******
Длинный коридор, по стенам ползают тени. Новое сновидение, от которого подвергаюсь тревоге и нервозности. Щипать себя за руку нет смысла, подобная махинация не действует. Пускай раны будут плачевными, но в большинстве случаев плоть ничего не чувствует. Набираю в лёгкие воздух и делаю несколько шагов. Придётся пройти этот путь. Первая комната. «Порицание». Открыв белоснежную дверь, я тихо захожу. Светловолосый ребёнок монотонно бормочет под нос и стоит голыми коленями на рассыпанной сухой крупе. Рефлекторно ощущаю мучительную боль. Помнится, что за оплошности, чаще всего, когда скверно выполнял поручения родителей или опаздывал к ужину, то в награду получал подобное наказание. В мою спальню сыпали гречу или горох, толкали в плечо и заставляли простоять в унизительном положении больше часа. В добавок полушепотом читать молитву, которые я запоминал с большим трудом. Появлялся страх двинуться с места и глубже вонзить острые углы. Он дёргается из-за резкого шума и сбивается, забывая последнюю строчку. Ребёнок всхлипывает и начинает заново. Я выхожу, едва сдерживая злость. Вторая комната с такой же дверью, но позже замечаю незаметные царапины. «Озлобленность». Мальчишка больше не плачет, а сидит на полу и рассматривает повреждённый кожный покров. Пальцы проводят по рубцам и коркам. Есть и свежие, и зажившие. Вокруг разбросаны игрушки с книгами. — Почему ты один? Есть сомнения на взаимный ответ, но всё же подсаживаюсь рядом и смотрю на ребенка. Молчит, даже голову не поднял. — Ты меня слышишь? Все исчезло, как только касаюсь до его плеча. Разрушилось, словно карточный домик от слабого ветерка. Я оказываюсь в позапрошлом коридоре. Что происходит? Вероятно, мне не удастся здесь взаимодействовать. Только наблюдать и сохранять молчание. Третья комната с серой дверью и трещинами. «Разногласия». Я догадываюсь, про кого пойдёт речь. Не успев зайти, лицезрею дорогого доктора Хэсти Лэньона. Единственный и неповторимый, чьи идеи готов принимать с неохотой, но мои не станут воспринимать всерьёз. Игнорирует и крутит у виска пальцем, называя глупцом и лжецом. Я ни тот, и ни другой. Обида с яростью наростает. Тень меняется в размерах, становится больше и не соответствует первоначальным стандартам. Очень странно. Половина пути пройдена, передо мной четвёртая комната. «Злопамятность». За ней слышны крики. Приоткрываю и смотрю одним глазком. — Как с вами разговаривать, если помните каждую обиду? Просто невозможно! От вас прет высокомерием, пассивной агрессией и лицемерием. Видите только себя и никого больше. Держитесь за людей ради собственной выгоды, наплевав на их чувства. Только вас должны жалеть, что-ли? Никто не жалуется, кроме нашего доктора Джекила, который трудится день за днём и не в силах поинтересоваться самочувствием других, чтобы проявить долю инициативы. Мало того, что вы эгоистичный человек, думающий только о себе, так ещё и врун, вечно страдающий и ноющий. С ваших уст сплошные упрёки да негатив. Вечно чем-то недовольны и вредны с окружающими. Захлопываю дверь и ухожу к следующей. Дышать трудно, сердце бьётся всё чаще и чаще, руки нервно дрожат, сжимая пальцы в кулаки. Безумно хочется нанести удар тому человеку, чтобы он никогда в жизни не посмел заикнуться. Пятая комната с чёрной, из-под которой сочится грязь. «Ненависть». Внутри сплошной хаос. Разбитое зеркало, на полу кровавые следы стоп, вероятно, поранены от стекла. Рваные испачканные пласты бумаги с формулами и безобразными записями. В центре сидел мужчина, бьющийся в истерике и сжимающий волосы. Дрожащие плечи из-за сбивчивого дыхания. Я хочу его успокоить, но меня снова вышвырнет назад, как было в начале похождения. Шестая комната без названия. Нажимаю на ручку и по зрачкам бьёт яркий свет, от чего закрываю обзор ладонью. Голоса родителей, знакомых, тех, кого считал близкими друзьями, и недругов. Они кричат хором, не позволяя каждому дать слова. От дикого воя болят уши. Ещё немного и барабанные перепонки лопнут. «Ваши идеи — бред сумасшедшего! Чистый лжеученый!». «Эгоист, думаешь только о себе». «Я думал, что вы меня поймёте». — Довольно! Каждый из вас червь в этом мире, а преподносите себя, как бога! Кричу и осознаю, что теряю собственный голос. Сменяется на хриплый грубый баритон мистера Хайда. Не могу остановиться. Нет желания терпеть. Я столько лет молчал, вёл себя послушным мальчиком, чтобы быть в их глазах чистым и самым лучшим. — Да, я эгоист, который думает о себе. Но если не я, то кто обо мне позаботиться? Правильно, никто! Почему? Да потому что никому в хуй не упёрся! Если вам, безмозглым овцам, наплевать на это, то иди к чёрту на рога, и забудьте про мое существование! Лучше быть одному, чем с таким ебанутым и конченным окружением! Блондинистые волосы чернеют, в глаза попадают длинные волнистые пряди. Рост становится чуть выше, появляется малая сутулость. Взгляд бросается на давнего приятеля. С ним у меня личный разговор. Уж очень долго я его сочинял и хранил для нужного момента. — Лжеученый? Олух, лучше бы на себя посмотрел! Прямолинейный урод, который возвышается за счёт чужих фантазий и теорий. Смеешься с них, выдавливая ублюдскую ухмылку! Она раздражает, как и вся твоя свиная рожа! Рывок и замах. Не успеваю обдумать грядущие последствия. Плевать. Я окончательно теряю власть над собственным телом, отдавая в грязные руки Эдварда. Костяшки с трудом коснулись лица обидчика, как под ногами всё рассыпается. Проваливаюсь и лечу вниз. Обратно в темноту… За окном моросил дождь. Капли постукивали по стёклам и убаюкивали. Подобная атмосфера помогала расслабиться, вслушиваясь в каждый удар. Тошнота прошла, но чувство голода не давало покоя. Я не ел с самого раннего утра, сразу же убежал в лабораторию до полного заката солнца. Желудок всё время ныл и просил энергии, но вместо сытного обеда предпочитал насладиться стаканом воды, налитого из графина. Помимо запаха химикатов и нехватки воздуха, мне стало худо от голодовки. Стоя там у зеркала, я заметил, что за месяц лицо осунулось, как и всё тело в целом. Заметные синяки, впалые щеки, тонкие кисти рук. Увидев меня близкие люди, то наверняка бы ужаснулись. Я закрывал глава на своё тело, практически не жалуясь. Когда-нибудь вес снова придёт в норму. Сейчас час или два ночи. Чаще всего я просыпаюсь именно в эти промежутки времени и бодрствую. Слуги давно видят десятый сон. На ноги тяжело подняться. Телу холодно из-за исчезновения одеяла. Лучше надеть халат и остаться в пижаме. Беру канделябр и зажигаю спичку. Коробок лежит в шкафчике на случай, когда захочу находиться при свете. С ним не страшно. Осторожно подношу ее к фитилю, даруя свече гореть и освещать путь. Тихо выхожу и закрываю дверь, иду на кухню. От полумрака мне становится не по себе. Боюсь её, кажется, что кто-то резко прыгнет и утащит в кромешную тьму. С самого детства побаиваюсь выходить ночью из комнаты. Повлияли рассказы и сказки, как терялись непослушные дети или попадали в лапы чудовищам. Показалось, что за спиной пробежали. — Кто здесь? Я оборачиваюсь. Тишина. Никого нет. Прижимаюсь к стене и медленно скатываюсь вниз. Чувствую беспомощность. Не хватало, чтобы я начал звать родителей, которых нет в живых достаточно много лет. Тяжело сглатываю и собираюсь с силами идти дальше. Можно остаться в столовой, заснуть за столом, а ближе к рассвету вернуться в спальню. Как по мне, то самый безобидный план. Главный момент — вовремя проснуться. Лестница. Я неудачно выдыхаю, что помогло единственному источнику света покинуть мир и оставить созидателя одиноко блуждать в темноте. На миг перестаю дышать. Уже поздно, Генри. Внутри страшно, тревожно и дискомфортно. Не смотря на это, нащупываю ладонью перила и пальцами ног первую ступень, чтобы потихоньку спуститься. Первая, вторая… Четвёртая и спотыкаюсь, чуть не падаю кувырком вниз. Без горящей свечи становлюсь неуклюжим. Последняя пройдена. Прохожу под заветной аркой и вскрикиваю, с трудом не роняя канделябр. — Мистер Хайд? Он кратно окидывает взглядом и хмыкает, подливая жидкость в полупустой бокал. Всё таки сказал Пулу достать бутылку вина, в качестве благодарности за помощь. Возьму на заметку, что больше не попадуюсь в его руки, иначе сопьется. Сегодня вызвал рвоту, через неделю принесёт завтрак в постель, что маловероятно, потом хорошего дня пожелает. И за каждую медвежью услугу платить? Хоть я и не просил о помощи, особенно, у Эдварда. Уже слышу, как плачет мой погреб и кошелёк с деньгами. Делает маленький глоток, не прерывая наш зрительный контакт. Неловко прижимаюсь плечом к деревянной арке. Не люблю, когда за моими действиями наблюдают, комментируют, а то и вовсе повторяют, якобы в шуточной форме. Облизнул губы и поставил бокал на стол, чуть-чуть отодвинув. — Ванная в другой стороне, Генри. Или заплутали, пока шли? Я удивлённо вздыхаю и не верю услышанному. Надеюсь, что это неудавшийся анекдот. Мне теперь пожизненно находиться в ванной, раз единожды произошёл подобный казус? Браво, доктор Джекил, вы не можете свободно ходить по дому, раз осквернили священный таз для стирки белья. Скрестив руки, отвечаю на поставленный вопрос, сделав голос чуть строже. — Нет, я пришёл поесть. Он хриплый. Глупый, на что надеялся? Не удивительно, раз два часа провёл над тазом, раздирая глотку в клочья, а при помощи Эдварда так вообще был готов её выплюнуть. Он смеется. Черт бы его побрал. Я сморщиваю брови и беру подсвечник в другую руку. — Вас так насмешила элементарная человеческая потребность? — Просто радуюсь. Успею допить вино перед тем, как вас вырвет. — Будете до конца жизни напоминать мою оплошность? Я ведь извинился. — Да, доктор Джекил, я не перестану вас упрекать. Всё же мне очень хотелось повидаться с красивенькой шлюшкой, но… — Если вы так сильно возжелали женщину, то почему остались со мной и не ушли? Пальцы правой ладони поочерёдно постукивали по столу, мужчина отодвинулся и закинул одну ногу на другую. Почему же молчит? Нечего сказать по этому поводу или сам не знает ответа? Боже, о чем я говорю, если в пустой голове сплошной ветер. «Мне нужно, чтобы в одной руке была кружка с пивом, в другой бабья сиська». Вот и всё, чего нужно мистеру Хайду от жизни. Выпить, избить и сунуть — отвратительно. Неужели я имел такие сокрытые грязные желания, раз злое эго без зазрения совести воплощает их в жизнь? Хотя бы до убийств не дошёл. Иначе что подумает народ Лондона и Королевское научного общество? Доктор защищает кровавого преступника, готов отдать незначемую свободу любые деньги, сочинить байку про невинность и несчастный случай умершего господина. — Так почему вы остались, Эдвард? Не начавшаяся речь черноволосого, наверное, её бы и не было, прервалась урчанием в желудке. От нахала слышится рычание, как от бешеной бездомной собаки. Я подхожу ближе и ставлю подсвечник на стол, пропуская мимо себя раздраженный взгляд собеседника. Он берёт фужер в руку и разглядывает со всех сторон, медленно поворачивая в пальцах. Игнорирует или пытается отвлечься? Пока ещё есть силы, то приобнимаю себя двумя руками. В глазах темнеет от усталости. Скоро упаду… — Если продолжите бездумный допрос, то затолкаю еду насильно. А я могу это сделать, доктор. — Да как вы… — Знаете, в чем загвоздка? Только применяя силу вы что-то осознаете. — Вовсе нет. — Правда, что-ли? Значит в следующий раз прибегну к шлепкам по заду. Уверяю, Генри, удар у меня хорош, сидеть долго не сможете. Моё лицо горит от стыда и злобы. Да как у него язык повернулся такое выдать? Какой же он ужасный. Так и веет моральным насилием, похотью с душевной грязью. Грешник, в нём нет ничего святого. Так хочу его ударить. Но кем я потом буду? Не хуже Эдварда, однозначно. Он качает головой. Понимает, что ничего не получит в обратную и останется безнаказанным. Будто не я хозяин дома, а этот хам. Кидает угрозы и ведёт себя по-царски. Сделает так, чтобы я оказался на улице без денег, доброго имени и авторитета. От коварного человека, как мистера Хайда, можно ожидать чего угодно. В центре обеденного стола стоит плетеная корзинка с фруктами. Утром она была пуста. — Я знаю ваши страхи, но не буду ими злоупотреблять. Возьмите лучше яблочко. Совсем исхудали, бедный. — Ещё скажите: «Будьте, как дома». — Вы уже бездомный? Не знал. Ублюдок… Да покарает меня бог за сквернословие, но более терпеть не вмоготу. «Поблагодарю» за новый страх — быть наказанным своим же тёмным эго, который выше да крупнее, и остаться без крова. Перед ним я совсем беспомощный. Он смотрит на последующие действия, проводя указательным пальцем по ободку бокала. Самое верхнее яблоко мягкое, чтобы откусить не нужно прикладывать особых усилий. Прожевав, я удивлённо, с долей наслаждения мычу. Подумать не мог, что маленький кусочек так сладок, почти приторный. — Слышал, якобы стоя больше влезет, но может присядете? Ноги подкашиваются, будто вопрос заговоренный. Отодвигаю стул и сажусь рядом, продолжая трапезу. Прикрываю глаза, практически закрываю, и наслаждаюсь вкусом. Вдруг от сладкого улучшатся сны. — Только из-за голода проснулись? — Угу. — Ясно. Почему же утром не поели? Возмутительно, значит ему можно устраивать допрос, а мне нельзя? Он перебивает, не дав толком ответить. — Ах, да, лаборатория. У нас же нет времени на лёгкий перекус. Сам же на свой вопрос и ответил, умник. Ему то что — безработному? Беру второе яблоко, готовясь выслушивать реплики дальше. Не хочу с ним вести светские беседы. Главное поймать момент, когда начнёт рассказывать про свои ночные похождения по пабам и куртизанкам. Мне без разницы, у кого какой размер груди, честно. Он смотрит в стену и подпирает голову кулаком. — Молчите, да? Хорошо-то как. Хрипло посмеивается и прикрывает глаза. Вино подействовало или рад, что я не раскрываю рот и не оправдываюсь? Как же трудно его понять. То лучше молчать, то, наоборот, разговаривать, видите ли ему станет скучно. — Кстати, яблоки ворованные. Днём на площади старушка продавала, ну и забрал ящик, пока та отвлеклась. Давлюсь кусочком и хлопаю по груди. Тот заливается смехом и стучит мощной ладонью по столу, едва не ломая. Подонок. Боже, прости меня за слова. — А я то думал, что со стенами разговариваю. — Так вы их украли? Вертит головой. Говорит правду или нагло врёт? Вспоминаю каждую минуту дня, чтобы догадаться самому. Утром Эдварда не было, днём тоже, только под вечер объявился и оставил мне психическую травму. Если бы он ушёл из дома, то об этом передал бы Пул. — Что-то долго думаете. Он зевает и скучающе опрокидывает пустой фужер на бок. Лучше бы помолчал и не мешал. Не могу сложить пазл въедино, ночью совсем не соображаю. — Утром и днём я спал, а вечером проснулся и показался во всей красе. Вот и весь ответ. Раз так интересно знать, то я бы не стал воровать у божьего одуванчика. — Не сомневаюсь. Мой тон прозвучал немного грубее, нежели раньше, брови собеседника нахмурились. Ему не понравилось? Как странно, я должен быть пушистым и терпеть каждую нелепую шутку? — Чем утром займетесь? — Вы и впрямь хотите это слышать? — В общем то, нет. — Зачем тогда спрашивать? — Грустно сидеть в тишине. Всё же позвольте ответить. — Каждый день такой же, как и предыдущий. Подъем, завтрак, работа, обед, снова лаборатория, ужин и отдых. — Ску-у-учно. Тянет гласную и подпирает подбородок сложенным из пальцев замком. Другого я не ожидал услышать. Как маленький ребёнок, а по виду взрослый мужчина. Лучше пойти спать, иначе снова не высплюсь. А «джентельмен» пусть сам себя развлекает. — Такова моя работа, Мистер Хайд. Встаю из-за стола и задвигаю стул. На этой ноте можно закончить разговор, который обошёлся без ругани. — Ради неё нужно губить здоровье, которого и так нет? Посмотрите на своё тело. Скоро останутся одни кости да кожа. Уличные девки упитаннее вас выглядят. — Не смеете меня с ними сравнивать. Даже рядом не стоял. Мне теперь стать проституткой, чтобы набрать массу и не быть похожим на скелета? Я и без него осознаю, что истощал из-за недостатка сна и сильного стресса. — Я сейчас не настроен говорить об этом. — Вот как? Жаль. Вздыхает и поднимается следом, оставляя на столе бутылку с фужером. Даже за собой не уберёт. Подходит ближе, но зачем? — Вас проводить? — Спасибо, я сам дойду. — А как же темнота? Или хотите остаться здесь? Иногда кажется, что он читает мои мысли. Какие были до и после. Сначала я хотел поспать в столовой, дождаться рассвета, а сейчас… Цыкает и грубо хватает за локоть, ведя за собой. Вскрикиваю от лёгкой боли, прижимаюсь ближе и ускоряю шаг. — Я же говорил. По другому до вас не доходит. Дойдя до нужной двери, он толкает в спальню и уходит дальше. Девушек тоже так швыряет? Ноги подкашиваются, падаю, упираясь руками в пол. Не услышит, но произношу губами: — Спасибо, мистер Хайд.******
Тихий скрип матраса, Эдвард переворачивается ко мне лицом. Его брови морщатся, тяжело дышит через рот. Плохой сон? Нужно спросить об этом позже, когда он проснётся. Накрываю ладонь и успокаивающе поглаживаю, начиная тихо шептать. — Тише, милый. Я с вами. Немного помогло, но ненадолго. Хайд снова глубоко и прерывисто дышит, практически задыхается. Поджимаю от страха губы и на сей раз поглаживаю плечи. Затихает, вероятно, его подобное успокоило. Иду дальше к левой щеке. Она тёплая. Ошибаюсь — горячая. Приподнимаюсь на один локоть, не отпуская плечо возлюбленного, чтобы не чувствовал себя одним во сне, и касаюсь губами до лба. Жар? Зря я кинул в него снег. Глупый… Целую в переносицу, кончик носа, верхнюю губу и нижнюю. Если от подобного просыпался раньше, то и сейчас должен. Ресницы задергались. Эдвард резко вскрикивает и распахивает глаза. Поднимается с постели, хватаясь за голову. Через минуту встаю следом. Я боюсь говорить, вдруг всё испорчу. Касаюсь подушечками пальцев до плеча и после прикладываю к спине ладонь. Весь в холодном поту. — Всё хорошо? — Немного. — Что на этот раз? — Я видел самого себя. Только не помню, о чем мы говорили. Вместо успокаивающих слов, обнимаю. Глажу волосы и наматываю пряди на пальцы, на каких-то из них запутываясь. Хайд стал дышать равномерно. Успокоился, скорее всего. Странное предчувствие. Ощущение, что на сокрытую от любопытных глаз территорию вторглись посторонние. Это моя заветная лаборатория, где рукописные записи и справочник с различными исследованиями, формулы, дальнейшие планы науки и весь вложенный кропотливый труд, который не ценят должным образом. Ноги хотят встать на пол, бежать из-за всех сил, чтобы прогнать чужого. Поднимаю голову и смотрю на дверь. — Я отойду на пару минут. Шепчу в её сторону и поворачиваюсь к лицу Эдварда. Беру в ладони и целую в переносицу, поглаживая большими пальцами скулы. Чтобы не было допроса по поводу неожиданного ухода, я делаю жалостливый взгляд. Иногда срабатывает, но сейчас он бессилен. Жалкое зрелище, верно? Он почему то молчит. Странно, ведь ранее всегда спрашивал. — За водой, не подумайте о другом, милый. Вам принести конфет? — Задобрить решили? Невинно улыбаюсь и хохочу. В чём-то Хайд прав, ведь чаще всего я возвращаюсь с маленькими гостинцами, вдруг он тоже проголодался или пересохло во рту. Конечно, после него остаются крошки, мешающие спокойно спать на спине. Зато позже сияет довольная моська, а это главное. Эдвард вздохнул. Скорее всего смирился или же определился с выбором. — Красные с ромашкой и овсяное печенье. Придётся спать на малых частицах от последнего любимого лакомства. Смеюсь и повторно касаюсь губами до тёплой сухой кожи. Отпускаю, встаю с кровати и поднимаю с пола помятый халат. Бегло накидываю на плечи, ищу потерявшееся нижнее бельё и ухожу. Радует, что сейчас только рассветает. Не хотелось бы попасться слугам в растрёпанном и помятом виде. Быстрым шагом направляюсь в лабораторию, дабы успокоить свою тревожную душу, а уж потом на кухню. Так нервничаю, будто меня ждёт под ёлкой рождественский подарок. Огромная коробка, запечатанная красочной бумагой и обвязанная лентой. Перебираешь в голове все варианты содержимого: макет корабля, плюшевый мишка, солдатики и прочие мальчишеские игрушки. Фарфоровых кукол в руках я не держал, боясь их испортить. Самый лучший подарок, наверное, был для всех домашний питомец — котёнок или щенок. Когда я был в юном возрасте, то мечтал одно из двух, даже придумал имя, но родители наотрез отказывались. «Генри, от них много шерсти. У отца аллергия, ты же прекрасно об этом знаешь. Ещё жалко новые обои и мебель. А если животное начнёт носиться по дому и ломать вещи?». После слов матери я долго плакал, когда в очередной раз в коробке не оказалось желаемого подарка — маленького друга. Через слезы клялся, что буду следить за его поведением. Родители тогда отвернулись и смотрели с презрением. «Ты разве не доволен подарком?». — Да, я ожидал совсем иного, отец. Наверное, многое просил от вас. Говорю вслух, как обезумевший из-за воспоминаний. Сейчас не время думать об этом. Что было, то прошло. Мне больше не попасть в прошлое, где бы я смог исправить ошибки и получить заслуженную любовь с признанием. Сложно поверить, что время мгновенно пролетает. В зеркале перед тобой озорной мальчишка с горящими глазами, а сейчас взрослый мужчина. Иногда тяжело это воспринимать, но такова жизнь. Интересно, что ждёт меня после смерти? Рай, ад, новая жизнь или пустота? Я не хочу верить в последнее, ведь так… Попросту не должно быть. Отворяю дверь в лабораторию и, при виде неизмененной обстановки, выдыхаю. Нет погрома, стекла и мусора, как я мог придумать в головушке. Прижимаюсь поясницей к столу и прикладываю к груди справочник. Все записи на месте. Какое счастье. Мои труды и потраченное время не прошли даром. Пролистываю страницы, проверяя каждую из них и слышу позади кашель. Раздражённый, полный недовольством. Вздрагиваю и оборачиваюсь, боясь выдать жалостливый писк. Мистер Хайд открыл рот и осуждающе показал на меня пальцем, но его нос поморщился. Впервые радуюсь, что нюх прерывает гневную тираду. Прикрываю одно ухо, ведь совсем скоро по стенкам помещения пройдётся оглушающая волна. Чихает от всей души. — Ну и вонь. Выговаривает на одном выдохе. Открывает окна нараспашку и высовывает голову, набирая кислород в лёгкие. Должно полегчать. — Вы можете замёрзнуть и заболеть. — Зато противного запаха не будет. — До поры, до времени. Сегодня тоже немало работы. — Что-то вы её рано начали. Ещё два часа до начала. — Как и слежка за мной. — В каком смысле? Я таким не занимаюсь и не занимался. — Тогда как вы догадались, что я здесь? Он смеётся и закрывает окно. Если моя теория будет верна, то провалюсь сквозь землю. — Вы так хотите знать правду, доктор Джекил? Подходит вплотную, беря мой подбородок. Не могу противостоять такому искушению и смотрю в тёмные глаза. Получив краткий кивок, он продолжил. — Сами себя загнали в ловушку. Не упомянув лабораторию, то не попали бы в категорию подозреваемых. — Я не говорил про неё. К устам приложили палец. Заставляет молчать или не хочет слышать оправданий? — Вы правы, но сказав: не подумайте о другом, то сразу же заподозрил неладное. Прошлые ночи вы спокойно уходили, оставляя всё в тайне. Да, раньше я гневно на это реагировал, ведь чаще всего вы во всю начинали здесь копошиться. Но после того, как я несколько раз за вами прослеживал, за что извиняюсь, ведь когда-то поклялся не бегать по пятам, то осознал, что не был вами обманут, поэтому перестал что-либо спрашивать. Он молчит и выдавливает ухмылку, видя, как я ошарашенно смотрю в одну точку. Сейчас мы оба обмануты. Каждый из нас нарушил давние обещания. — Как бы сказал инспектор Ньюкомен: вы арестованы. — Мне нечего ответить в своё оправдание, мистер Хайд. — И не нужно. Хватит с вас обещанных конфет с печеньем и мирно разойдёмся. Чтобы сгладить разговор, я решаюсь пошутить. Нервно царапаю ногтями края справочника, натянув невинную улыбку. — Нехорошо брать взятки. — Обманывать нехорошо, Генри. По самому больному. Сглотнув появившийся в горле ком, я нахмурился и отвел взгляд, откладывая рукописные записи на стол. Было немного обидно, что возлюбленный так легко поймал, провел профилактическую беседу и предъявил словесные доказательства. Я понимаю, что он сделал это не со зла, но из-за последних слов моё настроение испортилось напрочь. Эдвард устало выдохнул. — Давайте об этом забудем? Только в следующий раз никакого вранья. — И слежек, чтобы всё было честно. Думаю, вы уже в курсе об этом. — Я вас редко обманывал. Мы это давно обговаривали, когда подобный случай произошел несколько месяцев назад, видимо, Хайд успел забыть. Он приоткрыл окно, сказав, чтобы лаборатория немного проветрилась и подошёл к зеркалу, поправляя ворот рубашки. Спасибо, что не вышел в одном нижнем бельё, мне было бы неудобно объясняться слугам. У Эдварда есть халат, который я сам же и подарил, но он всё-равно валялся в шкафу и не применялся в носке. Пока выдалась свободная минута, заменяю старое перо на новое. Меня позвали. — Генри, а отражение может меняться? — Если человек с другой внешностью, то возможно. — А в движениях? — С такими шутками до белого каления доведете. Скомканные листки бумаги кидаю в мусорку, позже их можно использовать для растопки камина. — Из зеркала можно вылезти? Что за странные вопросы? Это ни на шутку напрягает, но я подумал, что сказанное от темноволосого сплошные небылицы. Пугает, рассказывает басни и наслаждается испуганным лицом. Упираюсь руками в бока и оборачиваюсь. — Перестаньте, я же понимаю, что вы… Зря посмотрел. То ли в глазах двоится от недостатка сна, то ли потихоньку схожу с ума. Хлопаю себя по щекам и закрываю веки. Боже, пусть я буду во сне, ведь это не похоже на реальность. Открыв, ничего не изменилось. Они смотрят друг на друга, сохраняя гробовую тишину. Их стало двое. Между огнями становлюсь я. Партнёр дотрагивается до чужого тела. — Не трогайте. Беру настоящего Эдварда за руку и отхожу на пару шагов назад. Действия и эмоции двойника неизвестны, поэтому, что бы не случилось, я защищу Эдварда. Только для него подобные слова прозвучат, как пустой звук, ведь не смогу вступить в драку и «по-мужски» отстоять честь. Только словесный разговор и никакого рукоприкладства. — Помните про эксперимент? Хлопает глазами. Всё ещё прибывает в шоке или забыл? Не буду его мучить, лучше начать всё заново. — Прочитав книгу, наверное, вы видели её вечером на столе, то я сделал вывод, что у каждого человека есть двойник, схожий внешностью, характером и поступками, но насчёт двух последний я в замешательстве. Так вот… Оборачиваюсь и смотрю на идентичное тело Хайда. Та же длина и цвет волос, лицо и телосложение. Удивительно, словно они были разлучены при рождении, но спустя время встретились и увидели друг друга. Увы, Эдвард не познал начала жизни, а лишь середину, когда отделился от меня в виде чёрствой стороны души. Неужели близнец такого же скверного характера? Одного было достаточно. — Прикройся, упырь. — Эдвард! Пожалуйста, не выражайтесь таким тоном. — Было бы чем. Схожий голос. С лёгкой хрипотцой и рычанием. Изумительно. Исследование снова прошло, как по маслу. Видели бы сейчас Королевское научное общество и доктор Лэньон. Представляю, как он смотрит с поражением и недовольно кряхтит. Наткнувшись на чужой пах, я невольно краснею и подхожу к шкафу. Даже в размерах одинаковы… Бью себя по щекам, чтобы не думать о пошлостях. Сосредоточься на ткани, она должна быть где-то здесь. Хотя бы на время, потом найдём подходящую одежду или обращусь к портному. Найдя белый лоскуток, я передал его двойнику. — Эдвард, вы можете поискать у себя лишние рубашку и брюки? Наш гость не может ходить в таком виде. — Минуточку. Нам надо поговорить, Генри, а ты прикрой уши и соблюдай дистанцию. Обошёлся без оскорблений. Успех. Тот молча выполнил команду и прижал к ушам ладони, открывая на всеобщее обозрение половой орган. Теперь наравне со мной краснеет Хайд. Пришедший из неоткуда мужчина рассматривает комнату и не мешает разговору, пока другой шепчет. — Вы его оставить хотите? — Сами как считаете? Прямо с небес мне падает такое чудо. Не хочу упускать шанс и снова быть посмешищем в лице Хэсти. Сжимаю ткань рубашки и заливаюсь смехом. Бегая за признанием, я совсем спятил. На меня обескураженно смотрит возлюбленный, вслушиваясь в мою одержимую демоном речь. — Я не лжеученый, Эдвард, и никогда им не был.