. Розовые клочки конфетти трепещут от порыва ветра, кружатся вокруг лодыжек Брюса, словно пыльные вихри. Он собирает столько, сколько может, складывая обратно в коробку, затем выдергивает крышку из новой щели в крыше крыльца и закрывает эту главу своей жизни. Он отнесет это приспособление в пещеру для анализа, просто на всякий случай — хотя можно винить в этом недавний оргазм, изолирующий его мозг, или феромоны Джокера, все еще заполняющие его нос, но Брюс чувствует, что Джокер не хочет ему навредить. Во всяком случае, не физически. Он засовывает коробку под мышку и уходит в дом, закрывая дверь.********
К тому времени, когда он возвращается обратно в свою комнату, Джокера уже нет. И биты тоже. Брюс не может сказать, что удивлен. Он почти ожидает, что тот вернется в течение следующих двадцати четырех часов, пока выбирается из гона. Но клоун не приходит, и Брюс благодарен за отсрочку. Тебе нужно, чтобы я отнял у тебя право выбора? Брюс отбрасывает этот вопрос по дальше, вспоминая, как Джокер смотрел на него с нехарактерной добротой в обычно злых зеленых глазах, ожидая ответа, который Брюс не смог дать. Он выключает свет, плотнее задергивает шторы, скидывает последние осколки лампы Тиффани на ковер, плюхается на кровать, от которой все еще слишком сильно пахнет клоуном, и снова расстегивает ширинку… Он изо всех сил старается думать о Селине.