согласие на искренность.

Сережа знал, что так будет. Знал, потому что ему сразу сказали — «депрессию в вашем случае медикаментозно не победить». Но хотелось, сука, хотя бы попробовать. Хотя бы дать себе шанс — я болен, но не скачусь вот в это. Но таблетки перестали помогать. Откатили — может всего на неделю, может вообще завтра станет легче, а может быть — никогда. Господи. Он только успел поверить, что заслуживает что-то хорошее. Видимо все его хорошее кратковременное. Видимо большего ему просить просто нельзя. Видимо — блять. Шурик спамит в теперь уже общую конфу картинками «ура, каникулы» — сука, дорвался. Сережа вымученно улыбается, откидывая телефон — от Олега два непрочитанных, и на них не хочется даже смотреть. Вчера заснул под обсуждение российского кинематографа, перескакивая с глубокого анализа на «блять» — было странно, но хорошо. Стало хуже потом. Сережа ещё никому не завидовал так сильно, как Шурику. Этой возможности всегда улыбаться и шутить, не бояться приехать в квартиру к Марго после пары месяцев знакомства, потому что — «мы же друзья». Слишком быстро и слишком легко. Дружбу всегда надо было заслужить. Встать хотя бы за кофе получается с трудом только часа через два, когда дышать становится проще. Надо потерпеть, это временно, это проходит. Только в голове уже голосом Марго звенит, что это его вина. Что он сам себя довел. Что он — блять — проблема. И все равно заставляет себя улыбаться ей, выглянувшей из комнаты. Марго, наверное, понимает, но ничего не говорит. Молчит, потому что выбора больше нет — ты уже всех заебал своими вечными перепадами настроения. И в какой-то момент она решит уйти. Она ведь почти съехала недавно — значит осталось недолго. Тело странно, почти пьяно покачивает от плывущего помутнения в глазах — полнейший расфокус. Если он сейчас упадёт, будет логично. Будет не страшно. Будет может даже не больно. Ну и чего ты добился? Сережа опирается на кухонную столешницу, тяжело выдыхая. Тебя все ещё. Никто. Не спрашивал. Да, мне сейчас плохо, но я всё-таки через боль дополз до казавшейся несбыточной мечты. До мечты — до возможности почувствовать себя хорошо хоть немного. Если сейчас придётся неделю лежать и смотреть в потолок — я согласен. Главное перетерпеть. Все получится, все будет в порядке. Тянется к телефону, но тут же убирает руку. Ну нет. Он не будет никому жаловаться. Это только его проблемы, которые повторяются раз за разом. Это даже не критично. Разве что больно. Все ещё. Запивает таблетки кофе и, поднявшись к себе, задергивает шторы. Остаётся только это окно на крышу. Он как будто в банке. Или на дне. Да, это будет честнее всего. Сережа смотрит в стену пустыми глазами, игнорируя все уведомления. Олегу ответит ночью, когда тот уже будет спать. Чтобы не рассказывать. Не рассказывать — ты и так достаточно для меня сделал. Я не имею права просить о чём-то ещё после того как издевался над тобой всю весну. А что там Денис уже несколько часов ему выписывает вообще плевать. Больничный на пару дней продлевается. Сережа вжимается лбом в подушку. Да куда уж, блять, больше. Наверное, от них пора уходить. Это раньше было удобно и интересно. Это имело смысл — обо мне никто не знает, но мы вместе. А теперь он даже не знает над чем они работали с зимы. Он бесполезен. Он получает бабки за то, что лежит на кровати и копается в своей голове. Как же это, сука, отвратительно. Надеется, что Денис просто перестанет названивать — после пятого звонка не перестаёт. Вот же сука. Сказал на свою голову, что можно работать дальше. Надо было сплюнуть, чтобы не сглазить. — Я тебя из пушки начну будить скоро, — Денис в телефоне звучит злобно, звучит — пошли вы все нахуй. Сережа улыбается, но вымученностью — похоже на универ, но теперь так далеко. Так — резонируя прошедшей зимой и собственной слабостью. — Марго попросила нас прочекать обновление вдоль и поперёк, потому что лагает оно пиздец и пара сервисов отказываются открываться. Сережа натягивает одеяло на нос. Ладно, хер с ним. Работа так работа. Может хоть так выйдет прийти в себя. Может хоть так получится доказать себе — и ему — что он сильный и ещё на что-то способен. Способен — хотя бы не бесполезный. — Скиньте тестировщикам, в чем проблема. — Кидали уже. Оно полетало по всем отделам, устроили полное тревел-шоу, блять. Сережа не успевает ответить — у Дениса на фоне слышится приглушённый стук и его бесцветное «да, войдите». Считает с замиранием сердца секунды — «Денис Александрович, вам передали отчёт, вы…» — Передай, что если ещё раз под конец рабочего дня свои сраные бумажки принесут, я им бэкдор на самые уши натяну, андестенд? — Денису хватает тридцати секунд, чтобы взорваться. Сережа тихо смеётся. Обычно была минута. Сдувается. — Тебе бы в отпуск, — замечает как только Денис перестаёт материть все вокруг. — А тебе бы в больничку, — звонко огрызается тот. И Сережа вдруг не может выдохнуть — все вокруг становится белым шумом. Потому что он, не зная, попал. И — он хочет тебя убрать. Денис все ещё тебя ненавидит. Он тебя не простил. И не сможет простить. Это так логично. Так закономерно. Так — тяжело. Но Денис по голосу почти улыбается. — Бля, сори, я случайно. — Ничего, — Сережа медленно выдыхает, стараясь унять дрожь в руках. Ничего. Ничего страшного. Денис сказал это не специально. — Хотя Марго опять решила скинуть всю грязную работу на меня, сказала ты послушаешь, — Денис тяжело вздыхает. Сережа жмурится, стараясь не дать волю слезам. А ещё — не дать волю себе. — Соу, мы одну больницу нашли, врачей пробили, все по кайфу, с твоим дерьмом работают, ща ссылку кину. Она выглядит как санаторий, я б сам лёг, если честно. — Кто тебя возьмёт туда, — Сережа заставляет себя смеяться сквозь слёзы. Он давал Денису слишком много вторых шансов ради проверки — и каждый оправдывался. Пусть не так, как было задумано, но он не хочет ничего плохого. Он просто хочет помочь. Нельзя срываться на Денисе просто за то, что помощь, сука, теперь не принимается. За то, что от помощи хочется так сильно сбежать. Уже помогли один раз. Лучше бы оставили умирать. — Скажу, что у меня выгорание. Ладно, я домой полетел, маякни как сможешь, нам надо с обновлением разобраться. А дурку всё-таки посмотри. Я ж не со зла, я о тебе беспокоюсь. Сережа чувствует как телефон выпадает из пальцев. И тихо всхлипывает, уткнувшись в колени. Твою мать. Он все ещё тебя ненавидит, он об этом думает и не может отпустить. Они с Марго все это время искали нормальную больницу. Они думают, что ты не справляешься. И кажется, что больше нет смысла справляться. Они же смогли написать обновление вдвоём, зачем им третий лишний. Слёзы душат, и от этого уже никуда не денешься. Был шанс сбежать в искусство. Стать кем-то. Стать — возможно собой. Не вышло. В последнее время ничего не получается. Картины в мастерской кажутся чужими, отметки в историях — ещё больше, потому что да за что блять меня можно любить. Искусства во мне нет, меня в искусстве — тем более. Это же ёбаное позорище. Вы дали мне шанс все испортить только один раз, вы пишете много и эмоционально и — ложью. Потому что внутри так и кажется, скачет меж строк едкое «мы от тебя ожидали….». Другого. Ты должен был быть другим. Ты должен быть лучшим, а не просто очередным залом в музее. Выставка в Севкабеле пару лет назад вызывала куда больше эмоций. Теперь только невысказанное одолжение. Дагбаев был прав. Выставка вышла полным проебом. Об этом даже Олег сказал. Может он просто бежал от себя, может его никогда и не было, было только — «я покажу чего ты достоин». Ничего. Он выбрал передать Денису полное управление просто потому что получить власть, как оказалось, никогда не было его мечтой. Он выбрал глупую детскую идею, о которой когда-то в пять лет гордо заявил родителям — и даже здесь ничего не вышло. Проще себя убить. Возьми себя в руки, слабак. Сережа с трудом встаёт, чтобы взять со стола сигареты. Да из-за тебя вся хуйня и происходит. Самоубийство точно будет самым правильным выбором. Чтобы никто не успел увидеть насколько он ничтожен на самом деле. Стряхивает пепел в кружку из-под кофе. Остаётся надеяться, что Марго не заметит. Идти курить на кухню, потому что там лучше проветривается, уже нет сил. В конце концов, это всего лишь сигарета. И ещё одна. Кого это в масштабах мира ебет. Но на третьей в коридоре гулко раздаются шаги, и Сережа жмурится, готовя себя к очередной ссоре. Подтверди какой я плохой, и разойдёмся. Может уже навсегда. — Блять, Разумовский, я просила тебя не курить в комнате, — с порога начинает она, и вдруг замолкает. Сережа кусает губы, готовясь к удару — вот сейчас. Но Марго осторожно опускается на кровать рядом с ним. — Все хорошо? — Нормально, — усмехается, с силой стискивая собственное запястье, чтобы рука с сигаретой не дрожала так сильно. — День пережить и ночь продержаться, потом отпустит. Потом. Давай все потом. Пожалуйста, уйди. Марго не уходит. — Рассказывай, — мягко накрывает пальцы своими, и Серёжу передергивает. — Станет легче. — Не станет, — губы почти сами разъезжаются в болезненной улыбке. И все скопившееся у горла так и рвётся наружу тошнотой в отвратительном толчке клуба. Чтобы ты уже наконец смогла это понять и признать. — Я же сумасшедший, забыла? Так не волнуйся, Денис позвонил и напомнил. Я, если честно, уже не понимаю зачем существую. — Ты существуешь, потому что ты прекрасный человек и очень талантливый художник, — Марго отбирает почти дотлевшую сигарету и кидает ее в кружку. — Не кури в кровати только, дом спалишь. — Я не талантливый, я просто больной, — Сережа пожимает плечами, опершись затылком на стену. — А я не хочу, чтобы меня видели как больного, я хочу быть идеей или хотя бы, блять, человеком. Зимой я точно знал, что хочу сказать на выставке, а потом это превратилось в что-то вымученное, сделанное из обязательства, сделанное через боль. Я не хочу делать искусство страданием. Нести в мир страдание не имеет нахуй никакого смысла. Не знаю, есть ли в самом творчестве нечто божественное, но хотелось хотя бы попытаться познать, а не копаться внутри себя. А я не смог. Это низко и, блять, недостойно. Может Птица и прав. Может я не художник, я просто бегу от собственного предназначения. Марго тихо усмехается и, пододвинувшись, опускает голову на плечо. С ней тепло и настолько же больно, потому что ее сердце бьется спокойно и живо. Так, как никогда не стучит своё собственное. — Нет, ты художник, я тебе это ещё в универе сказала, когда увидела что ты рисуешь и спросила нахуя ты на программиста поступил. И ты никому ничего не должен доказывать. Не обязательно говорить через идею. Если ты можешь честно говорить хотя бы с собой — это ведь тоже смысл. Может даже больший, чем все остальное. — А как говорить с собой, если я даже не знаю кто я такой? С кем я говорю? Точно ли это то, что я ощущаю? Или может это даже не моя идея, это придумала моя субличность, а я за столько лет в это поверил и принял на свой счёт? Марго, тяжело вздохнув, отстраняется. Смотрит в упор. Сережа уже знает, что она сейчас скажет. И за это хочется убить. Желательно все ещё себя. — Тебе нужна помощь, Сереж. Такие вопросы самостоятельно не решаются. Тихий смех не получается подавить. Да, нужна, конечно. А я ее блять заслужил? Как ты вообще не боишься сидеть рядом со мной сейчас? Неужели не страшно? — Вряд ли мне уже хоть что-то поможет. Меня проще усыпить. Напомнить что я сделал? Я чуть не убил человека, Марго. Я чуть не убил Дениса. — Блять, как вы заебали мне с двух сторон про это рассказывать, сходите уже к семейному психотерапевту. Ты под другим углом посмотреть на это не пробовал? Ты выбрал вспороть руку, чтобы не причинить ему боль. Ты невероятно сильный, Сереж, только сам этого не понимаешь. Просто разреши себе помочь. Сережа устало качает головой, наконец позволив себе на неё посмотреть. Марго сегодня ещё красивее, чем обычно — она даже нарисовала стрелки и достала свою любимую красную помаду. Марго, блять, почти светится. И он снова все портит. — Ты куда такая красивая? — На свидание, — Марго улыбается, спрыгивая с кровати на пол. — Не все же тебе личную жизнь устраивать. Кстати, можешь позвать Олега, меня ночью точно не будет. — Предлагаешь потрахаться? Типа легче стать должно? — Сережа заставляет себя улыбнуться, хотя на самом деле все плохо. На самом деле он сейчас снова останется один в пустой квартире. И никуда это все мерзкое и жгущее изнутри не денется. — Предлагаю попросить помощи, чтобы понять, что это не страшно, — Марго с улыбкой треплет по волосам. — А трахаться сегодня буду я. — Смотри как бы твоя малолетка на тебя заяву не накатала. Марго у двери уже смеётся и громко шлёт нахуй. Говорит — она не малолетка, ей двадцать один. Всего пять лет разницы, Разумовский. Имей совесть. Сережа только кивает — да я в курсе. Это я так. Чтобы не расставаться на грустной ноте. Смотрит в потолок ещё час после хлопка входной двери. Разреши себе помочь. Какой бред. Какой смысл писать Олегу? Чтобы он приехал и пожалел? Так это никому не поможет, ни отношениям с самим собой, ни отношениям с ним. Гоняет по кругу пару песен нойза, которые Олег как-то скинул просто показать что такое на самом деле хороший русский реп. Сережа сказал, что это тоже хуета, хотя на самом деле стоило бы признаться, что они с Денисом каждый раз разъебываются под оксимирона. Да и нойз оказался не так уж и плох. Как минимум его «говорящие головы» стали вдруг очень понятны. Снова курит в кровати, наблюдая как линия солнца медленно перемещается по полу. Часов восемь, наверное. Олег уже закончил работать. И, вздохнув, всё-таки открывает диалог. В одиночестве совсем невозможно, когда даже Марго его бросила. Надо лишь чуть надавить — чтобы не осталось вариантов для выбора. Осталось только полое, кромешное. Обособленное от других. И теперь навсегда — одинокое.

сергей викторович не хочешь приехать?

Он скажет «нет». И вариантов больше не будет. Олег отвечает через пол часа, когда Сережа уже почти удаляет сообщение — потому что раньше ты отвечал сразу. И может это знак, может не надо. Переживу как-нибудь. Всего лишь надо забить на собственное «не пью» и станет легче. волк Бля, Серый, я только из студии вышел Я заебался и очень хочу спать

сергей викторович да я тоже не особо в ресурсе уже час смотрю в потолок и слушаю русский реп, прикинь? можешь просто приехать и лечь спать если хочешь

Потому что скорее всего не хочешь. Скорее всего ты хочешь побыть один — я понимаю, это нормально. Но мне все ещё больно, и было бы здорово увидеть тебя. Просто так. Смотрит на такое странное «хочу, я в пути» — нет, всё-таки вау. Ты просто надо мной издеваешься. Невозможно быть настолько хорошим. Особенно, сука, со мной. Олега прорывает с порога — пять, блять, часов почти без перерыва, я всего два раза покурить сходил, я так заебался, я… Сережа не выдерживает. Ты устал, я знаю, но хотя бы на это сил хватит? Хотя бы — можно обнять тебя? Олег замолкает. Стоит несколько секунд в нерешительности, чтобы потом — можно. И притягивает к себе. — Я соскучился, — выдыхает ему в шею, закрыв глаза. Олег точно сейчас улыбается, это не надо знать, это чувствуется. А он сам — вдруг подозрительно смелый от боли. И значит так надо. — Случилось че? — Олег запускает пальцы в волосы. — Ловлю отходняки с таблеток, а так нормально. Сережа наблюдает за Олегом в своей комнате — что ж, необычно, но он был прав, это и правда органично. Не совсем среди собственного искусства, но среди личной жизни, в которой раньше, кажется, и не было никого — вполне. Олег с интересом смотрит на коллекцию полароидных фоток над столом. Почти как смотрел на картины. И потом — сжёг. — Я в последнее время все вспоминаю Чарткова из гоголевского «портрета», — задумчиво тянет Сережа, наблюдая как Олег от фоток медленно переходит на совсем маленькие, распечатанные в ближайшей копирке картины эпохи возрождения. Так и не определился реплику чего можно купить в комнату — решил сделать дешевле и в большем количестве. Раньше помогало. Раньше получалось рассматривать хотя бы распечатанные пиксели и чувствовать себя хорошо. — Он же говорил, что главное для творца — сохранить чистоту души своей. А я стал продажным до популярности художником, и теперь расплачиваюсь за это. Олег поворачивается. Внимательно смотрит в глаза — тогда он так же смотрел. И ненавидел. Может продолжает до сих пор — просто пытается врать. Может Сережа ошибся. Но не в нем. В себе. — Это ты к чему сейчас? — Ты мне и скажи, — почти зло усмехается, потому что — подтверди. Скажи то же самое ещё раз. Теперь я не буду прятаться. Я пойму. — Тебе же моя выставка не понравилась. Сережа ждёт — сейчас. Сейчас выяснится почему он плохой на самом деле. Он может выдвинуть тысячу разных версий, но Олег подтвердит одну. Ее можно будет сложить с версией Дениса. Вот и получится — я дерьмовый творец, а как человек ещё хуже. Но Олег вдруг смеётся. — Да я напиздел, мне понравилось. Просто тебе правду говорить не хотелось. Сережа медленно опускается на кровать. Твою мать. Он думал Олег идиот. А Олег его чувствовал. — Я тебя ненавижу, — тяжело выдыхает, чтобы не задохнуться от слишком мягкой улыбки напротив. — Хорошо, я запомню, — Олег падает рядом, упершись локтями в матрас. — А че у тебя столько фоток с Титовым? Я думал, он из своей башни не вылезает. Сережа, чуть улыбнувшись, кивает. Ну да, не вылезает. За столько лет дал штуки четыре интервью и провёл парочку презентаций, к которым они готовились втроём. А потом выходил один. Уверенно улыбался — и знал, что все будет в порядке. Поэтому и стал главным. — Мы друзья, — привычно пусто бросает Сережа. Почти как — если вы удосужились прогуглить мою вышку, то понимаете откуда я его знаю. Обзавёлся полезными знакомствами ещё до становления их популярности. А потом думает — да ебись оно все. Олег заслуживает правды. — Но мы работаем вместе с универа. Создателей у телеги всегда было трое, просто я решил это не афишировать из-за проблем с головой, а Марго, видимо, из-за меня. Прислушивается к тишине — и впервые у него нет вариантов чужого ответа. Олег может сказать что угодно. Сказать, что не верит — и это будет логично. Никто не верит. Даже Юля была в шоке, хотя документы на запрет Разумовскому С.В. участвовать в руководстве лежали у неё перед глазами. Приходилось доставать красный диплом, выцарапанный у комиссии слезами и болью, махать перед носом — википедия не напиздела, вот он я. Был таким. И решил, что больше не хочу. — Вау, — восторженно выдаёт Олег. — Я, конечно, искал где ты учился, стало интересно, но… Вау, бля, я восхищён. Расскажешь? — Давай потом, — Сережа устало падает на подушку. — Найди там в шкафу что-нибудь. Наблюдает как Олег переодевается — интересно, сколько времени он в качалке провёл? Если бы Марго не было дома ещё пару дней назад, сука, да, его бы хотелось. Сильно. Теперь больше страшно — я слишком уязвлён морально, чтобы оказаться перед тобой без одежды. Трахаться не раздеваясь было бы круто, но это работает только в стремных клубах. Там нет страха довериться. — Пиздец, ты создал телегу, — остаточно удивленно говорит Олег, ложась рядом. Сережа морщится — вообще-то нет. — Не я, а мы. Да, это сделали мы. А эти двое просто оказались рядом в нужный момент. Сережа вздрагивает — блять. Заткнись. Ты ничего не понимаешь. Это было общей работой, даже если тебе так не кажется. Денис на момент знакомства тоже планировал свой стартап. Мы просто объединили усилия. — И все равно это круто, — Олег притягивает к себе, и Сережа выдыхает — ты все ещё такой тёплый. Ничего не изменилось. Ты не будешь видеть стикер с заслугами на лбу. Я вдруг оказался для тебя человеком. Никто не уверен, что они и правда лягут спать — Сереже больше нравится целоваться и молчать. Предлагает больше ради приличия — хочешь на крышу? Олег только прижимает его к себе посильнее — потом. Сережа соглашается. Потом так потом. Главное чтобы дождь не пошёл, а то навернемся. И чтобы крыша была открыта. Вылезать через окно отдаёт странным чеховским ружьем и предопределенностью жизни — сначала ты выходишь в окно на крышу, а потом забываешь вернуться. И Сережа не уверен, что вспомнит сегодня. Поэтому лучше просто смотреть сквозь стекло на розовое небо, медленно сбивающееся в темноту. И говорить ни о чем. Но Олег всё-таки засыпает, прижавшись лбом к виску, а Сережа не может. Кажется, если уснуть, в голове начнётся совершенно сумбурный пиздец, но даже это не получается. Вздыхает, дотянувшись до телефона — «че у вас там с обновлением?». Может и правда лучше работать. Может так выйдет не думать. Или хотя бы Денис будет в восторге. денис александрович созвонимся? могу хуй показать if u want

сергей викторович поаккуратней с предложениями у меня тут мужик рядом спит останешься без члена кидай так, ща посмотрим

Смотреть страшно — в универе бы за такое им бы точно головы открутили. Непонятно как оно вообще работает. Скорее всего объебались ещё в самом начале, понятно почему никто проблему найти не может. Так и говорит Денису после часа мучений над кодами — тот только отшучивается, что у них зимой был стресс. А потом предлагает своё любимое развлечение. Во время учебы перед этим было, разве что, только посраться с Кольцовым. Денис никогда не звал Марго к ним в комнату пить чай в переписке — куда интереснее было вывести ей на экран ноутбука текстовый файл. Работало безотказно — она приходила сразу. Как минимум чтобы поорать. Сережа знает, что Марго будет в бешенстве, когда вернётся домой, ее это всегда пугало, никакой привычки не выработалось. Но соглашается. Да насрать, это хотя бы весело. И Денис найдёт чем заняться пока он тут мучается, разгребая чужие проблемы. И не станет выпрашивать фотку этого странного спящего рядом мужика, потому что в прошлый раз не разглядел, слишком быстро ушли. Сережа только усмехается на очередное «Серега, я должен оценить его фейс хотя бы!». Перебьется. Такое не фотографируют и не отсылают хоть трижды лучшим друзьям. Такое — только здесь. Такое — вдруг для себя. Задумчиво перебирает Олегу волосы, пытаясь вчитаться в код. С ним рядом так спокойно. Всегда казалось, что надо делать работу идеально, но когда он тут — не факт. Кажется, можно признать, что что-то не получается. И попытаться ещё раз. — Доброе утро, — хриплый после сна голос выдергивает обратно в реальность, и Сереже кажется, что ток от клавиш на ноутбуке прошёлся вдоль позвоночника. Олег приподнимается на локте и, зевнув, заглядывает в экран. — Пиздец, выглядит сложно. Где курить? — На кухне, окно открой только, — выдаёт на автомате. Улыбается, смотря Олегу в спину — вот это голос. И с закрывшейся дверью захлопывает ноутбук. В пизду, все равно ничего не получается. Завтра надо поговорить с Марго, может придумают что-нибудь. Может соберутся в Москву и придумают уже вместе. В крайнем случае перепишут. Денис пишет несколько скобочек на отправленное «завтра подумаю, я спать» — Сережа ищет самый возмущённый стикер в своей коллекции. Да иди ты нахуй, вы че все издеваетесь. Не собираюсь я ни с кем спать. Не собираюсь. Нет. Но Олег возвращается — так забавно растрёпанный, окутанный влажностью ночного Петербурга и запахом сигарет. Серёжу тянет целоваться, потому что вдруг — вкусно. И ты весь в прокуренной за сутки болезненно-мрачной комнате — ярко. Хочется больше. Пожимает плечами на его «а че закончил?» — все равно ничего не выходит. Может хоть получится сосредоточиться на реальности. Или наоборот из неё выпасть — оказаться в вакууме дна вдвоём, отсчитать время до захода солнца на несколько часов и больше не слышать шум города, только тяжелое дыхание рядом. Олег ведёт пальцами по предплечью — хочется отстраниться, сказать «не трогай», сказать «это мерзко», сказать — «на самом деле я не такой». Но Олег вдруг, извернувшись, целует в запястье, и Сереже кажется, что крышка на банке закрылась. И воздуха внутри не осталось. — Можно я скажу супер неэтичную вещь? — мягко спрашивает, так и не отпустив руку. Сережа кивает — у Олега слишком светлая радужка глаз, чтобы сказать что-то плохое. Но он говорит. И от этого хочется закрыться в ванной, чтобы не разрыдаться прямо здесь. — Тебе идут шрамы. Не знаю, может так неправильно говорить, но это даже красиво. Органично что ли или… бля, короче ты понял. Сережа криво улыбается, перекатившись на спину. Вытягивает правую руку, чтобы рассмотреть получше — нет, не понял. Это лишь отталкивающе бугрящаяся при каждом прикосновении кожа. Это жуткие провалы в памяти. Это терпеть каждое соприкосновение одежды с новыми шрамами, потому что оно отзывается болью. Это необходимость каждый день врать. Всем ведь будет насрать какой ты интересный человек и какие у тебя картины — будет достаточно того, что ты болен. — Хуйню сказал, да? — Олег звучит виновато, когда касается носом скулы. — Да, — Сережа тихо смеётся. Опускает руку, чтобы запустить пальцы ему в волосы — так спокойней. — Но спасибо. Спасибо, что не замечаешь и не акцентируешь на этом внимание. Просто стараешься принять — хотя иногда проскакивает такое болезненное «а как» в переписке. Сереже стоило больших усилий не скатиться в «забей», а скинуть пару видосов из закладок ещё со времён, когда они с Марго пытались понять. Сереже стоит больших усилий позволить пальцам скользить под футболкой. Позволить — Игорю это можно было грубостью и полнейшей бестактностью, другим — всего лишь попыткой расслабиться после очередного отвратительного месяца самоанализа. И никогда ещё возможностью чувствовать так много до боли. Если он тебя хоть пальцем тронет, я придушу его прямо здесь. Сережа отстраняется, неловко-болезненно выдохнув. Да блять. Явился как обычно в самый неподходящий момент. Явился, когда я уже почти — да, тебе можно. Можно, потому что сердце не колотится бешено в попытке сбежать, отдалиться, когда ты приподнимаешься на локте, чтобы было удобней. И потому что ты безумно ярко вздыхаешь стоит только коснуться пальцами за ухом — совсем бегло, но ты же вдруг чувствуешь. И, кажется, готов подстроиться под меня, а не сублимировать через тело агрессию после работы. С Игорем это было прикольно, азартно — и никогда хорошо. — Пойду всё-таки тоже покурю, — садится, тяжело выдыхая. Ещё не отзвучавшие прикосновения начинают медленно остывать и кажется — пропадут они, пропадёт и Олег. Исчезнет прямо из этой комнаты. Но если сейчас не уйти — что тогда будет? Новый уродливый шрам во все предплечье в попытке хоть кого-то спасти? Сережа решительно мотает головой, пытаясь смахнуть с глаз волосы. Ну нет. Если не решить все сейчас, непонятно чем это закончится. У него больше нет выбора — только единственный путь. Точнее два — отстоять своё право жить или покончить с собой прямо сейчас. Но с Олегом становится даже чуть легче. А значит придётся идти вперёд, а не вниз. — Все нормально? — Олег дотягивается, чтобы убрать за ухо прядь волос — Сережа совсем на секунду льнет к его пальцам. Олег все ещё здесь. У него все ещё есть шанс. — Да. Просто курить хочу. Шутку про сигарету перед сексом приходится сплюнуть в окно с кончика языка до первой затяжки. Просто чтобы не обнадеживать. Ни себя, ни его. Олег, наверное, нихера не понимает — но он ведь видит. Он чувствует — и чувство даёт знание пустоты всех сказанных вслух обещаний. Я ещё раз предупреждаю. Прекрати или я вспорю ему брюхо. Сережа морщится. Облизывает губы — вишневый привкус оседает на языке и кажется, что все не так плохо. Спокойствие на уровне гормонов вырабатывается всего одним действием, одним вспомогательным толчком. Но спокойствие на уровне мыслей — нет. Сережа знает, что это пустое. По крайней мере сейчас. Да, он может, он точно может — и не в этой квартире. Здесь он подставит Марго, а Марго ему все ещё дорога. Хотя бы как единственная, кто воспринимает его всерьёз. — Отъебись, — говорит почти шепотом, вглядываясь в очертания машин на колодце двора за окном. Тут же усмехается — интересно, если Олег до сих пор не воспринимает все это достаточно серьезно, он поймёт, что Сережа сумасшедший, если сказать — да, иногда я разговариваю с голосами в голове вслух. Это, знаешь ли, помогает разграничить себя от всего, что на фоне. — Не тебе это решать. Если я хочу — я сделаю, и тебя это не касается. Ошибаешься. Меня касается все, что связано с твоей безопасностью. — Я в безопасности. Нет. — Тогда объясни почему, — Сережа прислушивается к тишине и злобно усмехается. — Ну конечно. Как обычно. Ты ведь у нас самый умный, только ты знаешь как надо жить, чтобы мне было хорошо. Только ты даже примерно не представляешь, что я чувствую. Тебя, блять, даже не существует, ты просто… Сережа моргает всего на секунду и вдруг, открыв глаза, морщится от боли — круглый ожог на костяшке от потушенной сигареты пульсирует желанием разрыдаться. Накрывает его другой ладонью, думает, что надо бы промыть — и не может сдвинуться с места от судорожной дрожи в ногах. Кажется, что он сейчас упадёт. Закуривает еще одну, опираясь локтями на подоконник. На свой страх и риск. Повезёт — ожог будет всего один. Повезёт ещё больше — Олегу не придётся становиться невольным свидетелем капель крови, разбрызганных по всей кухне. Наверное в этот раз будет где-нибудь на бедре. Чтобы не было возможности забить в ближайшем будущем, а ещё — чтобы Олег к нему больше не прикоснулся. Не существую? Правда? Я столько лет защищал тебя и заслуживаю благодарности. Да, защищал. В одиннадцать на литературе, унизив перед всем классом учительницу. В четырнадцать, когда на заброшке пинали почти до перелома ребра — а потом один из них оказался с порезанным осколком бутылки горлом. Несильно, не смертельно, скорее — просто чтобы напугать. Даже в восемнадцать, когда на первом в жизни экзамене в универе не получалось связать и двух слов — а надо было держать марку самого умного, самого лучшего. Сережа затягивается, кажется, даже слишком сильно — горло обжигает, но хотя бы становится легче. В конце концов, ему давно не четырнадцать. Он, кажется, уже взрослый, и гиперопека ему ни к чему. — И столько же меня калечил. Потому что ты не понимаешь по-другому. — А ты не объясняешь. Хватит, я сам буду решать чего я хочу, а чего нет. Советую уйти, всем будет проще. Сережа смотрит на своё отражение в окне — и вдруг кажется, совсем на секунду, что он так похож на отца. На взрослого, на имеющего право принимать решения. На человека, живущего свою жизнь, а не ее имитацию за другого. Он не смеет тебя касаться, ты понял? — Нет, — и наконец тушит сигарету. О край пепельницы. В этот раз — сам. Олег может исчезнуть из комнаты. Или ещё хуже. Он может начать спрашивать что происходит — и все испортит. Сережа останавливается перед дверью. Да сука. Проблема ведь не в Олеге и даже не в том, что он болен. Проблема в том, что он слишком долго молчал — и теперь ещё страшнее начинать говорить. Можно было доверять только себе. И никогда доверять себя кому-то другому. Но Олег не спрашивает. Не перестаёт листать что-то в телефоне, просто на секунду прижимается щекой к макушке стоит опустить голову на плечо и находит ладонь на одеяле, чтобы переплести пальцы. Сережа тихо матерится сквозь зубы, тут же одернув руку. Едва переставший так сильно болеть ожог горит снова. — У тебя по-моему ничего не нормально, — Олег откидывает телефон и подносит руку к лицу, осторожно перехватив за запястье. — Небольшие проблемы в головной коммуналке, забей, я правда в порядке, — но острая, уже непонятно чья мысль проносится раньше — что если Олег всё-таки сделает больно. Не физически — но, став свидетелем заявки на приступ, скажет что-то такое, от чего захочется себя убить. Или — убить его. Может быть Птица прав. Может быть- — Бля, — Олег чуть наклоняет голову, приглядываясь к ожогу. — Извини, я случайно задел. Сережа качает головой, пытаясь затолкать обратно гулко бухающее в горле сердце. Я знаю, что я прав. Но все равно видимо все испортил. — Ты не знал. — И все равно прости, — Олег осторожно убирает волосы за ухо, чтобы дотянуться, поцеловать — и Серёжу вдруг отпускает. Никто не сможет осудить его сильнее, чем он сам, а Олег даже не собирается. Все, что Олег делает, не предугадывается, но выглядит просто — хотя бы целовать. Там разберёмся. И возможно разберёмся довольно быстро, потому что целовать его становится жарко. Сережа чувствует, как пальцы ненавязчиво тянут вверх футболку, знает — если сейчас ничего не сказать, начнётся новое. Странное, страшное — ты просил меня не врать, но мне было бы легче притвориться. Что мне не страшно. Что я не боюсь тебя разочаровать. Потому что ты, наверное, первый, кому на меня не наплевать — и я так хочу делиться этим в ответ, но боюсь, что ты не сможешь принять. — Можно? Пожалуйста, остановись. Сережа тяжело выдыхает — так ярко бьет это скользкое, липкое, почти паническое, но — не его. Его страх не такой. И никогда таким не будет. — Снимай. Олег и снимает. Касается так остро выступающих в полутьме рёбер, оглаживает взглядом всего — Сережа знает, что дальше будет. В одежде на пару размеров больше я может быть даже хорошо выгляжу. А потом оказывается, что не очень. Потом оказывается, что ходить в тренажерку было бесполезным занятием — все равно пришлось скинуть в больнице килограмм десять, если не больше. И потерять возможность адекватно смотреть на себя в зеркало. Но Олег улыбается в губы: — Ты красивый пиздец. И вроде даже получается отпустить. Хотя на самом деле — ты больше. Сережа задыхается, потому что с Игорем все было не так. С Игорем приходилось все делать самостоятельно, чтобы не видеть устало-недоуменного взгляда и этого блядского «хуй пойми в прошлый раз тебе так нравилось». Хотя в прошлый раз его, видимо, и не было — только очередная ссора и грубое примирение. Игорь в моменты ремиссии пытался понять, спрашивал, угловато делал шаги навстречу — но так хотелось, чтобы он хоть раз поцеловал самостоятельно, а не через просьбы и необходимость взять ответственность за нормальный секс на себя. Игорь чаще молчал и предпочитал изучать трещины на потолке, откинувшись на подлокотник дивана. А Олег почему-то вжимает в матрас, и под ним, под тихим «расслабься» на ухо вдруг выходит поверить, что больше не нужно изъебываться, чтобы было хорошо. Олег готов разделить эту ответственность на двоих. Или может даже взять на себя чуть больше, когда у Сережи нет сил. Олег целует, касается как будто везде — и Сережа позволяет себе прикрыть глаза. Все будет нормально. Ты сделаешь так, как нужно. Я тебе верю. Даже если он тебе — нет. Потом сидят на крыше — Сережа курит, прислушиваясь к тишине ненадолго заснувшего центра, и не верит. Не может осознать до конца — это было. И этот сидящий рядом человек, почти светящийся на фоне низкого голубо-желтого неба — тоже. Может быть даже слишком. Или — слишком всерьёз. — Что? — Олег чуть улыбается, уловив взгляд. Сережа только качает головой. Ничего конкретного. Может только — спасибо? Я не думал, что заслужил, чтобы хоть кто-то относился ко мне хорошо. А ты — вдруг. — И всё-таки я не понимаю, — расслабленно тянет Олег, всматриваясь в точку не заходящего солнца. — Ты же классный художник, зачем надо было издеваться над Боттичелли? Привлечь внимание к остальному? Сережа улыбается — да, почти. Правда я понял это только когда закончил. До этого было просто страшно, плохо и пустой холст перед глазами. — Я не знаю как тебе объяснить, это просто чувствовалось. В детстве мог часами смотреть на Венеру и думать, что вырасту и все будет хорошо, стану великим и счастливым. Но, — Сережа пожимает плечами, убирая окурок в пачку. — Не получилось. Это как, знаешь, есть легенда о Сухаревской башне. Говорили, что она проклята, и каждый зашедший видит там свои страхи. Вот я и написал личную Сухаревскую башню — теперь вместо восторга вижу ужас перед несбывшимся. Хотя в целом — не объяснить. Никогда не получалось, а может и было не нужно. Каждый видел то, что хотел — и это вдруг оказывалось правильным. Оказывалось — я отдаю то, что смог ощутить, в ваши руки. Измените это так сильно, чтобы я смог забыть. Раньше казалось, что о таком нельзя говорить. О таком — слишком личном, слишком у сердца. А тут вдруг хочется. Олег может быть скажет что-то не по сценарию в голове, но не сделает больно. Он вдруг принимает — значит достаточно. — Ладно, это похоже на то, что ты мог рассказать, — Олег тихо смеётся, чуть прижавшись плечом. — Ты как будто сам эта башня. Для всех разный и хуй знает как тебя понимать. — А зачем понимать человека, если он сам не может понять себя? — Сережа всё-таки поворачивается — замирает на секунду, потому что вдруг так красиво. Так — Олегу идёт Петербург. Он не выглядит серым лицом среди толпы на проспекте, он внутри, в каждом камне и всплеске одной из тысячи волн — и Сережа вдруг с ним. — Просто скажи что ты чувствуешь. Олег отворачивается — Сереже хочется рассмеяться от яркости недоумения в его глазах. Наверное, он ничего не скажет. Наверное, это не то — не его образ мысли, непонятная последовательность действий. Может быть когда-нибудь он разберётся — но не сейчас. Сейчас может молчать, потому что Сережа все ещё помнит, почти чувствует его касания на себе — и это яснее сказанных слов. Но Олег улыбается: — Я чувствую, что хочу тебя поцеловать. И кажется, что этого хватит. С утра просыпаться не хочется ещё больше. Хочется — мы легли в семь, и мне даже не снились кошмары, давай забьем на пробуждение и необходимость замечать движение жизни. Можно ведь нажать на паузу — и проспать хотя бы сутки с тобой. Сережа даже забывает, что должна вернуться Марго. Ровно до громкого «еб твою мать!» в ее комнате и быстрых шагов в коридоре. Зевает, отмахнувшись от недоуменного взгляда Олега. Сам сейчас все поймёшь. Стандартный сценарий в детском лагере. Так, кажется, Шурик сказал. — Разумовский, вы с Титовым в край охуели? — она почти кричит, распахнув дверь. Сережа улыбается, откинувшись на подушку. Вот оно блять доброе утро. — Решишь меня отпиздить, я сниму побои и заставлю весь твиттер отменить тебя за домашнее насилие, — невозмутимо тянет, косясь на Олега — тот заинтересованно смотрит на них, чуть улыбаясь. — И вообще, тебе что не понравилась наша открыточка с пожеланиями удачного свидания? Мы ее всю ночь в фотошопе собирали. — Лучше бы вы работали, — Марго устало опирается плечом на дверной косяк. Сережа улыбается — а свидание и правда прошло хорошо, помады-то на ней больше нет. — И ломать мой комп было не обязательно. — Никто тебе его не ломал, у Дениса просто остался к нему доступ, ну он и вывел тебе картинку на экран. И мы работали, но это пиздец, как вы это написали вообще? — На необходимости отвлечься, — Марго зевает, чуть улыбнувшись. — Видимо не втроём у нас работать не получается. Может в Москву съездим? Сережа пожимает плечами. Может и съездим. Потом. Спроси через неделю, когда Валик закроет театральный сезон, когда познакомимся с Димой, когда это утро закончится. Но лучше без последнего. Пока же все хорошо, можно оттянуть обновление чуть подольше. Посидим вечером, выкатим незначительные правки в сайт, чтобы работал получше. Разберёмся. Марго должна сказать «принимай решения, Разумовский, мне нужен ответ». Но она только выразительно касается своей шеи и, усмехнувшись, закрывает за собой дверь. Сережа улыбается — да блять. — Там засос, да? Олег невозмутимо пожимает плечами. — Это не я. Сережа смеётся — да я и не против. Шрамы имеет смысл скрывать, но это не хочется. Это всего лишь напоминание — все хорошо. И я постараюсь ничего не испортить. Я постараюсь — Сережа через пару дней сидит на полу в мастерской, рассматривая этот чертов холст. Может и не надо его снова перекрывать. Может оставить — не показывать, так хоть напоминанием — я вдруг оказался влюблён. Так странно. Тянется к телефону от уведомления. В целом, если это Олег, можно предложить ему съездить куда-нибудь за шавермой. Это не Олег. И лучше бы был он. денис александрович я закопаю кольцова. уже связался с юристами, засужу эту ебучую газетку и перекрою ему возможность найти работу хоть в москве, хоть в урюпинске. надеюсь ты сейчас с марго если нет, отключи все уведомления as soon as possible

сергей викторович что случилось?

денис александрович статья, блять, вышла про тебя Сережа чувствует как земля медленно, но верно уходит из-под ног. Хотя бы потому что диалог с Юлей не пустует и не пестрит обрывочными кадрами из ее видео. Хотя бы потому что Юля пишет: «Я знаю, что это ложь. Давай сделаем разоблачение» — и это отвратительный знак. В глазах медленно мутнеет. Ещё секунда и… Сережа моргает, чтобы ничего не произошло. Он вырос. Он может справиться самостоятельно. Я… Нет. Ты ничего не будешь делать. Это тебя не касается.

сергей викторович что там?

денис александрович хуета блять серега я не хочу чтобы тебе крышняк сорвало давай не будем

сергей викторович я же все равно сам найду сейчас я в порядке, не переклинит

денис александрович ок короче это пиздец как оказалось он пытался устроиться в «редакцию», копал под тебя, но его там послали нахуй с таким материалом так он притащил все в моську чтобы хайпануть, там такое за милую душу хавают но материал рили говно я всех блять засужу прикинь он взял интервью у мерзляковой, только почему-то не упомянул, что она тебя валила на дипломе как сука и не спросил у твоего научрука реально ли ты был таким бездарным студентом:))) Сережа криво улыбается в экран — Денис только и ждал отмашки, потому что сгорело у него, видимо, хорошо и сильно. Мерзлякова была отдельной эпопеей в студенческой жизни — и, наверное, самой отвратительной из всех. Хотя Сережа сам виноват. Не надо было с ней на первом курсе сраться всю пару по поводу методов преподавания и устаревшего материала. Вылилось потом баталиями на экзаменах, а ещё — ее мерзкой улыбкой, так хорошо просматриваемой из-за кафедры. И кучей вопросов по диплому. Сережа разрыдался стоило только выйти из аудитории. Да, его отстояли другие преподаватели — но было больно. И очень обидно. Что ж, если Кольцов и правда опросил только ее, то это будет не страшно. Скорее смешно. денис александрович А ЕЩЁ это сука сюр он как-то нашёл твоего врача из последней дурки знаешь че этот рубинштейн сказал? я конечно не могу распространяться о пациентах НО ВЫ МОЖЕТЕ ПОЧИТАТЬ ЧЕРНОВИК МОЕЙ МОНОГРАФИИ его я тоже блять засужу Твою мать. Нет. Сережа выдыхает — ладно. Можно сказать, что это попросту неэтично. А ещё что это ложь. Птица же подсуетился, чтобы закрыть рот всем кому только можно и быстрее вытащить из больницы — значит там ничего не осталось. Имена пациентов вряд ли называются в этой сраной монографии, можно сказать, что доказательств нет. Надо ответить Юле, они же не скрытые банковские счета обсуждают, так, всего лишь клеймо сумасшедшего. С этим ее принципы вроде не борются. Должна помочь.

сергей викторович да не парься че тебе так судиться-то хочется?

денис александрович потому что макс ебнулся на этом своём нереализованном потенциале он может сколько угодно залупаться на меня, но моих друзей он трогать права блять не имеет а он проехался по нам всем за такое надо привлекать к ответственности, как считаешь? yes??? no??? sex??? Сережа всё-таки закуривает, нервно перечитывая сообщения. Значит не только универ и безликие записи из больницы. Что такого смог накопать Макс? Будет хорошо, если только эту монографию. Если это сплошная ложь, то все будет в порядке. Все будет в порядке — Сережа нервно кусает губы, ища сайт «Моськи». Его не надо защищать. Он справится. В конце концов, об этом быстро забудут. Но Сережа открывает статью — и кажется, что кислород перекроют всё-таки не Кольцову.