Эта любовь предназначалась для «Титаника» Мы в панике, как награды, собирали айсберги Два «Оскара» за лучший поцелуй и батальные сцены Медаль за худший сценарий, орден за измены Ромео и Джульетта жили б, наверно, так же, Если б им не хватило ума выпить яду пораньше И вот глаза в глаза, давай добивай Скажи, что всё моя вина, обмани меня.
Кто-то боится, кто-то избегает её, кто осознанно берёт её на себя. Но вот что удивительно — даже когда мы уверены, что в данный момент мы абсолютно свободны и не обременены никакой ответственностью, мы ошибаемся, очень ошибаемся. Мы ответственны каждую секунду. Ведь мы постоянно совершаем какие-то действия, и эти действия имеют свои последствия и для нас, и для окружающих. Мы сами выбираем, пройти мимо чужой беды или остановиться, но нельзя забывать, что чужая беда может коснуться и нас; другой вопрос, готовы ли мы к этому. И вновь каждый решает за себя. Только мы несём ответственность за свой собственный выбор. Хотел помочь бывшей девушке, избил её обидчика и теперь ждёшь приговора суда. Кто несёт ответственность за всё это? Кто ответит за то, что вчера ты был хоккеистом, а сегодня — преступник? Кто виноват в том, что твоя мать постарела за год на десять лет? Конечно, он сам и виноват. Егор бросил в зал тяжёлый измученный взгляд, в котором отразилась вся его жизнь. Ему было совсем немного лет, по сути ещё мальчишка, а смотрел на всех, как семидесятилетней старик, видавший многое и уже узнавший жизнь. Егор смотрел на присяжных. Двенадцать абсолютно чужих друг другу людей; никогда раньше они не встречались и вряд ли увидятся после, разве что только случайно. Кто они? Почему именно им выпало решать его судьбу? Осознают ли они возложенную на них ответственность? Ответов на эти вопросы Егор не знал. Он знал одно: какой бы приговор сегодня ни прозвучал, он будет последним. — Что было дальше? — прокурор изобразила крайнюю заинтересованность в ответе. Ещё бы — заседание подходило к концу, она была на сто процентов уверена в виновности Егора, оставалось убедить в этом присяжных. — Дальше… — Щукин тяжело вздохнул. — Дальше, я вспомнил, что бросил в раздевалке сумку и решил вернуться за ней.***
Меньше всего Егору хотелось туда возвращаться, но как он без сумки — там ведь деньги, вещи, а ему ещё такси ловить, ведь на последний автобус он уже опоздал. Щука спокойно вошёл в раздевалку, взял свою сумку и уже хотел выходить, как вдруг «то самое» предчувствие вновь активизировалось и стало посылать в мозг очередные сигналы бедствия. Парень обернулся. Смирнов лежал в какой-то неестественной позе, глаза были закрыты, что было очень странно — ведь буквально двадцать минут назад он щедро осыпал Егора проклятиями. Щукин сначала подумал, что он вырубился из-за выпивки, и хотел оставить его, проспится и уйдёт, но что-то внутри настойчиво продолжало сигнализировать о неладном. Егор был так воспитан, что не оставил бы в беде даже своего врага. Внимательно приглядевшись, парень с ужасом осознал, что грудная клетка Смирнова не движется, а это означает только одно — он не дышит. С опаской и страхом Егор приблизился к нему и, нащупав пульс, понял — Алексей мёртв. Страх, который прятался где-то очень глубоко, вырвался наружу и затуманил разум. Молодого человека затрясло, затем бросило в жар. Майка стала мокрой от выступившего холодного пота. Всё остальное Егор помнит очень смутно, все цвета будто смешались. Звуки были слышны, как эхо, мысли спутаны; как бы банально это ни звучало, перед глазами пролетела вся жизнь. Щукин вывал скорую и полицию и стал ждать. Приехали, засвидетельствовали смерть. Задавали какие-то вопросы, смысл которых до хоккеиста доходил раза с третьего. Что и как он отвечал, Егор тоже не помнил. Но он хорошо запомнил лейтенанта Прощенко, который так «изголодал» на нищенской зарплате честного работника МВД, что протаскивал свой живот в дверной проём раздевалки чуть ли не боком. Он бросил на Егора один быстрый и совершенно пустой взгляд и тут же выдал, еле открывая рот из-за толстых щёк: — О, а вот и виновник торжества! Ну, рассказывай подробно, как и за что ты его убил? Если бы Егор хорошо разбирался в людях, он бы по выражению лица лейтенанта понял, что в мыслях он уже примеряет погоны капитана. Ещё бы — раскрыл убийство по горячим следам. — Я не… — начал было Щукин, но, взглянув на свои кулаки, на которых надёжно засохла чужая кровь, запнулся. Кажется, именно сейчас он осознал, что, сам того не желая, превратился в убийцу, и его жизнь уже не будет прежней, он не сможет теперь просто жить.***
— Ваша честь, — здесь в рассказ Егора вмешалась Яна, — прошу обратить внимание, что в материалах дела имеется заключение судебно-психиатрической экспертизы, которое свидетельствует о том, что в этот момент подсудимый Щукин находился в состоянии аффекта. Девушка протянула секретарю бумагу, а та в свою очередь передала её судье. На мгновение Самойлова перестала дышать; этот тонкий лист бумаги был для Егора спасением и давал возможность на минимальный срок. Седой судья внимательно вчитался в строки, обратил внимание на печать, которая только подтверждала написанные на бумаге слова, и горько покачал головой. Молодой парень, который сейчас смотрел на него сквозь железную решётку, отделяющую его от присутствующих людей, действительно был в состоянии аффекта, а это значило, что наказание в пятнадцать лет лишения свободы — это не что иное, как нарушение закона, столько просто нельзя назначить человеку, который не отдавал отчёта в своих действиях. Судья оторвал глаза от документа и посмотрел на Смирнова-старшего, выступавшего в суде потерпевшим. Часы мужчины стоили больше, чем годовой оклад служителя закона. Слишком много лет мужчина с честью носил мантию и видел многое, поэтому сразу понял, кто обо всём «позаботился». Степанов был не из таких. Он был стар, честен, мудр и никогда не торговал судьбами людей.***
Дальше был беспристрастный допрос всех остальных свидетелей. Антипов просто и без стеснения заявил, что полностью понимает Егора, и если бы с его Оленькой случилось что-то подобное, то он бы с этой мразью не церемонился, отпилил бы руки и ноги ржавой пилой, а потом кастрировал бы напоследок. После столь откровенных высказываний Антона едва не удалили из зала суда, как неоднократно удаляли со льда, а Оля то и дело хваталась за округлившийся живот. Назаров отвечал на вопросы без всякого энтузиазма, лениво зевая через каждые два слова. Его больше интересовали интерьер и белые стены зала суда, нежели судьба товарища по команде. Он всегда был в стороне от происходящего, ведь исход событий никак на него не влияет, а капитана и так уже поменяли. Костров, как всегда, был чёток и принципиален, говорил только сухими фактами. Яна глядела на него с тенью ироничной улыбки, вспоминая ту историю с лишением прав. Калинин — да-да, даже он не остался в стороне, — самоотверженно заявил, что в виновность Егора не верит, он не убивал, он просто немного побил, а с такими мразями, как Смирнов, так и надо. Особенно дотошно сторона обвинения «рылась» в истории отношений Кисляка и Марины. Здесь всплыло всё: и аборт, и ссора Егора с Андреем. В этот момент Виктор Анатольевич разволновался не на шутку. Нет, нельзя отрицать, что дотошность советника юстиции вполне оправдана. Порой, чтобы добиться правды, нужно заглянуть в самые потаённые уголки прошлого, ведь именно там и может прятаться разгадка. Прокурор дотошно, с обострённым интересом копалась в грязном белье около сорока минут — того гляди. Андрея рядом с Егором на скамью подсудимых определит. А вот на то, что Егор отсутствовал в раздевалке около тридцати минут, пока отправлял Марину на скорой, и в этот самый момент кто угодно мог добить Смирнова, — более того, ходят слухи, что во дворце в тот вечер был замечен игрок «Сокола», игрок той самой команды, которую Алексей покинул по непонятным причинам, — прокурор решила внимания вовсе не обращать. И вот наступил тот самый момент.***
Присяжные отправились в совещательную комнату, чтобы вынести свой вердикт. Каждого из них Егор проводил взглядом. Вполне возможно, что каждый из них уже всё для себя решил. Он никогда не узнает, кто они. Кто эти люди, какая дорога привела их в этот зал, что они скажут о нём за той закрытой дверью. Никогда не узнает он и того, что решение будет зависеть от одного голоса.***
В ожидании вердикта все выйдут в коридор. Яна невольно будет сверлить взглядом бывшего мужа. К этому моменту в зале суда появится Полина. Глядя на их милое общение, Самойлова обиженно прикусит губу. Ведь в сравнении с ней Полина — невзрачная провинциалка. Яна хотела подойти якобы просто поздороваться, но в этот самый момент её негромко подзовёт чей-то слабый голос. От постоянных слёз, переживаний и бессонных ночей Елена Константиновна уже не представляла свою жизнь без успокоительных таблеток и говорила только шёпотом. — Яночка, как ты думаешь, чем всё закончится? — женщина опиралась на руку младшего сына, который остался её последней надеждой и опорой. Она смотрела на Яну взглядом, полным мольбы и отчаяния, от чего у девушки внутри всё сжалось в одну маленькую точку. Она ведь не Бог, она сделала всё, что могла, сейчас от неё уже ничего не зависит. — Сейчас всё зависит от присяжных, — честно ответила Самойлова, стараясь не смотреть в глаза измученной матери, это было выше её сил. — Надеюсь, они видят больше, чем эта твердолобая прокурорша, и понимают, что вина Егора не очевидна. Тот же самый вопрос задала Марина Кисляку. Она ходила взад-вперёд в противоположном конце коридора. Ожидание сводило с ума, её буквально трясло. Полина поначалу пыталась её успокоить, но выходило плохо. — Откуда я знаю, чем всё закончится! Я что, экстрасенс? Это тебе к Шепсу, — ответил вопросом на вопрос Кисляк. — Я тебя не как экстрасенса, а как сына прокурора спрашиваю! — Не знаю, что думает по этому поводу сын прокурора, но как прокурор скажу, — в их беседу вмешался отец Андрея, он был крайне недоволен происходящим, — обвинение шито белыми нитками! Да, Егор избил, и даже если предположить, что никого третьего не было, и смерть наступила от ударов, да ещё в состоянии аффекта — это другая статья! — Кисляк-старший буквально кипел от возмущения, но, оглядевшись, сбавил обороты. — Стороне обвинения явно проплатили…***
— Прошу всех встать, суд идёт! — громким и властным голосом произнесла судебный секретарь, когда дверь тайной комнаты распахнулась, и присяжные один за другим вошли в зал и заняли свои прежние места. В руках старшины был белый конверт, она крепко сжимала его в пальцах. Судьба молодого парня была решена. Егор ещё раз оглядел этих незнакомых ему людей. Он никогда не узнает, что сначала голоса присяжных разделились поровну, шесть на шесть, что было для него хорошо, но в процессе один из них изменил своё решение, тем самым кардинально повлияв на судьбу Егора. Возможно, именно этому человеку Щукин сейчас смотрит в глаза. Впрочем, сейчас это уже неважно. Хоккеист перевёл свой взгляд на старшину. Ей не больше тридцати, и всё, что он знает о ней — это имя, Елизавета. Какое решение она приняла и почему? Что она знает о жизни, и как её жизнь повлияла на её решение? Да и вообще, осознали ли эти люди всю свою ответственность до конца? Будет ли их бессонными ночами мучить совесть за то, что они осудили невиновного, или, наоборот, разойдутся с лёгким сердцем и через два дня забудут его лицо? — Старшина! — голос судьи стряхнул с Егора оцепенение и задумчивость, он устремил свой взгляд на старика в мантии. — Коллегия присяжных заседателей вынесла вердикт по делу? — Да, ваша честь, — уверенно произнесла женщина. — Передайте его мне для ознакомления. Женщина шла к судье, их разделяло всего несколько шагов, и каждый из её твердых шагов отзывался болезненным ударом в материнском сердце. Взяв в руки лист, судья внимательно ознакомился с написанным и бросил взгляд на Егора. Он всегда награждал подсудимых взглядом, пытаясь тем самым дать им понять, что их ждёт дальше. Старый судья не знал, понял ли хоть кто-то, что он хотел сказать. Возможно, Егор был первым, кто увидел тайный смысл в этом мимолётном взгляде — этот взгляд давал ему надежду. — Вернитесь на место и провозгласите вердикт! — Присяжная кивнула. Неожиданно для самой себя женщина ощутила мелкую дрожь в руках, горло на секунду сдавило. На секунду её накрыла волна сомнения, а всё ли она сделала правильно. Но отступать уже некуда. Спокойно и уверенно, чётко произнося каждое слово, она зачитала вердикт. — Доказано ли, что имело место причинение смерти по неосторожности? — произнесла она первый вопрос. Ответ последовал быстро: — Да, доказано! Яна сжала кулаки. Первый вопрос всегда однозначен, важно, что будет дальше. — Доказано ли, что подсудимый совершил непреднамеренное убийство и виновен в этом? — Женщина замолчала, она нашла взглядом мать Егора и, еле заметно шевеля губами, попросила у той прощения; в конце концов, она не одна принимала решение. — Да, доказано! Елена сделала несколько глубоких вдохов и что есть силы вцепилась в руку сына. Всё кончено, последняя надежда мертва. Сына снова признали убийцей, и какая мать это выдержит? Слава Богу, Дима рядом. Однако для Яны ещё ничего не закончено, она терпеливо ждала продолжения. — Доказано ли, что подсудимый в момент совершения преступления находился в состоянии аффекта? — Ответ вновь последовал незамедлительно: — Да, доказано! — Заслуживает ли подсудимый снисхождения? — прочла она последний вопрос. — Да, заслуживает! После этих слов в материнской душе вновь зажглась искра надежды. — Подсудимый, вам представляется последнее слово, — обратился к Егору служитель закона. Егор встал и, ещё раз посмотрев на присутствующих, тихо произнёс: — Я не хотел, чтобы так случилось, но я не мог поступить иначе.***
Старый судья вошёл в свой кабинет и бросил красную папку с изображением двуглавого орла на деревянный стол. Дело за малым — вынести приговор. Кабинет всегда был пуст, здесь Степанов всегда был один, наедине с собой и своей совестью, с которой он ни разу ни шёл на сделку. Он горько вздохнул, вспомнив прокурора. До чего дошли люди! Они торгуют не только золотом и нефтью, но и судьбами людей, не боясь ни людского суда, ни божеского. Сувенирный Паркер с золотым пером навис над чистым листом. Седой судья задумался, устремив взгляд в окно. Первое марта, а над грешной землёй ещё кружит белый чистый снег… Вердикт гласил «виновен». Но в чём на самом деле виновен этот молодой парень, который только находится на рассвете жизни и карьеры? В чём он виновен? В том, что не прошёл мимо? В том, что хотел наказать её обидчика и не рассчитал силы? Или в том, что после всего произошедшего, измен и аборта так и не смог забыть её? Или в том, что просто был настоящим мужчиной? Однако всего этого не напишешь в приговоре, он должен соответствовать букве закона.***
В зале снова воцарилась тяжёлая, давящая на грудную клетку тишина. Казалось, что весь воздух исчез, и дышать попросту нечем. Яна сжимала в руках ручку и смотрела в упор на вошедшего судью. — Провозглашается приговор, — он раскрыл папку с гербом. — Именем Российской Федерации, руководствуясь статьями сто девять, сто семь уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, суд приговорил: в связи с обвинительным вердиктом коллегии присяжных Щукина Егора Андреевича признать виновным… В этот самый момент, если хорошо прислушаться, можно было бы услышать шёпот Щукина-младшего: — Мам, я прошу тебя, держись! — он обнимал мать за плечи. А в душе несчастной женщины тихо рухнул мир. Она так надеялась на присяжных, а они не оправдали её надежд. Впрочем, может, это просто им не по плечам? Может, им не по плечам её надежда, там за решёткой ведь не их сын… Судья тактично молчал, давая Елене возможность хотя бы вдохнуть воздуха. Он всегда уважал святые материнские чувства, он знал: материнская любовь — единственная любовь, не знающая предательства. Мать никогда не оставит, даже если против целый мир. — Учитывая, что в момент совершения преступления подсудимый находился в состоянии аффекта, суд счёл возможным назначение срока ниже низшего предела, — Степанов наконец продолжил, — и назначил ему наказание в виде трёх лет лишения свободы в колонии общего режима. После этих слов в зале послышался тихий треск — это в хрупких пальцах адвоката, сжатых до боли, на две половины разломилась авторучка. Напряжение спало; никого не стесняясь, она закрыла лицо руками. Это была её маленькая, но очень значимая победа. Она не добилась оправдательного вердикта, но зато добилась наименьшего срока — в конце концов, три года — не пятнадцать лет. Она победила.***
Вот и всё. Все слова сказаны, все факты озвучены, приговор оглашён. Все стали расходиться. — Ян… — тихо подозвал Егор. — Спасибо… Она подошла, просто заглянула в его усталые глубокие глаза и, улыбнувшись, сказала: — Я сдержу обещание — это был последний приговор. Ты только держись! Мы все с тобой. — Держись, Щукин, через три года ты мне три шайбы должен! — крикнул спонсор «Медведей». — Я с тобой, сынок, — одними губами прошептала Елена, но Егор понял мать. В душе женщины наконец стало немного тепле. Три года — это не так долго, это не пятнадцать лет. Она дождётся любимого сына, он вернётся ещё молодым и сможет выстроить жизнь заново. Она мать, она верит… А Марина подорвалась с места и бросилась к решётке. — Егор! — этот крик вырвался откуда-то из глубины, заполнил комнату, ударился о стены и рассыпался на мелкие осколки, оставшись мелкой льдинкой в душе всех присутствующих. Путь девушке преградил конвоир, но Егор успел заглянуть в её зелёные колдовские глаза. Он знал — он видит их в последний раз.***
Касаткина медленно ступала по заснеженному крыльцу здания суда. Марина чувствовала, что силы покидают её. Она просто опустилась на ступеньки. Ей было всё равно, что мимо ходят люди, ей было плевать, что идёт снег. Куда идти теперь? Как жить, а главное, зачем? Андрей с Полиной минут сорок говорили ей о чём-то важном, убеждали, что в этом нет её вины, она сама пострадала, и это просто нелепое трагическое стечение обстоятельств. Марина не слушала, любые слова ей были ни к чему. Она знала — жизнь кончилась. Потом Кислому просто надоело, и он, пробормотав что-то вроде: — Касаткина, нас с Полиной дети ждут дома, там, наверное, Юлия Борисовна с ума сошла с ними… — силком затолкал её в машину, припаркованную неподалёку, и увёз девушку в родной Подольск.***
Отражение. Размытое отражение в запотевшем зеркале. Растрёпанные волосы, потухшие глаза, в которых больше не пляшут искры, блеклая кожа, сухие губы. Душа мертва, в ней больше не теплится жизнь. Навсегда прошли те времена, когда она была яркой. Янтарные глаза, пышные волосы, красные губы и красное платье. Королева Марина… Она была королевой. Королевой Медведей. Теперь она изгой. Она уже никто. Холодный блеск лезвия, лежащего на её ладони, заставил её глаза вновь заиграть яркими искрами. Она не боится смерти, она не боится боли. Решение принято, она не отступит. Улыбка в зеркале — уходить ведь нужно с улыбкой. Металлом по венам. Больно. Ничего, сейчас пройдёт. Красные губы, красное платье, красные капли крови. Она сама себя приговорила, ей не нужны судьи. Марина вынесла себе последний приговор. Чуть позже Подольск потрясёт ужасная весть: Егора Щукина нашли повешенным в камере изолятора. В отличие от Марины, он не сам свёл счёты с жизнью. Отца Смирнова просто не устроил приговор, вынесенный убийце его сына. Но в нашем мире всё решают деньги, а не судьи. Денег всегда у Смирнова было в избытке, и он без особого труда смог вынести Щукину свой последний приговор.***
Егор и Марина. Эта любовь предназначалась для «Титаника». Она была обречена на провал. Она была обречена на смерть. Но эта история — вымысел неба, а не режиссёра; её не покажут в кино, но о ней до конца своих дней будет помнить каждый, кого она хоть немного коснулась. Егор и Марина. Эта любовь предназначалась для «Титаника». И, согласно своему предназначению, пошла ко дну…