О глупых спорах, надежде и небесном жемчуге

Свет в окне Тибальта не горит, но ставни распахнуты, и Ромео, считая это достаточным для приглашения, влезает по стене на подоконник, спрыгивает в комнату – и не успевает вспомнить, что хотел сказать. Тибальт впервые целует его сам; запускает пальцы в волосы, прижимается всем телом, и Ромео не остаётся ничего, кроме как ответить, прикрыв глаза, сомкнуть руки на его талии. Они не отрываются друг от друга, пока хватает воздуха, и ещё чуть дольше. – Ты ждал, я смотрю, – выдыхает Ромео, когда Тибальт чуть отстраняется – совсем немного, они почти соприкасаются носами. – Ага. Караулил, – в тон хмыкает тот; в темноте его глаза слегка блестят, отражая звёзды, и Ромео не может оторвать от них взгляд. – Что, ты постоять у окна пришёл? – прерывает его лирический настрой Тибальт и целует снова. – Тибальт, подожди! – когда Ромео удаётся опомниться, он находит себя – их обоих – на кровати, с наполовину расстегнутой курткой. – Мы собирались поговорить! Тибальт нехотя отрывается от его шеи: – Мы договорились, что ты придёшь, и ни о чём больше. – Тибальт… – от его зубов чуть выше ключицы то, что должно было быть возмущённым возгласом, выходит стоном. – Тихо ты, весь дом мне перебудишь, – усмехается тот, смешком обжигая кожу. – Кто бы говорил! – парирует Ромео, стараясь, однако, говорить тише. – Ну вот что ты мне скажешь, Ромео? – Тибальт отстраняется и берётся за собственные застёжки. – Что мы не можем быть вместе? Или что мы созданы друг для друга? А какая разница? Он швыряет куртку куда-то прочь, дёргает завязки рубахи. – Какая разница, Ромео? – повторяет Тибальт – как будто Ромео ещё способен соображать. – Всё это пустые разговоры, мы снова ни к чему не придём! Так что время попусту тратить? Тибальт опускается ему на бедра, тянется за новым поцелуем; Ромео как-то упустил момент, когда кроме рубашки на Тибальта ничего не осталось, но он уже не уверен, что возражает. – Или ты уйдёшь, если не пообещаю выйти за тебя? – Тибальт замирает у самых его губ, в голосе за иронией – нетерпение. – Это невозможно, я не уйду, – шепчет Ромео – и он не знает, что именно. Тибальт целует его жёстко, жадно, пальцами с силой впивается в плечи, и Ромео понимает: он боится. До сих пор боится, что Ромео пришёл не за этим и сейчас действительно уйдёт. – Ты идиот, Тибальт, – говорит Ромео, пока Тибальт отпускает его, явно намереваясь стащить куртку вместе с рубашкой через голову, не морочась с пуговицами. Тибальт смотрит недоумённо, но ясно, что секунда – и сочтёт это за оскорбление. – Никуда я не денусь, – продолжает Ромео. – Я ведь тоже идиот. Ромео что-то подсказывает, что он начинает нести полную ахинею. Тибальт хмурится, чуть склонив голову набок. Ромео ругается. – Я… ты… – и ругается снова. – Никуда я не пойду, в общем. Я… думаю, что… – Ой, заткнись ты уже, я понял! – прерывает – спасает – его Тибальт и таки тянет рубашку вверх, отправляя куда-то к своей собственной одежде. – Мне кажется, я должен это сказать, – тихо возражает Ромео, сам не зная, почему. – Я-то не сказал. Ты сказал за меня, – Тибальт касается губами его челюсти. – Может, тогда ты скажешь? – Ромео путается одной рукой в его волосах, пальцами другой слегка надавливает на напряжённые мышцы, сдвигая сбившийся воротник рубашки. – За меня? – Ромео… – Тибальт шепчет ему прямо в ухо, и это уже немного невыносимо. – Ты что… – и снова пауза, и он даже не дышит – а потом выдыхает: – влюблён? – и Ромео, кажется, до крови закусывает губу, до синяков сжимает его плечо – хоть волосы вроде бы не вырывает, спасибо и на этом. Шею снова жжёт короткий смех, почти тут же сменяющийся обжигающими не меньше губами, короткими касаниями, спускающимися вниз; Ромео не знает, чего ему стоит не взвыть, а только тихо промычать что-то поощряющее. От Тибальта вообще исходит жар, он ощущается даже через лёгкую ткань – и почему она ещё на нём? – и Ромео плавится от этого жара, от губ и языка, щекочущих волос, огрубевших от оружия ладоней. Тибальт прикусывает кожу у самого края штанов, неслабым тычком в бок побуждает Ромео приподняться; тот помогает Тибальту, но положение дел его больше не устраивает. Пользуясь секундной заминкой, Ромео, наконец, перехватывает инициативу, оказывается сверху; шумно выдыхает, когда собственной – свободной теперь – напряжённой плоти касается чужая. Он ведёт рукой по боку Тибальта вниз. – Там, на столе, – Тибальт перехватывает его руку. – На столе масло. – Что, внял моему совету? – Ромео поднимается, стараясь не упасть в темноте, на ощупь находит стол, чуть не опрокидывает кувшин. Он слышит, как шуршат одеяла и простыни, пока Тибальт устраивается удобнее. – Надо было вчера тебя за ним всё-таки отправить, – качает головой Ромео, когда Тибальт дёргается от первого касания. Тот шипит сквозь зубы: – Я был не в том настроении вчера, – и сжимает руку на его предплечье: – Заткнись и займись делом! Ромео подчиняется – медленно, аккуратно, пусть сегодня «дело» идёт легче, чем вчера. Тибальт, судя по звукам, снова – как и вчера – закусывает собственную руку, и Ромео, собрав всю силу воли, с трудом подавляет желание просить его не сдерживаться: он понимает, зачем. Когда Ромео считает подготовку достаточной (Тибальт пытался убедить его в этом уже трижды) и, целуя Тибальта, плавно проникает внутрь, тот сжимает его плечи с такой силой, что в голове проносится единственная связная мысль: он бы не хотел сойтись в драке с таким противником. – Чего ждёшь? – Тибальт резко отстраняется, подаётся вперёд сам – и только чуть короче выдыхает носом, но Ромео не поддаётся соблазну: – Я не хочу причинять тебе боль, Тибальт, – и чуть двигает бёдрами, скорее ища опору. – А чего хочу я, на этот раз не спросишь? – тот прикрывает глаза, отпускает его, роняя руки на постель. – Нет, Тибальт, если ты хочешь боли… – Тогда, видит Бог, я получу её – с твоей помощью или без! – огрызается Тибальт. – Шевелись, чёрт бы тебя побрал, невыносимо! И Ромео двигается, сначала не торопясь, затем всё быстрее – и дыхание Тибальта изменяется: становится легче, быстрее; он снова держится за Ромео, притягивает к себе, вылизывает кожу где-то между плечом и шеей, царапает зубами; кусает по-настоящему, когда нужно приглушить стон. Ромео уже не сдерживается: входит быстро, размашисто, одной рукой опирается о постель, другой успевает ласкать Тибальта в такт движениям – и в какой-то момент Тибальт впивается ему в плечо особенно сильно, может, даже до крови, и Ромео чувствует дрожь его тела так, будто дрожит сам; руку – не ту, которой он опирается на постель – заливает горячим, и Тибальт отрывается от него, падает на подушки, распахивает глаза – и в них в темноте отражаются звёзды, и спустя мгновение (или вечность) их свет заполняет собой всю окружающую тьму.