В конце один из них умрёт

Отабек

Мелодия была то ли мажорная, то ли минорная — не разберёшь. Но такая простая и запоминающаяся, чтобы уж точно никто не перепутал. Когда Отдел Смерти только вышел на рынок, и зацикленная сама в себя восходящая и вновь спадающая гармония начала предвещать смерть американских граждан, этот рингтон тут же стал неотъемлемой частью любого голливудского хоррора, увенчав собой возрождение жанра и моментально превратившись в клише. Юра всегда плевался, когда в очередном фильме случалась та самая сцена. Назойливая мелодия на фоне, ужас в глазах крупным планом, и пока дрожащая рука на экране тянется за телефоном, зритель должен успеть прочувствовать драматизм момента и начать прощаться с полюбившимся персонажем. Отабек и сам этого не любил, хотя и по другой причине: однажды он слышал звонок от Отдела вживую. Воспоминания эти темным пятном залегли так глубоко в его душе, что он предпочитал никому о них не рассказывать. Даже Юре. Не хотелось признавать, как сильно его задела чья-то чужая, далёкая от него смерть. Та незнакомая женщина в супермаркете тогда осела на пол и тихо, жалобно плакала, прислонившись спиной к стеллажу с хлопьями. Уже пять лет прошло, но картинка врезалась намертво: катящаяся по полу банка горошка, безвольно раскиданные ноги и зацикленная мелодия, бесконечно восходящая и спадающая, круг за кругом. Это было почти как в каждом первом ужастике тех лет. Только хуже. Потому что по-настоящему. Отабек даже не сразу осознал, что проснулся. Он только почувствовал, как саднят после тренировки ноги и мучительно простонал в подушку. Юра заворочался под боком и выругался, шаря рукой по тумбочке. Телефон оглушительно рухнул на пол, к музыке, восходящей и спадающей, добавился звук вибрации, звонко резонирующий о ламинат. Они слушали эту какофонию еще несколько секунд, Отабек вспоминал банку горошка, и это набивший оскомину образ продолжал удерживать его в том состоянии между сном и реальностью, в котором очень сложно понять, где ты находишься. — Да что за… — не выдержал наконец Юра и откинул одеяло, оставляя Отабека в одних трусах. Отабек потянулся щёлкнуть светом и первым делом машинально посмотрел на часы. Сорок пять минут после полуночи. Зачем ему эта информация? — Бек, чё это за хуйня? — повторил Юра, усевшись на пятки. Отабек не хотел смотреть, не хотел знать, чей телефон звонит, но всё-таки выглянул за борт кровати. Удушливым толчком из желудка вверх, к горлу, устремилась желчь и опалила слизистую. Они с Юрой сидели бок о бок полуголые, растрепанные и взъёбанные, как и полагается за неделю до соревнований, и смотрели, как на полу надрывается телефон в тигриную полоску. Мелодия качалась то вверх, то вниз, прямо как тогда, в злосчастном ночном супермаркете. Желание выкинуть Юрин телефон в окно или хотя бы забросить его подальше, в угол, было инстинктивным и всепоглощающим. Как будто к ногам бросили гранату с выдернутой чекой. — Юра, — позвал Отабек и попытался прокашляться от тошнотворного жжения. — Это пранк, — хохотнул Юра, — они издеваются! — Нет… — попросил Отабек совсем тихо, ни к кому конкретно не обращаясь. Ему хотелось схватить Юру за руку, запретить ему поднимать трубку, но Юра уже свесился к телефону и яростно тапнул по экрану. Музыка прекратилась, и только в тот момент, когда она наконец стихла, Отабек смог опознать чувство, распустившееся в горле, на корне языка. Это был страх. Ему стало так страшно, что скрипнули зубы. — Да? — рявкнул Юра в трубку. Нет, — подумал Отабек. — Да, — повторил Юра. Нет, нет, нет, нет, — снова и снова звучало в голове, внутренний голос пытался перекричать отголоски вежливо поставленной речи, доносившейся из телефонного динамика. — Вы чё. Вы охуели? Отабек слушал Юрин срывающийся голос сквозь звон в ушах. — Вам жить надоело? Вы хоть знаете, кто я? Пусть это закончится. — Идите нахуй с такими приколами! Кровать скрипнула, когда Юра вскочил и громыхнул телефоном о тумбочку. Отабек слушал, закрыв глаза, как он топает из угла в угол, гоняя по комнате потоки воздуха. Ругань разгонялась, с каждым словом становясь громче и злее. — Нет, ты представляешь? До чего техника дошла! Прикинь, это же эти! Ну, мошенники. Ничего святого у людей нет. Опять небось какую-нибудь базу слили. Сука, я щас Якову звякну, он их всех уроет. На мгновение он взял паузу, вероятно, ожидая хоть какой-нибудь реакции, но ступор был слишком силён, чтобы Отабек успел среагировать. — Бека, алё! — Юра хлопнул его по плечу, требуя внимания, и натянуто засмеялся. — Чего сидишь? Ложная тревога, чел, выдыхай! Удара Отабек не почувствовал. Его качнуло, как неваляшку, тело ощущалось пустой бочкой, в которой нету ничего, кроме гулко колотящегося сердца. Он разлепил глаза и посмотрел на кривую улыбку Юры, и как ритмично вздымается его узкая грудь под футболкой. Под его любимой футболкой, с лихим росчерком логотипа Пинк Флойд на принте, выстиранной до серости, заношенной до дырок в подмышках. Отабек тоже её обожал. — Что они сказали? — произнёс он не своим голосом, с трудом выталкивая каждое слово. — Да ничего не сказали. Хуйню сказали, — Юра продолжал улыбаться. Отабек терпеливо выдохнул. — Отдел звонил? — Да куда уж! Придурки, косящие под Отдел. Которые у богобоязненных бабулек пенсионные счета обчищают. — Юра замолчал, прося поддержки. — Камон! — Они назвали тебя по имени? Юрина улыбка превратилась в оскал. Было видно, как ему хочется рычать и плеваться. Он выговорил медленно, с чувством: — Мое имя, блядь, на каждой автобусной остановке. Говорю же: базу телефонную слили, или кто из Ангелов окончательно берега потерял. Бек, не строй рожу, сейчас бы еще мозги себе делать из-за этих уебанов. — Надо пробить по сайту, — упрямо продолжал Отабек, не меняя рожи. — Отабек, блядь, — Юра стиснул кулаки и скрючил лицо, пережидая волну гнева. — Не буду я ничего пробивать. Закрыли тему. Юра вышел из комнаты, зло шлёпая босыми ногами. Отабек остался сидеть, глядя в пространство. Он слушал, как Юра грохочет посудой на кухне и вспоминал, как похожее чувство — чувство, что грудь сдавило тугим обручем, он испытал два года назад. Тогда он сидел в Канаде и смотрел через экран ноутбука на плачущую маму, которая сначала долго всхлипывала, а потом выдавила короткое, ёмкое и страшное: «Әже позвонили». Әже — бабушка Отабека, Айгуль Иманбаева — крепко болела сердцем и последние полгода не вставала с постели, так что звонок из Отдела Смерти на её старенький кнопочный телефон не стал ни для кого неожиданностью. И все же это было страшно. Отабек тогда по своему обыкновению долго молчал, не зная, как подобрать слова утешения и тем более слова прощания. Грудь сдавливало невидимым обручем, и так хотелось поддаться надежде, что если закрыть глаза, ситуация рассосётся и перестанет существовать. Сейчас было почти как тогда. Или как в тот раз, в супермаркете, когда у незнакомой женщины зазвонил телефон, и она упала на пол, раскидав свои покупки. Или как в очередной оскароносной драме. Только несравненно, в разы хуже. Отабек снова посмотрел на часы. Час ноль две. Нужно было что-то делать. Юра сидел за столом, подтянув к груди костлявую коленку, и громко звенел ложкой, разводя в чае таблетку сахарозаменителя. Отабек задержался в дверях, рассматривая его злое лицо. Юрка сильно вырос за последние пару лет. Перемахнул Отабека в росте, все чаще убирал патлы в хвост, открывая лоб, с которого уже сошли юношеские прыщи, а сквозь детскую припухлость щёк уже проглядывали высокие скулы и острый подбородок. И все равно более всего он был похож на обиженного ребёнка, особенно когда прикладывал усилия, чтобы казаться помужественнее. Юра звякнул ложкой в последний раз и кинул её на стол, разбрызгивая чай. Подтянул вторую ногу, сел калачиком и вскинул борзый взгляд. — Чего? — Рингтон был их. Такое не подделаешь, — сказал Отабек, усаживаясь напротив. Без футболки было неуютно, и он пожалел, что не додумался что-нибудь накинуть. Лето никак не хотело набирать обороты, из открытого окна дуло стылым ночным воздухом. «Комары налетят» — машинально подумал Отабек, позволив себе на секунду отвлечься и посмотреть на уютную панельку за окном. — Да кто их знает, что щас подделаешь, а что не подделаешь, — Буркнул Юра в кружку. — В конце концов, это же русский филиал. Это у них там, на родине, все чётко, как в рекламе. А у нас уже сто раз все попилили, с улицы понабрали, а оператор вообще наверное бухой сидит. Юра громко посюрпал горячего чая, поразглядывал Отабека из-за кружки и вдруг улыбнулся. Мягко, по-доброму, стирая с лица выражение, предназначенное для репортёров и фанатов. — Серьёзно, Бек, ну куда мне? Мне восемнадцать, я жив-здоров, спортсмен, не пью-не курю, через неделю в Милан — канадцам зад надирать. Когда мне коньки отбрасывать? Где? Отабек сменил позу и сложил руки в замок перед лицом, чтобы выглядеть посерьёзнее. — Я даже на лед не собираюсь сегодня! — продолжал Юра, — Яков так трясётся над моей лодыжкой несчастной, что пообещал меня из сборной турнуть, если я выходной не возьму. Выходной, понимаешь! Мы же в кровати проваляемся весь день. Кинчик глянем в кой-то веки. Я отоспаться хотел. Отоспался, тоже мне, блин… Юра грустно глянул на маленькие электронные часы над духовкой. — Когда мне умирать? Отабек прикрыл глаза, сдерживая дрожь, рябью пробежавшую по позвоночнику. Холодно. Нужно было что-нибудь накинуть. — Юр. Давай на сайте проверим. Хочешь, я сам посмотрю, пароль от ГосУслуг дай только. На кухне воцарилась мрачная тишина, и даже размеренный гул холодильника, который всегда казался Отабеку уютным, не помогал. Юра смотрел на часы, откусывая шелушки с нижней губы. Отабек смотрел на Юру. Мгновение тянулось, как в кино, бесконечно тяжёлое и напряжённое. Мимо бесшумно проплыла Мотя, нежно обдав ногу Отабека хвостом, покрутилась у миски и одним плавным движением прыгнула на подоконник. — Ладно, — сказал наконец Юра, — проверяй, если хочешь. Пароль — мой дэрэ в обратном порядке. — У меня везде такой пароль, — зачем-то добавил он и ушёл споласкивать чашку. Когда Отабек накинул домашнее и принёс свой ноутбук на кухню, Юра мыл посуду, хотя он ненавидел этим заниматься и всегда первым вызывался пылесосить, лишь бы не убираться на кухне. К тому же, у них была посудомойка. Отабек не стал это комментировать. Отабек залогинился на www.death-cast.ru через Юрин аккаунт и уставился на мигающий курсор в пустой поисковой строке, собираясь с силами. Он разрешил себе замереть в этом мгновении, где еще можно представить, что впереди обычный день. Он разрешил себе поразглядывать Юркины голые ноги, стёртые в кровь усердными тренировками, лохматый узелок волос на затылке, бледное плечо, выглядывающее из растянутого ворота. Нежность поднялась в душе страшной удушливой волной, затопила сознание до краёв. Отабек обожал эту растянутую футболку, которую Юра таскал за собой по всему миру, чтобы в любом отеле чувствовать себя немного дома. Отабек обожал эту кухню, трескучий холодильник и старые деревянные окна без москитных сеток, обожал Юрину кошку и квартиру, почти сразу ставшую ему родной, хоть он и жил здесь лишь изредка, когда появлялась возможность приехать в Питер. Ему захотелось подойти и обнять Юру со спины, уткнуться в шею и постоять так немного, наслаждаясь моментом, в котором никто не звонил, впереди выходной, а через неделю они полетят в Милан, надирать зад канадцам. Отабек силой вернул себя в реальность и медленно, по букве, напечатал полное Юрино имя, дату рождения и адрес регистрации. Юра выключил воду и обтёр мокрые руки о футболку. Посмотрел на Отабека, уставившегося в ноутбук и долго молчал, вцепившись руками в столешницу. — Ну что там? Отабек не стал отвечать, не в силах отвести взгляд от одной-единственной строчки, выданной в результатах поиска. Плисецкий Юрий Андреевич 01.03.2000 — 12.06.2018 Юрка тихо, как Мотя, подошёл и встал за спиной. — Бред какой-то. Они ошиблись. Не ссы, Бек, я им позвоню. Ща все решим. Юру смыло в комнату, а Отабек продолжил сидеть и пялиться в экран не моргая, пока от сухости не начали слезиться глаза. Ему хотелось также кричать и материться, как в соседней комнате надрывался в трубку Плисецкий Юрий Андреевич, которому осталось жить меньше суток. Но между вариантами бей или беги Отабек чаще всего выбирал третье — замри как истукан и жди, когда все закончится. «Почему? — спросил себя Отабек, — что я сделал не так?» Ему хотелось взять всю ответственность на себя, потому что если ответственность на нем — значит, он может что-то изменить. Он снова вспомнил әже, и как он обзвонил всех врачей в попытках выяснить, почему её не переводят в интенсивную терапию, если есть шанс, что ее еще можно вылечить. Потому что нет шансов, вот и не переводят. Обречённых не спасти, так что нече им тут койки занимать. Вот так просто. Отдел смерти не ошибается, и в Казахском законодательстве это прописано также, как и во всех других странах, сотрудничающих с Отделом. Прекрасный мир будущего, где заранее понятно, кого лечить, а кому могилку копать. Картинка перед глазами помутнела, ему отчаянно требовалось проморгаться, но он продолжал смотреть на дату в углу экрана, и как тикают минуты, отмеряя день, в который Юра Плисецкий, двухкратный чемпион мира, представитель Российской Федерации на олимпийских играх, кумир миллионов — обычный пацан, если присмотреться, едва перешагнувший совершеннолетие — умрёт.