Лестница в никуда

Странный смех заполнил помещение, звуча словно мелодия перед смертью. Он вовсе не был символом победы Бориса Ефимовича, а как раз таки наоборот – узнавались нотки нервозности, обреченности и животного страха. Екатерина рассматривала его, как пациента психиатрической клиники. Те тоже выдавали из себя безумный конвейер эмоций, который без медицинского вмешательства и постоянного наблюдения погубит разум. Избитое лицо нелюдя вмиг приобрело нездоровое выражение – улыбалось во весь рот, демонстрируя кровавую улыбку. Кровь стекала по одежде и капала на паркетный пол. Зрелище, конечно, не из приятных… - Что, сука, все-таки нашла меня, да?! Тихомирова в себе чувство отвращения от вида его крови всеми силами подавляла, скривившись в презрении, оттого так яростно крикнула: - Что ты с людьми сделал, животное?! - То, что они и заслужили... – прохрипел Борис Ефимович, плюясь кровью на пол. Екатерина поражалась такому зверству. У него руки буквально не то, что по локоть, а по самые плечи в крови, а он объясняет все справедливостью и заслугами. Казалось, будто у Зиновьева отключились базовые чувства, вроде сострадания и понимания, и на смену им пришла кровожадная жестокость. - Ты психопат! – обреченно прошептала Тихомирова. – К чему все это?! Ради чего были эти бессмысленные смерти?! - В отличии от своего отца ты глупая до невозможности, – усмехнулся авторитет. – Знаешь же, что такое конкуренция? А у меня их быть не должно. Я здесь власть! - Это только твои фантазии, – рассмеялся Владимир. – Любая власть способна разрушаться, даже самая стойкая. Ты ведь не видишь ничего дальше собственного носа. А мы все знаем – что и могилка фальшивая на кладбище стоит, и Макс, и Маша под твою дудку все эти годы плясали. Борис Ефимович лишь презрительно улыбался. Знал, что связываться с Тихомировой все равно, что позволить кислоте разъедать тело, но все равно решил ввязаться в войну. Войну, не приводящую к должному исходу в виде смерти самого главного врага и возвышения собственной власти. Только корона разбилась на тысячи мелких осколков, а враг загнал в ловушку, из которой не выбраться. Борис Ефимович восседал на кресле, подобно императору на троне. Молча слушал он русскую классику, напоминающую спокойным ритмом мед, льющейся так волнительно, так чарующе, так по-особенному – интересно. Великие деятели искусства прошлых столетий вкладывали в произведения все то, что бередило людские души – боязнь быть непонятым, отвергнутым, непризнанным. Борис Ефимович вряд ли о таком задумывался, отдавая предпочтение богатству и роскоши, что и довела до финальной точки – жажда наживы сводила с ума. Алексей Никитич тихо-тихо приоткрыл дверь кабинета, словно боялся нарушить такой редкий внутренний покой начальника. Старик на него внимания не обратил, глаз не поднял, вслушиваясь в каждую ноту мелодии. Тихомиров мог лишь глаза закатить, дожидаясь, пока начальник на него свой взор обратит. Дождался. Борис Ефимович поднялся, улыбаясь уголками губ. Подчинённый пришёл с благими вестями. Уверен он был в этом на тысячу процентов. - Девчонка убита. Пустили мы её натурально по кругу и захлебнулась она в крови. – рассказывал он про убийство Аннушки, а старикашка улыбнулся ещё шире. Алексей Никитич в знак поддержки тоже самое сделал. И тут… - Я слыхал, что у тебя дочка есть… - Да. - Красивая такая блондиночка, вся в мать. И глаза серые, и фигурка точеная… - К чему вы ведете?.. - Я ведь знаю, что ты давно их ненавидишь. Позволь мне от них избавится! – положил он руку на плечо подопечного, а тот и рад был кровавой мести. Странным взором шефа окинул и напоследок произнёс: - От одной уже избавился… </I> Ночь окутала город. Мириады звёзд, как миллиарды свидетелей происшествия, будто следили за исходом событий, дожидались смерти безумного лидера. Но тот в темное царство отходить отказывался. Хрипел, кровью плевался, редко дышал, но продолжал, как ни странно, жить, валяясь на кровавом полу. Видом напоминал всех своих обессиленных жертв, молящих о милосердии и понимании. Но такой снисхождения не заслуживает – даже могилы, которую он предварительно заказал. Максимум – выкопанной ямы, где бросят его тело со множеством ножевых ранений. Они и будут напоминать о тех, кто погиб по вине озлобленной души. - Будь ты проклята! Ты и дружки твои! Надо было тебя раньше добить, чтобы ты, тварь, передо мной на коленях стояла! - Какая прелесть, что передо мной на коленях теперь стоите вы! – усмехнулась Катерина. Все его шестерки рядом мертвые лежали, и помочь Зиновьеву больше было некому. Космос усмехнулся. В голове появилось воспоминание. Приятное, на долгие годы вперёд. Черт, и почему он поступил так безрассудно, позволив решать проблемы ей самой? Порой он сам себя не узнавал. <i>Хрупкое женское тело было объято солнечным светом. Видом своим сонным она напоминала нимфу, что могла одним только видом соблазнить, заставив окунуться в омут с головой. Прохладный ветер слегка развевал белокурые локоны на хрупких плечах. Космос невольно залюбовался подобной картиной. Хоть сейчас бери в руку кисть и начинай писать красоту прекрасной девушки. Самой любимой. Той, о которой мечтал долгие годы. Он и подумать не мог, что так повернется жизнь – станет придумывать ходы, как до безумца добраться, жаждой мести себя ослепив. Столько невинных жизней было загублено этими кровожадными руками, а тот успокоиться не мог, желая ещё больше, ещё жестче. Глаза старика пылали яростным огнём, а каждая клеточка тела была заполнена злобой. Просто понять он не мог – что побуждает людей на подобные зверства? Неужели в сердце ничего не екает, когда лишает невиновных жизни, смысла существования? Холмогоров уверял себя каждый раз, что Зиновьеву всегда будет мало – такова уж природа человека, доведенного до крайней точки психопатии. Люди рано или поздно становятся теми, кем боялись стать – худшими версиями себя. И к Борису Ефимовичу подобное утверждение относилось как нельзя кстати – с малых лет он взращивал в себе те качества, которые благоразумный человек обязательно отторгнет, не станет признавать их у себя. Глаза Тихомировой приоткрылись. Разглядывала она очертания комнаты и на любимого наткнулась – живой, целый и невредимый. Девушка улыбнулась, скрыв лицо под одеялом. В комнате послышался тихий смех молодого человека. Оказался рядом с ней, за плечи её обнимая. Катерина голову на массивную мужскую грудь положила, вслушиваясь в биение сердца – стучало оно часто-часто, как часы с многогранным механизмом. Тепло. Спокойно. Хорошо… - Спрятаться от меня решила, спящая красавица? – погладил её по мягким волосам Космос, надеясь, чтобы этот миг будет длился ещё долго. Вечности будет достаточно. - Ещё чего! – по-доброму рассмеялась Тихомирова, снова прикрыв глаза. Холмогоров всегда замечал, что Катенька пахнет осенью. Дождем, горячим чаем, яблоками и корицей. Атмосферой той поры, когда они были вместе. С каждым прожитым мгновением Космос понимал, что любовь – то чувство, в котором проигрывают обязательно двое. Шли дни, месяцы без неё, а то волшебное присутствие, та надежда на совместную безопасность канула в лету, и едкий запах крови заполнил лёгкие. Если бы он только мог, обязательно перемотал время назад и ударил бы себя по лицу, чтобы резкие словечки, сказанные в адрес самого дорогого человека, не вылетали из поганых уст. Он бы упал перед ней на колени, молил о прощении, чтобы только увидеть её улыбку. Всего лишь одно желание, но идти к его исполнению порой бывает очень долго… Перевел он взгляд на Зиновьева. Тот напоминал субстанцию, из которой выжили все живое. Лишь серые глаза виднелись сквозь сгустки крови. На это смотреть было не то что противно. Омерзительно. Но во имя общего блага вполне можно потерпеть, проглотив чувство тошноты. Лучше избавиться от гноя, чем ждать, пока он не приведет к плачевным последствиям. - Говори! Говори, падла, кто был бы следующий?! – ударяя его головой о твёрдую поверхность пола, кричал Бакурин, не контролируя собственного гнева. Старик хрипел, силился что-либо сказать, но не мог. Тогда бывший киллер прибег к ударам по животу прямо с ног. Адская, яркая боль пронзила внутренние органы. Дышать становилось тяжелее. - Хахаль её… – намекая на Холмогорова, еле выдавил из себя Борис Ефимович. Удары не прекращались. От бессилия он только тихо стонал. - Оставь его, все равно не жилец, – вмешался Осипов, склонившись над безумным бывшим авторитетом. Космос приблизился к Тихомировой. Катя нахмурилась, напоследок услышав предупреждающий шепот: - Мы уходим. Оказались на улице. Друзья, окружив домик, молча облили каждый сантиметр бензином. Пять минут, и особняк вспыхнул. Родные находились рядом, улыбались уголками губ, а Тихомирова оглядывала их удивленно и вместе с тем настороженно. Неужели все? Рядом находилась дорога и лес, не обременённый пушистыми деревьями и зеленью. Опустилась Тихомирова вниз. Слезы хлынули из глаз. Но непонятно, то ли от облегчения, то ли от неожиданно напавшей апатии. Космос нашел её. Снова. Помог ей подняться, заключил в свои объятия. Теплые, пахнущие лесом и освобождением. Слышались тихие всхлипы девушки, Холмогоров поглаживал девушку по спине, чтобы успокоилась. Постепенно стало лучше. Все. Теперь точно все. - Все закончилось. Все закончилось, Катенька… Добились они победы. Сквозь тернии, испытания, страх. Сквозь боль, сквозь сломанные судьбы. Тихомирова глаза к небу подняла – она была уверена, что сверху на неё смотрит мать и радуется. Радуется, что больше никто не сможет обидеть её, сломать жизнь. Пусть те, кто погиб, станут теми невидимыми спутниками, благодаря которым можно жить. Опираться на их волю и идти дальше с гордо поднятой головой. Главный враг повержен, а их имена никогда не будут забыты…