***
Сигареты нисколько не заглушали моральную боль, действующую порой сильнее физической. Тихомирова совершала затяжки одну за другой, тушила никотиновые палочки о полупленный подоконник и вновь закуривала. Тошнота и головокружение завладевали организмом, но девушка продолжала над собой издеваться всеми возможными способами – не спала ночами, работала как раб на галере, иногда оставаясь на час-другой подольше, чтобы заполнить очередные бумажки, которые никогда не заканчивались. Пила кофе в огромных количествах, будто думая, что этим взбодрит себя. Артем осознавал – ситуация патовая. Душа разрывалась на части, когда он понимал ,что подруга медленно тлеет, подобно свече. Но где-то там, совсем рядом, мелькает яркий огонек, полный надежды. Осталось только двинуться к нему навстречу… Осипов не спеша прошёл в квартиру. Запах сигарет, похоже, надолго въелся в цветастые обои, в каждую часть небольшой кухни, в каждый миллиметр. Молодой человек установил на пол пакет с продуктами и подошел к подруге ближе – та напоминала увядший цветок, о котором забыли на долгое время. - Кать, там Павел Андреевич с отпуска вернулся, просил передать, чтобы ты завтра на работу не выходила. Господи, ещё с более глупых слов ты не мог начать диалог? Видишь же, как ей плохо, окажи хоть мало мальскую поддержку! - Славно, – равнодушно произнесла Тихомирова, словно рядом никого нет. Все мысли были заняты жаждой мести. - Не могу я смотреть, как ты убиваешься. Злоба неожиданно заполнила её до предела. Катерина ударила ладонью по столу, и кожа на подушечках пальцев запылала. Резкая боль пронзила руку. Да кто он такой, чтобы судить о её состоянии?! Она и сама может справится со всеми своими проблемами, какого бы масштаба они ни были. - Так не смотри! Завтра же могу вещи собрать и уйти! Голова резко закружилась. Тихомирова облокотилась о стену, прикрыв глаза. Хотелось поставить на паузу этот момент, постирать ластиком все ошибки и вырвать уже испорченные страницы жизни. Но существование её наоборот напоминало о том, как страницы не вырывай, как не исправляйся и вставай на другой путь, все равно будут грязные кляксы, портящие все то, что она создавала многие годы – попытку нормальной жизни. Открыла глаза. Неизведанное требовательно просило, чтобы она посмотрела напротив. Так и сделала. Глаза Ульяны Николаевны источали недовольство и явный упрёк. Женщина смотрела на дочь, точно осуждая, добавляя ещё больше страданий. Слезы покатились градом, не останавливаясь, и младшая Тихомирова не могла произнести ни слова, ни единого звука. Катя прикусила нижнюю губу, чтобы бессовестная реакция так нагло не прорывалась наружу. Девушка почувствовала теплые руки, обнимающие её, мягко поглаживающие по хрупкой спине. Мягкая ткань рубашки пропиталась слезами и запахом сигарет. Артем понимал её как никто другой – если бы мог, раздавил всех тех, кто сделал ей больно. Глубоко уже похуй ему на последствия, на то, что он может оказаться на стыке миров, где он никогда не будет в выигрышном положении. Ему поставят шах и мат, и будут господствовать, смеясь. Он наконец хотел увидеть абсолютно искреннюю улыбку без капли фальши. - Мы когда-нибудь выберемся… Обязательно выберемся… Только когда настанет та светлая полоса, не обрамленная чёрными пятнами?***
Макс ждал этого мгновения. Он смаковал каждую задумку, крутил в черепной коробке все возможные варианты последующих событий. Карельский понимал – пора действовать. Пора поставить все точки над «и». Пора отбросить все те фигуры на шахматной доске, и позволить королям властвовать в черно-белом мире. Хладнокровно он оглядывал усадьбу Беловых, купленных на воровские деньги. Сколько погибло честных, смышлёных, не обделенных совестью людей ради этой нахуй никому не нужной роскоши? Золотыми цацками заменишь жизни, наивысшие ценности этого бренного существования? Хотя, кому об этом судить? Сам ведь убивал людей, сам спровоцировал аварию, сам готов был растерзать как голодный зверь тех, кто ставил ему палки в колеса и не мешал реализации чужих, неадекватных во всех отношениях планах. Но это так, лирика. Абсолютно тихая и спокойная суббота. Макс не показывал ни единой эмоции. Ни одна мускула не дрогнула на грубом, повидавшем испытания лице. Удары сердца эхом отражались в груди, но бывший афганец предпочёл не реагировать. Пчелкин выглядел расслабленным. Мужчина, не обращая ни на что внимания, выдыхал сизый дым. Лёгкая улыбка дрогнула на красивом лице. Золотистые волосы слегка развевались под летним ветром. Видом своим он напоминал поэта серебряного века, одетого в костюм, и размышляющего о смысле жизни. Какое странное сравнение… Карельский всегда действовал тихо. Никто не замечал, как он, надевая маску для каждого случая, искусно прятал истинные эмоции, строя из себя честного и правильного человека. Только вот чужая наивность обернулась совсем не тем, чем ожидали жертвы – гадкими методами он постепенно разрушал их, дергал за ниточки, а потом строил из себя святошу. Только праведником он никогда не был. Лишь поехавшим бандитом, работающим на гнусного старикашку. Бывший военный раскрыл кожаную куртку. Заточенный нож в ночной тишине заискрился светом Луны. Шаги почти не были слышны. Ветер, совсем разбуянившись, колыхал листву деревьев. Не было холодно. Не было страшно. Одним движением мужчина заткнул рот Пчелкину, крепко прижимая его к себе. Витя, пытаясь вырваться из цепкой хватки, пытаясь прокусить кожу ладони и оттолкнуть убийцу, когда услышал угрожающий шепот. - Лучше, сука, молчи. Все равно сегодня всех вас вырежу. Острый нож припал к горлу. Пчелкин осознал полностью, как это, когда жизнь проносится перед глазами. Родители, детство, юность, первые неудачи, пацаны… Оля. Оля была последним штрихом, когда лезвие с особой жестокостью вспороло горло. Кровь хлынула водопадом, стекая по белоснежной рубашке. Пчелкин захлебывался ею, глаза его стали стеклянными, в них отпечаталась мольба о пощаде, но Карельский был непоколебим, не реагировал на тихие, обреченные стоны боли. Практически бездыханное тело упало на бетон, окрашивая его алой кровью. Дыхание Пчелкина становилось всё реже, и он, как рыба на суше, отчаянно ловил губами воздух, пытаясь ухватиться за потерянную жизнь. Время остановилось. Оценив труп, Макс плюнул на парня, внутренне ликуя и ставя себя на пьедестал. Он расправился только с одной жертвой. Это лишь начало. Красивый дом встретил нежданного гостя запахом свежеприготовленной еды. Суп аппетитно булькал в кастрюле, рядом шкворчали котлеты, и Ольга, не забывая противно-приторно улыбаться, по мнению Карельского, аккуратно помешивала обед, что-то напевая себе под нос. Он юркнул мимо неё, направляясь в детскую. Ванька рисовал, полностью сосредоточившись на интересном процессе. Ручкой он закрасил солнышко, что будто искрилось в мальчишеских руках, двигалось в руках художника. Малыш решил запечатлеть всех, кто ему дорог – маму, папу, бабушку и дядю Макса, что улыбался так тепло и открыто, как родному сыну. Не знал младший Белов того, что улыбка эта фальшивая, отработанная годами. Макс проходит внутрь комнаты, нисколько не страшась последствий. Сиюминутно он подходит к мальчишке. Кровожадные глаза и руки детально изучают каждый миллиметр помещения и замирают на испуганном ребенке. Тот поднимает на него свои большущие глаза. - Дядя Максим, что с тобой? Выродок не ответил. Кровавыми руками сдавил хрупкую шею мальчика, отточенным движением вывернул белокурую головку в бок. Шея хрустнула мгновенно. Ребенок упал на пол с громким, разрушающим звуком. Карельский пнул бездыханное легонькое тельце, выражая этим поступком все своё презрение, что у него накопилось. Дверь детской приоткрылась. Ошарашенный Белов изучал взглядом мертвого сына, внутренне ломаясь на тысячу кусочков. Он его уничтожил. Он избавился от всех тех, кем дорожил. Он высокомерно улыбался, пока жертвы молили о пощаде. Белов ринулся на врага, отчаянно пытаясь сдавить руками крепкую шею. Бывший военный, убивавший на своём веку десятки, если не сотни людей, оттолкнул разъярённого противника. Белов не собирался сдаваться – производил удары один за другим, ни капли не уступая Карельскому в равенстве. Бил с хладнокровием, отборной жестокостью, желая избавиться от крысы, уничтожившего его всего как морально, так и физически. Макс, воспользовавшись секундным порывом, повалил молодого человека на пол, придавливая своим весом. Сердце замерло. В лезвии ножа сверкнула фигура жены, обреченные слезы которой вывели садиста из раздумий. - Сашенька… - прошептали обкусанные до крови губы. Хотя всякие слова казались излишними, все равно их время сочтено. Афганец сдвинул подбородок жертвы, да так, чтобы он смотрел прямо на супругу. Хоть девушка и отображалась вверх тормашками, Карельский мог напоследок надавить на больные точки. Заставить страдать последние минуты, вытащить из души все мирское. - Прошу тебя, не надо…– обреченно всхлипнула Ольга, боясь двинуться ближе. - Захлопни пасть! – крикнул Макс в ночной тишине. - Тебя сгноят, сука! – смело ответил Белов. – Не я, так другие… Карельский совершил ещё несколько ударов по его лицу. Сдавил горло рукой и лихорадочно взревел: - Говори! Говори, урод! - Оленька, я хотел быть счастливым… Белова заплакала навзрыд. Глаза покраснели от слез, руки невыносимо тряслись, силы медленно её покидали. Мужчина ударил ножом в горло, в сердце, в живот. Саша Белов истекал кровью в собственном доме. Ольга не успела отреагировать, как мир утратил свои краски. Лишь чёрная дымка стала вечным спутником жизни, вечным проповедником потерянных душ. Нет более жестокого существа, чем человек. Только ему, главенствующему в высшей иерархии, позволено предавать, убивать и властвовать. Никто из них не хотел умирать так рано. Не с перерезанным горлом, не со сломанными судьбами. Только с годами осознаешь, что справедливости не существует. Она лишь иллюзия в ловких умах…***
- Где он? – намекая на Зиновьева, поинтересовалась Катерина. - Мы не знаем… Никто не знает… - в голосе Исаева сплошь безысходность. - Чем вы занимались, мать вашу?! Столько лазеек к нему было! В гневе её он не видел никогда. Она напоминала бурю, ураган, наивысшую точку лопнувшего терпения. Но Владимир замечал все, что угодно, но не гнев – обреченность, сломленную душу, личность. Душа кричала о несправедливости, жажда мести готова была выпрыгнуть из груди, ломая ребра и лишая здравого смысла. Глаза горели яростным огнём, готовых испепелить всех тех, кто сломал ей жизнь. - Сколько у нас времени? - Его нет… Девушка тяжело вздохнула. Нервная улыбка поразила девичьи губы. Как же ей надоело искать выходы, каждый вечер выглядывать в окно, чтобы убедиться, что врагов рядом нет. Смотреть в глазок, шугаться всякого звука, поднимать глаза к небу, умоляя Всевышнего о прощении. - Хотел спросить… от чего ты так по нему убиваешься? – вдруг начал закипать Володя, смотря ей прямо в глазах. Девушке показалось, что он собирается её ударить, но быстро отмела от себя это чувство. - Тебе какое дело?! - Мне-то никакого. Только какого-то хера я должен решать твои проблемы и рыться в твоем дерьме! - Тебя никто об этом не просил! Эмоции собрались в одну единственную субстанцию. Подопечный Василия Егоровича втянул воздух сквозь зубы и приблизился максимально близко. Секундный порыв – как выстрел в голову. Он прикоснулся своими губами к её, не торопясь увлекая в манящий поцелуй. Нежно, почти невесомо. Володя словно спрашивал разрешения. Девушка на подобные провокации никак не отреагировала. Тихомирова вновь вспыхнула, как спичка. Она оттолкнула настырного обожателя, не понимая мотива такого странного поступка. Реакция не заставила себя долго ждать – девушка зарядила по щеке смачную пощечину,оставляя на ней ярко выраженную отметины. Ярость накалилась до предела. - Ты точно свихнулся, Исаев! - Я… просто... - Ты просто оставишь меня в покое, а я самолично найду Зиновьева, это понятно?! Дверь с громким хлопком закрылась. С таким же звуком рухнули грандиозные планы Исаева…***
Жизнь – это танец под присмотром чуткого Бога. Как бы убого не звучало данное утверждение, люди, оказавшись на смертном одре, жалеют о всех тех мерзких поступках, что они совершали своими ручонками. Боль, ментальная или физическая, наносит весомый вклад в дальнейшее существование. Но есть и те, кто искренне считают, что все им сойдет с рук. Карельский был одним из таких. Гордой поступью он шагал по величественным улицам столицы. Здания, огромные, многоэтажные, точно приглашали в свои владения, позволяя тратить деньги на широкую ногу, воспользоваться всеми прелестями праздной, сытой жизни. Улыбка, почти незаметная, но такая злорадная проскальзывала на лице, ни на секунду не сожалеющая о зверствах, что он недавно совершал. Он не замечал практически рядом с ним того, что крался подобно мыши. Неизвестный скрылся в толпе, искусно пряча себя среди скопления серой массы. В ночной тишине он почти не был виден, только чёрный капюшон немного выделялся на фоне общего пестрого цвета в одежде, которую так любили лица преклонных лет. Максим скрывался в редких Московских кварталах. Это как раз и на руки инкогнито. Бывший военный сам себя загоняет в ловушку, как муха в свирепые, мохнатые лапы паука. Последнее, что он почувствовал – мощный удар тупым тяжёлым предметом по затылку. Глаза неторопливо разлепились. Краски мира не сразу приняли естественность – спустя приличное время мужчина понял, где находится. Галимый подвал. Холодные стены, звуки стекающих капель, лампочка, висевшая под потолком. Атмосфера отчужденности и страха завладела разумом. Бежать назад некуда. - Куда же вы пропали, голубчик? Думали, контора наша несерьезная? – приторно ласково начал диалог Василий Егорович, расположив руки в карманах брюк. Карельский дернулся. Рука его была прикована к холодной батарее. И тут же получил удар головой о тяжёлую поверхность батареи. Почти потерял сознание. Ещё один по челюсти. Неудавшийся прислужник Зиновьева сплюнул кровью на бетонный пол. Затошнило. - Разговаривать будем? Молчание. Убийственно раздражающе молчит, чем выводит из себя лидера криминальной банды. По правую сторону от выродка находился Роман, по левую – Владимир. Наносили они удары один за другим, пытаясь выведать из него хоть слово. - Борис Ефимович вас живьём похоронит, клянусь! - Не торопись, родной! – улыбнулся Родионов. – Слыхал ведь пословицу – «лучше поздно, чем никогда». Вот ты к нему же и отправишься, когда он сдохнет. Пинок в живот. Один, второй, третий. Мужчина тяжело дышал, но продолжал сохранять непоколебимый вид. Натренированная гнида. - Ну что ж, не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. Ребята, у нас остались свечки? Володя кивнул. Зажег одну и поднес слишком близко к лицу. На коже врага появился ожог – жжение поразило его все сильнее, как свинью на вертеле. Тот взревел, уткнувшись лбом в батарею. - В Подмосковье он… - Это мы уже слышали… Твой коллега нас по ложному следу провёл. - Тоха почти правду сказал… В посёлке он живёт. Бабка ему свою дачу продала, потому что сын помер, а из родственников никого у старухи не осталось… - И скольких людей ты своими ручищами убил? - Думаете, я считал? Машка мне всю информацию приносила, я и убивал. Тогда с нами Алексей Никитич работал. Сначала на эту шлюху малолетнюю своих натравил, потом на ботаника этого. Я аварию спровоцировал, я убил Виноградову собственными руками! – улыбнулся обезумевший мужчина, обнажая ряд окровавленных зубов. - Избавьтесь от этой гнили. – небрежно бросил Василий Егорович и скрылся. Минута, вторая, третья… Пять минут. Выстрел. Ещё один и ещё. Лидер бригады вернулся. Взгляд на умершего не переводил, лишь произнес в тишине: - Пора действовать.***
Ехали долго. Мимо проносилась оживлённая жизнь, но Тихомирова предпочла не реагировать на внимательный взгляд Холмогорова, исследующий её фигуру. Она оглядывала живописные, городские улочки, а после многообразие леса. Все что угодно, чтобы не встречаться с ним взглядом. Чтобы не утонуть в синих омутах. Остановились около домишка. Старые потертые стены, облупленная краска, повидавшая многое дверь. Катерина с презрением оглядела дом, в котором восседает на троне безумный старик. Трон этот щедро пропитан кровью и человеческим разложением. - Значит так, – подал голос Рома. – Никого не щадим. Прошу вас, не торопитесь! Иначе мы никогда до него не доберемся. По очереди вышли из машины. Володя, поковырявшись в замке, без труда открыл его. Будто для него это являлось лёгкой головоломкой. - Как ты это сделал? – спросил Артем. - Ловкость рук и никакого мошенничества. – он усмехнулся, приоткрывая калитку. – Прошу. Вошли в дом осторожно, без лишних движений. Бакурин прошёл по коридору, сжав пистолет. Сердце замерло, но мозг продолжать действовать. Мужчина со всей силы ввалился в комнату, увидев порядка десяти человек. Выстрелы эхом отражались в ушах, но все продолжали стрелять, попадая в самые незащищенные участи – голову, грудь, спину, ноги. Мертвые тела валились один за другим. Огромная лужа крови растекалась на кафельном полу под их телами. Катерина поднялась на второй этаж. Ребята с ним уже разделались – тот был привязан к железному стулу крепкими верёвками. А рожа, больше, конечно, напоминавшая кровавое после побоев месиво, оглядывала самого главного для себя врага, нервно усмехаясь. Тихомирова двинулась ближе. Презрительно, проникновенно посмотрела на психа и с полной ненавистью в голосе произнесла: - Ну здравствуйте, Борис Ефимович. Пора платить по счетам.