ON the BLADE

⛸️⛸️⛸️

      Повисшая звенящая тишина пришибла тяжестью. Тэхён видел, как болезненно дернулось лицо Чонгука, но продолжал стоять почти нос к носу.       У Гука было такое чувство, что его только что лупанули розгами по всему телу одновременно, от души так, с широким размахом, когда свистит воздух за секунду до удара. Слова Тэхёна с треском разорвали воздух между ними, опускаясь на спину, ноги, грудь, выжигая алые полосы до самой души. На долю секунды он даже подумал, что ослышался. Но нет. Тэхён действительно сказал это. Произнёс спокойно, даже не глядя в глаза. Вбил, как осиновый кол в сердце кровососа. И Чонгук дышать разучился в раз. Загнулся, как травинка прожженная через лупу лучом. Всё внутри перевернулось, посыпалось кривыми крошками. Медленно, по одной, набирая обороты, с тем самым осознанием, от которого сейчас хотелось отказаться. Лучше впасть в безумство, ничего не понимая и не анализируя. Кажется, даже стены номера сдвинулись с места, затанцевали, тошнотворно раздражая периферическое зрение. Чон коротко хватанул воздух, и, похоже, это был последний раз, когда он умел дышать.       Чонгук никак не мог поверить, что это случилось. Слышал, но не мог осознать. Конечно, он понимал, что и такое тоже возможно, ведь Тэхён в праве отказать ему, но в это верить было страшно. Эта мысль мелькала где-то на периферии, но он старательно её не замечал. Тэхён же тянулся к нему?! Он видел это! Видел его глаза, даже целовал его! Чонгук в полной мере осознал за время разлуки, насколько ему дорог Тэ, какова глубина его любви к нему, насколько одиночество бывает жутким. Это не то одиночество, когда тебе не звонят и не пишут, никто не заходит в гости и не зовёт к себе. Это то одиночество, когда всё внутри дрожит, когда болезненно сводит скулы и места для тебя нет нигде. Когда мечешься, боясь остановиться, потому что стоит замереть на месте и всё, где-то в сердечной мышце, в самой её глубине начинают лезть шипы, дерут изнутри, прорывают ткани, чтобы выбраться на свободу и порвать важный орган в мелкие клочки. Ты стоишь, а вокруг мир, жизнь, даже солнце светит и ты живой, и ты в этом мире, а внутри ты - труп. Там разлагается всё: зловонно, чвакающе, измазывая все нутро. И каждый день похож на предыдущий, под этой толщей боли, в которой вокруг ни души. Там некому тебя спасать. Там маленький ребёнок захлёбывается этим зловонием, плачет, умоляет, барахтается, чтобы не утонуть, но помощи нет и не будет.       Чонгук прочувствовал это каждой клеткой своего тела, каждым нейроном мозга, пропустил через каждый нерв. Отфильтровал по кругу, просеял через внутренности. Он наказал себя так, как никто и никогда не смог бы извратиться, но конца мучениям не было. Только временное облегчение, пока Тэхён позволял быть возле него. Собственные слезы не смогли смыть с него все это. Крик не смог заглушить. Он умирал, кажется, миллионы раз. Пока бился головой в стену, набирая номер в телефоне, но абонент давно был не в сети, когда скребся в дверь раненым волком, прислушиваясь к мёртвой тишине по ту сторону. Когда искал его в метро, на улицах, в парке, пугая прохожих безумным лицом и лихорадочно, нездорово сверкающими глазами. Когда гладил экран с замершим на стоп-кадре любимым лицом, шепча слова прощения, снова и снова облизывая давно потрескавшиеся сухие губы. И когда выпадал из мира, сидя на парах, ухая в самую глубину, в которой всё так же молил о помощи ребёнок с большими оленьими глазами, тянул свои ручки, просил его полюбить, пожалеть, дать ему дышать. И Чонгук не знал, как его спасти. Он бы не смог. Мог бы Тэхён...       Если бы Тэ хотел отомстить, то всё, что ему нужно было сделать - это отказаться от Чонгука. И тогда он снова погрузился бы в эту вонючую тину, чёрную, липкую, из которой выбраться можно только по кускам, истекая кровью и раскаянием. Туда, где давно затерялась табличка со словом: "спасение", двери на замках и сквозь них лезут демоны, скалятся, улыбаются, протягивают костлявые лапы, чтобы выдрать плоть, смакуя страдания.       Глаза снова обожгло слезами. Хлынуло вверх, стремясь хоть как-то облегчить мучения. На этот раз сдержать их оказалось намного сложнее. Они щекотно, но совсем не весело подобрались к самой кромке, намереваясь рвануть через край. Чон запрокинул голову, часто заморгал, а потом зажмурился, чтобы не позволить солёной влаге пролиться на глазах у Тэхена.       Шальные мысли проносятся вихрем в голове. Интересно, а сколько метров вниз до земли? За спиной Тэхена балкон, а там какой этаж? 20? Ему хватит? Хватит, чтобы освободиться и освободить, разорвать этот круг, покончить со всем раз и навсегда. Но он бы предпочёл со скалы. Не чтобы эффектней, а чтобы падать и биться о выступы, разбивая кости и голову, чтобы сильнее сделать себе больно. Он заслужил...       — Что, если я не хочу, чтобы ты просто был рядом? — Тэхён судорожно вздохнул, выдирая Чонгука из мыслей своим глубоким, местами урчащим голосом.       Он видел всё, что творилось с Чонгуком. Видел запрокинутую голову с зажмуренными глазами, как нервно дёргается кадык, как он хмурится, как дрожат его едва приоткрытые губы. И он знал всё это, проживал, получал эти порции щедро каждый день, каждую ночь, всегда, на протяжении многих месяцев. У Тэхена не было цели измываться. Он, как никто другой, знает, что такое разбитое сердце. Он сгорал в объятиях боли день за днём. Собирал себя из крошечных деталей и осколков, слепляя их чем попало. Даже держалось, правда, недолго. Одно воспоминание - и всё снова в жернова мельницы, где перемалывало в бесформенную массу, мутузило и месило.       Хватит! Хватит этих издевательств. Над ним, а главное - над собой! Это невозможно! Невыносимо день за днём тонуть и видеть, как, глядя тебе в глаза, тонет тот, кого ты любишь до разрыва сердца. Он не садист, не мазохист. Они с Чонгуком уже несколько месяцев ходят по кругу боясь приблизиться. Точнее, Чонгук боится давить, а Тэ не может полностью отпустить себя. Тэхён не дурак. Он сильно изменился. Он знает цену настоящим чувствам, знает, чем придётся платить, если похерит всё просто потому, что не хватило мужества, мудрости и духа. Тэхён не садист и не мазохист. Он всё также хочет любить и быть любимым. Он хочет чувствовать себя желанным и желать сам. Желать до дрожи, как в сопливых романах и мелодрамах, чтобы дыхание перехватывало и голова кружилась. Хосок прав, всегда был прав. Нужно бороться. Нет, не так. Нужно открыться. Он пожирает себя и пожирает Чонгука. Он видит, чувствует, ведь Гук не скрывает. Он весь перед ним. Бери, делай что хочешь, всё примет смиренно, с улыбкой, с любовью. Настолько сильный, что не боится быть покорным. Он каждый день, каждую минуту, всем своим существом тянется к нему. А теперь он уже обличил это в слова, чтобы Тэхён не только чувствовал, чтобы знал. Точно знал, что урок усвоен, что ошибка разобрана, проанализирована и клеймом осталась в районе груди.       Просто ему было тяжело произнести то, что он сейчас скажет. Это даётся ему по-настоящему не просто, он сильно рискует и понимает, что в случае плохого конца он, наверное, умрёт. В самом прямом смысле сердце просто не выдержит во второй раз. Но и бегать от себя дальше тоже глупо и слишком мучительно. Он любит Чонгука, стал любить даже больше, чем раньше. Гук изменился: вроде всё тот же мальчишка, всё с той же улыбкой, где-то импульсивный, настойчивый, откровенный. И всё же он стал мудрее, деликатнее, осторожней и честнее, что самое главное.       — Я хочу, чтобы ты был не просто рядом, а со мной! Слышишь? — Тэ протянул руку, подхватывая лицо Гука, запуская пальцы в волосы и вынуждая опустить на себя взгляд болезненно покрасневших глаз. — Я хочу, чтобы ты был со мной. Чтобы любил меня. Чтобы я любил тебя.       — Тэхён~и, — выдыхает Чонгук, закусывая губу до боли, смотрит затравленно, не может поверить. Его только что на гильотину привели, поставили на колени и спустили косое лезвие, а теперь Тэхён схватил его и вытащив, не дал голове слететь с плеч? Это же не сон? Это же правда? Тэхён согласен стать его парой?!       — Прости за дурацкий вопрос, — он осторожно заглядывает в глаза, боясь увидеть насмешку, но там лишь чистая обнажённая честность. — Ты согласен встречаться со мной? Официально?       Тэхён кивает, добавляя тихое: - "да", а для Чонгука это как удар в гонг, громко, по всему телу, в каждый край его внутренних земель, чтобы всем было слышно! Он - СОГЛАСИЛСЯ!       — Я давно люблю тебя, — голос едва различимо вздрагивает, Гук делает шаг, сокращая остаток расстояния до Тэхена и прижимаясь лбом к его лбу, — я весь в тебе, а ты весь во мне, во всём моём существе. Я больше никогда не предам тебя, я никогда не сделаю тебе больно, важнее тебя нет никого и ничего. И если этот мир попытается тебя обидеть, я сделаю всё, чтобы его уничтожить. Буду жить тобой и для тебя. И если когда-то ты разлюбишь меня, то, прошу тебя, лучше убей. Если уйдёшь от меня - убей.       — Что ты несёшь? — Тэхён невинным котёнком трётся о кончик носа Чонгука, жмурится с силой, чтобы не разреветься. Ему то-ли плохо, то-ли хорошо, он сам не понимает. Но он точно знает, что если он и уйдёт от Чонгука сам, то только на тот свет.       — Просто помни об этом, — Чон склоняется к таким беззащитным сейчас, таким доступным и жаждуще приоткрытым губам.       Лёгкий привкус алкоголя и свежий запах геля для душа на бронзе вельветовой кожи сводят с ума. Бедное сердце трепещет восторженной птичкой. Тэхён тихо то-ли всхлипывает, то-ли вздыхает, касаясь теплых гуковых губ. Чонгук обвивает его талию, поднимается чуть выше, укладывая большую ладонь между лопаток, чтобы привлечь ближе. Целует, сминает мягкие лепестки, не удержавшись, слегка прикусывает, получая блаженный тихий стон. Легко приводит языком, пробирается глубже не встречая препятствий. Пьяно! Пьяно от Тэхена, который обвивает его шею, жмётся ближе, втягивает язык Чонгука между своих губ, посасывает его, разжигая пламя сильнее.       Как же вкусно целоваться с Чонгуком, как же приятно прижиматься к его широкой груди, как великолепно чувствовать объятия его сильных рук. Тэхён впервые за долгие месяцы совершенно безапелляционно счастлив. Он утопает в нежности целующих его губ, возбуждается от того, как чужие руки с небольшим нажимом проходятся вдоль позвоночника вниз, к изгибу поясницы, но, не коснувшись ягодиц, вновь поднимаются выше. Он всхлипывает, чувствуя, как пальцы Гука вплетаются в светлые пряди, фиксируют его голову, а губы и язык жадно лижут и целуют, распаляют в противовес массирующей затылок руки.       Тэхён отстраняется, заполошенно дыша. Воздух в лёгких кончился, даже закололо. Губы горели, но перед ним такой же счастливый Чонгук, в чьих тёмных глазах плещется благодарность и желание, смешиваясь с космосом. Гук снова обнимает и, кажется, уже крепче некуда, но Тэхён не против.       Риск - дело благородное. Чонгук рискнул вновь появиться в жизни Тэхена, рискнул попытаться вернуть его. Исправить прошлое, к сожалению, невозможно, но можно попытаться не забывать этот опыт, чтобы не повторять в будущем. Насколько эта мысль банальна, настолько и правдива, и столь же бессмысленна. Люди не учатся на чужих ошибках, только на своих. У каждого свои грабли, у кого-то есть любимые. И пока они не напляшутся на них, развития не будет. Как ни странно, ошибки нужны для того, чтобы расти вверх, чтобы меняться в лучшую сторону. Ведь жизненная порка очень хорошо укладывает в памяти, как делать не надо. Тэхён рискнул, дал второй шанс своим чувствам. Не потому, что дурак или слабак, а потому, что все совершают ошибки. И он тоже причастен ко всему случившемуся. Он стоял в стороне, пока пожар вокруг разгорался. Риск - дело смелых и отчаянных. Шампанское пьёт тот, кто рискует, несмотря ни на что.       — Мне на самом деле очень страшно, — шепчет Тэхён, утыкаясь в плечо Чонгука, позволяя перебирать пряди волос, это успокаивало. — Я не понимаю, а что дальше? Как? Всё ли будет хорошо между нами? Как себя вести? Как будут развиваться наши отношения? Не случится ли чего-то снова? Сможем ли мы удержать и скрываться? Мне страшно, Чонгук. Мне на самом деле очень страшно.       У Тэхёна эмоциональная перенагрузка. Он столько молчал, что из него так и льются откровения. Этот номер наверняка видел и слышал многое, но такого выплеска чувств, наверное, даже эти стены не выдержат.       — Я понимаю, — Чон зарывается носом в светлую макушку, мягко целуя.       Тэхён всё ещё тот же любимый им мальчишка. Да, взрослее, да, самостоятельней и независимей. Но там, за темно-медовой дымкой прячется юная доверчивая душа, которая, как и раньше, тянется и трепещет от нежности и ласки. Как, будучи спортсменом, Тэ умудряется сохранять в себе эту чистоту без злобы, без ненависти, без интриг? Скорее всего, на льду он другой, а значит, такого его мало кто знает. Менеджеры после первых переговоров с фигуристами шептались тогда в офисе, что Ким - буквально бронзовая статуя, надменная и рациональная.       И вот эта самая "статуя" сейчас беззащитно жмётся к нему, обвивает узкую Гукову талию руками и тычется в губы слепым котёнком, чтобы набраться уверенности и искупаться в ласке. А Гук не против это давать и одаривать хоть 24/7. Он много думал и понял, что ему нравится любить Тэхена, нравится радовать его, баловать, ухаживать. Нравилось и нравится ещё больше - целовать, трогать, обнимать. Теперь с ума сойти (хотя он давно уже) можно на совершенно легальных основаниях.       Чонгук ведёт Тэхена к кровати, которая ближе всего, усаживает на край, а сам присаживается напротив, чтобы можно было видеть опущенное смущенное лицо. Большие тёплые ладони, видевшие столько драк и ран, накрывают другие: узкие, с длинными пальцами, увенчанными невероятно эстетичной формы ногтевыми пластинами. Эти сильные руки бойца, никогда не причиняли Тэхену зла или, не дай бог, боли. Они гладили, жалели, обнимали. Всегда ласковые, всегда осторожные, не проявляющие истинной силы.       — ТэТэ, — зовёт Чонгук, Тэхён не сразу, но всё же поднимает взгляд от переплетённых рук, — я понимаю твои страхи. Никуда тебя не тороплю, у нас впереди полно времени. Но раз ты согласился, значит веришь мне?       — Ну, конечно, верю, — Тэхён возмущено хмурится, — Чонгук, это же очевидно. Если бы я хоть на йоту сомневался, то моей ноги бы здесь сегодня не было. И не только сегодня. Я бы сделал всё, чтобы избежать тебя после того мероприятия.       — Я не подведу, я обещаю, — снова уверяет Чонгук и Тэ ему верит. — И по поводу карьеры не волнуйся. Мы будем осторожными. Продумаем всё, будем держаться на людях, как друзья. Ведь это нам не запрещено. Мне, конечно, хочется быть открытым.       Тэхён виновато поджимает губы, Гук понимает, что задел за больное.       — Но я и так рад! В окно готов орать на всю Канаду, что ты, наконец, мой. Только сейчас нас сковывают обстоятельства и придётся им подчиняться. Я буду защищать тебя…       Им бы друг от друга защититься. Больнее, чем они сами, никто их ранить не в состоянии. А они наоборот, всё незащищённое наружу, друг другу в руки. Держи, не роняй, не мни, будь нежнее. Чтобы шрамы зализать друг у друга, пройтись по неровным краям, запомнить каждый.       — Я никогда не встречал человека прекраснее тебя, и более жестокого, чем ты. — Тэ улыбается грустно и счастливо одновременно. Бывает ли такое? С Тэхёном бывает всё. — Поцелуй меня, — шепчет Тэхён.       Чонгук поднимается, нависая сверху и вынуждая Тэ запрокинуть голову. Смотрит с таким обожанием, что трудно описать в словах. Им они сейчас стали не нужны. Склоняется ниже, целует веки, совсем как тогда, после ужина в ресторане, прижимается к ним горячими сухими губами, выцеловывает спинку носа, чмокает родинку на самом его кончике, спускается к верхней губе почти невесомыми поцелуями. Прихватывает её мягко, а у Тэхена под веками солнечные зайчики, и, кажется, пульс давно за сто перевалил. И, наконец, тягучий мазок, расслабленным языком раскрывающий губы, словно раковину с запрятанной там жемчужиной.       Тэ отвечает жадно. Каждый раз, сталкиваясь с языком Чонгука своим, он шумно дышит, плетёт с ним узоры, играет, манит, дурманит. По телу горячая волна, как ни с кем и никогда. Его тело принадлежит Чонгуку, только ему. Только на его ласки оно отзывается томительной мольбой. Оттуда, где соприкасаются их губы, сыплются крошки мурашек, словно искорки бенгальских огней, попавших на кожу по неосторожности. Едва ощутимо обжигают, сползают ниже, вдоль шеи и плеч, забираются под одежду, поднимая дыбом каждый волосок на теле. Глаза Чонгука снова тёмные, как ночное небо с россыпью звёздных комет, падающих на самое дно расширенных зрачков. Оторвавшихся от орбиты, взорвавшихся, метнувшихся хвостами, стремительно несясь точно в самую сердцевину глаз напротив, цвета крепкого чая.       Лёгкий напор и Тэхён чувствует под спиной мягкость постели, а на себе тяжесть другого тела. От неё искрит сильнее, палит больше. Чонгук горячит кожу, спускается на шею, оставляет там влажные поцелуи, гладит бока, дышит шумно. А у Тэхена мир дрожит вокруг, свет от люстры нестерпимо режет глаза. Запах Чонгука забивает лёгкие под завязку, словно все 5 чувств потихоньку обостряются до предела. Каждое из них делает Тэхена сейчас сверх человеком, реагирующим на все факторы из вне, но главное - на того, кто сейчас с таким наслаждением снова тянется за поцелуем, но в последнюю минуту меняет траекторию. Мажет по скуле губами, склоняясь к мочке, захватывает её в плен, легко прикусывает, пока тяжёлое дыхание ластиться к раковине, возбуждая Тэхена до каких-то новых вершин. Его тело капризное, оно не хочет кого попало, даже самого Тэхена не хочет. Но стоит Чонгуку просто встать рядом, окутав своим ароматом, легонько коснуться, даже просто заглянуть в глаза, и эта предательская плоть вся вибрирует, загорается ожиданием, готова отвечать самозабвенно и без стеснения.       Почему так? У Тэ нет ответа. Да он ему и не нужен. Ему нужен Чонгук. Тот, рядом с кем, возвращаясь из реальности, он может быть беззащитным, уставшим, наивным. Чтобы спрятаться в его объятиях, уткнуться носом куда-то под скулу и, насытившись успокаивающим, родным запахом, уснуть, свернувшись клубком на красивых сильных бёдрах, утопая в его тепле.       — ТэТэ, — шепчет Гук, острым кончиком языка очертив раковину, наслаждаясь отзывом, потому что Тэхён хватает его за плечо, томно втягивая воздух между губ. — Можно я поцелую тебя везде? Я так хочу облизать тебя, давно мечтаю об этом. Тэ то ли стонет, то ли всхлипывает, только шарит руками, забирается в тёмную копну, то ли отстраняя, то ли притягивая. — Я хочу облизать и вылизать тебя. Везде. Слышишь, Тэхени? Позволишь?       Тэхён говорить уже не может, только кивает с глубоким глухим стоном. В нём сейчас бушуют такие штормы, что его кидает, как щепку по волнам. Его всего мелко потряхивает, когда Чогук медленно расстегивает рубашку, оставляя на каждом открывшемся участке по поцелую. Тэ кажется, что раздирает только его, но, склонив покрасневшее лицо, видит, как подрагивают пальцы с трудом высвобождая круглые пуговицы из петель одну за другой.       Густой воздух номера становится ещё плотнее от горячих вздохов, коротких и поверхностных. Чонгук тянется губами к острым росчеркам ключиц, проходится поочерёдно по каждой из них, ныряет в глубокие впадины над ними, мечтая когда-нибудь налить в них вина, чтобы смешать с природным тонким ароматом Тэхена и опьянеть, слизав его оттуда.       Всё это время Тэ цепляется своими великолепными пальцами за плечи Гука, кусает губу и запрокидывает голову с шумным выдохом, когда один из его сосков оказывается в плену горячего рта. Чон с наслаждением втягивает в себя острую пику, мгновенно затвердевшую под его умелыми ласками, пока руки стягивают с плеч тонкую ткань рубашки. Тэхён приподнимается, усаживаясь, поднимает глаза, молит взглядом, и его целуют глубоко, но коротко, ласкают жадно его рот. Переключаются на плечо, выцеловывая каждый сантиметр.       В паху почти болезненно тянет, плоть наливается желанием. По солнечному сплетению Тэхена, прижатого к твердому телу Чонгука, скользит такая же твёрдая гукова плоть. Сидящий верхом Чон издаёт утробный звук, от которого хочется улечься к верху пузом, сдаваясь. Брюнет стонет от трения, впиваясь зубами в нежную кожу на самом скате плеча, Тэхён шипит, но даже не дёргается. Наверное, останется след, но сейчас обоим это совершенно безразлично. Они потерялись вместе, ушли в самые глубины туда, откуда до них не достучаться.       Рука в руке, губы жалят, сначала подушечку каждого пальца погружают в жаркую полость, неспешно посасывая, а затем уже два. Между ними скользит язык, а Тэхён смотрит заворожено и плавится от того, что жар чужого рта растекается по нему толстым одеялом, накрывает всего и разом. Гук не врёт, он целует всего Тэхена: в самую серединку ладони, в открытое взгляду нежное запястье, прокладывает путь выше, к сгибу локтя, снова возвращается к груди, лаская вторую твёрдую горошинку, едва ощутимо кусает, выбивая сноп искр. Руки тянутся к ширинке, расстегивая молнию и пуговицу. Ладонь скользит по белью, на котором уже образовалось влажное пятнышко, как улика, кричащая, что Тэхён хочет его. Позволяет стягивать с себя абсолютно всё.       Обнажённый Тэхён - это почти смерть! Можно ли умереть от восторга? Гук не знает, но, кажется, он где-то уже у самого тонкого края. Тэ стыдливо подтягивает ноги, скрывая почти всё тело за ними, а Гуку хочется остановить, закричать: "Не надо, оставь! Дай мне насмотреться!" Алые щеки усмиряют пыл. Тэхён настолько невинен и стеснителен, от него такого перехватывает дыхание и спирает в груди. Тэ чувствует себя уязвимо, ведь он абсолютно обнажённый перед Чоном, а тот всё ещё одет, скрыт от него. А им нужно быть на равных. Обязательно нужно.       Чонгук распрямляется напрягая мощное тренированное тело. А Тэ выглядывает из-за острых коленок, шарит взглядом сверкающих бриллиантами глаз, наслаждается. Гук не спешит, заводя большие пальцы за резинку свободных штанов, медленно стягивает вниз вместе с бельем до самых щиколоток. Откидывает в сторону ногой. Стоит, позволяя Тэхену рассмотреть всё в деталях. Увидеть, наконец, того, кто будет любить его "без купюр", без секретов. Любить и сердцем, и умом, и телом.       Тэхён никогда не видел богов, да и не верил в их существование. Но сейчас перед ним стояло божество, на которое он, видимо, готов молиться. Которому готов поклоняться, строить храмы и прославлять. Он и так был бы готов любить Чонгука любым. Потому что это Чонгук. Потому, что только рядом с ним у Тэхёна сердце бешено стучит и потеют ладони. Только его улыбка способна оживить в нём сдохнувших, казалось бы, светлячков. Но он прекрасен! Выточен, мастерски доведен до идеала. Широкие плечи, сильные руки, рельефный пресс, узкая, почти по-осиному талия, стекающая в линию бёдер, сильные ноги правильных изгибов. А каковы его тазовые косточки. В сочетании с удивительно узкой талией они буквально две самые доводящие до исступления линии. От них глаз оторвать невозможно. В голове только одно желание - опуститься на колени и провести по ним языком, чувствуя их твёрдость. Поджарый, сковавший свое тело таким своими руками, собственным трудом, Чонгук впервые демонстрировал возлюбленному себя. Тэ вот так бы любовался, не отрываясь, наверное, остаток жизни.       Но "божество" идёт к нему, кладёт широкие ладони на колени, слегка давит, чтобы опустил, не прятался за ними. Надвигается, и Тэ бессознательно отползает назад, скользя пятками по покрывалу, не удерживается на ослабевших руках и падает навзничь. Сдаётся!       Как легко потеряться в ощущениях, когда его губы и руки повсюду, когда кожа к коже, когда его твёрдый член задевает бедро, а он спускается ниже, ныряя в ямку пупка языком. Тэхён закрывает лицо руками. С ним творится что-то невыносимое. Он громко охает, когда Чонгук вбирает в рот гладкую чувствительную головку, слизывает капельку смазки, ласкает дырочку на вершинке кончиком языка, гладит бёдра, прежде чем насадиться полностью, пропуская член в горло и заставив Тэхена дернуться всем телом.       Давно спрятанные, немного стёртые воспоминания о его единственном в жизни минете, вспыхнули гирляндами, моргая где-то на заднем фоне. Чонгук не сосал, он любил, залюбливал член Тэхена собой, ласкал языком, целовал, гладил. Тэ кусал ребро ладони и скулил, интуитивно вздергивая бёдра, чтобы толкнуться глубже. Пятки упирались в мягкий матрас под ним, а в самом потаенном его месте слабо отдавало пульсацией. Гук неожиданно отстранился, подобрался ближе. Тэхён сам обхватил его шею, притягивая к себе и жадно впиваясь в его губы. Бёдра всё ещё жаждали исчезнувшего жара.       Не переставая осыпать Тэ поцелуями, Гук перевернул его на живот, утыкаясь в шею у самого края волос, и начинает свой путь уже оттуда, спускаясь все ниже, очерчивая каждый позвонок лёгкими покусывающими следами. Бёдра приподнимаются сами, Тэ жмёт их к постели и коротко ахает, проезжая чувствительной головкой по рельефу покрывала, пачкая его мутными каплями. А Гук уже очертил губами лопатки, ещё раз приласкал позвонки, один за другим спустившись к пояснице.       — Встань на колени, — низким хрипловатым голосом куда-то в поясничную ямку, не забыв и её пометить губами.       Чон говорит коротко, даже грубовато, только лишь от того, что его самого всего трясёт. Кажется, что всё, что было до Тэхена - это вообще выдумка, сюр, не имеющий под собой никакого смысла. Неудачные пробы. Потому что тогда он не знал, что может быть ТАК! Что он будет захлёбываться собственным желанием, что будет готов скулить от самых невинных прелюдий и изнемогать от наслаждения, просто ласкать, отдавать, не получать.       Тэхёну где-то в глубине стыдно и совсем немного страшно, но он послушно тянет коленки выше, совершенно бесстыдно открываясь перед Гуком, потому что в голове туман, а тянущее, приятно тошнотворное чувство всё нарастает. Горячие ладони любовно оглаживают полушария, разводя их чуть шире и Тэхён охает. Всё где-то на грани, это пугает.       — Ты такой красивый, — Гук сглатывает, едва не давясь, замечает, как Тэ нервничает, как вздрагивают лопатки. Успокаивающе гладит бока, снова целует в линию пояса. — Не бойся, я сделаю тебе хорошо. Я так давно мечтал попробовать тебя всего.       Тихий полускулящий стон блондина куда-то в матрас, та сама покорность и то самое согласие. Чонгук снова разводит половинки и жадно смотрит, как нервно дёргается девственное колечко. Тэхён нежный везде! Гук оставляет горячий поцелуй у самой дырочки, и Тэхёну прошибает спину. Это так пошло, приятно, но в следующую секунду это кажется вообще мелочью. Чонгук расслабленным языком мажет вдоль от самых поджавшихся яичек до копчика, накрывая губами подрагивающий вход.       — Боже… Блядь, — на срыве выстанывает Тэхён.       Чонгук улыбается, опаляет дыханием и с упоением начинает лизать вверх, снова и снова доводит до исступления. Напряжённым кончиком языка толкается в самую сердцевину, прижимается губами, чувствуя каждую складочку.       — Никогда не думал, что буду мечтать вылизать кого-то, — признается Чонгук, на секунду прекращая, — никогда бы не подумал, что это так будет меня возбуждать!       Тэхён жмурится с трудом удерживаясь на дрожащих коленях. Чонгук умело орудует языком и губами и окончательно размазывает Тэхёна, когда обхватывает его и без того болезненно возбуждённый член рукой, работая в такт с языком. Тэхён, словно кот, выгибается и прогибается, ища больше контакта. Пальцы на руках и на ногах поджимаются. Он даже представить себе не мог, что может быть настолько чувствительным. Он расслаблен, не в силах сопротивляться напору. Стыд и страх уже давно затерялись в лабиринте других ощущений, более ярких, раскованных.       Тэ не сразу понимает, что язык Гука сместился в сторону, а на влажное колечко лёг палец, массируя. Чон кусает ягодицу, зализывает укус. А потом исчезает, оставляя холод на влажных участках. И Тэхён уже готов ругаться, чтобы тот вернулся, потому что он уже почти на пике, но собственный язык не слушается.       Чонгук возится позади затем матрас между ног Тэхёна прогибается, когда Чон ложится между его бёдер на спину и бардовую тугую головку накрывают его губы. Тэ снова падает в эту агонию наслаждения. Бёдра двигаются сами, хочется толкнуться сильнее, а палец, разминающий уже совсем сдавшуюся под такими ласками дырочку подушечкой, раздвинул и проник внутрь совсем чуть-чуть.       Чон расслабляет горло, позволяя Тэхену ворваться глубже, одновременно проталкивая палец. Тэхён почти кричит, но утыкается в покрывало, чтобы заглушить разряд тока по телу. Чонгук толкается пальцем неглубоко, а вот спереди ласкает его влажно и на всю длину, разнося звуки, от которых Тэхён заводится ещё больше. Контраст удовольствия спереди и непривычного дискомфорта сзади доводит до исступления.       — Я сейчас… Чонгук… — сзади уже два пальца по первые косточки. И Тэхён не понимает, что он хочет: чтобы они исчезли или проникли глубже.       Это дикое, непривычное чувство, отчасти инородное, неприятное, но настолько волнующее. Тэхён ещё несколько раз толкается в самое горло Гука, скользя по гладкой узкой глотке, и на него накатывает такой прибой, что он не успевает даже отстраниться полностью. Белая жидкость пачкает язык, губы и щеку Чонгука, а Тэхён выстанывает его имя сквозь зубы и запрокинув голову, получает долгожданную разрядку.       Фигурист валится на кровать, утыкаясь в неё головой. Зад пульсирует отголосками оргазма. В голове пусто. Чонгук слизывает семя Тэхена там, докуда достаёт язык и ложится рядом, поглаживая вспотевшую спину подушечками пальцев. Собственный орган давит своей полнотой, но он счастлив! Это волшебно, лучше любых высот, любых достижений, просто сделать любимому человеку хорошо.       Долгие несколько минут Тэ приводит дыхание в относительную норму. Поворачивается к Гуку, который всё ещё перепачкан его спермой. Тянет ладонь, стирая капли с его щеки, и сам движется следом, чувственно целуя. Тэхён жмётся ближе, задевая возбуждение Гука и тот замирает, резко выдыхая с едва различимым низким вымученным звуком.       — Чонгук, — Тэхён, совсем распоясавшийся, тянется рукой, обвивая ладонь вокруг члена, и почти в унисон с Чонгуком выстанывает от того, как тот заломил брови и напряжённо выгнулся.       — Ничего, — сквозь зубы выдохнул Гук и натуженно улыбнулся, — я сам.       Тэхён отрицательно качает головой и тянется за поцелуем, хотя губы саднят, искусанные, бордовые. Чонгук отвечает, старательно сдерживает клокочущую внутри страсть. Но Тэхёна обмануть не получается. И если уж быть окончательно честным, то хочется Тэтэ до грудного крика, настолько близко, насколько возможно. Жарко. Умопомрачительно.       — Ты точно не против? — Чтобы окончательно удостовериться.       Тэхён вместо ответа снова целует.        — Тогда ложись на бок ко мне спиной, — Гук с трудом отрывается от мягких губ. Тэхён делает, что просит Чон, снова утопая в поцелуях просыпавшихся на шею и плечи. Гук легонько прогибает его, смещая корпус вперед и проталкивает кипуче горячий член между ног. — Сожми бёдра, любовь моя.       Член скользит, размазывая по внутренней стороне бедер смазку. Головка при каждой фрикции упирается куда-то под яички, и Тэхён ощущает, как его плоть наполняется снова. Чонгук это чувствует, тоже дышит между лопаток, обхватывает орган Тэ и движется с собой в такт. Хорошо! Тэхён весь такой бархатный, весь такой мягкий, от него кружит голову. Наслаждение рядом и Чонгук впервые гортанно, открыто стонет, слыша, как вторит Тэ. Чувствует чужую ладонь, заведенную назад на своём бедре. Эта имитация секса настолько будоражила, что Гук уже едва сдерживается, притираясь между ног фигуриста. Толчки становятся жёстче, резче и Тэхён стремится следом, догоняет.       — Давай, Гуки. Хорошо. Давай, - бормочет он, и эти низкие глухие звуки вырывают удерживаемое на свободу. Чонгук кончает, коротко двигаясь, и через мгновение Тэхён догоняет его, изливаясь следом, пачкая живот, руку Гука и злосчастное покрывало, которое они так и не удосужились снять.       — Я люблю тебя, — Чонгук притягивает Тэ спиной к своей груди и даёт им время придти в себя.       Тэхён выжит. Он словно тряпичная кукла, обмякший, обессиленный и почти проваливается в сон. Гук встаёт первым, уходит в ванну, чтобы набрать воду. Возвращается за Тэ, бережно беря его на руки. Тэхён жмётся к нему, обвивает шею руками и даже погружённый в воду, отпускать не хочет.       — ТэТэ, — тихо смеётся Чонгук, — я никуда не денусь, только схожу в душ, хорошо?       Тэхён, наконец, разжимает руки, вяло кивает и откидывается на бортик с услужливо подложенным под голову небольшим свернутым полотенцем. Гук наспех споласкивается сам, смывая, к сожалению, запах Тэхена. Наматывает полотенце на бедра и возвращается к Тэ. Помогает ему помыться и, завернув в тёплый халат, так же на руках уносит обратно. Скидывает перепачканное покрывало и укладывает его и себя под пушистое одеяло.       Тэхён тут же подползает ближе, утыкается в плечо, обнимая за талию и проваливается в сон. А Чонгук уснуть не может. Он лежит и улыбается в потолок. В груди волнующе щекочет. Рядом, под боком лежит его самая большая мечта. Тот, ради кого он готов сгорать и возрождаться. И он бы отдал многое, чтобы это продолжалось до скончания веков, пока мир не рассыплется на атомы, исчезая в чёрной дыре.       Но он понимает, что их разговор ещё не окончен. Слишком много несказанного накопилось за это время. Лишь бы Тэхён не передумал, лишь бы снова не отталкивал. Чонгук, разумеется, не сдастся. Нет, конечно. Но очень хочется, подойдя так близко, теперь показывать и рассказывать, а не возвращаться к старту и снова бежать, догоняя ускользающую фигуру. Нужно, чтобы прошлое там и оставалось.