Мариетта, 1986 год.
Городок был похож на картинку, вырванную из страниц старых американских романов. Где-то между туманными линиями красных клёнов и старыми магазинами время, казалось, течёт столь же медленно, как патока. В этом тихом и скучном уголке Америки, где деревья шептали тайны поколений, жизнь плыла в ритме медленных ленивых вихрей.
Узкие улочки, расползающиеся под тенью старых деревьев, вели вдоль знакомых фасадов и крошечных двориков, где каждый старался сохранить неповторимость своего уголка. Здесь, среди невысоких домов, каждый личностно знал своего соседа, и переход через улицу превращался в короткий разговор. Утренний воздух наполнялся ароматами завтраков, и прохожие махали друг другу, словно давно потерянным друзьям.
Ни для кого не существовало потери пути, потому что каждая улица, каждый перекрёсток был, как знакомая глава в книге. Нет нужды в картах, потому что каждый дом, каждый сад был точкой ориентира, пропитанной историями, которые легко разделялись вечерними беседами.
Ниган знал в этом городе каждый поворот, каждый дом, каждый гидрант, столб, дерево. Он знал в Мариетте всё.
Каждый день, возвращаясь из школы, отталкиваясь ногой от асфальта, его скейт поворачивал по главной дороге, машин на которой ещё не было — все работали — проезжал мимо полицейского участка. В 8 классе уроки у него заканчивали в 14:45, и он точно успевал ровно к тому моменту, когда шериф Нокс выходил из участка на улицу с кружкой чая. А может это сам шериф подгадывал момент, чтобы поздороваться с ним? Это так и оставалось для Нигана загадкой.
— Эй! Как сегодня дела? Без двоек? — добродушно махал ему мужчина, опуская свою руку на ремень с кобурой. Поля его шляпы закрывали лоб, но зато он выглядел как настоящий ковбой. Именно поэтому шериф Нокс отрастил характерные усы. Другие одноклассники и ровесники Нигана смеялись с него из-за этого, но Ниган считал, что шерифу они идут. Было в этом мужчине что-то от классических детективов и вестерных фильмов, от которых сходили с ума все мальчишки. А ещё в нём было что-то тёплое и добродушное, что Нигана привлекало и тянуло, в то время как все его приятели шарахались от Нокса, как от типичного копа.
— Нельзя получить двойку, если не ходить на уроки! — заливаясь смехом крикнул юноша в ответ, смахивая с лица отросшую челку и огибая полицейский участок, сворачивая с главной дороги в свой маленький район с захудалыми хлипками домишками из картона.
Там, впереди улицы, виднелась верхушка маленькой церквушки. Ниган там ни разу не был, не веря в Бога, а вот мама частенько ходила, потом то и дело рассказывая, что встретила соседку или мамашу его одноклассника. Парой кварталов дальше будет футбольное поле. Там Ниган играл с папой, когда ему было 7-8 лет, ещё до того, как папа увлёкся ставками и алкоголем. Он ещё помнил кусочки своего счастливого детства, как они вместе гоняли мяч, играли всей семьёй в игры, и как ему читали сказки перед сном. Но это всё было так давно…
Отец работал на заводе, в котором сейчас он с друзьями распивали первые спиртные напитки, курили и продумали свой маленький нелегальный «бизнес». Когда завод закрыли, а всех сотрудников уволили, его отцу в маленькой Мариетте не нашлось места, а переезжать он не хотел.
До того края, где он находился сейчас, он дошёл не сразу. Сначала это были вечера в баре с такими же уволенными работягами, разговоры за жизнь и будущее, потом началось жаление себя, отсутствие работы. Тогда отец выпивал не только вечерами в баре, но и днём дома, потом и утром. От скуки он увлёкся конными ставками, ничего в этом не понимая. Долги начали набираться как снежная гора. Однажды приставы постучали в их дверь. Оказалось, что отец заложил их дом. Маме срочно пришлось устраиваться на вторую работу. Тогда-то и случилась их первая крупная ссора, которая потом происходила практически ежедневно. И тогда-то и выяснилось, как алкоголь и азартные игры способны влиять на людей, даже на самых лучших отцов и мужей, меняя их до неузнаваемости.
Школа находилась далеко. Туда юноша добирался на скейте вне зависимости от погоды. Школьный автобус он не любил, как и саму школу. Внутри жёлтой «гусеницы» всегда было чертовски шумно. Ребята разных возрастов шумели, создавая какофонию звуков. По салону то и дело летали бумажки, записки, а под сиденьями прятались прилипшие жвачки. Все толкались, кричали и смеялись. В ясные солнечные дни внутри было очень жарко и душно. Кого-то обязательно стошнит в бумажный пакет и внутри замкнутого пространства находиться будет невозможно. Не спасут и открытые окна. И такая атмосфера беспокоила, тревожила. В ней не было комфорта и умиротворённости.
Не любил Ниган и точные науки: алгебра, геометрия, физика… Но душа его лежала к литературе. Возможно, из-за их учительницы. Миссис Хоуп. Она была молода, всего 26 лет, и очень и очень красива. Её светлые блондинистые волосы всегда завиты и убраны в причудливую прическу. Весной, когда тёплое солнце проникало сквозь школьные окна их класса, лучи переливались золотом в её волосах. Ниган любовался ею.
Она носила платья с пышной юбкой ниже колен, что развивалась при её ходьбе. Такая ткань была лёгкой. На ногах туфельки на небольшом каблучке, на которых она порхала, как синичка. Она напоминала ему принцессу Аврору из старого Диснеевского мультика. Потрясающее изящество и грация.
День, когда литература была в расписании, был самым лучшим. И не важно, что могло произойти ещё. Ему достаточно было взглянуть на миссис Хоуп, услышать её голос, как все проблемы, что ждали его дома, улетучивались.
Он знал, что она замужем. Но это не мешало юноше представлять её в своих снах, фантазиях и мыслях. В конце концов у каждого взрослеющего мужчины должна была быть муза, его первая любовь, которая ни за что не будет взаимной. И Нигану было достаточно просто того, чтобы видеть её время от времени. В такие моменты ему казалось, что все не так уж и плохо. Это так странно… то, что твоё настроение зависит от человека. Но Нигану больше ничего и не оставалось, как цепляться за маленький лучик тепла и света в его жизни.
На её уроки он ходил с удовольствием, и с таким же удовольствием готовил домашние задания, высиживая в ночи с книгами, скрупулёзно выводя свои мысли в эссе. И не было для него большей гордости и удовольствия, чем видеть её сияющие голубые как небо глаза, когда она читала его сочинения и хвалила. Миссис Хоуп считала Нигана умным и одарённым. И слыша от неё слова поддержки, получая от неё хорошие оценки, Ниган всего на миг, всего лишь на 45 минут, время, что длится её урок, действительно верил в её слова. Он верил, что его ждёт великое будущее. Вот только звенел звонок, урок заканчивался, как и его сказка.
За пределами её класса, класса литературы, он словно оказывался в другом мире. В мире, где ему не рады, где он лишний, где он просто мальчишка в дырявых джинсах и старом рюкзаком с распродажи. А все другие уроки были для него адом. Особенно алгебра. Учительница, старая и противная тетка с гнездом на голове вместо прически, каждый урок вызывала его к достке, мучая и изводя примерами, которые он был просто не в состоянии решить. Двойка за двойкой. Смешки и издёвки одноклассников, унижения. Он не был глупым. Ему просто нужна была помощь в этом всём разобраться…немного времени и терпения. Но Ниган лишь стоял у доски, тупо смотря на пример, сжимая мел в руке и запоминая каждого, кто смеялся над ним, чтобы потом на большой обеденной перемене его отдубасить.
Но он не был озлоблен. Ниган из тех, кто срывает уроки своими шутками, кто может закинуть в школьный туалет пачку дрожжей или напугать учительницу, выскакивая из-за двери в жутком костюме на Хэллоуин, собранным из подручных средств самостоятельно. Он был весельчаком и добряком, никогда не проявляя жестокость ради забавы и развлечения. Грубую силу он не любил, но пускал в ход и исключительно из-за крайней необходимости, когда по-другому защитить себя или кого-то уже не получалось.
Драками он грешил частенько. Вообще, в школе он славился хулиганом, что заигрывает с девчонками и толкает ботаников. Кто-то с ним дружил, кто-то его боялся, а кто-то игнорировал. Но Ниган никогда не стремился стать всеобщим любимчиком. Он точно знал, что на школьном балу не выиграет короля вечеринки, и с ним не пойдёт танцевать главная красавица школы. Он бы не смог ей и бутоньерку подарить, а она не стала бы с ним говорить, даже если бы Ниган провожал её до дома и нёс её сумку. Он пробовал — не прокатывало. Зато прокатывало с другими девчонками, более свободными, такими же, как и он.
Саша и Луиза. Они ему нравились. С ними было весело. Две сестры фермера на окраине, что глупо хихикали от ещё неумелых подкатов к ним и заигрываний в виде попыток расстегнуть лифчик через одежду. В средней школе это считалось играми и забавами. Мальчишки тупо хохотали, а девчонки визжали от удовольствия и внимания. Такое, правда, прокатывало не со всеми. Однажды Ниган получил рюкзаком по голове, и потом долго ещё пытался добиться расположения той девочки из параллели, но вновь и вновь его отшивали. Ниган сразу понял, что не ровня ей, но бросил свои попытки не скоро.
В конечном итоге у него были Саша и Луиза. Самые простые девчонки. Не отличницы. Они не играли на скрипке или фортепьяно. Ни ходили в художественную школу. Их родители не зарабатывали кругленькую сумму. Они не интересовались учёбой, книгами или хоть чем-то. У них волосы не были с золотистым отливом. Не были шёлковыми. Кожа не медового оттенка. Их одежда — простая фермерская. Но Нигану они нравились за свою открытость. С ними было всегда очень просто и весело.
И, когда им было по 16, они стали его первыми девушками. Сначала одна сестра, потом вторая. Это был странный опыт. Первый. Нелепый. Неумелый. Смущённый. Быстрый. Но потрясающий. Настолько, что с обеими он сохранил хорошую дружбу.
Они тоже скрашивали его время в школе. Но с каждыми днём находиться там ему было всё невыносимей. Постепенно, Ниган начал просто сбегать с ненавистных ему уроков через окошко в туалете для мальчиков. Он юрко пролезал через него, оказываясь во внутреннем дворе, а дальше только дождаться приятелей, сигануть через школьный забор и на свободу. Так у него, братьев Диксонов, Саймона и ещё пары ребят из класса постарше было достаточно времени, чтобы выкурить сигаретку другую, опрокинуть банку пива и попинать её. Это им добывал Дуайт.
Обычно они прятались в старых заброшенных заводах, которых настроили в 1960-х годах, а потом закрыли. Там было спокойно и тихо. А ещё эхо. И много-много места, чтобы поёрничать, главное вернуться в школу перед уроком литературы или истории, потому что если историчка, их классный руководитель, их не увидит, то отправит потом к директору и вызовет в школу родителей.
У его мамы не было времени мотаться по таким пустякам. И ещё Нигану не хотелось её огорчать.
— Эй, Ниг, — крикнул Саймон, кидая в друга какую-то веточку. — Какие планы после 9 класса? Будешь доучиваться?
Насущный вопрос для многих школьников, который касался их будущего.
— Не-е-е, — протянул юноша, делая затяжку и выдыхая облако дыма. Он пытался сделать кольца — получалось через раз. Он смотрел на сигарету, что тлеет в его пальцах, и испытывал невообразимое чувство, описать которое не смог бы даже для эссе. Это чувство… когда в твоих руках что-то сгорает… — Надо идти работать. Не хочу тухнуть в школе.
Он лгал. Нагло лгал, и в первую очередь самому себе. Он хотел выучиться. Просто были дела поважнее, не терпящие отлагательств. Но он правда хотел.
Ниган завидовал ребятам, что добивались успехов в науке, искусстве, лингвистике; ребятам, что участвовали в конкурсах и побеждали; которых хвалили; фотографии которых вывешивали на доске почёта; которыми гордились родители. Он им чертовски завидовал. Он так не мог. Ему не хватало ума, поддержки и много ещё чего. Раньше он правда пытался и старался, но потом всё пошло прахом.
Споткнулся на одной теме, оступился на другой, а дальше всё это накатывалось снежным комом, который он не мог разлепить. Один предмет тянул за собой другой, и Ниган не успел оглянуться, как оценки стали становиться хуже, с каким презрением на него стали смотреть учителя и одноклассники. Он чувствовал себя паршивой овцой. Больной паршивой овцой, которую надо просто застрелить, чтобы она не мучалась.
Даже соседи стали смотреть на него иначе. Сначала плохие оценки, потом поведение, прогулы, подозрительные компании… Но ради честности, компания у него и правда была не самая лучшая. Братья Диксоны — Мэрл и Дэрил — деревенщины с самой окраины города. Диковатые и нелюдимые, молчаливые, и порой творили вещи, что не на шутку пугали. Они могли поймать в лесу змею, пожарить и съесть ее, а кожу попытаться впарить тебе же за пару долларов. Их отец — сущий алкоголик, что сам же и варит самогон, обучая этому своих несовершеннолетних сыновей. Матери у них не было. Умерла много лет назад, но по Мариетте ходил слушок, что он её убил и закопал за домом. И ни для кого не было секретом, что их папашка тушит о сыновей сигареты. Ниган не раз видел их шрамы.
Саймон — одноклассник и лучший друг — умный парень со своими странностями. Отца не было отродясь. Никто и не знал, жив он, мёртв, в бегах ли, и похоже его мать это совсем не интересовало. Она целыми днями проводила время в компании мужчин, впуская Саймона в дом только в глубокой ночи, когда все её дружки расходились по своим семьям. Но Саймон не жаловался. Он привык, практически живя и воспитываясь улицами.
Дуайт был счастливчиков, живущим в полной семье, где никто не страдал алкоголизмом. Вот только мамаша его была странная, постоянно принимающая какие-то таблеточки, вроде как от депрессии, что затянулась у неё на много-много лет.
Компания и правда была паршивая. Зато здесь все были свои. Здесь всем можно было доверять.
— Слух, научи меня новому трюку, а? Тот у меня уже получается, смотри, — Ниган выкинул сигарету, подтянул к себе рюкзак, из которого извлёк потёртые карты. Такими нельзя было играть, но других у него не было.
Колода завальсировала в его пальцах, вырисовывая узоры, перетекая из руки в руку. Ниган продемонстрировал другу фокус, которому тот его обучил, и который Ниган до стёртых пальцев отрабатывал дома. Он знал несколько, старательно заучивая комбинации, чтобы потом по воскресеньям показывать их прохожим, знакомым и приятелям за деньги.
Саймон одобрительно кивнул и начал показывать новый. Ниган присвистнул. Саймон был мастером в карточном деле. И где только так научился? Шустро и ловко, Ниган не понимал, в какой момент загаданная карта всплывала наружу после того, как терялась в колоде. Это было увлекательно и чертовски красиво. Завораживало. Всем девчонкам нравилось.
Саймон вообще много чего знал. Вскоре, безобидные фокусы плавно перетекут в картёжные игры, где два друга умело и, что самое главное, незаметно, из рукавов вытаскивают нужные масти. Позже к ним примкнут и братья Диксоны и Дуайт. Это будет шайка, что способна обобрать до нитки любого.
— Ниг, в дурака играть быстрее, но денег срубишь меньше, чем в покер. Запоминай комбинации, — вдалбливал ему Саймон из раза в раз. — Я уже купил новенькую меченую колоду карт. Потом и её надо будет запомнить!
— Да чёрт! — пыхтел юноша, сидя всё в том же заброшенном заводе на бетонном полу, почёсывая голову. — Слишком много карт и комбинаций!
— Мы все в той или иной степени колода карт. Есть простые шестёрки, есть дамы и вальты, что в них влюблены, есть короли, которым дамы и достаются. Но в конечном итоге все сводится к тузам, — Саймон положил перед ним червовый туз. — Вот они… тузы, — говорил он про тех, кто вырвался из нищеты и шиковали, живя на широкую ногу, — они самые главные и крутые!
— Пф, наворовали, наобманывали… Нам тоже так надо! Я всё придумаю, а ты научишь меня этим фокусам, и мы вырвемся отсюда, — юноша широко улыбнулся. Уже в 15 лет его улыбка заражала. Тёмные карие глаза сверкали какой-то надеждой, мечтой. Изначально так Саймон и повёлся.
Всё начиналось с простых карточный фокусов, потом ловких обманок и подменой карт в междособойных играх, а теперь, они действительно готовились вступить может и не в крупную игру, но точно нечестную. Ниган всё придумал, Саймон организовывал технику, Диксоны на подхвате, Дуайт страхует. Настоящая шайка.
— Тогда запоминай комбинации, — засмеявшись, толкнул Саймон друга в плечо и оба захохотали.
Нигану нужны были деньги… И старшая школа в его жизненный план не вписывалась.
Да. Школу Ниган не любил, но любил проводить с друзьями время, медленно, но верно разнося город своими розыгрышами и шалостями. Их компании было от 15 до 17, но они в сущности своей были ещё дети. Мальчишки. Просто мальчишки. И Ниган был точно таким же.
Он остановился у дома, спрыгивая со скейта прямо в лужу.
— Да блять, — тихо выругался он, поднимая левую ногу и смотря на свою обувь. Подошва старого изношенного кроссовка отклеилась, и теперь его нога была мокрой. Он слышал, как хлюпала внутри вода, морщил лицо. Надо было найти клей и починить. Покупать новую пару обуви не было денег.
Сзади него зарычал мотор знакомой машины. Он поспешно обернулся и уставился на чёрную Шевроле Камаро. Красавица, а не тачка. За рулём сидел Губернатор. Просто Губернатор. Так его называли все.
Губернатор был мужчиной 35 лет, среднего роста и телосложения с тёмными волосами и неприятным выражением лица. Вечно хмурый и недовольный. Он на всех смотрел свысока впалыми глазами на вечно отёкшем лице. Но Ниган никогда не видел, чтобы он пил. Его настоящее имя — Филипп Блейк, но по имени его никто не звал. Даже шериф Нокс.
Его чёрное Камаро поравнялось с юношей, Губернатор опустил окно, притормозил и приветственно кивнул ему. Ниган подошёл к тачке и наклонился, заглядывая внутрь. На переднем пассажирском сиденье лежал пистолет, и юноша присвистнул.
— Крутая штука.
— Опасная. Способна отнимать жизни и даровать.
— Как это «даровать»? — Ниган сделал глупое выражение лица. Порой Губернатор говорил странные непонятные вещи.
— Когда ты целишься в человека, он в твоей власти. Ты можешь им управлять и распоряжаться. И ты решаешь, умереть ему или жить дальше.
Теперь Ниган понял.
Губернатора он знал достаточно близко и хорошо. Намного ближе, чем это положено, учитывая его тёмную личность.
Авторитетный человек Мариетты, которого уважали и боялись, к которому никогда не подходили и старались не говорить с ним, не смотреть на него, очень зацепил беспризорного мальчишку, что увидел, как Филипп меняет спущенное колесо. Он не побоялся, не постеснялся и не стушевался, подошёл, всё также широко улыбаясь, из-за чего походил на балбеса. Так сначала Губернатор и подумал. Но мальчишка, смышлёный и рукастый, с удовольствием помог, болтая о всём и ни о чём одновременно. Удивительное умение. Филипп и слова не мог вставить в монолог, но за все эти 20 минут бесконечной болтовни не узнал о мальчишке ничего. Поразительно.
Наконец, колесо было поставлено. Малец выпрямился, отряхнул грязные руки о штанины и довольно хмыкнул.
— Дорогая, наверное, тачка.
— Очень, — Губернатор достал кошелёк и вытащил хрустящую долларовую купюру, протянул её незнакомому мальчишке.
— Держи, заработал.
Ниган посмотрел на свой первый заработок и тупо зачесал затылок, кривя лицо:
— Не-е-е, я же по-доброму. Мне это не надо. Лучше посмотрите, что я умею! — с этими словами он достал из рюкзака карты и, пыхтя, хмуря брови в полной сосредоточенности, пытался показать простецкий фокус. Губернатор точно решил, что малец умалишённый.
— Тада-а-а! — наконец он смог найти загаданную карту. — Я ещё учусь, но потом будет круто получаться. Вам понравилось?
Губернатор кивнул. Он не был разговорчив, но мальчишка его заинтересовал. Была в нём какая-то хватка, жилка и живучесть. Он уверен в себе, он открыт ко всему новому и ничего не боится.
— Вот за фокус я возьму, если Вы мне дадите, — указал он на всё ещё зажатую в мужских пальцах банкноту, и Филипп её отдал. — Я, кстати, Ниган.
— Ты знаешь, кто я?
— Губернатор, — он поспешил сунуть заработок в рюкзак, туда же бросил и колоду. — Вас так зовут. Почему — не знаю, но это круто. Вас все знают. Шериф Нокс говорит, что вы тёмный и скользкий тип. Вы ему не нравитесь. Но ему вообще мало кто нравится. А ещё-ё-ё все знают, что Вы занимаетесь чем-то незаконным. И это тоже круто.
Это знакомство и разговор случились год назад, и с того времени Губернатор частенько мог перекинуться парой фраз с Ниганом, а тот, в свою очередь, показать новый карточный «прикол», рассказывал, что творится в городе, когда Филипп уезжал из Мариетты.
— Что нового произошло? — Губернатор только вернулся в город.
— Да ничё, — Ниган пожал плечами, поправляя лямку рюкзака на плече и шмыгая носом. В мокром кроссовке было холодно, липко и мерзко. — Ску-у-ука-а-а! Но я вот учусь играть в покер! — он гордо заулыбался, вскидывая голову. — Только практики не хватает.
Губернатор с минуту молчал. Так они и стояли: Ниган на улице у его машины, Филипп — за рулём.
— Покер дело сложное. Нужна практика и умелые игроки, чтобы сразу держать уровень.
— Это да-а-а, — он начал раскачиваться на пятках.
— Приходи ко мне, когда будет время. Дам тебе урок и расскажу про некоторые секреты, — уголки губ Губернатора приподнялись в подобии улыбки. Ниган определённо ему нравился. Парень подавал надежду. Схватывал на лету. Направить бы его прыть в нужное русло и выйдет толк. Такие ребята Губернатору были нужны.
— О-о-о! Вот это круто! — юноша в каком-то воодушевлении подскочил на мысках, опустился на всю стопу и прогнулся назад в пояснице. Эта манера осталась у него на всю жизнь. — Обязательно!
Филипп кивнул, поднял окно и уехал, оставляя мальца одного.
Ниган подхватил скейт и развернулся к дому, поднялся по прогнившей лестнице, перескакивая через ступеньки. Надо было заняться ремонтом. Папаше на это насрать, Нигану, в целом, тоже, но он не хотел, чтобы мама, возвращавшаяся поздно ночью со второй смены, случайно упала в провалившуюся доску. Так что этим надо было заняться.
Наконец он оказался перед дверью. Домой не хотелось. Но надо было заняться ужином и уроками, чтобы его не отчислили раньше времени. Он и так там был на плохом счету. Пришлось толкнуть дверь и тихо прокрасться в дом, стараясь не шуметь. Он не знал, где был отец. Не знал, пьян он, трезв или спит? Может его вообще нет дома, и этот козёл забыл запереть дверь?
Если отца нет дома — это тишина и покой, но это так же значит, что долгов, что тяжким грузом лежат на плечах матери, станет больше.
Он вздохнул, видя его спящую тушу на диване перед теликом. На ковре валяются бутылки пива.
Ниган подошёл ближе, заглядывая в лицо папаши: небритая пьяная физиономия, белая когда-то майка и семейники. Он даже не постарался одеться.
— Да ёб твою мать, — обречённо простонал юноша. Трусы отца были мокрые. Этот говнюк так нажрался, что обмочился во сне. Диван теперь придётся отмывать вручную, но для начала надо было как-то перетащить отца в спальню так, чтобы тот не проснулся окончательно. Потому что если отец проснётся, то будет очень зол. А рука у него тяжёлая… Ниган знал. Ниган видел.
Он был дома в 15:34, и до семи вечера убирался после попойки и разгрома, устроенного никчемным папашей. Сил не оставалось никаких. После 12 ночи придёт мама. Он решительно собирался её дождаться, так как слышал прошлой ночью громкий крик отца, плач матери, а утром, когда он собирался в школу, её уже не было. Он просто надеялся, что отец её не прибил.
Надо было заняться ужином. Очень хотелось есть. В школе он не обедал. Откладывал деньги, что ему тайком от отца давала мама, чтобы однажды пригласить девчонку на нормальное свидание. Или купить стройматериалы и починить что-нибудь дома. Скорее второе, чем первое. С некоторыми девчонками можно было затусить и без свидания. Не с такими, какие ему нравились, но выбирать не приходилось.
В холодильнике было пусто. Ниган помнил, что оставалось пара яиц и немного молока, но, видимо, утром отец с похмелья их и сожрал. В верхнем шкафчике завалялась пачка макарон. Просроченные, но это же макароны. Что с ними будет? К ним бы томатную пасту…
Ниган посмотрел на часы и вздохнул. Попробовать сделать домашку по алгебре он не успеет. И так каждый раз. Либо сытость, либо математика.
Он вышел из дома, натянув дырявую толстовку и все те же рваные кроссовки, взял все тот же скейт, выигранный в споре, и покатился. Уже стемнело. Включились фонарные столбы и город ожил. Ниган больше не мог катиться по дороге, пришлось ехать по тротуару и то и дело просить прохожих расступиться. Его в Мариетте все знали. Беспризорный мальчишка, который время от времени колотит их детей в школе, мать которого работает официанткой в закусочной при заправке, а отец заядлый алкоголик и любитель конных ставок. Типичный пример дурного ребёнка из неблагополучной семьи.
За это Ниган и не любил Мариетту. Городок маленький, все друг друга знают. Все новости и слухи доходят мгновенно. И он был для всех паршивой овцой.
Мистер Керн начал ругаться, когда Ниган, проезжая мимо него, толкнул мужчину в плечо. А чего он не посторонился? Ниган показал ему средний палец.
Он проехал пару кварталов до ближайшего супермаркета. Там сейчас много людей и его не заметят. Просто стянуть одну банку томатной пасты и маленький тюбик суперклея. Пальцы ног, пока он ехал, совсем околели. Ну ведь это не так уж и много, да? Однажды он обязательно отплатит за все свои долги. Однажды, но не сейчас.
Продуктовый работал все 24 часа в сутки. Ниган спрыгнул со скейта, ловя его на ходу и, напялив на голову капюшон, прошмыгнул внутрь. Простой план. Сунуть в карман банку томатной пасты и клей для обуви, и домой.
Он взглянул на кассира. Тёмнокожий мужчина, что обслуживает очередь. Он его и не заметил. Значит у него вполне есть шансы также незаметно отсюда и выйдет. Это всего 3$, не более. Просто у него не было и этого.
Ниган долго стоял возле нужного стеллажа, ожидая, когда мамочка с ребенком наконец выберет соус песто и свалит из отдела. Потребовалось время. Наконец женщина, заметя недружелюбный взгляд подростка в рваной одежде, поспешила уйти. Тогда Ниган быстро сунул банку с томатной пасты в карман. Времени было немного. Беспокойная мамочка направилась к кассиру и озабоченно указывала в его строну.
— Дерьмо.
Он останется без клея для обуви, но хотя бы поест. И Ниган рванул, подмышкой удерживая скейт. Он ринулся вон из магазина, прошмыгивая мимо чернокожего парня, что попытался его поймать. И все бы получилось, если бы на входе не появился новый покупатель, в которого Ниган и влетел, рухнув прям на задницу.
Он попался. Попался глупо и тупо. А значит, что сейчас приедет шериф Нокс.
***
— И чего в этот раз? — усталость на лице мужчины была заметна и под вымученной улыбкой, когда он зашёл в магазин. Ниган зачастил с кражами.
— Томатная паста и клей, — закатил глаза Ниган. Он ненавидел эту унизительную для него процедуру допроса, когда Нокс пытался поговорить по-отечески, выслушать проблемы и помочь. Эти нотации его бесили. Ему не нужна была помощь. Помощь нужна была его матери.
— Клей? — темнокожий парень передал Нигана в его руки.
— Клей, — парень просто кивнул на свою обувь, и Нокс тяжело вздохнул.
Правила требовали, чтобы он забрал его в участок, связался с родителями и поставил его на учёт. Но Нокс просто не мог. Он слишком хорошо знал Нигана и его семью. Его мать. Поэтому шериф просто расплатился с кассиром, что его и вызвал, попросил прощения за парня и, взяв его за капюшон, как щенка за шкирку, выволок из магазина.
— Да что, чёрт возьми, Ниган, ты творишь? Мы же уже говорили!
Парень вывернулся из хватки и диким зверем посмотрел на шерифа.
— Отвали! Мне не нужна помощь! Она нужна маме! Вы же хотите её! — крикнул Ниган. — Я же вижу! Вы всегда оставляете ей большие чаевые и стараетесь не упустить момент подвезти её после работы до дома. Думаете, Вы ей помогаете? Да её отец избивает до кровавых ссадин! Помогите ей! Ну она же Вам нравится! Ну помогите ей!
Ниган кричал на всю улицу, дико взирая на Нокса, чувствуя своё бессилие. То была накопившаяся боль и усталость. Нервный срыв. Он ничего не просил для себя, но для мамы… он же видел, как шерифу она нравилась. Разве мужчины не должны спасать и защищать? А представители закона?
— Ниган, — Нокс поджал губы и положил руку на его плечо, ободряюще сжимая. Но Нигану до того не было дела. — Ты же всё прекрасно знаешь сам…
Небо затянулось тучами, резко похолодало и стемнело. Где-то там, вдалеке, начал греметь гром. Поднимался ветер, что трепал его отросшие волосы и продувал толстовку.
Парень опустил голову. Он действительно всё прекрасно знал сам. Для того, чтобы отца огородили от мамы, мама должна была написать в полицию заявления, чего она не делала. Никогда не делала, как бы больно он ей не делал. Она просто не могла уйти от него.
— Держи, — шериф всучил ему банку томатной пасты и тюбик клея. — Дождь собирается, давай я тебя подвезу. Не до дома. Остановлю на повороте.
Чтобы отец, на случай, если протрезвеет, не видел его машины. И Ниган согласно кивнул. Он очень устал.
Крупные капли забарабанили по лобовому стеклу. Ниган привалился лбом к окну, смотря, как эти капли стекают вниз. Шериф что-то говорил и говорил, но Ниган его не слышал. Не хотел. Все слова были бессмысленны.
Его знала вся Мариетта. Его семью знала вся Мариетта. И все прекрасно знали, что творится у него дома, но никто ничего не делал. Ниган должен был спасти маму самостоятельно. Ему нужно было много-много денег, чтобы просто увезти её отсюда раз и навсегда. Куда-нибудь на юг, к океану, к пляжу, к теплу и счастью. Где не будет отца.
Машина ехала плавно, но медленно. Дождь тормозил вереницу машин.
— …ты меня слышишь, Ниган? — шериф Нокс толкнул его в плечо. — Послушай внимательно. Доучивайся все 12 классов и поступай к нам на стажировку. Я помогу. Потом получишь работу.
— Да на хуй? Не хочу я, — бурчал он.
Зачем Нокс пытается делать вид, что помогает? Лучше бы упёк его папашу в тюрьму, чтобы они с мамой могли начать нормально жить.
В этом и заключается вся сущность полицейских. Своим предложением Нокс буквально говорил, что помочь матери он может только сам, если сам станет копом.
— А чего хочешь? Якшаться с Губернатором? Ниган, он плохой человек и занимается плохими делами! — наставнический тон шерифа бесил. Ниган начинал злиться. Он сжимал и разжимал кулаки, пытаясь успокоиться. Ему не к чему слушать нотации.
— А чего же ты тогда его не посадишь? — вновь взревел юноша. — Потому что он неплохо платит из своего кармана?
Вскинутая бровь. Нокс молчал. Ему нечего было сказать. Ниган зрел в корень.
— Значит он плохой, а его деньги — нет. Я понял.
Они приехали. Выходя из служебной машины, Ниган не попрощался. Лишь буркнул «спасибо за еду» и не закрыл дверь, оставляя её на распашку. Шерифу пришлось выходить из машины под проливным дождём.
Юноша побрёл пешком до своего дома ещё 600 метров, собирая все лужи. Мокрые ноги не имели больше никакого значения.
В доме на кухне горел свет, и юноша замер. Его плечи опустились. Отец проснулся и, судя по всему, протрезвел. Ниган поспешно обернулся, смотря туда, где стояла машина Нокса. Он уже уехал, оставляя его один на один с монстром, и Ниган хотел остаться стоять там, на улице, под дождём, лишь бы не заходить внутрь. Но он так замёрз…
***
Мама вернулась за полночь. Она тихо отворила дверь и зашла. Поставила сумку на пол и огляделась. Её мужа нигде не было. Она тихонько, на цыпочках, прошла в гостиную, заглядывая на диван.
— Его нет, — донёсся голос сына с лестницы. — Ушёл бухать с друзьями и делать ставки. Может… пока его нет, поменяем замок? А? — Ниган спустился вниз с засунутыми руками в карманы штанов и вжатой головой в шею. Он ссутулился. Ниган всегда так делал, когда чувствовал себя некомфортно, когда хотел исчезнуть. Уже в свои 15 лет он был достаточно высокий.
— Привет, милый, — голос её был сладкий, как мёд. Ниган даже не сдержал улыбку. Он взял с прихожей сумку и отнёс на кухню. — Ты же знаешь, что это его дом.
— Да… Есть будешь? — дом был исключительной собственностью его отца. Они с мамой были наследниками только в случае его смерти, которая, к сожалению, всё никак не наступает. При желании, отец мог выгнать их на улицу в любой момент, но пока мама пашет на работе, кормит его и хоть частично, но покрывает его долги, он благородно держит их у себя.
— Давай, — она не была голодной. Было тошно. Но она знала, как Ниган радовался, когда ему удавалось её накормить. Это то немногое, что он мог для неё сделать.
На кухне мигала лампочка. Вот-вот перегорит. Придётся думать, где взять новую. В их школьном туалете были такие же… завтра он её принесёт. Но даже в этом тусклом свете он заметил на её прекрасном лице под слоем тонального крема свежий синяк. И Нигану хотелось сорваться прямо сейчас, найти этого уёбка и просто зарезать его кухонным ножом. Надо было опять поговорить с мамой о заявлении в полицию. Но каждый раз этот разговор её расстраивал, поэтому Ниган промолчал.
Их дом, хлипкий, картонный, как называл его Ниган, коробка, двухэтажный, но небольшой. На первом этаже маленькая кухонька смежная с гостиной, где стоял диван напротив телека, высокая лампа и маленький столик. Старая мебель, ещё сохранившаяся со времён его покойной бабушки по отцовской линии, что досталась им вместе с домом, хранила в себе что-то удручающее и тоскливое. Запах старости отталкивал. Нигану казалось, что здесь всё напоминало о смерти.
На втором этаже две спальни — его и родительская — и такая же крохотная, как и кухня, ванная. Дом действительно был небольшим, но во время уборки он словно расширялся, становился просто огроменным и захламлённым. Очень захламлённым. И от этого всего мусора избавляться было нельзя. Отец бы убил за выброшенную газету. И весь этот ужас он вымывал самостоятельно каждую неделю, скребя постоянно появляющуюся плесень, вытряхивая с ковров крошки, чтобы не завелись тараканы, вычищая духовку, в которой по воскресеньям отец постоянно что-то да сжигал.
Ниган делал всё по дому, чтобы хоть как-то облегчить маме жизнь.
Забавно, но отец его любил чистоту в этом доме, только сам её даже не поддерживал. Он никогда не мыл посуду, не убирал за собой со стола и даже не поднимался выкинуть бутылку из-под своего же пива.
— Пахнет вкусно, — она улыбнулась, садясь за стол. Ниган хлопотал возле неё. Смотреть на неё он боялся, потому что знал, что разрыдается, а мужчины не плачут.
— Просто макароны в пасте, — поставил тарелку и сел напротив неё. Какая же она была красивая. Самая красивая, добрая и умная из всех, кого он только знал. И почему именно отец? — Ничего необычного.
— Как в школе дела? Уроки сделал? — базовые вопросы. Она не знала, что спрашивать ещё, потому что не знала сына, чем он увлекается, чем он живёт. Она слишком много работала, а денег всё равно не хватало. Но она его безумно любила.
Их связь была самой крепкой из всех возможных.
Её взгляд светлых голубых глаз упал на лицо сына. Такой юный, но уже серьёзный и взрослый. Без него она бы не справилась. Ниган всегда ей помогал по дому, помогал с готовкой, с мужем. Он пропускал свою юность, и от этого её сердце болело.
Красивый…
Он такой у неё красивый и умный. А все эти учителя в школе врут. Она им не верит. Оценки же ничего не значат, они ничего не решают.
Её гордость.
Её радость.
Её отрада.
Лишь ради него она всё ещё была жива. Только ради него, как и он — ради неё. Они зависели друг от друга.
В тусклом свете кухонной лампы на миг ей показалось, что у него появляются черты отца. И лишь на миг на её лице отразился испуг. Но это все было пустое и глупое. Её мальчик, её милый Ниган всегда был на её стороне. Всегда оберегал. И она давно уже запретила ему её защищать, чтобы ещё больше не драконить отца.
Маленьким он всегда защищал её, кидался на великана с кулаками, крича, чтобы злой мужчина, называвший себя его отцом, отпустил ее, перестал таскать за волосы по первому этажу дома. Однажды десятилетний Ниган схватился за стул и со всей силой, что была в его маленьком тельце, опустил на спину мужчины, когда тот в порыве алкогольной ярости душил его маму. Отец свалился на пол, страдальчески хрипя и постанывая. Тогда Ниган, словно только-только осознав случившееся, отпрянул в одышке. Он помнил страх и бешеный стук сердца.
Запах воздуха был спёрт. Очень и очень душно. Сама атмосфера дома пропиталась злобой и болью, смертью и какой-то безнадёжностью.
Он помнил, что была глубокая ночь. Луна, как сыр с дырочками, улыбалась ему в окно спальни, но ему не было весело. Внизу опять отец кричал на маму. Он слышал звук удара и разбитой посуду. Кажется, громыхала мебель, а мама о чём-то его умоляла. Кажется, просила успокоиться. Она думала, её маленький мальчик спит, но от такого шума проснулись и соседи. Только они не спешила на помощь. Даже не вызвали полицию. Ниган же аккуратно и тихо спустился вниз в гостиную. Отец сидел на маме, прижимая её к полу, а его огромные лапища сдавливали её шею так сильно, что мальчик обомлел от того, какой тонкой она стала. Его штаны были спущены, а трусы едва держались, чтобы не обнажить гениталии. У отца была эрекция. Ниган уже знал, что это такое. Его отцу нравилось душить маму. Он получал от этого наслаждение. А она брыкалась под ним. Трепыхалась. Лягалась, на сколько могла, пока лицо, сначала белое, как снег, не начало синеть, а она не начала обмякать.
Поблизости валялся деревянный стул. Отец сам его сделал до того, как пристрастился к алкоголю и азартным играм.
Ему было так страшно… Удар, и мама смогла дышать. Всего один удар по хребту папаши и всё стихло. Лишь его стоны боли доносились до слуха мальчика.
Отец всё валялся на полу, ругаясь:
— Маленький выблядок, — это навсегда врезалось в его память. И ещё он помнил, как мама, вместо того, чтобы схватить его, выбежать на улицу и скорей добраться до полицейского участка, начала причитать, помогая зверю подняться на ноги.
На её шее начали расцветать страшные фиолетовые синяки. Почти что чёрные. Тогда Ниган понял, что плачет.
— Мама… мамочка… — он не понимал, что происходит. А мама просто велела идти ему в комнату. Там маленький мальчик забился в шкаф, прижимая к груди плюшевую игрушку зайца с оторванным ухом.
Он боялся, что сделал что-то плохое. Больше мама не разрешала ему смотреть на их с отцом ссоры. И теперь она запрещала её защищать. На следующий день он с трудом узнал мамино лицо. Всё распухшее от слез и тяжёлой руки отца. Один голубой глаз заплыл в синяке, другой — раскраснелся от слёз.
— Всё хорошо, милый мой, — ласково шептала она, гладя сына по волосам. — Всё хорошо.
Он не мог на неё смотреть. Так это зрелище его пугало. Он плакал целую неделю, стоило только посмотреть на некогда красивое лицо матери.
Ниган никогда себя не жалел. Никогда ничего для себя не просил. Ему не нужны были подарки на праздники, не нужен торт со свечой на день рождения. Он даже молчал, стоически терпя давно маленькую обувь, что стирала пальцы в кровь, превращая растущие ноги в страшное кровавое месиво. И Ниган никогда не жаловался, какого расти и жить в такой обстановке. Но то, что было для него невыносимо — бездействие. Он лишь мог приложить к очередному синяку на мамином теле холодный компресс, помочь ей одеться с переломанной рукой или дотащить её избитую до кровати. Однажды он почти месяц заменял её на работе в закусочной, когда у мамы был перелом ноги. Он тогда очень много пропустил в школе, и его почти что исключили, если бы не миссис Хоуп. Тогда, правда, она была ещё мисс.
Ниган помнил с ней разговор, когда он наконец пришёл в школу после долгого отсутствия. Она попросила остаться его после уроков, и только формировавшийся подростковый мозг подвластный гормонам представил, всего на миг, непристойную сцену. Ему стало стыдно, но довольная и глупая улыбка растянулась на его лице.
— Тебе нужна помощь. И это я говорю не про уроки, — она села на свой стол, закинув ногу на ногу.
Ниган засмотрелся на её обнажённые колени, выглядывающие из-под платья. Он сглотнул. Внизу распалялся жар, в штанах стало тесно, и он плотно свёл ноги, хватаясь руками за бёдра, щипая себя до маленьких синячков, словно ему было мало больших.
— Все знают, что творится у вас дома, — её взгляд — ласковый и сожалеющий.
От её слов ему стало больно. Вот в чём и заключалась вся ирония Мариетты. Все знали, что творится у соседей, но все молчали.
— Я намерена обратиться в социальную службу, но не хочу этого делать без твоего одобрения.
Ему всего 13, а он уже должен принимать важные решения. Ниган опустил голову, жмуря глаза до белых перед ними пятен. Надо взять себя в руки. Он уже давно не ребёнок.
Наконец Ниган выпрямился.
— Не надо. Мама бы этого не хотела.
Да, мама не хотела, иначе давно уже защитила бы и себя, и его.
— Мисс Хоуп, — он встал. Грубить не хотелось, но так было надо. — Не лезьте в мою жизнь. Лучше займитесь своею.
И вышел. Ему было так стыдно перед ней. Она была одной из немногих в этой школе и в этом городе, кто был к нему добр, кто просто относился к нему по-человечески. После этого короткого разговора прошло полгода, и на её пальце появилось обручальное кольцо. Когда Ниган его заметил, то беззлобно хмыкнул — хоть у кого-то всё хорошо.
Нигана отец бил редко. Намного реже, чем маму, потому что она пыталась его огородить и защитить. В детстве он его шпынял и пинал, в юношестве поднимал руку, но чем старше Ниган становился, тем это происходило реже. Он рос, и никто не знал, в какой момент ему надоест терпеть весь этот ад, а расплата могла быть страшной.
— Да, всё хорошо. В школе всё хорошо.
И это была ложь. За домашку Ниган ещё и не садился, а спать оставалось 5 часов. Ничего. Он успеет сделать историю, а это уже хоть что-то. Лучше, чем ничего. Лишь бы не остаться на второй год. Тогда отец будет в ярости, и достанется за его, Нигана, оплошность, всем.
Мама запихала в себя макароны с трудом. Он это видел. Она была слишком худой. Но она всё съела и ушла спать, чмокнув сына в щеку.
Вот и закончился ещё один день. Они все живы. У них есть крыша над головой, а значит, они могут точно также прожить ещё пару тройку дней. Всё не так уж и плохо. Вот только мама ушла, и он наконец мог перестать притвориться. Рёбра болели жутко. Даже дышать было пыткой. Перед зеркалом в ванной он задрал футболку и посмотрел на багровые отметины. Отец взбесился, что он оставил на ковре мокрые следы обуви после дождя. Главное, чтоб не было перелома. Трещину он переживёт, а с переломом будет сложнее сбегать через форточку школьного туалета на внутренний двор школы.
Ниган так устал… но боль в рёбрах бодрила, и он нашёл в себе силы хоть чуть-чуть позаниматься.
Его комната напоминала чердак. Совсем крохотная и под крышей. Потолок над скрипящей кроватью скошен, и если в детстве он ему не мешал, то теперь утром он частенько бился о него головой, постоянно матерясь. Слева — единственное окно, что выходило на скат крыши крыльца и стол подле него. Тёплыми ночами он любил вылезать через него, сидеть на покрытии, курить и смотреть в небо, считая звёзды. Когда вечера выдавались совсем паршивыми, и, если день был удачным, он доставал из рюкзака заныканную банку пива, распивая её в ночной тьме.
Он очень любил сидеть на крыше крыльца. Сквозь зелёную крону деревьев открывался вид на дорогу, тускло освещённую уличными фонарями. Иногда, если температура резко опускалась, появлялась лёгкая туманная дымка, красиво плывущая по дороге. Было жутко, но красиво и завораживающе. А ещё он мог смотреть на соседний дом, что напротив, где жила, казалось, счастливая семья. Наблюдая за ними через окно, Ниган представлял, что он тоже там с любящими родителями, с приличным отцом. Вот только впереди, как чудовище, начинала маячить чья-то туша, что пьяно бредёт по дороге, расшатываясь из стороны в сторону. Это вернулся папаша. Когда он замечал Нигана на крыше, начинал кричать и ругаться. Ниган же показывал средний палец, кидал на землю окурок и пробирался обратно в комнату, успевая закрыть дверь на щеколду. Он слышал его тяжёлые жесткие шаги по ступенькам, пьяный крик, мат у самой своей двери. Отец какое-то время ещё ломился к нему в комнату, но дверь не поддавалась, и он шёл по коридору дальше, в их с мамой спальню. А дальше… А дальше Ниган не хотел слышать в этом картонном доме с картонными стенами ни уговоров матери, ни ее криков и стонов, ни его хриплый рык. Но он слышал всё…
